Ваня (переставая строить карточный, домик). Няня, слышишь, что говорит маман? У Ивана Ивановича медный лоб.
Няня. Стройте, сударь, стройте!.. Не ваше дело.
Влонский. Ну, как хочешь, мой друг, а мне, право, совестно… Кто и говорит, конечно, он не пара нашей дочери… да мне все кажется, что ты из мухи слона делаешь.
Влонская. Да уж позволь мне этим распорядиться - сделай милость!.. Уж, верно же, я знаю лучше тебя, что такое девушка осьмнадцати лет… Ты мужчина, ты судишь по себе… (Входит слуга.) Что ты?
Слуга. Василий Игнатьич!
Влонская. Бураковский?… Проси!.. Иль нет - постой! Зажги две свечи, - вон, что стоят на столе… да приди поправить лампы. Как они у тебя всегда скверно горят!..
Слуга. Масло, сударыня…
Влонская. Врешь, врешь!.. Дурно чистишь, лентяй этакий!.. Ступай проси! (Слуга уходит)
Влонский. Да где Глашенька?
Влонская. У себя наверху. У нее так разболелись зубы, что она головы поднять не может.
Василий Игнатьич Бураковский (входит спешно в комнату). Здравствуйте, Надежда Васильевна!.. Дмитрий Кондратьич!
Влонская (привставая). Здравствуйте, Василий Игнатьич!
Влонский. Милости просим!
Бураковский (садясь). Слышали вы?…
Влонская. А что такое?
Бураковский (с радостию). Так вы не слышали?
Влонский. Ровно ничего.
Бураковский. Какое ужасное приключение!..
Влонская. Что такое?…
Бураковский. Страшно подумать!..
Влонская. Эх, да говорите!.. Истомили!
Бураковский. Вы знаете, что Алексей Тихонович Волоколамский был со своей женой в Петербурге и что он должен был на этих днях возвратиться сюда, в Москву?
Влонская. Ну да! Так что ж?…
Бураковский. Нет, уж не воротится!
Влонский. Что вы говорите?
Бураковский. На четвертой станции от Москвы по Петербургской дороге…
Влонская. Он скоропостижно умер?
Бураковский. Нет, хуже!
Влонский. Как хуже?…
Бураковский. Да, хуже!.. Его заели собаки.
Влонская. Как заели собаки?… До смерти?
Бураковский. До смерти.
Влонский. Не может быть!
Бураковский. Как не может быть - помилуйте!.. Я удивляюсь, что вы до сих пор этого не знаете; со вчерашнего дня вся Москва кричит об этом.
Влонский. Да это ни с чем не сообразно - живого человека заели собаки!.. Это неслыханная вещь!
Бураковский. Однако ж, к несчастию, совершенная правда. Вот как это случилось: Алексей Тихонович, как я уже вам докладывал, на четвертой станции отсюда остановился переменить лошадей. Пока закладывали карету, ему вздумалось пройти пешком по шоссе. Вот он сказал жене, чтоб она, когда будут готовы лошади, догоняла его на большой дороге. Лошадей не скоро запрягли, прошло этак с полчаса. Вот наконец Волоколамская отправилась; проехали версту, две - глядят, на большой дороге целая стая собак. Как стал экипаж подъезжать, они разбежались. Ямщик остановил карету. Волоколамская высунулась в окно - глядь, боже мой!.. ее муж, растерзанный, окровавленный, лежит посреди дороги!.. Она вскрикнула - и покатилась… Люди бросились к Алексею Тихоновичу, думали, что он еще жив… Нет, и признаков жизни не осталось! Горничные девушки засуетились около своей барыни: спирту, того, другого - не приходит в чувства. Вернулись назад на станцию. На ту пору ехал из Клина городской лекарь, - и фамилию его сказывали, - позабыл!.. Он употреблял все возможные средства, всякие медицинские пособия - все напрасно!.. И муж и жена…
Влонская. Как, и она умерла?
Бураковский. Скончалась! Оно, впрочем, весьма и натурально: такое внезапное поражение, такая ужасная картина!.. Она же, говорят, была беременна…
Влонская. Ах, боже мой, какое несчастие!
Бураковский. Да, необыкновенный случай.
Влонский. Воля ваша, а мне что-то не верится.
Бураковский. Поневоле поверишь, Дмитрий Кондратьич, когда есть человек пятьдесят очевидных свидетелей. Мало ли по Петербургской дороге проезжих? Ведь это случилось не в стороне где-нибудь, а на большой дороге, на станции, где все останавливаются. Вот я сейчас был в клубе, - только и разговоров, что об этом. За полчаса до меня один приезжий из Петербурга рассказывал в клубе все подробности этого несчастного приключения. Он был на самом месте - видел покойников. Ну, помилуйте, что может быть достовернее этого?
Влонская. Да не видали ли вы его племянника?
Бураковский. Ивана Ивановича Сицкого? Я к нему заезжал.
Влонский. Ну, что он?
Бураковский. Его нет в Москве. У слуги не добился. Дворник мне сказывал, что Иван Иванович уехал на два дня к кому-то в подмосковную и вряд ли будет назад прежде завтрашнего утра. Вот, Надежда Васильевна, подлинно правду говорят: "Несчастие одного составляет счастие другого". Хоть Иван Иванович Сицкий поехал из Москвы бедным человеком, а воротится богачом.
Влонский. Да что, он точно единственный наследник?…
Бураковский. А как же! Родной племянник по сестре покойному Волоколамскому.
Влонская. Но, может быть, найдутся и другие наследники?
Бураковский. Да их нет. Вот, извольте видеть: у Тихона Степановича Волоколамского было только двое детей - Алексей Тихонович и Марья Тихоновна. Марья Тихоновна вышла замуж за Сицкого. У них был один сын - вот этот самый Иван Иванович Сицкий. Алексей Тихонович скончался бездетен, так, разумеется, его именье должно перейти к сыну родной сестры. Конечно, если б он умер прежде своей жены и не так скоропостижно, то, вероятно, отказал бы ей все свое именье, а теперь и седьмой-то части брать некому.
Влонская. Скажите пожалуйста! Так поэтому у Сицкого три тысячи душ?
Бураковский. Не прогневайтесь.
Влонская. Жаль, очень жаль Алексея Тихоновича! Погибнуть такой ужасной смертию!.. А признаюсь, я рада за Сицкого: он прекрасный молодой человек!.. Подумаешь, какой неожиданный переход!..
Влонский. Да, конечно! Если все это не сказки…
Влонская. Помилуй, Дмитрий Кондратьич! Чего ж еще тебе!.. Очевидные свидетели…
Влонский. Очевидные свидетели… Ну, разумеется, это доказательство; да ведь вы, Василий Игнатьич, не говорили сами лично с очевидным свидетелем?
Бураковский. Не говорил; но мне двадцать человек повторяли его слова. Впрочем, если хотите, я сейчас поскачу в клуб, узнаю, где живет этот приезжий из Петербурга, отправлюсь к нему, расспрошу обо всем и приеду вам сказать.
Влонский. Вот это будет повернее.
Бураковский (вставая). Так до свиданья.
Влонский. Смотрите же, приезжайте!
Бураковский. Непременно приеду. (Уходит.)
Влонская (помолчав несколько времени). Ну, мой друг, каков женишок?… Три тысячи душ!..
Влонский. А ты хотела ему отказать от дому.
Влонская. Да можно ли было предвидеть…
Влонский (улыбаясь). Впрочем, ведь он тебе не нравится.
Влонская. Эх, мой друг, да разве я могла говорить иначе? Мы за дочерью многого дать не можем, так жених ли ей человек, у которого всего-навсего пятьдесят душ крестьян? А ведь Глашенька к нему неравнодушна. Ты этого не замечал, а я давно уж вижу. Ну, конечно, Сицкий - прекрасный молодой человек, да нам-то не следовало этого говорить. Теперь дело другое - три тысячи душ, мой друг, да еще каких!.. Одно рязанское именье… вот то, что рядом с нашей деревнею…
Влонский. Село Хотиловка?
Влонская. Ну да! Семьсот душ. Одно оно дает с лишком тридцать пять тысяч в год дохода.
Влонский. Кто и говорит - барское состояние!.. И если только эти слухи справедливы…
Влонская. А ты все еще не веришь?
Влонский. Случай-то, матушка, очень странный, такой необычайный, невероятный…
Влонская. Да это то самое и доказывает, мой друг, что говорят правду. Ну, кому придет в голову сказать, что живого человека съели собаки?
Влонский. Да, конечно, это была бы такая нелепая ложь…
Влонская. Подумай хорошенько, если б это была выдумка, так уж выдумали бы что-нибудь поумнее: лошади разбили, карета опрокинулась, удар сделался. Мало ли есть смертей, которые на дело походят. А то рассуди сам: съели собаки! И где же? На большой, проезжей дороге!
Влонский. Правда, правда! Точно, это никому и в голову не придет!
Слуга (растворяя дверь). Иван Иванович Сицкий.
Влонская. Сицкий?… Так он приехал?… Проси!.. Смотри, Дмитрий Кондратьич, мы ничего не знаем.
Влонский. Как ничего?
Влонская. Ну да! Может быть, и он еще ничего не знает.
Влонский. Да зачем же нам об этом секретничать?
Влонская. Ах, какой ты бестолковый! Зачем, зачем! Да разве я так его приму, как принимала прежде! Что ж ты хочешь, чтоб он подумал, что мы из интересу…
Влонский. Ох, жена, смотри не перехитри!..
Влонская. Да уж не беспокойся!.. Те!.. Идет!.. (Встает и делает несколько шагов навстречу Сицкому.) А, Иван Иванович! Какой приятный сюрприз.
Влонский. Нам сказали, что вас в Москве нет.
Сицкий. Сию минуту приехал.
Влонская. Прошу покорно садиться! (Сажает его рядом с собою на канапе. Влонский садится подле жены в креслах.)
Влонский. Так вы еще нигде не были?
Сицкий. Нигде. Я только что успел сбросить с себя дорожное платье и еду теперь к дядюшке.
Влонский. К Алексею Тихоновичу?… А он уж приехал из Петербурга?
Сицкий. Должен, кажется, приехать.
Влонский. Так вы не знаете… (Влонская толкает мужа локтем.)
Сицкий. А что?…
Влонский. Так, ничего. Я хотел только спросить вас, не знаете ли вы, приехал он или нет?
Сицкий. Право, не знаю. Дома у меня никого не оставалось. Я сейчас только приехал, ни с кем не встречался и к вам завернул потому, что не хотел проехать мимо, не узнав о вашем здоровье.
Влонская. Как вы добры, Иван Иванович!.. Впрочем, я вас за это не благодарю: вы должны любить нас, потому что мы сами любим вас, как родного сына.
Сицкий. Как, Надежда Васильевна?… Неужели в самом деле я так счастлив?… Ах, боже мой!.. А я полагал…
Влонская. Что я вас не люблю?… Ну, так!.. Я вижу, по-вашему, те только нас и любят, которые к нам ласковы?… Да вот я, например, готова за мою Глашеньку в могилу лечь, а приласкать ее не могу: такой уж у меня характер.
Влонский. Да, да, у нее такой характер. Я даже заметил, что она, чем больше кого любит, тем холоднее с ним обходится. А ведь это, мой друг, нехорошо, воля твоя, нехорошо!
Влонская. И сама знаю, да что будешь делать?… Видно, уж так создана.
Влонский. Нет, Иван Иванович, напрасно вы это думали. Мы все вас любим; да вот даже Ванюша, - вы не поверите, как он к вам привязан… Ваня, Ваня, что ж ты не подойдешь к Ивану Ивановичу? (Ваня подходит.)
Сицкий (сажает его к себе на колени и ласкает). Здравствуй, миленький!.. Здоров ли ты? (Ваня щупает у него лоб.)
Влонский. Ваня, что ты это?… Шалишь!
Ваня. Маман, что ж ты говорила, что у Ивана Ивановича медный лоб? У него такой же, как у меня.
Сицкий (с удивлением). Как медный лоб?… Что это он говорит?
Влонская. Ах, скверный мальчишка!.. Ну, скажите пожалуйста!.. Хорошо, что это с вами!.. Пошел вон, негодный!.. Няня, отведи его на антресоли!
Ваня (начинает реветь). Маман, да что ж я такое сделал?
Влонская. Пошел, пошел!
Влонский. Веди, Авдотья, веди!.. Дурак этакий! (Ваню уводят.)
Влонская. Ну, вот говори при детях!.. Представьте себе: мы сейчас, перед вашим приездом, разговаривали про Ивана Ивановича Котомкина. Вы, я думаю, его знаете?… Несносное создание: ни стыда, ни совести!.. Я, между прочим, сказала, что у этого Ивана Ивановича медный лоб; он вслушался - и вот изволите видеть!.. Ну, если б он это Котомкину сказал: ведь с ног бы нас срезал!..
Влонский. Беда с этими детьми!
Влонская. И, мой друг, что это за беда! Вот горе и беда, если детей нет.
Влонский. Да, конечно! Не приведи господи состариться одному.
Влонская. Признаюсь, я не могу видеть без грусти старого холостяка. Ну что за жизнь?… В настоящем скука, в будущем никакой надежды!.. Мы как будто оживаем в наших детях, а он что?
Влонский. Бесплодная смоковница, сирота!
Влонская. Закон бы надобно выдать, чтоб все молодые люди женились не позже тридцати лет.
Влонский. А вам сколько лет, Иван Иванович?
Сицкий. Двадцать девять.
Влонская. Так вы бы под этот закон подошли.
Сицкий. Да всегда ли это от нас зависит, Надежда Васильевна? Та, которая за меня бы пошла, мне не нравится, а ту, на которой бы я хотел жениться, за меня не выдадут.
Влонский. Почему ж вы это думаете?
Сицкий. Я беден.
Влонская. Нет, Иван Иванович, вы богаты.
Сицкий. Помилуйте, у меня всего пятьдесят душ!
Влонская. Да зато ваша-то собственная стоит тысячи.
Сицкий. Не все так думают, Надежда Васильевна.
Влонский. По крайней мере, мы с женою так думаем.
Влонская. Разумеется! Да вот если б за нашу Глашеньку посватался человек без всякого состояния, но честный, умный, благородный…
Сицкий (с живостию). Так вы бы не стали над ним смеяться?
Влонская. Смеяться?… Да разве предложение благородного человека, как бы он беден ни был, не делает чести родителям и девице, за которую он сватается?… Нет, Иван Иванович! Придись нашей Глашеньке по сердцу человек добрый и с умом, так мы на состояние не посмотрим. Я первая обеими руками благословлю.
Влонский. Почему ж и нет. Богатство - дело наживное, а ум и доброе сердце никто еще не наживал.
Влонская. Конечно, конечно! И если вы, Иван Иванович, имеете виды на какую-нибудь девицу… А!.. Покраснели!.. Вот что!.. Так вы влюблены?…
Сицкий. Ах, Надежда Васильевна! До безумия!
Влонский. Право?… Так за чем же дело стало - посватайтесь.
Сицкий. Но я не смею и надеяться…
Влонская. И, полноте, Иван Иванович! Вы слишком уж скромны… Послушайте: хотите ли, я за это возьмусь?… Если люди знакомые, я завтра же к ним поеду, если незнакомые, так познакомлюсь.
Влонский. В самом деле, мой друг! У Ивана Ивановича нет ни отца, ни матери…
Сицкий (с большим смущением). Ах, Надежда Васильевна!.. Я никогда бы не осмелился… Но вы так ко мне милостивы!.. Ваши слова… ваше почти родственное участие…
Влонская. И, полноте, Иван Иванович!.. Скажите только, куда мне ехать?…
Влонский. Да, да, скажите только нам, кто эта девица и от кого зависит…
Сицкий. Вы хотите знать, от кого это зависит?… Это зависит единственно от вас.
Влонская. Как от нас?
Сицкий. Да, Надежда Васильевна, - моя участь в ваших руках.
Влонская. Ах, боже мой! Так вы влюблены…
Сицкий. В Глафиру Дмитриевну.
Влонский. В дочь нашу?…
Сицкий. О, поверьте мне… я никогда б не решился, если б вы сами!.. Ах, Надежда Васильевна, скажите, скажите!.. Могу ли я надеяться?…
Влонская. Извините, Иван Иванович!.. Это так внезапно… так неожиданно… Мы очень вас любим, уважаем… но, рассудите сами: решиться вдруг, не подумавши на такое важное дело…
Влонский. Дайте нам хотя несколько опомниться.
Влонская. Конечно, ваше предложение делает нам честь: вы такой достойный молодой человек, что всякое семейство почтет за счастие с вами породниться…
Сицкий. Итак, я могу надеяться?…
Влонский. Иван Иванович, я вам скажу прямо: мы все вас любим и вовсе не прочь от этого, но прежде всего нам должно поговорить с дочерью.
Сицкий. О, разумеется! Но если только вы согласны…
Влонская. Так Глашенька противиться не станет, я это вижу по всему… Ох, эти молодые люди!.. Уж я ли, кажется, с дочери глаз не спускала!..
Влонский. Да, усмотришь за ними!.. И то сказать: чему быть, тому не миновать… Послушай, мой друг, ну что его томить: если в самом деле Глашенька согласна…
Влонская. Ах, Дмитрий Кондратьич, да разве легко расставаться с дочерью!.. Замужество… это ужасная вещь!.. Это такой шаг!..
Сицкий. Поверьте, она будет счастлива!
Влонская. Так, Иван Иванович, так!.. Но ведь сердце-то матери!.. (Утирает платком глаза.) Конечно, на все воля божия!.. И если вы пришли по сердцу нашей дочери…
Сицкий. Так вы согласны?… (Целует руку у Влонской.) Ах, Надежда Васильевна, я не нахожу слов… я так счастлив!..
Влонский. Судьба-то, судьба, подумаешь!.. Могло ли нам прийти в голову, что сегодня…
Влонская. Ну, поверите ли, я и теперь еще не могу образумиться… Мне все кажется, что это сон!..
Влонский. Надежда Васильевна, да уж не позвать ли нам сюда Глашеньку?…
Влонская (с живостию). Нет, мой друг, нет!.. Она целые сутки промучилась зубами и только теперь заснула.
Сицкий. Так, бога ради, не беспокойте ее! А позвольте мне, Надежда Васильевна, съездить к дядюшке. Он, верно, уж приехал. Я хочу, чтоб он первый узнал о моем счастии.
Влонский. В самом деле… Ступайте, Иван Иванович, ступайте!
Сицкий. Я только объявлю ему о моем благополучии и тотчас возвращусь.
Влонская. Да, да, Иван Иванович, приезжайте скорее. (Сицкий целует руку у Влонской и уходит поспешно.)
Влонский. Ну вот. Надежда Васильевна, как все это хорошо обделалось.
Влонская. Ну да, конечно… Но только ты очень скор, мой друг.
Влонский. Я?
Влонская. Да, ты! К чему эта поспешность!.. Можно было принять благосклонно его предложение, не сказав ему ни да, ни нет. А ты, мой друг, тотчас!.. И Глашеньку хотел еще позвать…
Влонский. Так что ж?
Влонская. Как что? А если Волоколамский жив?…
Влонский (испугавшись). Жив?… Так ты думаешь, что это ложный слух?…
Влонская. Нет, я этого не думаю: слишком много доказательств… Но благоразумный человек должен быть всегда осторожен… Конечно, и теперь мы зашли так далеко, что трудно уже воротиться… По крайней мере, Глашенька ничего не знает, так мы всё еще хоть как-нибудь, а можем отделаться… Но если б мы их свели вместе да сделали формальную помолвку…
Влонский. Да, это правда!.. Эх, поторопились мы!.. Что, если в самом деле…
Влонская. Нет, быть не может, мой друг!.. Конечно, Бураковский болтушка, любит развозить вести, однако ж он не лгун и сам ничего не выдумает. Нет, на этот счет я совершенно спокойна.
Слуга (растворив дверь). Княгиня Варвара Кирилловна с сестрицею.
Влонская. Проси!.. Вот кстати!.. Она знает все московские новости и, верно, расскажет нам об этом подробнее и лучше Бураковского.
(Входят княгиня Варвара Кирилловна и княжна Ольга Кирилловна. Первая - женщина лет пятидесяти, не слишком красивой наружности, толста, с широким раздутым лицом и отвислым подбородком. Вторая - лет сорока, одета с большими претензиями, высокого роста, с бледным лицом, красным носом и томными глазами.)
Влонская (идя к ним навстречу). Ах, княгиня, здравствуйте!.. Княжна!.. (Целуются. Влонский раскланивается.)
Княгиня. Ну, Надежда Васильевна, как я устала!
Влонская. А вы откуда?
Княгиня. Ох, матушка!.. Делала визиты. Сейчас с Басманной.
Княжна. Ах, ma soeur, какая Басманная! Мы были за Разгуляем!
Влонская. Скажите пожалуйста! Да ведь это верст восемь! (Садятся.)
Княгиня. Что, Надежда Васильевна, слышали ли вы?
Влонская. А что такое?
Княгиня. Вот, матушка, история-то!
Влонский. Какой-нибудь вздор. Ведь у нас в Москве беспрестанно сочиняют.
Княгиня. Нет, сударь, не вздор! Алексея Тихоновича Волоколамского на большой Петербургской дороге съели собаки.