Революция снизошла на землю как-то вдруг,- чуть удерживаюсь сказать привычный церковный термин "но благодати". "Вчера ничего не было - сегодня все случилось". Вчера не плакали, вчера все звали революцию. Звали, требовали* И когда она пришла и преуспела, вдруг многие заплакала потому что она не совсем идет так, как ожидалось. По мне, кажется, было безумие слов скорее за 50 лет проповеди революции, нежели при теперешнем ее осуществлении. Напомню чигиринское дело в 70-х годах прошлого века. В местечке около Чигирина крестьяне восстали против помещиков действуя под влиянием подложных революционных манифестом изданных будто бы от имени царя и предлагавших крестьянам отбирать от помещиков земли, так как же - де помещики противятся воле царя, который хочет крестьянам отдать все земли" да дворяне не допускают его до этого. Крестьяне восстали, затем были усмирены и претерпели. Но сколько же было революционной радости об этом волнении крестьян, попытке крестьян. Сколько сожалений, что дело не удалось, что пожар не охватил всю Россию. И вот читаешь об этом в "Былом" эпохи Бурцева и Богучарского 6. Слова сказаны, произнесены. "Слово - не воробей, вылетит - не поймаешь"^ О чем же теперь, когда творится неизмеримо меньшее, творится как эксцесс и случай, никем не одобряемый, творится как исключение" а не как правило"- плачутся и сожалеют главы правительства, социалисты? Почему теперь этого не хотят Церетели, Пешехонов, "министры земледелия" и прочее, когда раньше хотели? "Слово - не воробей, вылетит - не поймаешь". А "слово"то уже "выпущено" Как винить толпу, которая слушает. И естественно, громадная масса толпы слушает заключительные слова теории, а вовсе не сложную ткань теории,- как в богословии христианин знает заключительные слова Евангелия о любви к ближнему и Богу, а не может разобраться и не умеет разобраться во всем богословии. Мысль моя заключается в той очевидности, что революция наша идет не только не неизменнее, но она идет гораздо чище и лучше, нежели шла целых шестьдесят лет теория революции. Вот это-то и не принимается во внимание. "Воробей слова" был гораздо гнилостнее, нежели "пугало действительности". Действительность все-таки делает поправку в десяти заповедях. Не полную поправку, я не говорю: но здравый смысл населения останавливается все-таки перед прямыми указаниями - "прелюбодействуй" и "воруй". А мы, еще с гимназии, прошли школу, прошли и, главное, заучили на память - и "Что делать?" Чернышевского, и Прудона с его лозунгом или, вернее, с его умозаключением к сложным политико-экономическим теориям, что "всякая собственность 7 есть, собственно говоря,- кража". Это узнал я в 4-м классе гимназии, когда прочел у Лассаля статью "Железный закон" 8. И, помню, с таким отчаянием ходил по нагорному берегу Волги, в Нижнем, под огненным действием этой статьи. Оно было огненное, это действие. К Лассалю присоединялось действие романа Шпильгагена "Один в поле не воин", с его героической и гибнущей личностью Лео Гутмана 9 ("Гутман" - "хороший человек" по-немецки). Все рабочие, все трудовое человечество представлялось затиснутым в тиски заработной платы, спроса и предложения и системы косвенных налогов,- так что, в изложении Лассаля, не оставлялось никакой надежды на улучшение и облегчение путем нормального хода истории, и можно было чего-нибудь ждать просто от разлома истории, от бунта, от революции и насилия. Буржуазия, тоже фатально и роковым образом для себя сложившаяся, тоже виновная и без вины, кроме естественного желания себе "прибылей", тем не менее сидела пауком над народом, высасывающим все соки из него просто по какой-то зоологическо-экономической натуре и по зоологическо-экономическому своему положению. "Так устроено", тоже чуть ли не "по благодати": и революция была единственной зарею, которая обещала сокрушение этого окаянного царства проклятой "благодати". О, вот где терялась религия, Бог и все десять заповедей. Терялись - с радостью, терялись с единою надеждою. "Потерять Бога" значило "найти все". Потому что в человеческом сердце как-то живет: "Бога-то еще я не очень знаю, он туманен. Но мне на земле дано любить человека, прижаться к человеку: и если Бог этому мешает, если Бог не научает, как помочь человеку,- не надо и Бога". Да и хуже, чем "не надо": произносились слова такие, что и страшно повторять. И произносились - в детстве, а стариком страшно повторить. И так мы все росли, целое юношество целого поколения. Даже не одно поколение, так как я уже очень стар. Приблизительно со 2-го курса университета, проезжая в Нижний, я услышал разговор мужиков рабочих о Курбатове, мучном торговце в Нижнем, который отправлял свои баржи с хлебом в разные концы России. Курбатов, Блинов -это нижегородские старообрядцы. И вот говорят мужики про свои личные дела, про свои деревенские дела, и краем голоса - про большие нижегородские дела, ярмарочные дела. И говорят они совсем не тем голосом, как учился я все время в университете и в гимназии, из Шпильгагена и Лассаля и Прудона; как в гимназии еще я вычитывал в книге Флеровского 10: "К положению рабочего класса в России". Это была толстая основательная книга, с таблицами. И, появившись в 70-х годах, она была раннею зарею теперешней нашей революции, конечно. Крестьяне, из сельца Черняева, верстах в 30 от Нижнего по направлению к Москве, говорили, как я помню, что "если бы не отец Курбатов (имя и отчество я забыл), то все они погнили бы с голодухи". Они выражались как-то хлебно, рабоче. И говорили, что он и из деревни хлеб берет,- и дает зарабатывать на пристанях. "Куль хлеба носят" 11,- припомнил я из книги Максимова, народника, по заголовку популярной его книги - "Куль хлеба". Меня поразила эта беседа мужиков "про свои дела", так непохожая на то, что я читал "из Лассаля и Прудона". Там ненависть и перспективы отчаяния. Здесь любовь и явная благодарность. Но там, однако, наука. Хотя и здесь тоже явно ощущение. А главное ощущение человека всегда чего-нибудь стоит. Конечно, человек ошибается, думая, что "Земля неподвижна", а "Солнце встает", однако смотреть, как оно "встает поутру",- так счастливо, и за все это по мелочам скажешь: "Слава Богу". Я перестал размышлять и о Прудоне и о Лассале, а стал присматриваться, как "по мелочам" складывается жизнь и как где людям живется хорошо, а где - не хорошо. И вот за всю жизнь, уже за сорок лет наблюдения, вижу и видаю: везде, где людям живется деятельно, работяще, трудолюбиво,- там живут они и хорошо, а где нехватка работы - живут не просто плохо, а - окаянно. Тут не только что не хватает в хозяйстве, но от хозяйства действительно все перекидывается и на душу, на мораль: наступает такое настроение души, что Бога клянешь, жизнь клянешь и сам как-то становишься проклят. Но дело-то действительно в "работишке" и "заработной плате". Все дело - "в Курбатове", говоря лично и местно, говоря о Нижнем Новгороде и не восходя к планете. Собственно, для меня сделалось совершенно очевидно, что всякая данная местность живет худо или хорошо от прихода в эту местность или от зарождения в этой местности людей с инициативой, соображением, с каким-то широким раскатистым глазом и духом, которые решились бы "начать", а "уж мы - при них". "Как", "что" начать - вопрос десятый. Мы, ленивые и недогадливые,- ко всему примкнем. Ко всему пристанем и поможем. Но у нас нет смекалки, нет, собственно,- воображения. Нет и смелой предприимчивости. Нет вот этих, собственно, практических даров, хотя теоретические дары, может быть, и больше. Я пою песни, я говорю сказки, наконец, я способен к мысли и философии: но неумел в жизни. И вот, уверен: переспроси кого угодно, переспроси миллионы людей, и все эти миллионы равно скажут, что они готовы кое в чем поступиться, кое в чем дать выгоду перед собою тароватому практически человеку, лишь бы выдумал что-нибудь, решился на что-нибудь, завел промысел, "дело", и, припустив нас к работе своей, к помощи себе,дал? однако, и нам существовать. Собственно, тут нет даже "несправедливости" в мнимом "экономическом преимуществе" тароватого человека: дело в том, что он зато не знает песен, сказок и, может быть, не имеет прелестной семьи или удачно любви - как я. Может быть, он имеет большую любовь, обширную любовь, но - продажную, покупную, которая ничего, на мой взгляд, не стоит. Во всяком случае, в сумме психологических богатств, сумме здоровья и долгой жизни, в смысле спокойной жизни - я даже счастливее его, или не менее счастлив, чем он, если и беден или если очень ограничен в средствах. И вот потому охотно даю ему из своих "грошиков" кое-что, именно ту часть, из-за которой Прудон все собственности назвал "кражею", если он изобретательностью и предприимчивостью "дал мне жить", хотя и бедно. Я понял, что эти расчеты на бумаге у политико-экономистов если и верны, то верны лишь алгебраически, а не в "именованных числах" пудов, фунтов, месяцев, мер веса и времени. И они верны "вообще в мире", но неверны "в нашей Нижегородской губернии", и еще обобщение: что они верны у Лассаля и Шпильгагена, но не имеют никакого применения ко мне, обывателю. Из-за чего же я сердился? А я горел. О, как горел! Мне представилось, что весь вопрос о деятельных людях и в деятельных живых, оживленных местностях. И что вот талант - "зажечь местность деятельностью" есть в своем роде пушкинский дар, лермонтовский дар. Именно оттого, что я так пережил это в огорчениях души, и еще немного потому, что сам я решительно неизобретателен и даже скрытно ленив,- я оценил эти практические дары, думаю - редчайшие и труднейшие дары человека, самою высокою мерою, ни в чем не уступает их подвиг и дар поэтам и философам. Всегда мне представлялось, что люди, как Курбатов, Сытин, Морозов, суть как бы живители местностей, а в сумме золотых голов своих и энергией - живители всей России. Тут соединились в моем представлении сведения о Петре Великом: я читал, ребенком почти, как царь иногда шел "по улице под руку с каким-нибудь фабрикантом".
Я читал в таком возрасте, что не понимал еще разницы между фабрикантом и рабочим: и, зажав место в книге пальцем,кинулся к матери рассказать, что "Царь иногда ходил, разговаривая, под руку с рабочим". Мать не поняла или не расслышала и ничего не сказала. Но мысль, что "вот так можно делать",- очаровала меня. В бедноте детской жизни мы знали только фабричных с фабрики Шиповых и Мухиных, в Костроме. Но жизнь бедных всегда была мне понятна. И вот вдруг это представление, на место социал-демократического, алгебраического; - Э! была бы оживлена местность! Были бы хорошие базары! Было бы много лавочек. Мастерских бы побольше, контор. Фабрики мне представлялись еще слишком страшными. Погуще бы были городские ряды (центральный базар в Костроме). И тогда - все будет хорошо, в нашем Нижнем, в Новгороде хорошо. А Шпильгагена и Лассаля - побоку. Все это какая-то астрономия политической экономии, от которой ни тепло, ни холодно. "Солнце, может быть, и не встает: а Богу молишься все-таки на встающее солнце". Жизнь играет и может век играть, может века играть - если люди живы, деятельны, предприимчивы, скромны и трудолюбивы. А если нет - то люди на одном поколении, на глазах одного поколения - передохнут в голоде, отчаянии, злобе. Нужно заметить, что эту гибель людей от нужды я конкретно видел в детстве. Не буду скрывать, что именно так погибла наша собственная семья - от "неудавшейся работы", от того, что "негде было работать", и вообще от того, что не было около деятельного и заботливого человека.
____________________
Примечания
1. сам друг мой - П. П. Перцов.
2. "В сем одеянии…" - Н. М. Карамзин. История государства Российского. Т. IX, гл. 2.
3. безобразная бессудностъ над офицерами и неугодными матросами - речь идет о расправах революционных матросов над адмиралом Р. К. Виреном и флотскими офицерами в феврале -марте 1917 г.
4. на середину Роны - На Роне стоит Лион, где во время Великой французской революции свирепствовал якобинский террор; потоплениями заключенных были известны власти Нанта, находящегося на Луаре.
5. "русский бессмысленный и жестокий бунт" - А. С. Пушкин. Капитанская дочка, гл. XIII.
6. "Былом" эпохи Бурцева и Богучарского - журнал "Былое", посвященный истории русского освободительного движения, издавался в 1900-1904, 19081913 гг. за границей и в 1906-1907, 1917 гг. в России. В 1906 г., в № 12 в нем были напечатаны материалы о "чигиринском деле" (в это время журнал редактировался В. Л. Бурцевым, В. Я. Богучарским и П. Е. Щеголевым): попытке землевольцев Я. В. Стефановича, Л. Г. Дейча и др. поднять крестьянское восстание, воспользовавшись подложным царским указом (1877).
7. "всякая собственность…" - основной тезис известного сочинения Пруд она "Что такое собственность?" (1840).
8. "Железный закон" - Железный закон заработной платы, по которому заработная плата определяется минимумом средств существования, необходимых для поддержания жизни работника и его семьи, приобрел популярность в изложении Ф. Лассаля, например, в его "Гласном ответе Центральному Комитету" (1863).
9. Лео Гутмана - Прообразом героя романа Ф. Шпильгагена "В строю" (1866), который стал известен в России под заглавием "Один в поле не воин", считается Ф. Лассаль.
10. Флеровского - Флеровский (В. В. Берви). Положение рабочего класса в России. СПб., 1869.
11. "Куль хлеба" - роман С. В. Максимова "Куль хлеба и его похождения" (1873).
Розанов
В.В.Розанов
ПЕРЕД САХАРНОЙ
В-я привезла на Рождество две двойки, по немецкому и арифметике. Ее встретили сухо и почти не разговариваем. Она опешила. Заглядывает в глаза, улыбается виновно и заискивающе, но мы не обращаем внимания. Однако, когда прошли дни,- ее впустили в комнату к Шуре, куда собрались две курсистки, она сама (Шура 1) и все детишки. Я что-то копался. Когда вошли в кабинет и сказали: "Идите к нам, папочка: как весело". Скучая, что оторвали,- я, однако, вошел. На полу - "подножках" и табуретках - разместились, кроме трех больших - все маленькие: Таня, Вера, Варя, Вася, Надя. Все были в ажитации, и, когда я тихо сел,- почти не заметили. Играли "В свои мнения". Эти "мнения" составляли определения вещей, имя коих писалось на бумажке. Меня поразили многие из мнений, и, когда все кончилось,- я захватил бумажки и здесь воспроизвожу их. Вопрос: Что такое цветы? "Цветы одушевляют человека, когда он бывает угнетен чем-нибудь и освежают его душу" (Вася). "Цветы да еще дети одни украшают землю" (Вера). "Дыхание красы". "Цветок есть последняя отрада человека, посаженный в землю около гробовой доски" (Варя). "Цветы - внешняя улыбка природы, их запах - тайное признание ее" (курсистка), "Цветы - это песнь природы" (Наташа 2). "Без цветов мир стал бы мертвее самой смерти" (Шура). (Вторично заданная та же тема, или второе мнение при первом же задании): "Цветы - покорное создание, которых каждый смертный может сорвать и растоптать" (Вася). "Цветы - это маленькие и нежные созданья Бога, которые остались как печальные воспоминания о Рае" (Вера). "Цветы, как люди,- горды, нежны". "Цветы -в природе -милые, светлые, разноцветные. В своих чашечках они скрывают мечты… своим благоуханием они сдувают муки и тягость.- Цветы в душной комнате. Скучно, серо… Вьются нежные цветы у пыльного окна. Подходишь. И встают золотые воспоминания о чем-то далеком" (по-видимому, Таня). Вопрос: Что такое ум? "Ум - очень трудно определить тому, кто его имеет; для тех же, кто его не имеет, ум - святое счастье и богатство" (курсистка). "Вечно "Горе от ума" (Шура). "Ум - это счастье несчастливых" (Наташа). "Ум - руль" (Таня). Вопрос, Что есть высший героизм? "Самоотверженно к себе, радостно умереть за ближнего и даже за самого низкого преступника" (Надя или Вася). "Героизм есть высшая отвага и стремление к великому делу" (Варя). "Высший героизм есть самоотречение. Только тот сможет создать великое и прекрасное, только тот может, как герой, отпечатлеть своей рукой на истории и в измученных душах людей, кто скажет: я для всех, но не для себя. Это есть истинный герой человечества" (Вера). "Жажда сгореть в любви" (Таня). "Высший героизм - стереть свое лицо" (Шура). "Героизм - ни один раз в жизни не солгать" (Наташа). "Героизм есть лишь вспышка, но не огонь" (курсистка). "Истинный героизм заключается в силе любви, заставляющей забыть свое мучительное я" (вторичное - Тани). "Высший героизм - сказать про себя самое смешное и низкое" (вторичное - Шуры). "Героизм есть необыкновенная жизнь человека, иногда незаметная, а иногда заметная" (по-видимому,- по почерку - Вася или Надя). "Как мы можем спрашивать, что такое героизм, когда вся жизнь Христа есть высший подвиг героизма" (судя по почерку, кажется. Вера). Вопрос: Что? труднее всего на свете? "Всего труднее в жизни полюбить ненавидящего тебя" (курсистка). "Труднее всего в жизни побороть себя" (курсистка). "Прожить без любви" (Наташа). "Забыть себя" (Шура). "Самое трудное - сказать в старости то, что говорил в молодости" (по-видимому, Вера). "Сохранить юность" (по-видимому, курсистка). "Верить и прожить честно, без фальшивых прикрас" (Таня). "Труднее всего в жизни - просто, без затей ее прожить" (по-видимому, курсистка вторично). "Труднее всего в жизни забыть о себе" (Шура вторично). "Самое трудное - стать выше своих страданий" (Вера). "Труднее всего переживать предсмертный час, если был грешен" (Вася,- sic!). "Труднее всего в жизни переживать муки" (Вася вторично). "Труднее всего в жизни пойти выпить молоко и лечь спать" (Пучок - Надя). Смеялись больше всего последнему. Дивились больше всего Васе. Он был по пояс мне, совсем маленький. Пораженный, я его отвел в сторону (после игры) и спросил: "Разве ты думал о смертном часе?" "Думал".- "Ну, это мне тяжело умирать так, а ты?,."- "Нет, папа. Какие у тебя грехи? Если тебе захочется согрешить, то ты удержишься".- Прыснув со смеху и замирая в страхе, я пошел и рассказал Шуре "своего Ваську". Но… потеряны листки с "любовью". - "Что такое любовь?". Ответили разное. Но Варя - вся проказа вне этого "наказанного" Рождества - поспешила утешить родителей и успокоить общество: "Любовь существует для пользы отечества". Этому-то больше всего мы и смеялись тогда.
***
Еврей находит "отечество" во всяком месте, в котором живет, и в каждом деле, у которого становится. Он въязвляется, врастает в землю и в профессию, в партии и в союзы. Но это не фальшь, а настоящее. И везде действует легко (с свободою) и с силою, как родной. Он в высшей степени не чужой везде, со всеми. Общее предположение, что евреи ведь чужие,- верно только в половине. В каком-то одном и таинственном отношении они и есть везде и всем чужие. Но столь же верно и неодолимо то, что они и близки, до "единокровности", со всеми. Отсюда проистекают некоторые мелочи, например знаменитое "жидовское нахальство", которого сами евреи не замечают и даже не понимают, о чем мы говорим. Нас поражает и мы не выносим, что в России они ведут себя и разглагольствуют, "как мы"; а они и чувствуют себя, "как мы", и так говорят и ведут себя. Отсюда (отчасти) побои, и - то, что евреи так этого не понимают. (в клинике около мамы).
***
Когда идет добро от священника и когда идет добро от мирского человека, и собственные "измерения добра" в одном и другом случае одинаковы,- т. е. равны: доброе слово здесь и там, утешение здесь и там, милостыня здесь и там,- то есть разница какая-то в благоухании. Добро священника благоуханнее добра светского человека. Отчего это? Явно чувствую. Чувствую не потому, что я "таких убеждений". Не ум чувствует, а нос чувствует. (припомнился разговор с одним добрым батей). Эх, попы. Поправьтесь! - и спасете Русь.