Секретарь. А сам он об этом и не заикнется. Вот если бы Ползков удостоился быть представленным от вашего превосходительства к Анне на шею, так он с ума бы сошел от радости!
Гореславский. Эх, Павел Васильевич!.. Да за что?… Конечно, меня уж об этом просили Варвара Юрьевна Белоухова и княгиня Авдотья Кирилловна Перекопская, да я не знаю, как это сделать: я и так представляю десять человек… Много, Павел Васильевич, право, много!
Секретарь. Да вот, ваше превосходительство: в списке одного недостает… Чистякова можно в будущем году, а теперь, если б вы сделали эту милость Ползкову…
Гореславский. Конечно, дело возможное… Но за что же бедный Чистяков… И вы думаете, он не огорчится?
Секретарь. Да отчего же ему огорчаться? Не в нынешнем, так в будущем году… Вы извольте ему сказать слова два ласковых, так на этот раз он и этим будет доволен.
Гореславский. Но я так часто награждаю Ползкова, что это должно наконец показаться каким-то пристрастием.
Секретарь. Помилуйте, ваше превосходительство! Да кто может помешать начальнику отдавать справедливость подчиненному, если он этого заслуживает?…
Слуга (входя в кабинет). Алексей Алексеевич Ползков.
Гореславский. Зови сюда!
Слуга (обращаясь к дверям). Пожалуйте.
(Ползков входит и низко кланяется сначала Гореславскому, а потом секретарю.)
Гореславский. Здравствуйте, Алексей Алексеевич! Что скажете?
Ползков (кланяясь). Ваше превосходительство!.. Бог даровал мне сына.
Гореславский. Право?… Поздравляю, поздравляю!
Ползков (нагнувшись несколько вперед и глядя с умилением на Гореславского). Служа под благодетельным начальством вашего превосходительства, взысканный к, так сказать, осыпанный милостями вашими, я осмелился в знак моей душевной и всенижайшей благодарности назвать новорожденного моего сына Андреем в честь вашего превосходительства.
Гореславский. Очень вам благодарен.
Ползков. Мне бы должно было сначала испросить на это соизволение вашего превосходительства, но в ту минуту, когда я сделался отцом, я до того обезумел от радости, что забыл мой долг и осмелился без вашего согласия… Конечно, дерзость эта велика…
Гореславский. И, полноте, Алексей Алексеевич! Какая тут дерзость!
Ползков. Нет, ваше превосходительство! Вы это по доброте вашей изволите говорить, а я, конечно, поступил опрометчиво. Увлеченный чувствами моей неизъяснимой благодарности, я не подумал, что, может быть, вам не угодно будет…
Гореславский (с приметным нетерпением). Да почему ж не угодно?… Что это вы все говорите, Алексей Алексеевич!.. Скажите-ка лучше, как здоровье вашей супруги?
Ползков. Слава богу, ваше превосходительство, слава богу! Слаба немножко… Однако ж и ей тотчас пришло в голову… говорит мне: "Алексей Алексеевич, непременно надобно назвать нашего сына Андреем в честь его превосходительства Андрея Никифоровича: ведь он наш благодетель!.." И поверите ли, ваше превосходительство, с каким она это говорила жаром. "Да если, - говорит, - ты не назовешь его Андреем, так я и видеть его не хочу". (Секретарь делает знаки Ползкову и указывает головою на дверь.) Но я не смею долее мешать занятиям вашего превосходительства; я поспешу обрадовать жену мою и сказать ей, как милостиво вы изволили принять…
Гореславский. Хорошо, хорошо! Прощайте, Алексей Алексеевич! (Ползков низко кланяется и уходит.) Слава богу! Ушел!.. Ну, того и глядел, что он повалится мне в ноги!
Секретарь. Вот, ваше превосходительство, вы, верно, изволите думать, что это лесть, а ведь все, что он говорил, истинная правда.
Гореславский. Да зачем это говорить!
Секретарь. Что ж делать, ваше превосходительство! Ведь это говорит не язык, а сердце… Вы, может быть, не изволили заметить - у него слезы были на глазах.
Гореславский. Нет, не заметил! Мне совестно было на него смотреть.
Секретарь (помолчав несколько времени). Как же, ваше превосходительство, прикажете его внести в список?
Гореславский. Эх, Павел Васильевич, пристали вы ко мне!.. Да ведь это будет несправедливо!
Секретарь. На милость образца нет, ваше превосходительство. О нем же вас все просят…
Гореславский. Да, да! Ох, эти мне протекции!.. И Варвара Юрьевна, и княгиня Авдотья Кирилловна…
Секретарь. Оно же и кстати пришло: у него родился сын, уж так бы радость к радости… Да ведь вашему превосходительству надобно же что-нибудь ему на зубок положить.
Гореславский (развеселясъ). Да, конечно! Это будет получше червонца!.. Ну, так и быть!.. Но только на будущий год…
Секретарь. Не извольте беспокоиться, я сам напомню вашему превосходительству о Чистякове.
Гореславский. Ну, то-то же!.. Смотрите!.. Подайте мне бумагу: я подпишу и отмечу, к чему представляю Ползкова, а вы уж после внесите его в список. (Берет и подписывает бумагу.)
Роскошный кабинет большого барина. По стенам картины в великолепных рамах. В одном углу мраморная статуя Венеры Медицейской, в другом - "Умирающий Гладиатор". Вовсе не красивой формы, но в высочайшей степени комфортабельная кабинетная мебель, обитая рытым пунцовым бархатом. Мраморный камин с огромным зеркалом, перед которым стоят бронзовые великолепные часы рококо. Посреди круглого стеклянного балкона, или фонаря, заменяющего одно из окон кабинета, на гранитном пьедестале - группа похищения Сабинянок из прозрачного итальянского алебастра. В одном простенке туалетный столик а-ля помпадур с серебряным вызолоченным лавабо и со всеми своими прихотливыми затеями; в другом - довольно большой стол; на нем, в ящике за стеклом, коллекция золотых табакерок: круглых, овальных, четырехугольных, высоких, плоских, сундучками, брусочками, лодочками, с эмалью, резьбою, антиками и портретами. Пол устлан пестрыми пушистыми коврами. Посреди кабинета длинный стол, покрытый кипсеками, живописными путешествиями и портфелями с рисунками; подле самого стола, на тумбе из палисандра, в модной клетке сидит серый попугай. В кабинет - трое дверей: одни, против окон, ведут в приемную комнату; другие, по концам кабинета, соединяют его с огромной библиотекой и зимним садом, составленным из померанцевых, лимонных и лавровых деревьев. Перед столом на эластическом стуле с высокой спинкою, закутанный в атласный халат, сидит граф Андрей Никитич Куродавлев; он очень занят. Перед ним лежит большой лист пергамента, и его сиятельство, вооруженный широким ножом из слоновой кости, растирает на этом листе французский табак. Графу на взгляд лет за сорок; он человек дородный, высокого роста, весьма приятной наружности, с полными красными щеками; в глазах его заметна какая-то усталость и лень; впрочем, он весьма добросовестно занимается своим делом, и под его костяным ножом каждая крупинка табаку получает вполне свою окончательную отделку. Сквозь затворенные двери слышен в приемной комнате нешумный, но беспрерывный говор и от времени до времени раздаются шаги людей, которые весьма осторожно и тихо прохаживаются по комнате.
Граф (переминая щепоть табаку между двумя пальцами). Все еще слишком сыр… Что это у меня за привычка такая: всегда перемочу.
(Из приемной комнаты входит официант.)
Официант. Ваше сиятельство, надворный советник Фитюлькин.
Граф. А, знаю!.. Надоел! Скажи, чтоб извинил; я не могу сегодня принять - занят!.. Да кто там еще?
Официант. Человек десять, ваше сиятельство. Орловский помещик Дудкин…
Граф. Деревенский мой сосед? Зачем он таскается в Москву?… Ну, кто еще?…
Официант. Статский советник Черпопольский, отставной майор Брыкалов, по вашему приказанию какой-то француз с бородкою, подрядчик Дергунов, итальянец с картинами…
Граф. Хорошо, хорошо!.. Проси подождать. (Официант уходит. Граф продолжает еще несколько минут растирать табак; потом, наклонясь над листом пергамента, нюхает.) Кажется, табак хорош?… Крепок… сильный букет… Да, да!.. Этот меланж очень душист и приятен!.. Петербургский, от Иансена, недурен, но этот лучше!.. Признаюсь, я не ожидал, чтоб у Депре был такой хороший табак!.. (Насыпает в табакерку и нюхает.) Очень хорош!.. (Из-за дверей библиотеки выглядывает хорошенькое личико с черными бойкими глазами и розовыми щечками.) А, Груша! Что ты?… Войди! (Девушка лет восемнадцати, в белом платье и голубом шелковом фартуке, входит в кабинет и останавливается у дверей.) Ну, что, миленькая?
Груша. Графиня прислала вас спросить, поедете ли вы сегодня поутру со двора?
Граф. Что-о?
Груша (громче). Ее сиятельство графиня спрашивает вас, поедете ли вы сегодня поутру со двора?
Граф. Не слышу, мой друг, подойди поближе!
Груша. Что это, ваше сиятельство, разве вы глухи?
Граф. Видно, что так! Да подойди же поближе, душенька!
Груша. Не нужно-с!
Граф. О, плутовка!
Груша. Да полноте, ваше сиятельство! Вы извольте сказать, поедете ли вы или нет?
Граф. Ну, ну, не гневайся! Скажи, что поеду на Кузнецкий мост… Мне надобно кое-что купить… Да постой, Груша! Хочешь ли, я куплю тебе сережки?…
Груша. Покорнейше вас благодарю!.. Ох, вы!..
Граф (встает). Послушай! (Груша уходит.) Постой, постой!.. Разбойница!.. Настоящий чертенок!.. А хороша!.. Премиленькая рожица!.. (Подходит к попугаю.) Попинька! Что ты, мой друг?… Дай головку, попинька… дай головку!.. Попинька!.. Да что ж ты ничего не говоришь?… Кто пришел?
Попугай. Дурак!
Граф. Фи, попинька, фи!.. Говори: бонжур, Жако!.. Бонжур, Жако! (Попугай кричит своим натуральным голосом.) Шалишь!.. Что это?… Кусаться?… Вот я тебя!..
Официант (входя в кабинет). Алексей Алексеевич Ползков.
Граф. Проси! (Садится на прежнее место. Ползков входит.) А, здравствуй, Алексей Алексеевич! Как поживаешь?
Ползков (кланяясь). Слава богу, ваше сиятельство!
Граф. Садись.
Ползков. Покорнейше благодарю, ваше сиятельство! Я не устал.
Граф. Садись, братец! (Указывает ему на стул, который стоит против дверей библиотеки. Ползков садится.) Ну, что поделываешь?
Ползков. Да так-с, все по-прежнему. Служу, тружусь!.. (Вставая.) Ваше сиятельство! Бог даровал мне сына.
Граф. Честь имею поздравить!
Ползков. Пользуясь всегда благорасположением и облагодетельствованный ласками вашего сиятельства, я осмелился просить дозволения назвать моего сына Андреем, в честь вашего сиятельства.
Граф. Спасибо, Алексей Алексеевич, спасибо!
Ползков. Это имя будет беспрестанно напоминать сыну моему о высоком покровителе и благодетеле нашего семейства. О, я уверен, если когда-нибудь сын мой, - от чего да сохранит его боже, - поколеблется на пути чести и добродетели, мне только нужно будет сказать ему: "Андрюша, вспомни, чье ты носишь имя!"
Граф. И, полно, Алексей Алексеевич! Ты уж слишком меня хвалишь.
Ползков. Я, ваше сиятельство?… Да я только что отголосок общего мнения - и почел бы себя совершенно счастливым, если бы мой сын походил хотя несколько на вас…
Граф (с громким смехом). На меня?… И ты этого желаешь?… Ха, ха, ха!.. Что ты это, братец, Алексей Алексеевич?… Помилуй!.. Да разве эти вещи говорятся?…
Ползков (также смеется). А, да!.. Хе, хе, хе!.. Извините, не так выразился, ваше сиятельство! Я говорю о сходстве относительно ваших душевных качеств. Разумеется, сын мелкого, незначащего человека может ли иметь какое-нибудь другое сходство с таким знаменитым вельможею, таким истинным русским боярином? Нет, ваше сиятельство, я желал бы только, чтобы он душою-то на вас походил; чтобы он был точно так же, как вы, неутомим на поприще службы; так же, как вы, посвятил всю жизнь свою для общего блага, - разумеется, вы в большом и огромном размере, а он - в маленьком; но чтобы действия-то его были так же чисты и так же исполнены самоотвержения, как все действия ваши… Ведь вы, - извините, ваше сиятельство, - несмотря на вашу знатность и богатство, вы труженик!.. Другой бы на вашем месте бросил все, стал бы жить для себя, а вы нет! У вас одна только цель - быть полезным отечеству.
Граф. Однако ж, любезный Алексей Алексеевич, и я уж начинаю уставать; хочется отдохнуть, пожить за границею…
Ползков. Конечно, ваше сиятельство, кто другой, а вы и в службе и в отставке - все будете барином. Вам же тихая и спокойная жизнь не надоест; ведь вы отличный семьянин, примерный супруг. (Из-за дверей библиотеки выглядывает Груша. Ползков встает.) Но я не хочу во зло употреблять вашего снисхождения… Вы заняты…
Граф. Куда торопишься?…
Ползков (поглядывая на двери библиотеки). Мне нужно еще побывать за Красными воротами… Сейчас вспомнил… Крайняя нужда… Честь имею кланяться вашему сиятельству!..
Граф. Ну, прощай, любезный! Не забывай.
Ползков (кланяясь). Помилуйте-с!.. Как это можно!.. (Уходит.)
Груша (из-за дверей кабинета). Графиня просит вас к себе, ваше сиятельство.
Обитая малиновым штофом гостиная княгини Авдотьи Кирилловны Перекопской; старинная раззолоченная мебель в белых чехлах. В простенках узенькие составные трюмо. На подстольниках японские вазы с цветами. Люстра с хрустальными подвесками. Дорогой паркет из разноцветного дерева. В одном углу на пьедестале мраморный бюст Екатерины II. Перед канапе или софою большой наклейной стол с изображением вида Царскосельского дворца; с одной стороны дивана на низенькой скамеечке приютилась с чулком в руках фаворитка княгини, Мимиша, хорошенькая собою девочка лет десяти; с другой на вышитой по канве подушке лежит полово-пегая английская собачка в красном сафьяновом ошейнике. На диване, в белом кисейном капоте и кружевном чепце, сидит весьма еще бодрая и благообразная старушка лет шестидесяти пяти. На белом и румяном лице ее заметны следы прежней красоты. Рядом с нею, также на канапе, но только немного боком, сидит молодая женщина, одетая по последней моде; эта дама - правнучатная племянница княгини. Подле окна за маленьким столиком занимается рукодельем Ольга Николаевна - воспитанница ее сиятельства, девица лет тридцати. У дверей стоит карлик в гродетуровом голубом французском кафтане и розовом атласном камзоле.
Княгиня (продолжая разговаривать с молодою дамою). Да, мой друг, мне очень грустно, что ты разошлась с мужем; в наш век это не делалось так легко.
Молодая дама. Да вы не можете себе представить, ma tante, что я должна была терпеть! Если б вы только знали, то, верно бы, пожалели обо мне - вы так ко мне милостивы! (Целует ее в плечо.)
Княгиня. О, конечно, ma chere, я очень тебя люблю! (Молодая дама целует у нее руку.) Но неужели в самом деле твой муж такой дурной человек?…
Молодая дама. Чудовище, ma tante, совершенное чудовище!
Княгиня. Право, это для меня удивительно! Я знала его мать - прекрасная была женщина! Мы были с нею обе фрейлинами. И с мужем ее была знакома, на всех придворных балах и куртагах он всегда был моим кавалером. Прелюбезный человек! А какой тон, какая манера. Его многие принимали за эмигранта! Право, за эмигранта!.. Неужели сын до такой степени на них не похож?… Он мне казался всегда таким порядочным…
Молодая дама. Одна наружность, ma tante!.. Человек самый безнравственный!.. Faisant la cour a tout le monde…
Княгиня. Право?…
Молодая дама. Поверите ли, ma tante, я иногда с ним по нескольку дней сряду не видалась…
Княгиня. А, вот что! Ты ревнива?
Молодая дама. Кто? Я, ma tante? Помилуйте! Напротив, он ревнив, как Отелло.
Княгиня. Это уж что-то слишком странно, мой друг. Ревнив, а оставлял тебя одну. Добро бы, он держал тебя взаперти…
Молодая дама. Взаперти! Нет, ma tante, уж этого бы я ему не позволила! Довольно и того, что я, по милости его, не была до сих пор за границею.
Княгиня. Ну, это еще не большая беда, мой друг.
Молодая дама. Помилуйте! Да мне два раза предписывали карлсбадские воды.
Княгиня. От чего?
Молодая дама. Нервы, ma tante, нервы!.. Мне кажется, здоровье жены должно же что-нибудь значить для мужа… Я просилась даже в Ревель, а он и туда меня не пустил!.. Тиран!..
Княгиня. И он просто, без всякой причины не хотел тебе этого позволить?
Молодая дама. Всё пустые отговорки - глупости! То денег нет, то должен на все лето ехать в деревню.
Княгиня (качая головою). Ох, мой друг, уж полно, так ли он виноват, как ты говоришь? Мне что-то кажется, что и ты не вовсе права.
Молодая дама. Я, ma tante? Да я на всех пошлюсь. Я просто была несчастная жертва. Если б вы знали, какие он мне делал сцены, неприятности… Да и теперь еще делает. Представьте себе: мы разошлись, а он не хочет ничего давать на мое содержание.
Княгиня. Да ведь у тебя, кажется, есть свое состояние…
Молодая дама. Так, ma tante; но он как муж обязан… Ах, если б вы за меня вступились! (Целует у княгини руку.) Вам стоит только написать в Петербург.
Княгиня. Я думаю, ma chere, всего лучше, если б вы помирились…
Молодая дама. О, ни за что на свете!.. Да он совершенный злодей. Он ненавидит всех родных моих!..
Княгиня. Неужели?
Молодая дама. Дядюшку Степана Степановича перестал принимать, бабушку Маргариту Дмитриевну называет сплетницей, кузину Глашеньку - кокеткой. Леону, моему двоюродному брату, этому доброму, милому ребенку, отказал от дому и даже вас, тетушка…
Княгиня (с удивлением). Меня? Что меня?
Молодая дама. Ах, ma tante! Мне не хотелось бы вам говорить…
Княгиня (с жаром). Нет, скажи, скажи, ma chere! Я хочу знать…
Молодая дама. Ну, если вам угодно… (Посмотрев кругом и вполголоса.) Но мы здесь не одни, ma tante…
Княгиня. Ты меня пугаешь, мой друг!.. Так это что-нибудь важное?… Оленька, который час?
Ольга Николаевна. Половина первого, ваше сиятельство.
Княгиня. Так время завтракать. Поди, душенька, похлопочи! (Ольга Николаевна уходит.) Мимиша, тебе пора учить урок; а ты, Кондратьич, ступай в переднюю. (Девочка и карлик уходят.) Ну, вот теперь мы одни. Скажи, что говорит обо мне твой муж?…
Молодая дама. Ах, тетушка, мне, право, тяжело повторять его низкие и скверные клеветы… Во-первых, он иначе вас не называет, как вдовушкой-Минервой, фрейлиной Екатерины Первой…
Княгиня. Фи, как это глупо!.. Да это из какой-то русской комедии.
Молодая дама. Говорит, что вы белитесь и румянитесь…
Княгиня. Кто, я?… Скажите, какой клеветник!
Молодая дама. Да то ли еще он говорит, ma tante!
Княгиня. Ах, батюшки!.. Уж не говорит ли он, что я людей режу?
Молодая дама. О, нет, совсем не то!.. Он уверяет всех, что будто бы вы любите вашу воспитанницу Ольгу Николаевну потому… Ах, ma tante! Я, право, не знаю, как вам это и сказать… Ну, потому, что у вас одно с нею лицо.
Княгиня (с ужасом). Что, что?…
Молодая дама. А вашу фаворитку Мимишу любите за то, что она как две капли воды походит на Ольгу Николаевну.
Княгиня. Dieu, quelle horreur!
Молодая дама. Да это еще ничего. Он говорит, что и прежние ваши воспитанницы, которых вы выдали замуж…
Княгиня. Молчи, мой друг, молчи!.. Ах, он, чудовище!
Молодая дама. Изверг, ma tante, изверг! И вы хотите, чтоб я помирилась с этим человеком!
Княгиня. Нет, мой друг, нет! Теперь ничего не хочу… Ах, боже мой! И как могло прийти в голову… Ну, признаюсь, этого я не ожидала!!
Молодая дама. Теперь видите, ma tante, как мне нужна ваша помощь?
Княгиня. Вижу, мой друг, вижу! Этот злодей способен на все.
Молодая дама (целуя у княгини руку). Так вы похлопочете, чтоб его заставили дать мне приличное содержание?… Он так скуп, ma tante, что это будет для него ужаснейшим наказанием…
Княгиня. Ты думаешь?