Захотели, понятное дело, все. Том вытащил листок бумаги, на котором он записал клятву и зачитал ее. В ней говорилось, что каждый мальчик должен хранить верность банде и никогда не выдавать ни одного ее секрета; а если кто чего-нибудь сделает мальчику из банды, то названный мальчик обязан этого человека убить и всех его родичей поубивать тоже, и он должен не есть, не спать, пока всех их не перебьет и не вырежет на груди каждого покойника крест, который и есть знак банды. И никто, кроме членов банды, этим знаком пользоваться не может, а если кто попробует, так мы на него в суд подадим, а попробует еще разок, убьем. И если кто-нибудь из банды раскроет ее секреты, то надо будет перерезать ему горло, а после сжечь его труп и пепел везде развеять, а имя его вычеркнуть кровью из списка разбойников и больше в шайке не упоминать, а проклясть его и забыть навсегда.
Все сказали, что клятва отличная и спросили у Тома, сам ли он ее выдумал - из своей головы? Он ответил, что кое-что выдумал, а остальное взял из книжек про разбойников и пиратов, потому как такая клятва имеется у каждой приличной шайки.
Кто-то сказал, что неплохо было бы вырезать и семьи мальчиков, которые наши секреты выдают. Том назвал это хорошей мыслью, достал карандаш и вписал ее в клятву. И тут Бен Роджерс говорит:
- А вот у Гека Финна и семьи никакой нет, чего же мы с ним делать будем?
- Ну, отец-то у него есть, - говорит Том Сойер.
- Отец-то есть, да поди-ка его поищи. Прежде-то он все больше в дубильне пьяным валялся, со свиньями, но теперь его уж больше года как в наших краях не видать.
Обсудили они это дело и совсем уж решили в шайку меня не принимать, говоря, что у мальчика должна быть семья или еще кто, кого можно убить, а иначе получится нечестно и несправедливо по отношению к другим членам банды. Придумать, как тут быть, никто не мог, все они зашли в тупик и умолкли. Я чуть не заплакал, но тут меня вдруг осенило, и я предложил им мисс Ватсон - пускай они ее убивают. И все сказали:
- Да, она подойдет. Правильно. Принимаем Гека.
Потом каждый проколол себе булавкой палец, чтобы расписаться кровью, ну и я тоже на той бумажке закорючку поставил.
- А теперь, - говорит Бен Роджерс, - надо решить, чем будет заниматься наша шайка.
- Только разбоем и убийствами, - ответил Том.
- Нет, а делать-то мы чего будем? Дома обчищать или, там, скот угонять…
- Чушь! Угонять скот и прочее это не разбой, а воровство, - говорит Том Сойер. - А мы не воры. В ворах нет настоящего блеска. Мы будем надевать маски, останавливать на дорогах кареты и экипажи, убивать людей и забирать их часы и деньги.
- А убивать обязательно?
- Конечно. Это самое лучшее. Правда, некоторые авторитеты иначе считают, но большинство думает, что лучше всех убивать - кроме тех, кого мы притащим в эту пещеру и будем держать здесь, пока они не выкупятся.
- Выкупятся? Это как?
- Ну, я не знаю. Но обычно разбойники так и поступают. Я об этом в книжках читал, значит, и нам придется то же самое делать.
- Но как же мы делать-то это будем, если не знаем что оно такое?
- Проклятье, да мы просто обязаны делать это и все. Я же тебе говорю, так в книжках написано. Ты что, собираешься против книжек идти и поступать так, как тебе в голову взбредет?
- Говорить-то легко, Том Сойер, но как, бог ты мой, эта публика будет выкупаться, если мы ей ничего объяснить не сможем? Вот что я хотел бы знать. Скажи, как ты это понимаешь?
- Да никак я не понимаю. Ну, может, держать их, пока они не выкупятся, значит держать, пока они не помрут.
- А, ну вот это на что-то похоже. Это ответ. Чего же ты сразу-то не сказал? Ладно, будем держать их, пока они не выкупятся до смерти, хотя так мы с ними мороки не оберемся - они же все наши припасы сожрут и все время будут пытаться сбежать.
- Скажешь тоже, Бен Роджерс! Как же они сбегут, когда мы к ним стражу приставим, готовую пристрелить их, если они хоть пальцем пошевелят?
- Стражу! Ничего себе. Выходит, кому-то придется торчать при них всю ночь и не спать только для того, чтобы следить за ними? По-моему, это дурь. Почему бы просто не взять хорошую дубину да и не выкупить их всех до единого, как только они сюда пожалуют?
- Потому что этого в книжках нет, вот почему. Слушай, Бен Роджерс, ты хочешь все делать как положено - или не хочешь? Скажи. Ты полагаешь, люди, которые книжки пишут, не могут правильное от неправильного отличить, так что ли? Полагаешь, что ты их учить будешь? Нет уж, сэр, давайте-ка выкупать всех как следует.
- Да ладно. Я не против, но, по-моему, это все-таки глупо. Слушай, а женщин мы тоже убивать будем?
- Знаешь, Бен Роджерс, если бы я был таким невеждой, как ты, я бы вообще помалкивал. Женщин убивать, надумал тоже! Да такого ни в одной книжке не встретишь. Женщин следует приводить в пещеру и обходиться с ними, как положено воспитанному паиньке, а после они в тебя влюбляются и домой нипочем уходить не хотят.
- Ну, если так, я не против, только опять же не понимаю, на черта это нужно. Этак у нас скоро в пещере протолкнуться негде будет от женщин да от тех, кто дожидается, когда его черед выкупаться придет, - а разбойникам куда деваться прикажешь? Ну ладно, рассказывай дальше, я больше ничего не скажу.
К этому времени маленький Томми Барнс заснул, а когда мы его разбудили, испугался, заплакал и сказал, что хочет домой, к маме, а бандитом больше быть не желает.
Все стали смеяться над ним, обзывать плаксой, а он взъерепенился и заявил, что вот пойдет сейчас и расскажет всем про наши секреты. Но Том дал ему пять центов, чтоб он помалкивал, а после сказал, что сейчас мы все разойдемся по домам, а на следующей неделе опять соберемся и ограбим кого-нибудь да убьем хоть пару человек.
Бен Роджерс сказал, что каждый день ему из дома выбираться будет трудно, он только по воскресеньям может, и потому предложил в следующее воскресенье и начать, но остальные мальчики сказали, что по воскресеньям заниматься такими делами - грешно, чем этот разговор и закончился. Все согласились, что хорошо бы нам было сойтись как можно скорее и назначить день для разбоя, а после выбрали Тома Сойера атаманом шайки, Джо Харпера его главным подручным и отправились восвояси.
На навес я вскарабкался и в окно моей комнаты влез еще до рассвета. Новая одежда моя была вся в глине и свечном сале, а сам я устал, как собака.
Глава III
Мы садимся в "секрет" и нападаем на А-рабов
Ну ладно, утром мне здорово досталось от старой мисс Ватсон - за одежду. А вдова ругаться не стала, просто очистила ее от сала и глины и уж такая была печальная, что я решил пока что вести себя получше, если удастся. Потом мисс Ватсон завела меня в чулан и стала молиться, да только ничего не вымолила. Она сказала, что, если я буду молиться каждый день, то получу все, о чем попрошу. Куда там. Я уж пробовал. И даже получил как-то раз леску для удочки, но без крючков. А на фига она мне без крючков-то? Я помолился и насчет крючков, раза три, а то четыре, но без толку. Тогда я попросил мисс Ватсон за меня попробовать, и она обозвала меня дураком. Почему я дурак, она не сказала, а сам я, как ни ломал голову, этого не понял.
И как-то раз я ушел в лес и долго сидел там, обдумывая все это. Я себе так говорил: если каждый может получить все, о чем он молится, почему же тогда дьякон Винн не вернул себе деньги, которые потерял, когда свининой торговать взялся? Почему вдова не вернет серебряную табакерку, которую у нее сперли? Почему мисс Ватсон хоть немного жирка не нарастит? Нет, говорю я себе, ерунда это все. Ну, пошел я к вдове, рассказал ей, что надумал, а она сказала, что молящийся может получить только "духовные дары". Чего это такое, я не понял, и она объяснила - я должен помогать ближним, делать для них все, что в моих силах, с утра до вечера блюсти их интересы, а о себе и вовсе не думать. А ближние, как я понимаю, это и мисс Ватсон тоже. Я снова пошел в лес, опять посидел, подумал-подумал, но так и не понял, какой от этого прок будет - ближним, оно конечно, а мне-то? - и решил больше на этот счет не беспокоиться, пусть все идет, как идет. Вдова, бывало, позовет меня к себе и давай рассказывать о промысле Божием - слушаешь ее, просто слюнки текут; а на следующий день мисс Ватсон как начнет рассуждать о том же самом, так все и испортит. В общем, мне стало ясно, что промыслов этих два, и тот, который у вдовы, предлагает грешнику хорошие шансы, а вот если за него возьмется промысел мисс Ватсон, то все - пиши пропало. Обдумал я это и решил, что лучше буду держаться вдовьего промысла, - я, правда, так и не смог взять в толк, что уж он такого наживет, промысел-то этот, если начнет обо мне заботиться, я же вон какой невежественный, и бессовестный, и непослушный.
Папаши моего никто уж больше года не видел и меня это устраивало, я с ним вообще больше дело иметь не хотел. Он же только и знал, что лупить меня, если, конечно, трезвый был и если я ему в руки давался, - я ведь, когда он в городе объявлялся, сразу в лес удирал. Ну вот, и примерно в то время его нашли утонувшим в реке, милях в двенадцати выше города, так мне сказали. То есть, все думали, что это он, потому как утопший был в точности его роста, весь в лохмотьях и с длиннющими волосами, в общем, вылитый папаша. Другое дело, что по лицу его ничего сказать было нельзя - он столько времени пробыл в воде, что от лица ничего, почитай, не осталось. Говорили, что он плыл по реке этим самым лицом кверху. Короче, выудили его и закопали на берегу. Однако радовался я недолго, потому как вспомнил то, что всегда хорошо знал: утопленник, если он мужчина, лицом кверху плыть ну никак не может, только книзу. И я сообразил, что никакой это был не папаша, а вовсе утопленница в мужском платье. И мне снова стало не по себе. Я рассудил так, что рано или поздно, а мой старик объявится, хочу я того или не хочу.
Месяц примерно мы проиграли в разбойников, а потом я ушел из шайки. И другие мальчики тоже. Никого мы не ограбили, никого не убили, одно притворство и больше ничего. Выбегали из леса, налетали на свинопасов или на женщин, которые ехали на рынок в телегах со всякими овощами, да и из тех ни одной к себе не увели. Том Сойер называл свиней "слитками", а репу и прочее "самосветами", и мы забирались в пещеру и хвастались нашими подвигами, рассказывали, сколько народу перебили да на скольких наши метины оставили. Но я что-то не видел, какая нам от этого прибыль. Как-то раз Том послал одного мальчика бегать по городу с горящей головней, которую Том называл "боевым кличем" (то есть знаком, что разбойникам следует собраться вместе), а после сказал, что получил от своих лазутчиков секретное донесение - дескать, назавтра в Пещерной лощине станет становищем целая орава испанских купцов и богатых А-рабов, а с ними будет две сотни слонов, да шесть сотен верблюдов, да больше тысячи "бьючных" мулов и все они будут нагружены брильянтами, а охраны у них все-то четыре сотни солдат, и стало быть, мы засядем в "секрет", так он сказал, всех их поубиваем и сорвем здоровенный куш. Он велел нам наострить мечи, начистить пистолеты и вообще изготовиться. Он даже на телегу с репой ни разу не напал, не заставив нас первым делом мечи заострить да пистолеты начистить, хотя мечи у нас были из реек и метловищ, а их остри хоть до посинения, ни фига они лучше не станут. Я вообще-то не верил, что нам удастся расколотить такую кучу испанцев и А-рабов, но мне охота было взглянуть на верблюдов со слонами, поэтому на следующий день, в субботу, я, как миленький, сидел со всеми в "секрете", и мы, получив сигнал, выскочили из леса и понеслись вниз по склону горы. Да только никаких испанцев с А-рабами там не оказалось - и слонов с верблюдами тоже. Всего-навсего, пикник воскресной школы, и тот для первоклашек. Налетели мы на них, разогнали детишек по всей лощине, и захватили добычу: несколько булочек с вареньем - ну, правда, Бену Роджерсу все же досталась тряпичная кукла, а Джо Харперу сборник гимнов и религиозная брошюрка. А тут еще откуда ни возьмись учительница выскочила, так что мы всю добычу побросали и дали деру. Брильянтов я ну никаких там не увидел, так Тому Сойеру и сказал. Но он ответил, что брильянтов там было хоть завались - и испанцев с А-рабами тоже, и слонов и прочего. "Чего же мы их тогда не увидели?" - спросил я. А Том сказал, что, если бы я не был таким неучем и прочитал книжку, которая называется "Дон Кихот", так сразу все понял бы и никаких вопросов не задавал. Сказал, что во всем виноваты заклинания. Дескать, и сотни солдат там были, и слоны, и сокровища, и прочее, однако наши враги, он их магами назвал, обратили все это в воскресную школу - просто по злобе. Я сказал, ладно, тогда нам надо изловить этих магов. А Том обозвал меня олухом.
- Да маг, - говорит он, - может вызвать прорву джиннов и они тебя в лапшу изрубят, ты и "мама-папа" сказать не успеешь. Они же все ростом с дерево, а толщиной в церковь.
- Ладно, - говорю, - а положим, мы разживемся джиннами, которые нам помогать будут, - смогут они эту прорву расколошматить?
- Как это ты ими разживешься?
- Не знаю. Те же их как-то добывают.
- Ну, те, - те трут старую жестяную лампу или железное кольцо, вот джинны сразу и сбегаются - с громом, молниями и клубами дыма, - и чего им не прикажешь, все тут же и сделают. Им, знаешь ли, ничего не стоит целую дроболитную башню из земли с корнем выдрать и треснуть ею по башке директора воскресной школы - да и вообще кого угодно.
- А кто ж это их сбегаться-то заставляет?
- Как это, кто? Тот кто лампу трет или кольцо. Они рабы того, кто владеет кольцом или лампой, и делают все, что он им велит. Велит построить дворец в сорок миль длиной из одних брильянтов и наполнить его до крыши жевательной резинкой или чем он захочет, а заодно уж притащить из Китая дочь императора, чтобы он на ней женился, и они обязаны все это выполнить, да еще и до того, как солнце взойдет. Мало того: они обязаны твой дворец по всей стране таскать, куда тебе только захочется, понял? - Ну ладно, - говорю я, - только, по-моему, простофили они, эти твои джинны, - могли бы и дворец прикарманить, и собой вот так вот вертеть не позволять. Больше того, будь я одним из них, послал бы я этого проходимца с лампой в Иерихон загнал, вместо того, чтобы бросать все мои дела да мчаться к нему, как только он ее потрет.
- Скажешь тоже, Гек Финн. Да ты просто обязан являться к нему, если он ее потер, хочешь - не хочешь.
- Да? Это когда я ростом с дерево, а толщиной, как церковь? Ладно, явлюсь я к нему, но только, спорим на что хочешь, а он у меня в два счета залезет на самое высокое дерево, какое найдется в округе.
- Какую ты чушь несешь, Гек Финн, просто уши вянут. Тебе, по-моему, ничего втолковать нельзя - болван-болваном.
Дня два или три я все это обмозговывал, а после надумал сам проверить, правду Том говорил или нет. Разжился старой жестяной лампой и железным кольцом, ушел в лес и тер их там, тер, пока не вспотел, как индеец, и все прикидывал, какой я дворец построю, да как его продам; но так ничего и не добился, никакие джинны ко мне не прискакали. И я решил, что вся эта ерунда - очередное вранье Тома Сойера. Я так понимаю, что сам-то он верил и в А-рабов, и в слонов, ну а у меня на этот счет другое мнение. Самая что ни на есть воскресная школа, пробу негде ставить.
Глава IV
Пророчество волосяного шара
Ну и вот, прошло месяца три или четыре, зима была в самом разгаре. Я чуть не каждый день ходил в школу, читать выучился и даже писать немного, а таблицу умножения вызубрил аж до шестью семь тридцать пять - правда, дальше у меня дело не пошло, да, думаю, и не пойдет, проживи я хоть целую вечность. Вообще я в этой самой математике никакого смысла не вижу.
Поначалу у меня от школы просто с души воротило, но мало-помалу я начал к ней привыкать. Если совсем уж невтерпеж становилось, я ее прогуливал, а на следующий день меня, понятное дело, пороли и это шло мне на пользу, как-то так встряхивало. В общем, чем дольше ходил я в школу, тем легче мне становилось. И к порядкам в доме вдовы я тоже стал привыкать, не так уж они меня теперь и донимали. Жить под крышей и спать в кровати штука, конечно, нелегкая, но я, пока холода не наступили, удирал иногда в лес и отсыпался там по-человечески, отдыхал. Старая жизнь нравилась мне куда больше, однако я понемногу свыкался с новой и, в общем, понял, что и она тоже ничего себе. Вдова говорила, что я делаю успехи - медленно, но верно, - что у меня это неплохо получается. Что ей за меня не стыдно.
И вот, как-то утром опрокинул я за завтраком солонку. Хотел я побыстрее схватить щепотку соли и бросить ее через левое плечо, чтобы невезение отвести, но тут встряла мисс Ватсон и соль мне взять не позволила. "Убери руки, Гекльберри, - говорит, - не можешь ты не насорить!" Вдова за меня заступилась, да ведь добрым словом злую судьбу не отвадишь, уж я-то знаю. Вышел я после завтрака из дому перепуганный, просто до дрожи, и все гадал с какой стороны меня стукнет и чем. От некоторых напастей увернуться, худо-бедно, а можно, но тут был не тот случай, так что я и не рыпался - просто брел нога за ногу, приуныв, да по сторонам озирался.
Ну, дошел я по парку до высокого дощатого забора, перебрался через него - там для этого ступеньки такие были устроены. А утром снежок выпал, с дюйм примерно, и я увидел на нем чьи-то следы. Кто-то поднялся от карьера, постоял немного у перелаза, а после пошел вдоль забора. Странно - стоял-стоял человек, а в парк так и не сунулся. Я собрался было пройтись по следам, но сначала нагнулся, чтобы получше их рассмотреть. В первый-то миг я ничего не увидел, но уж во второй… Крест из гвоздей на каблуке левого башмака, чтобы, значит, чертей отваживать.
Через секунду я уже несся вниз по холму и все оглядывался на бегу, но, правда, так никого и не увидел. И очень скоро оказался в доме судьи Тэтчера. А тот и говорит:
- Что-то ты совсем запыхался, мой мальчик. Тебе нужны твои проценты?
- Нет, сэр, - отвечаю я, - а что, есть проценты?
- О да, вчера вечером поступили, за полгода - больше ста пятидесяти долларов. Для тебя это целое состояние. Знаешь, давай-ка я присоединю их к шести тысячам, а то ведь, если ты их возьмешь, так потратишь ни на что.
- Нет, сэр, - говорю, - не хочу я их тратить. Не нужны они мне - и шесть тысяч тоже не нужны. Я хочу, чтобы вы их себе взяли, хочу вам их отдать - вместе с шестью тысячами.
Он удивился. Не мог понять, что на меня нашло. И говорит:
- Постой, мой мальчик, что ты этим хочешь сказать?