Зато Мирьям нисколько не задета. Она радостно обнимает и целует любимого брата.
– Поздравляю тебя, Шееле!
Нужно уже как-то отреагировать и родителям.
– Мазал тов! – коротко произносит отец.
Приходится и Фейге поздравить сына, хотя весь ее вид красноречиво говорит о том, как сильно она задета.
– Что ж, сынок… – вздыхает она. – Если уж ты совершил эту глупость, ничего не поделаешь – мазал тов…
Самое страшное позади, и теперь Шоэль начинает рассказывать о Хане и о ее семье. Фейга и Йоэль должны понять: вот уже целых четыре года он носит в сердце ее образ, и Хана тоже доказала ему свою любовь и преданность. Разве не ясно, что эта девушка небесами предназначена ему, Шоэлю?
– Какая она, брюнетка или блондинка? – интересуется Мирьям.
Шоэль открывает рот, чтобы ответить, и вдруг осознает, что начисто позабыл, какого цвета ее волосы и глаза у его дорогой жены! Да и какая разница? Главное, что она неописуемая красавица! Родители кивают в знак того, что понимают простительное волнение сына. Хотя, честно говоря, многое здесь кажется удивительным. Как можно забыть цвет волос любимой женщины и в то же время с такими яркими и красочными подробностями описать портрет тещи Софьи Марковны?
Шоэль красочно и с юмором описывает ее такой, какою она была раньше – с огромным животом и замашками командора; говорит и о том, какова Софья Марковна теперь – постаревшая и скорчившаяся от горя маленькая старушка. Рассказывает Шоэль и об Ицхак-Меире, о его работе в пекарне и на ниве профсоюзной деятельности, о том, какой он практичный, добрый и понимающий человек. Семья продолжает засыпать Шоэля вопросами, он терпеливо и подробно отвечает.
– Теперь очередь Мирьям, – шутливо подмигивает он зардевшейся сестре. – Вот уж кто точно не останется в старых девах!
Фейга мрачно кивает.
– Надеюсь, что она хотя бы пригласит нас на свою свадьбу…
Йоэль вздыхает и встает. Ему еще предстоит длинный трудовой день – пора в столовую. Работы невпроворот, к лету все нужно закончить.
– С завтрашнего дня я начну с тобой работать, папа! – заверяет отца Шоэль.
Конечно, он не бог весть какой специалист по строительным работам, но работящие руки всему научатся.
Фейга сидит пригорюнившись. Сердце матери полно печали: только сейчас она окончательно поняла, что дети уже не принадлежат ей всецело, как прежде. Пришло время расставания, возможно – на долгие годы. Вот и Мирьям заканчивает через год среднюю школу. С приходом новой власти появился шанс на высшее образование у обоих детей, и ясно, что такую возможность упускать нельзя. Но при этом, увы, семья разделится. Дети уедут в город, родители останутся в местечке… Что ж, чего не стерпишь ради детей… И тут Шоэль, словно подслушав ее мысли, заявляет:
– На следующий год я возьму Мирьям в Одессу!
"Вот-вот, – грустно думает Фейга. – Нынче дети сами выбирают себе дорогу. И не только дорогу, но и жену. И не только выбирают, но даже не приглашают родителей на свадьбу…"
Шоэль поднимается: он хотел бы, не откладывая, повидать своих старых друзей. Вскакивает и Мирьям; весело беседуя, они выходят, оставив за столом очень расстроенную мать.
Глава 22
Городок наш никогда не славился красивыми или даже просто заметными зданиями – ни одному поколению жителей не выпало выстроить здесь дворцы и хоромы. Правда, от прежних времен осталось несколько более или менее крепких домов, в которых проживали их состоятельные владельцы. Но в основном, на улицах стояли кое-как, вперемежку, ветхие и кривые домишки, словно держась друг за друга. Здесь начиналась, проходила и заканчивалась жизнь евреев, проживался срок, назначенный им судьбой; здесь они жили веками, здесь они продолжают жить и теперь – молятся, ругаются, стареют и уходят в небытие.
Сейчас лето, но на улицах немного людей. По большей части это бедняки, если судить по их ветхим одеждам. Нищета чувствуется на каждом шагу. Слава Богу, что хотя бы солнце одинаково дарит всем свою щедрость, и наше местечко тоже получает свою долю тепла и света, которую не в состоянии отобрать ни бандиты, ни петлюровцы. Густая пыль, смешанная со слезами и грязью, толстым слоем лежит на этой земле. Налетающий ветерок подхватывает ее и, закручивая в воронку, несет по воздуху. Зелени на улицах совсем мало, редкие деревья давно привыкли к одиночеству.
Всего год прошел, как Шоэль не видел родного местечка, но теперь ему кажется, что еще немного – и городок окончательно вымрет. Где пряный запах травы и цветов, которым когда-то дышали эти места, поля, луга и рощи? Вот и базарная площадь – хотя язык не повернется назвать так несколько замызганных прилавков. Большинство лавок и лотков закрылись одновременно со свержением проклятого капитализма. В былые времена здесь единолично правил усатый пристав, наводивший ужас на рыночных торговок. А теперь кончилась его власть, при желании на пристава можно даже плюнуть… – но, боже мой, разве нам становится от этого лучше?
А вот и дом Шмуэлевичей-Штейнбергов. У Шоэля дрогнуло сердце, когда он увидел Малку Зиновьевну. Та быстро прикладывает палец к губам:
– Тихо, Рохеле спит!
Бедная, бедная Малка Зиновьевна… После свалившегося на нее безмерного горя трудно узнать эту когда-то самоуверенную и категоричную женщину… Теперь она уже не вспоминает через два слова на третье свою любимую Жмеринку – родной городок невдалеке от Винницы – ну, вы же знаете Винницу, кто ж ее не знает!..
Нет, поговорить-то ей все же хочется, хотя бы и шепотом. Ах, боже мой, столько всего накопилось за все это время…
– Где Зяма, старый друг и товарищ?
– Зяма человеком стал, – оживляется Малка Зиновьевна.
Она считает, что зятю крупно повезло. После установления советской власти и ликвидации мебельного дела он стал работать бухгалтером на паровой мельнице Лифшица. Сам Лифшиц, понятное дело, удрал, мельницу его конфисковали, и сейчас она работает на народ, хотя и в половину своей прежней мощности. Неужели весь народ меньше одного Лифшица? Ну, как вам такое?
– А как же Зяма? – напоминает Шоэль.
А Зяма, не будь дурак, взял да и выучился на бухгалтера, и теперь с девяти утра и до пяти вечера не вылезает из этой мельницы… Но дело тут даже не в зарплате – черт с ними, с этими ничего не стоящими миллионами. Зато Зяма может принести в дом немного муки – вот это-то и есть его настоящая зарплата!
Шоэль и Мирьям с жалостью смотрят на женщину. Они еще помнят дни, когда Малка Зиновьевна – дородная, высокочтимая дама, сурово третировала своего никудышного зятя. Ей все казалось, что Зяма обижает Фанечку, плохо бережет ее и при этом нахально требует обедов и хорошо выглаженных рубашек, да еще чтобы при этом жена хорошо выглядела, была причесана и весела… Ах, Фанечка, мир ее праху! Что она могла сделать? Вы что, не знаете судьбу женщины? Она подчинилась, как и все мы – и подавала, и гладила, и улыбалась, да еще и родила Зяме чудную девочку Рохеле, а после… после… Глаза Малки Зиновьевны наполняются слезами. Вот ведь какая беда… Что моя Фанечка успела увидеть за свою короткую жизнь?
Мирьям тяжело в который уже раз слушать эту горестную исповедь. Она подходит к окну, смотрит на улицу. К дому, сутулясь, бредет какой-то глубокий старик. Господи! Так это ведь Захар Исаакович, бывший мебельный король! Неужели это он, тяжело переступая ногами, подходит к дому? Теперь это щуплый старичок с поредевшей неопрятной бородкой, похожей на старую тряпку… Так распорядилась судьба – теперь дела его совсем плохи.
Часть мебели разворована, а что осталось – конфисковали. Мало того – одно время Захар Исаакович всерьез опасался ареста. Хорошо еще, власти поверили, что не держал наемных работников, не сосал крови трудящегося народа. В конце концов, оставили старого мебельщика в покое, отпустили душу на покаяние. Но зачем ему теперь эта душа? Помимо души человеку нужна семья, дети, нужен хлеб, чтобы кормить и воспитывать осиротевшего ребенка… Да, много горя поселилось в домах нашего городка в последнее время.
Автор, как и его герои, едва сдерживает слезы. Захар Исаакович – житель местечка, как и остальные, он терпеливо пьет свою чашу горестей. Не сидит без дела, пытается подзаработать, крутится, вертится, старается бороться с горем и с собственными страхами… Но где взять справедливость? Для новой власти он наполовину буржуй; повсюду его преследует подозрительный взгляд, угрожающий палец и железный кулак ужасной революции.
В те дни суровые чекисты ходили по домам с обысками и конфискациями, забирали в пользу революции деньги, золото и драгоценные камни. Пришли и к Шмуэлевичам – нашли, у кого искать! Ну и что? Увидели сиротку Рохеле, заплаканную бабушку, Захара Исааковича, ставшего тенью того, каким он когда-то был, произвели поверхностный шмон и ушли так же, как и пришли. Спасибо еще, что не пошарили в заветном углу – там, где у него таки припрятано несколько золотых николаевских червонцев, будь он проклят, этот Николай! Но и монеты потихоньку уходят – жить-то надо!
Да, нет уж того Захара Исааковича – любителя смачных анекдотов, хорошей выпивки и дорогих сигар. Ураган пронесся по местечку, все перевернул, всех разметал, сбил с ног и не таких, как Захар Исаакович. В 20-м году в городке укрепилась власть красных, и состоятельные жители, спешно ликвидировав свои мелкие промыслы и предприятия, тряслись по углам, как мыши. Именно в те страшные дни Захар Исаакович собственноручно сжег оставшуюся в его магазине мебель и даже бросил в огонь чудную детскую коляску маленькой Рохеле. А что ему оставалось делать? Когда в обществе сотрясаются основы, еврею лучше не высовываться.
С тех пор Рохеле спит в простой плетеной кроватке; из всех членов семьи она одна не чувствует коренных жизненных перемен, если не считать внезапного исчезновения матери. Малютка еще понятия не имеет о творящихся в мире безумствах. Их совершают, в том числе, и во имя нее, Рохеле – для того, чтобы, как эти говорят, подготовить ребенку лучшую жизнь под солнцем. Но пока что борьба за достижение светлой цели для девочки привела к убийству ее молоденькой мамы. Лес рубят – щепки летят. Так оно и вышло, что Фанечка оказалась одной из многих щепок в гигантском лесоповале…
Под эти разговоры – легка на помине – проснулась Рохеле. Малка Зиновьевна выходит на кухню сварить ребенку картофельное пюре. Мирьям с нежностью берет девочку на руки, одевает ее, целует, шепчет ласковые слова… Сотни лет еврейские девушки следовали традициям своего народа, и Мирьям тоже была звеном в этой цепочке. Вот и сейчас, сама еще девочка, никогда не державшая на руках ребенка, она сразу же верным чутьем нашла дорожку к сердцу маленькой Рохеле…
Потрясенный Шоэль смотрел на ребенка, и к горлу подкатывал ком… Когда-то он тоже приходил в этот дом, как в свой родной. Здесь кипела жизнь, цвела юность, улыбалась пленительная Фаня, музыкальный слух которой вызывал нервный тик у носатого Шахны Марковича… Бедная, бедная Фанечка, любительница вольных шалостей, – подумаешь, великий грех – целоваться с мальчиками в лунные ночи!.. Воспоминания чередой бегут перед глазами Шоэля, охваченного жалостью к ребенку, к раздавленной семье, к порушенному дому. Захар Исаакович, как заведенный, ковыляет по комнате, шаркая своими прохудившимися башмаками. Боже, какая тягостная и невеселая старость выпала на его долю!
На лестнице слышатся шаги – это Зяма вернулся со своей мельницы. Вот друзья и встретились; они стоят, взявшись за руки и разглядывая друг друга. Залман улыбается, но лицо его безрадостно, что-то потухло в человеке, вольный ветер жизни уже не мечется, как когда-то, в его печальных глазах. Как трудно начать разговор… но вот неловкий момент преодолен, и Залман понемногу оживляется.
Малка Зиновьевна зовет гостей к столу, но Шоэль и Мирьям отказываются от приглашения – они ведь только что отобедали дома. Бабушка ставит перед Рохеле мисочку картофельного пюре, слегка разбавленного маслом и молоком. Остальные члены семьи довольствуются пшенным супом и кашей – тоже пшенной. Немного однообразно, но в те времена в России многие могли лишь мечтать о таком обеде. Зяма приканчивает свою пшенную трапезу, затем друзья выходят на улицу.
День клонится к вечеру, наступает время вечерней молитвы. Где-то далеко мычат по дороге в хлев коровы, слышатся тихие голоса – голоса летней природы. Шоэль, Мирьям и Зяма направляются к Мише Зильберу. И снова происходит встреча старых друзей – ребята обнимаются, хлопают друг друга по плечам, говорят оживленно и громко. Миша так расчувствовался от радости, что заикается еще сильнее. Его отец – золотых рук часовщик Перец Зильбер, по-прежнему тих и неприметен, а мать – такая же простая и скромная труженица, которая всю жизнь без жалоб и ропота тащила на себе весь дом.
Кроме Миши у Зильберов две дочери – Лиля и Этель. Старшая, Лиля, уже вышла замуж и живет теперь в Новгород-Северском. Этель – сверстница Мирьям – высокая стройная девушка с голубыми глазами, светловолосая, как и все Зильберы. А вот мы видим отца, Переца Зильбера, который склонился над крошечными тисками. Он вынимает из левого глаза увеличительное стекло, и по лицу его расплывается широкая приветливая улыбка.
Голубые глаза Этель смотрят на пришедших с доброжелательным любопытством. Эстер, хозяйка дома, радостно всплескивает руками: "Шоэль!" В комнате находится еще одна девушка. Это Лея Цирлина, ни капельки не изменившаяся за прошедший год: ее глаза все так же смотрят только в одном направлении – на Мишу.
– Как ты вовремя появился, Шеилка! Скоро придет Йосеф!
Кто он, этот незнакомый Шоэлю Йосеф? И почему все так радостно возбуждены? Эстер повязывает свежий передник, ставит на стол чайные стаканы и полную сахарницу с настоящим, заметьте, кусковым сахаром! Это год начала НЭПа, люди уже понемногу поднимают голову, вытаскивают из тайников нуждающиеся в починке часы, так что Перец Зильбер все чаще и чаще вставляет в глаз свою лупу.
Эта кропотливая работа под силу далеко не каждому: исправление пружинок и маятников, разборка крошечных механизмов, их чистка и смазка – требует тончайшего мастерства и точных рук Переца Зильбера. Хорошо что его работа снова начала приносить кое-какой заработок. Старые друзья сидят за столом, пьют чай и оживленно беседуют. Даже мрачный Зяма принимает участие в разговоре. Приходят еще несколько незнакомых Шоэлю парней и девушек. Шоэль удивляется: это становится похоже на собрание.
Но вот, наконец, появляется и долгожданный Йосеф Ханков, специально приехавший сюда из столицы. Молодежь переходит в другую комнату, закрываются оконные ставни. Да, это действительно тайная встреча! А Йосеф, оказывается, – ни кто иной, как посланник от организации Хе-Халуц, которая готовит еврейских юношей и девушек к отъезду в Эрец Исраэль. Соблюдая все правила конспирации, эта организация налаживает связи с местной молодежью, чтобы подготовить ее к дальнейшим шагам. Те из молодых, кто хочет уехать, откликаются, идут на контакт. Шоэль же и Мирьям оказались на этой встрече совершенно случайно.
В углу комнаты стоит граммофон с заигранной пластинкой. Это важная деталь конспирации – при появлении чужака граммофон захрипит, издавая скрип иглы и звуки краковяка, а молодые сделают вид, будто собрались на танцы. Йосеф начинает свою речь, все затихают. Этель Зильбер не сводит с молодого человека своих голубых глаз – что ж, взрослеют наши девочки, к тому же на Йосефа так приятно смотреть. Но не будем отвлекаться – давайте-ка лучше послушаем его.
Ханков говорит, что те, кто твердо решили уехать, должны, прежде всего, освоить какую-нибудь специальность. Организация скоро получит сертификаты – так называются разрешения, позволяющие официально въехать в Палестину. Кроме того, существует возможность попасть туда нелегально. Но и в том, и в другом случае каждый халуц обязан освоить какую-нибудь практическую специальность – лучше всего связанную с сельским хозяйством. Именно с этой целью "Хе-Халуц" создает учебную сельскохозяйственную ферму, а пока что можно заняться чем-нибудь другим – строительным делом, слесарным, сапожным, столярным ремеслом. Все эти специальности с гарантией будут востребованы там.
Йосеф достает из кармана список. Видно, что молодой человек действительно относится к своим обязанностям крайне ответственно. Приехав сюда, он первым делом навел справки и успел собрать много необходимой информации. В местечке достаточно специалистов по нужным профессиям. В основном это евреи, но есть и украинцы. Теперь можно распределить на обучение местных халуцников. Разговор становится оживленным.
Фотограф Михлин заявляет, что согласен учить желающих. Миша Зильбер-Каспи, заикаясь от волнения, говорит, что уже учится часовому делу у своего отца-часовщика, и понемногу осваивает эту специальность.
– Во всяком случае, – добавляет он скромно, – если в мои руки попадут неисправные часы…
– …то я их немедленно разобью! – заканчивает за него кто-то под общий хохот.
Но ничего, Миша не обижается. Он неторопливо продолжает:
– Если там не найдется работы для часовых дел мастера, то я готов на любую, пусть даже самую тяжелую…
Лея Цирлина слушает его, затаив дыхание. Но не только ей – всем здесь ясно, что Миша Зильбер всегда останется верен своим убеждениям – этот парень предан Сиону и не свернет с дороги, пока не пройдет ее до конца. Его сестра Этель собирается учиться портняжному делу у известного нам Менделя Сапира – того самого, который умеет играть на трубе. В последнее время Мендель хорошо зарабатывает – ведь его сын, Исаак Эммануилович, служит в ЧК. Но нет – посовещавшись, группа отклоняет кандидатуру Менделя. Есть ведь достаточно других портных, не связанных с ЧК…
Неожиданно подает голос молчавший до того Зяма Штейнберг – бухгалтер. По его мнению, крайне важно освоить специальность счетовода – они требуются повсюду и на всякой работе. В частности – на предприятиях, где занимаются помолом зерна и заготовкой муки. Не сводя глаз с обожаемого Миши, вмешивается в разговор Лея Цирлина: она тоже станет часовых дел мастером!
Присутствующие переглядываются. Никто из них в жизни не видывал женщину, которая чинила бы часы. Извините, но и автору такие примеры не известны. Эта ведь чисто мужская работа, зачем же тогда крохотуля Лея пытается втиснуться в мужскую среду? У меня есть очень простой ответ: она просто влюблена в этого заику Мишу! Да и он платит ей взаимностью, хотя, между нами, чтобы заметить такую малявку, нужен очень сильный бинокль. Хотя вот еще что я вам скажу: почему бы и нет? Как знать – может, и в самом деле крохотным колесикам понравится прикосновение этих нежных пальцев?
Так проходит собрание халуцников городка. Шоэль Горовец, для которого все это было полной неожиданностью, чувствовал себя, как в другом мире. Выходит, что весь этот год, пока он отсутствовал, местечко отнюдь не стояло на месте.
Здесь тоже кипела своя жизнь, и молодежь продолжала искать свой путь, свое будущее. "Ну и отлично, – думал Шоэль. – Если это пригодится в будущем, то почему бы и нет?"