Кто они такие – эти меламеды и их помощники? Я вам скажу: это безграмотные невежды! Любой неудачник, разорившийся разносчик, бездельник, которого тесть отказался содержать, сначала пробует ходить с протянутой рукой, а потом, когда не подают, становится меламедом и тут же начинает розгами вбивать в головы детей дурацкого пипернотера. Да эти ничтожества так же годятся для воспитания детей, как я, Ицхак Левинсон, на роль рабанит!
И если уж зашла речь про рабанит – жены меламедов тоже прикладывают руку к мучениям наших несчастных детей. И еще как прикладывают! Дети там и черную работу по дому выполняют, и помои выносят, и в лавку бегают, и младенцев нянчат! Какая уж тут учеба… Из детей откровенно делают религиозных фанатиков. Даже когда они учатся, то чему? – Пятикнижие, молитвенник, снова Пятикнижие, и снова молитвенник!
Затем распалившийся оратор уступает место врачу Якубовичу, специалисту по женским болезням, который должен представить отчет о санитарном состоянии хедеров. В отличие от главы комиссии, Якубович не брызжет слюной от ярости, говорит спокойно и доходчиво. Его клиентура включает разных людей, в том числе и религиозных. Так что врач изначально не склонен смешивать хедер с грязью. С другой стороны, есть определенные указания от организаторов суда. Как же быть? Лгать не хочется, но и в Дон-Кихота играть глупо. Поди не повиляй в такой ситуации…
– Надо признать, – мямлит доктор, – что санитарное состояние и гигиена в большинстве хедеров не находятся на необходимом уровне. У детей нежный организм, и потому надо относиться к ним соответственно. А тот, кто этого не понимает, наносит вред детскому здоровью.
Затем, помявшись, Якубович переходит к списку рекомендаций по улучшению содержания хедеров. Например, следует улучшить освещение, поддерживать чистоту, ввести небольшой перерыв после каждого часа учебы и категорически запретить телесные наказания.
– Нельзя так обращаться с детьми! – говорит он. – Наказания отрицательно влияют на психику и на физическое развитие ребенка. Надо непременно проветривать помещение: во всех проверенных хедерах недостаточно свежего воздуха, даже в том хедере, который находится в синагоге.
И тут вдруг Якубович, забывшись, начинает приводить в пример пятый хедер, который, в отличие от четырех других, кажется ему вполне пригодным для обучения. Это хедер, который был основан не так давно ныне ликвидированным обществом "Тарбут". Дети там учатся в двух светлых и больших комнатах, сидят на удобных скамьях…
Это звучит совершенно неожиданно для высоких судей. Вот те на! Что он такое болтает, этот чертов Якубович? Его что, для этого поставили на трибуну? Коган морщится, непроизвольно сжимает кулаки. Зато публика слушает внимательно, затаив дыхание. В зале и герои нашего рассказа: Шоэль с отцом, Ханеле, Миша Каспи и его сестра, Лееле Цирлина, синагогальный служка Хаим и многие другие наши знакомые. Из них одна только дочка Хаима – комсомолка Лея – безоговорочно стоит за новую жизнь, против закосневшего хедера и традиционных законов.
Вслед за Якубовичем на трибуну поднимается третий член проверочной комиссии, учитель Визшанский. Чего можно ожидать от этого выкреста, будь он неладен? Уж он-то наверняка начнет сейчас поносить хедеры и бедных меламедов! Из зала слышится нарастающее шиканье; кто-то из публики кричит: "Выкрест, предатель!" Аба Коган яростно звонит в колокольчик… ах, какой нынче гевалт в клубе имени Розы Люксембург!
Глава 25
Визшанский еще не успел открыть рот, а сидевшие в зале уже ополчились против него. Ведь публика здесь, несмотря на все усилия Абы Когана и его помощников, в большинстве своем религиозная. Да и вообще коммунистов в городке – как новых, так и из бундовцев – по пальцам пересчитать. Зал заполнен главным образом верующими людьми и сионистами-националистами, которые сумели всеми правдами и неправдами добыть входные билеты. И перед таким залом какой-то подлый выкрест станет осуждать хедер? Да кто он вообще такой, этот Визшанский?! – Высокий очкарик с обвислыми усами, который только и делает, что, поигрывая тростью, чинно прогуливается по местечку. Идет себе и крутит палочкой с набалдашником из липового дерева, словно обдумывает какие-то важные дела!
А какие у него могут быть дела, у выкреста? Вот уже несколько лет он живет здесь со своей Агриппиной – статной женщиной, которая то и дело рожает ему детей-полукровок. Любовь у них, видите ли! Дом Визшанских окружен пышным садом из плодовых деревьев – там и яблоки, и слива, и груша – супруги умело ухаживают за деревьями. И все бы хорошо, да вот незадача: объявили евреи Моисею Ефимовичу негласный бойкот. Сколько он ни прогуливается со своей тростью, сколько ни ухаживает за садом – не признают его евреи за своего, и все тут!
Моисей Ефимович преподает географию в классе, в котором учится Мирьям, и всем доподлинно известно, что у него никогда не возникало конфликтов с ученицами – будь то еврейки или нееврейки. Примечательно и то, что предмет Визшанского девочки любят, хотя, казалось бы, кому охота зубрить названия стран, столиц, морей и рек, не говоря уже о всяких там островах? А вот любят его уроки – факт.
Говорят, что в молодые годы много поездил по свету Моисей Ефимович – вдоль и поперек исколесил и Россию, и другие страны, пока не осел в городке со своей Агриппиной. Ученицы между собой называли его Визшак – неизвестно, то ли из симпатии, то ли в насмешку. И вот стоит теперь этот Визшак на трибуне и будет сейчас на своем прекрасном идише громить наши бедные хедеры…
– Да, – ровным спокойным голосом произносит учитель географии. – Я посетил хедеры с комиссией, созданной по поручению товарища Абы Когана. Проверил содержание программы обучения, методы преподавания, отношения между меламедами и учениками, а также степень усвоения учебного материала. Не все хедеры построены по одной модели. Один из них – созданный упраздненным обществом "Тарбут" – кажется мне вполне удовлетворительным.
В трех других хедерах положение плохое, прямо-таки скверное положение. Ну, об этом уже говорили товарищ Левинсон и доктор Якубович. Меламеды – люди старые, нервные и упрямые – не отказываются от применения розог. В двадцатом веке такое отношение к ученикам достойно порицания.
Что же касается содержания учебной программы, то, хотя он, Визшанский, и далек от религии, он в то же время ничего не имеет против воспитания в религиозном духе… В этот момент на лице нашего председателя, Абы Когана, отчетливо читалось: "Что он там болтает, этот длинный идиот?" Но Визшанский продолжает гнуть свое.
– По моему мнению, – все так же спокойно говорит он, – если родители желают, чтобы их сын учился на иврите, это их личное дело, они имеют полное право решать…
Ну, это уже слишком! Председатель суда резко прерывает оратора:
– Товарищ Визшанский, это ваше мнение никак не связано с обсуждаемой здесь темой. Вы должны говорить о педагогической стороне обучения в хедере.
Визшанский пожимает плечами:
– Необходимо существенно изменить программу обучения в хедере. К Пятикнижию и молитвеннику нужно добавить предметы светского содержания: математику, физику, историю, географию. Конечно, время религиозного хедера ушло, однако если родители против его ликвидации, то нельзя действовать запретительными административными методами. Можно просто внести изменения в метод и программу обучения…
Аба Коган мрачно барабанит пальцами по красному сукну: чертов эксперт ломает запланированный спектакль! Но в этот момент вмешивается судья Айзенберг – некрасивая женщина лет под сорок, в прошлом – деятельница Бунда. На голове у нее красный платок, завязанный узлом на затылке, как это принято теперь у активисток пролетарской революции. Она обращается к Визжанскому с коварным вопросом, который наверняка припрет его к стене:
– Странно это слышать, Моисей Ефимович. Если Вы считаете возможным религиозное обучение, то почему же вы женились на русской женщине?
– Полагаю, что этот вопрос не имеет отношения к проблеме хедера, – улыбается Визшанский. – Но если уж вы так настаиваете, то извольте, я отвечу. Жена моя, действительно, русская, но она прошла гиюр, так что женаты мы в соответствии со всеми традиционными законами!
В зале шум: похоже, на этот раз Аба Коган попал впросак! Вот тебе и выкрест! Во-первых, никакой он не выкрест! А во-вторых, на поверку это такой защитник религиозного обучения, что хоть в меламеды его принимай! Аба Коган поспешно звонит в колокольчик – объявляется перерыв до следующего дня.
Назавтра суд открывается в напряженной обстановке. Вызывают свидетелей – по трое с каждой стороны. Обвинение представляют опытные ораторы – все, как на подбор, бывшие бундовцы, искусные спорщики. Они хорошо знают предмет обсуждения. Каждый из них прошел в свое время хедер, а один даже учился в йешиве. Ну, и что осталось в их душах после хедера? – Самые мрачные воспоминания! Хедер, говорят они, это натуральная инквизиция для души и тела. Какое воспитание могут дать невежественные меламеды? Детей запихивают в тесную грязную комнату, лишают их детства, заставляют часами сидеть на сломанных скамейках, а что в итоге? – Искривление позвоночника, бледность, болезни.
А чем забивают детские головы? Пятикнижием и толкованиями Раши, Библией и Талмудом – всей той религиозной белибердой, которая никому не нужна в современной жизни. Религия и классовое самосознание – одно противоречит другому. Библейские сказки учат людей покорности, смирению, принуждению, рабству. Беды и несчастья, по мнению религии, обрушиваются на еврейский народ тогда, когда он грешит и делает плохое в глазах Бога. А ведь всем известно, что Владыку мира придумали цари и раввины, чтобы с его помощью душить протест трудящихся масс против притеснителей и диктаторов.
Далее в дело впервые вступает прокурор.
– А должны ли восьмилетние дети слушать грубые сексуальные истории? – сурово вопрошает он. – Чему учит детей рассказ о Лоте и его дочерях – кровосмешению? А какой пример подает ребятишкам Онан? Или Йехуда и Тамар, Йосеф и жена Потифара? А история о горькой и проклятой воде? Нечего сказать, хорошенькое воспитание получают в хедере наши мальчики! Разве не очевидно, что религия подрывает моральные устои детей? Ну, а жертвы? Скажите, какое дело нашему современнику, живущему в период после Великой Октябрьской революции, до кровавых жертв на древнем алтаре?
Исер Рабинович умело подкидывает вопросы, словно дровишки в костер, свидетели обвинения столь же умело отвечают. Эта часть спектакля хорошо отрепетирована, так что процесс осуждения хедера не отклоняется от заранее начертанной схемы. Аба Коган может быть доволен. Но суд продолжается.
Сейчас должны выступать свидетели защиты, отъявленные реакционеры. Это Аарон Штейн, учитель иврита, преподававший в школе "Тарбут", а ныне – частный учитель, Аарон Шацов – религиозный ремесленник, и старый меламед Авраам, накопивший немалый опыт в войнах по защите Торы.
Из хитроумных вопросов Абы Когана выясняется, что Аарон Штейн – бывший сионист. Это несмываемое пятно на биографии свидетеля дает Исеру Рабиновичу возможность высокомерно отметать любой довод человека со столь темным прошлым. Однако Штейн не обращает внимания на пренебрежительный тон – он продолжает серьезно отстаивать свою позицию. Он говорит, что ни один народ не может существовать без своих корней, а еврейский народ, и без того рассеянный по всему миру, вне связи с прошлым прекратит свое существование уже через несколько поколений.
Хедер – это форма еврейской школы, она существует с давних времен, и представляет собой одну из основных ценностей, сберегающих само существование народа. Такой поворот дела выводит из себя Исера Рабиновича. Он прерывает свидетеля, чтобы задать ему конкретный вопрос:
– Чем болтать попусту о вековых ценностях, скажите лучше, каково санитарно-гигиеническое состояние хедера в нашем местечке?
Штейн упрямо наклоняет голову.
– К сожалению, в большинстве хедеров санитарные условия неудовлетворительные, – признает он. – Это вызвано плохим материальным положением большинства местного еврейского населения. Родители платят за учебу сущие копейки; это не может обеспечить даже минимальный достаток учителю и его семье. Плохое состояние хедеров – это отражение бедности меламедов, а бедность меламедов – отражение бедности местечковой общины. Если улучшить условия жизни, то улучшится и все остальное – в том числе и гигиена.
Рабинович мрачно покачивает головой. Пока что провалились все его попытки привести свидетеля в замешательство. Ничего, ничего, попробуем смутить его вопросами о библейских эротических сюжетах. В чем в чем, а уж в этом старый распутник разбирается хорошо. Кому как не Исеру Рабиновичу позаботиться о моральном воспитании еврейских детей…
– Библия – это клад, наполненный сказаниями и поэтическими произведениями, древними законами и историями судебного характера, – отвечает Штейн. – Есть среди всего этого и материал, не совсем подходящий для возраста учеников хедера. Но за этим следят воспитатели. Надо обучать детей выборочно. Несколько лет назад Бялик, Равницкий и Бен-Цион отобрали и опубликовали отдельные библейские сказания, создали современную подборку из библейских книг. Более того, есть также Гемара для начинающих…
– Не думаете ли вы, – перебивает его Рабинович с ядовитой усмешкой, – что советской власти больше нечего делать, как печатать нелепые побасенки из Библии и Талмуда?
– Почему бы и нет? – спокойно парирует Штейн. – Уверяю вас, это принесло бы издательствам, то есть советской власти, изрядный доход. На Библию и Талмуд всегда был, есть и будет большой спрос.
В зале смеются, и приходится снова вмешаться председателю суда. Переводя разговор на другую тему, он спрашивает о языке обучения: не считает ли свидетель, что двуязычие угнетает детский мозг, отнимает время и здоровье?
Штейн пожимает плечами.
– Если среди нас относительно мало неграмотных, то в этом, без сомнения, большая заслуга хедера, – говорит он. – Факт – многие поколения еврейских детей учили иврит. Что до нагрузки на мозг, то в гимназиях других народов дети учат, например, латынь и древнегреческий – языки, на которых ныне не говорят в обыденной жизни. Так же и иврит – это наша историческая ценность. Он пустил в народе глубокие корни, на нем написаны наши священные книги, а сейчас он еще и возвращается в качестве разговорного языка…
– Неправда! – не выдержав, прерывает свидетеля Аба Коган. – Древнееврейский – это язык раввинов, язык гнилой интеллигенции и националистов. Простой еврей не терпит вашего иврита.
Штейн улыбается:
– Если вы так печетесь о простом еврее, то зачем нападать на хедер? Потому что простой еврей посылает своего сына именно в хедер. Он хочет, чтобы мальчик учил иврит.
Председатель суда в бешенстве. Он быстро сворачивает выступление умника-сиониста. На трибуне появляется Аарон Шацов – косоглазый еврей с окладистой бородой и сильными руками рабочего человека. Он плотник, то есть пролетарий, и евсек никак не может придраться к нему с социальной стороны, хотя по субботам плотник и читает раздел из "Эйн-Яаков". Сначала Аарон отвечает на вопросы защитника Песаха Каца. Его отец Файбуш, тоже плотник, отправил его в свое время в хедер меламеда Авраама. И он сам, когда подросли его собственные дети – дай им Бог здровья – сделал точно то же самое. Теперь оба его сына учатся в том же хедере, и он, Аарон, не видит в этом никакой контры. Разве он буржуй? Нет, он рабочий человек, сын рабочего. У него две дочери и два сына.
– Старший сын, Хаимке, уже учит Пятикнижие с комментариями Раши! – с гордостью сообщает Шацов понимающей публике. – Меламед доволен его успехами…
Встает прокурор.
– Объясни нам, пожалуйста, какую пользу получит твой сын от этой учебы?
– А разве есть в этом вред? – недоуменно отвечает Аарон. – Разве плохо, если мальчик умеет читать кадиш и молитвенник?
– Ладно, оставим это. Но как ты относишься к тому, что Авраам и другие меламеды используют розги?
Плотник сердито хмурится.
– Что вы все набросились на хедер, как на нечистую силу? Что он вам сделал? Даже если Авраам и берет в руки розгу – какое ваше дело?
Прокурор разводит руками:
– Допустим, ты согласен, чтобы твоего сына избивали. Дело вкуса. Но разве не лучше, если твои сыновья и дочери будут обучаться на том же языке, на котором все мы разговариваем – на обычном нормальном идише?
– Как же идиш без иврита? – недоумевает плотник. – Кто хорошо знает иврит, тот и на идише без труда читает. Всегда так было. Хочешь читать на жаргоне – пойми сначала "Парашат ха-шавуа". А как же иначе? Так и отец мой говорил, плотник Файбуш, мир его праху… помните Файбуша?
Зал уважительно гудит. Как же не помнить такого уважаемого человека?
– Ну да, – продолжает Аарон Шацов. – Он меня в хедер послал. А теперь вот моя очередь сыновей посылать, дай им Бог здоровья. А как же иначе? И сыновья тоже, с Божьей помощью, своих детей туда же пошлют. Так уж заведено у нас, да…
Аба Коган угрожающе мрачнеет: ну что поделаешь с этой темной публикой? Вызывается последний свидетель – меламед Авраам. На вид ему лет семьдесят, он облачен в старый черный субботний лапсердак, на голове – поношенная черная шляпа. Если такова его праздничная одежда, то можно только представить себе, какова обыденная. Измученный жизнью худой старик с козлиной бородкой, он стал профессиональным меламедом еще со времен своей свадьбы. Учит детей лет пятьдесят, если не больше. Но сейчас перед ним не дети, а хитрый и изворотливый противник – прокурор Исер Рабинович. Справится ли с прожженным юристом такой бедолага?
– Что ты преподаешь в своем хедере? – начинает допрос прокурор.
– Нашу святую Библию, – смиренно отвечает старик.
– И как ты это делаешь?
Старик терпеливо вздыхает.
– Сначала дети учат алфавит, после этого начинают с "Берейшит бара".
– Ну, и дети понимают содержание Пятикнижия?
– Конечно, – кивает меламед. – Почему бы им этого не понять? Трудные места я им объясняю.
– Объясняешь… – зловеще покачивается с пятки на носок Исер Рабинович. – Ну-ну… Сейчас посмотрим, что ты там объясняешь. Откуда это "Шемен Турак шемха"?
– Из "Шир ха-ширим".
– Ага. А что такое Турак?
– Шемен Турак, – объясняет старик, – означает благовонное масло, привезенное из страны Турак.
– Ага, – удовлетворенно кивает Рабинович.