* * *
Уже в "Новеллетах", хотя в них еще не проявились в полной мере все черты национального своеобразия норвежского критического реализма, Хьелланн показал себя писателем больших социальных обобщений и страстного общественного темперамента. Очень типична в этом смысле новелла "Народный праздник", построенная на противопоставлении благополучной видимости и отвратительной внутренней сути буржуазной действительности: богатые и счастливые молодожены, гуляя в парке, где царит веселая ярмарочная суета, случайно попадают на грязную боковую аллею и видят, как старый паяц, только что смешивший толпу, ворча и ругаясь, считает медные деньги, а маленький мальчик в нелепом красно-зеленом трико и шутовском колпаке безутешно плачет, потому что мать отняла у него заработанные с величайшим трудом гроши.
Весь рассказ держится на отдельных ярких контрастах, которые сливаются в один огромный социальный контраст. Пестрые, размалеванные балаганы и их убогие задворки, беспечный праздник и горестные будни вырастают в метафорический образ современного буржуазного общества, несущего в себе, при всем своем внешнем процветании, тайное неблагополучие. А одна из новеллет ("Бальное настроение") превращается в своего рода притчу о непримиримом конфликте роскоши и нищеты, который грозит разрушить беспечное благоденствие тех, кто видит лишь фасад этого мира.
Таким образом, в "Новеллетах" тот огромный запас размышлений и наблюдений, который Хьелланн накопил за время своей практической деятельности и парижского путешествия, начинает, словно перенасыщенный раствор, кристаллизоваться в определенную социальную концепцию. Это и определяет их значение в творческом становлении писателя. Однако сам многогранный жизненный материал, из которого эта концепция возникала, оставался, как правило, за пределами новелл: они содержали только вывод из него, как бы проиллюстрированный ситуацией, обычно довольно схематично построенной. Тенденция здесь не возникает, как в романах Хьелланна, из конкретного раскрытия реальных общественных отношений, а подается читателю в готовом виде, и поэтому ранние новеллы нередко грешат абстрактностью. И если их сила, их значение для норвежской литературы заключается именно в их боевой тенденциозности, то их известная художественная слабость состоит в том, что эта тенденциозность выражается порой слишком прямолинейно.
Это относится ко многим, но не ко всем новеллам Хьелланна. Есть у него и такие "новеллеты", в которых сюжет вообще имеет второстепенное значение, являясь лишь поводом для зарисовки пейзажа, передачи настроения, создания образа. Это своего рода наброски "с натуры", и вся их прелесть - в полноте воспроизведения реальной действительности.
Такие новеллы-этюды ("Увядшие листья", "Старый ворон" и др.) полны поэзии конкретного видения мира, в них чувствуется влюбленность художника в каждую деталь, запечатлевшую неповторимость пережитого момента, но та чудесная сила, которой владеет здесь Хьелланн, обычно замыкает нас в малозначительном эпизоде, произвольно выхваченном из многообразия жизненного потока.
Конечно, и в "Новеллетах", особенно в тех из них, которые вошли в более поздние сборники (1880 и 1882), Хьелланну порой уже удавалось слить обе эти линии своего творчества, и тогда он создавал свои лучшие вещи - "Чистую совесть", "Усадьбу пастора", "Верный", которые по праву занимают почетное место в мировой новеллистике. Но в целом "Новеллеты" явились для Хьелланна скорее творческой лабораторией, где он, с присущей ему на этом этапе односторонностью, еще только нащупывал тот художественный метод, который сделал бессмертными его романы.
Первый роман Хьелланна "Гарман и Ворше" был опубликован в 1880 году. Если большая часть "Новеллет" написана на материале иностранной жизни (главным образом - французской), материале, легко поддававшемся схематизации именно в силу своей чужеродности, - то уже в первом романе Хьелланн обращается к Норвегии, к своему родному городу Ставангеру, более того - к своей собственной фирме "Хьелланн и Сын", которую он и вывел в романе под именем "Гарман и Ворше". Перед ним встала задача - показать жизнь норвежского провинциального города так, чтобы обнажить ее скрытые социальные противоречия, но при этом не потерять ничего из ее живого, яркого многообразия и из ее поэтичности. Задача эта и подвела его к окончательному органическому слиянию тех двух тенденций, которые в его "Новеллетах" выступали еще раздельно.
"Гарман и Ворше" открывает собой цикл романов о семье Гарман, который в свою очередь входит в цикл книг о Ставангере, обнимающий все лучшее, что написал Хьелланн, и образующий своего рода "Человеческую комедию" Норвегии второй половины XIX века.
"Гарман и Ворше" - это роман о столкновении старого, уходящего времени - эпохи медленного созревания капиталистических отношений в недрах традиционного сословно-ограниченного и замкнутого уклада Норвегии - с новым, ознаменованным стремительным приобщением страны к зрелым формам общеевропейского капиталистического развития на том его этапе, когда все уродливые и бесчеловечные стороны капиталистического прогресса проявились уже в полной мере.
Жизнь, описанная в романе, это еще жизнь "старой, доброй Норвегии": в городе почти безраздельно господствует устойчивый бюргерский быт, старинная фирма "Гарман и Ворше" сильнее и могущественнее всех новых, модернизированных предприятий, между хозяевами и рабочими сохраняются патриархальные отношения, дети подчиняются родительскому авторитету. Еще все по-старому, еще ничего не изменилось, и только кое-где робко пробиваются ростки каких-то новых явлений, отношений, идей. И все же читателю совершенно ясно, что этот, казалось бы незыблемый, уклад обречен на гибель, а будущее принадлежит тем новым общественным отношениям, которые пока только смутно намечаются.
В романе нет ничего застывшего, окостеневшего, все находится в движении, в развитии, в становлении, в борьбе. Это диалектическое ощущение жизни, органически присущее Хьелланну, как писателю переходного времени, определило не только проблематику романа и систему образов, но и особенности его построения - почти полное отсутствие больших описательных и повествовательных пассажей, которые Хьелланн вводит лишь в экспозиции или в наиболее значимых и эмоционально насыщенных частях романа, показ героев и даже пейзажа в движении, в изменении, обилие диалогов и косвенной речи, широкое обращение к простому предложению, как к средству убыстрения темпа рассказа, и т. д. Все эти особенности стиля Хьелланна еще усиливаются в дальнейшем и вырастают в очень своеобразную и стройную систему динамического изображения жизни через стремительную смену небольших эпизодов, порой напоминающих в своей отчетливости и зримости кадры фильма.
Хьелланновская концепция исторического, социального и культурного развития Норвегии раскрывается в "Гарман и Ворше" на жизни трех поколений семьи Гарман.
Непосредственно уже не фигурирующий в романе "старый консул", при котором торговая фирма "Гарман и Ворше" достигла наивысшего расцвета (об этом времени Хьелланн подробно рассказывает в другом своем романе - "Шкипер Ворше"), принадлежал к деловым людям того героического периода начала века, когда норвежская буржуазия была еще революционной силой и боролась за общенациональные интересы. Как представитель эйдсволлской Норвегии, он был связан с идеями Просвещения и рационализмом XVIII века и жил общественными интересами своего времени. Конечно, "старый консул" - купец, но купец, если можно так выразиться, "ренессансного" склада, делец в нем еще не поглотил человека, и поэтому он еще гармонически развитая, универсальная личность. Однако в следующем поколении тип "старого консула" как бы расщепляется на два начала. Его сын - "молодой консул" - унаследовал деловые качества отца, но зато "деловой человек" подавил в нем просто человека. В этом сухом, "до черта корректном" "молодом консуле" нет и следа блестящей разносторонности и размаха отца, но он образцовый коммерсант, воплощающий весь кодекс старомодных буржуазных добродетелей. А аристократическая изысканность и просвещенность "старого консула" возрождается в его младшем сыне Рикарде, который своей импульсивностью и абсолютной неискушенностью во всех практических делах является прямым отрицанием буржуазной предприимчивости. Но этот блестящий кавалер выступает в романе, как чужак и отщепенец, выброшенный за борт жизни.
Эта полная контрастность натур "молодого консула" и Рикарда не является только очередной вариацией излюбленного хьелланновского приема антитезы, а имеет глубокие корни в самой действительности и говорит о силе реализма Хьелланна. Объективным основанием ей служит тот процесс отчуждения буржуазной культуры от породившей ее среды, который становится все более заметным в буржуазном обществе по мере того, как оно все больше проявляет свой прозаический, своекорыстный характер. Так Хьелланн подходит к теме, которая в какой-то степени предвосхищает тему судьбы художника в буржуазном мире у Томаса Манна. Надо сказать, что "Будденброки" по своей концепции смены поколений буржуазной патрицианской семьи, по постановке вопроса о традициях буржуазной гуманистической культуры, по всей элегически-поэтической интонации, а также по самому колориту жизни торгового приморского города очень близки к "Гарман и Ворше" и, видимо, написаны под определенным влиянием хьелланновского романа.
Антитеза "молодого консула" и Рикарда - это антитеза бескрылого практицизма и беспочвенного порыва. И такая поляризация практики и духовности свидетельствует о глубоком кризисе той культуры, которую представляют герои Хьелланна.
Уходящий благородный, хотя и узкий, косный бюргерский мир сталкивается в романе с рождающимся миром зрелого капиталистического общества в лице алчных, наглых, лишенных "предрассудков", то есть совести и чести, дельцов (к которым относится и сын "молодого консула" Мортен), предприимчивых, корыстных священников и лакействующих чиновников.
Однако есть в романе еще одна сила, тоже порожденная новым временем. Это - "недовольные" (по первоначальному замыслу роман так и должен был называться), то есть неудовлетворенные, беспокойные, ищущие натуры, которые видят мертвящую убогость старых форм жизни так же, как и бесчеловечность новых, и поэтому безотчетно стремятся к какому-то обновлению норвежского общества. К ним сперва относится и молодой теолог Йонсен, который произносит смелую, почти вызывающую проповедь о необходимости жить не отступая от правды, но потом, под давлением пробста Спарре, быстро капитулирует.
Образ Йонсена полемичен и весьма существенен для понимания идейных позиций Хьелланна. Этим "энергичным и сильным" характером Хьелланн выразил свое недоверие к формальной этике, к кантианскому категорическому императиву, к отвлеченной проповеди морального ригоризма, которую Ибсен вложил в уста своего Бранда, короче говоря, ко всякой подмене назревающих в обществе конкретных освободительных устремлений требованиями в духе абстрактного волюнтаризма. Именно потому, что Йонсен стремился лишь к абстрактному воплощению воли, а не к разрешению определенной социальной задачи, пробсту было так легко переключить его на реакционную религиозную деятельность, которой он и отдался со всем рвением, присущим его максималистской натуре.
Йонсену противопоставлены в романе молодой, радикально настроенный коммерсант Якоб Ворше и Ракел, образованная, волевая и деятельная дочь "молодого консула". Оба они глубоко страдают от неблагополучия окружающей действительности - именно к ним в наибольшей мере и относится хьелланновское понятие "недовольные". Но у Якоба Ворше есть на все случаи одно "домашнее средство". "Его употребляли отец и мать, - говорит он. - Работать. Работать с утра до ночи". Роман завершается браком Ракел и Якоба, которые рука об руку идут "работать".
Любопытно отметить, что это тот же вывод, к которому приходят Аня и Петя Трофимов в "Вишневом саду" Чехова.
Старая бюргерская Норвегия умирает, но Ракел и Якоб Ворше несут вперед эстафету буржуазной гуманистической культуры (не случайно она - дочь "молодого консула", а он - его любимец. Хьеллан подчеркивает этим преемственность культурных традиций). Они воплощают веру Хьелланна в будущее Норвегии, в буржуазный прогресс.
Однако именно в образе Якоба Ворше сказалась буржуазная ограниченность мышления Хьелланна. Противопоставление абстрактной проповеди Йонсена конкретной работе Ворше - иллюзорно, поскольку никакой реальной сферы деятельности, кроме купеческой, Хьелланн для своего идеального героя найти не мог. Но это значит, что его практическая работа направлена на утверждение того порядка, против которого он выступает. Из этого замкнутого круга Хьелланн не смог найти выхода. У Ибсена деятельность Бранда, при всей своей абстрактности и вопреки всем антигуманистическим тирадам Бранда, носит все же гуманистический характер, так как она ставит себе целью пробудить людей, и именно в этом и заключается возможность ее героизации. Между тем деятельность Якоба Ворше, напротив, объективно носит эгоистический, буржуазно-своекорыстный характер, так как она в конечном счете обращена на личное процветание и замыкает героя в мир буржуазной прозы. Эта ложная ситуация, в которую Хьелланн поставил своего героя, стремясь найти реального носителя позитивного начала, не могла не сказаться на художественной убедительности образа: Якоб Ворше, как истинный резонер из классической комедии, так и не обрел плоти и резко выделяется среди брызжущих жизнью персонажей этого замечательного романа.
Второй роман Хьелланна - "Трудовой люд" (1881), посвященный жизни столичных чиновников и крупной буржуазии, направлен против всей системы государственного управления, полностью оторвавшегося от народной жизни. Однако, несмотря на остроту обличения, книга эта занимает несколько обособленное место в творчестве Хьелланна, поскольку она не свободна от схематичности и во многом соприкасается с поэтикой натурализма.
В том же 1881 году выходит также повесть "Эльсе" с иронически-полемическим подзаголовком "Рождественская история". Здесь Хьелланн опять возвращается к Ставангеру, правдиво и просто рассказывая грустную историю о том, как честная, работящая девушка оказалась на дне. Повесть звучит гневным приговором фальшивой буржуазной морали, прикрывающей пристойности ради дешевой филантропией ужасающую социальную изнанку буржуазного мира.
В следующем году выходит роман "Шкипер Ворше". Сюжетно он тесно связан с "Гарман и Ворше", но действие в нем развертывается в более ранний период - в 30–40-е годы, когда хаугеанское религиозное движение, близкое по духу английскому пуританству, делается в Норвегии серьезной общественной силой. Через личную драму, разыгравшуюся в хаугеанской семье, Хьелланн сумел дать очень точную социальную характеристику хаугеанства, показать его перерождение из демократического крестьянского движения в буржуазное, из крамольной ереси в философию накопления новоиспеченных буржуа.
Все эти романы вызвали сильные нападки со стороны реакционной прессы, которая развернула против Хьелланна настоящую кампанию травли и клеветы. За Хьелланном твердо закрепились прозвища "апостола безнравственности", "творца бесстыдной поэзии", но вместе с тем и утвердилась репутация радикального, ультрарадикального писателя, самого радикального из всех. Известный норвежский писатель и публицист Арне Гарборг опубликовал в "Дагбладет" серию статей о Хьелланне, в которой показал, что из его книг вырастает целая программа социальных реформ общества.
Свое творчество, свой талант Хьелланн сознательно ставит на службу своим идеям. "Прежде всего ты человек, а лишь потом - художник", - писал Хьелланн в 1877 году своей сестре Китти. Эта мысль лежит в основе эстетики Хьелланна, и она раскрывается полностью при сопоставлении с выдержкой из другого письма к сестре (тоже 1877 года): "Стоит ли завидовать людям, которые довольны собой и всем вокруг, которые успокоились, как андерсеновские утки под капустным листом, где они родились и где кончается для них мир, и тем, которые "отвоевали", бросили якорь, "нашли покой", или как это там еще называется? Неудовлетворенность является паром, приводящим в движение жизнь, и точно так же, как мощность машины измеряют лошадиными силами, можно измерить внутреннюю цену людей по степени их неудовлетворенности".
Все, что побудило Хьелланна стать писателем, заранее определило и его отношение к искусству, как к такому виду человеческой деятельности, который должен служить обществу. Хьелланну были чужды всякого рода эстетские теории "искусства для искусства", "чистого искусства" и т. д. "Быть честным приверженцем "полезной поэзии" - моя гордость, это ты должен, наконец, понять, если хочешь что-то написать обо мне", - писал Хьелланн в письме к Георгу Брандесу в 1881 году.
Искусство в понимании Хьелланна обязано активно воздействовать на жизнь и направлять ее развитие, а не только объективно отражать ее. Хьелланн был истинным просветителем и не боялся обвинений в предвзятости, преднамерении, тенденциозности. Защищая присущие его творчеству односторонность и преувеличения, Хьелланн писал: "Искусство заключается в том, чтобы нагромождать друг на друга массы этой божественной односторонности. И когда кричат: "преувеличение", то это так же отрадно, как буря приветствий, так как показывает, что намерение понято, мысль кажется ясной и односторонне заостренной. Значит, сквозь ткань произведения тенденция вышла наружу" (письмо к Ланге, 1880).
С этих позиций Хьелланн и подошел к центральной проблеме норвежского критического реализма - к проблеме становления характера, которой посвящена его трилогия об Абрахаме Левдале.
Если романы первого периода, прежде всего "Гарман и Ворше" и "Шкипер Ворше", обращены к прошлому, то трилогия об Абрахаме Левдале, которой знаменуется второй период творчества Хьелланна, изображает современную Хьелланну жизнь Ставангера. Проследив истоки и формирование современного норвежского общества, Хьелланн обращается теперь к его изучению.
Трилогия об Абрахаме Левдале - это своего рода "роман воспитания", но, в отличие от классического романа воспитания, где показывается, как жизненный опыт формирует молодого человека, она повествует о том, как под влиянием школы и церкви и всей жизненной практики буржуазного общества разрушается характер. Абрахам Левдал - это не просто безвольный, слабый герой западноевропейской литературы второй половины XIX века типа Фредерика Моро у Флобера. Это также не герой натурализма, чьи поступки определяются темпераментом и наследственностью. Хьелланновский герой - человек по природе сильный, сын тех "настоящих людей", которые "еще обладают характером, способны к инициативе и действуют самостоятельно". Но современная государственная машина, весь строй современного буржуазного общества подавляют его индивидуальность, ломают его волю, растлевают его. Иначе говоря, Хьелланн пишет о превращении гражданина в верноподданного, о процессе духовной гибели личности.