– Не желала бы я встретиться с вами, когда у вас в руках револьвер!
– Королева драгоценная, – завыл Коровьев, – я никому не рекомендую встретиться с ним, даже если у него и нету револьвера в руках! Даю слово чести бывшего регента и запевалы! От всей души не поздравляю того, кто встретится!
– Берусь перекрыть рекорд с семёркой, – заявил кот.
Азазелло прорычал что-то. Кот потребовал два револьвера. Азазелло вынул и второй револьвер. Наметили два очка на семёрке. Кот отвернулся, выставил два дула. Выстрелил из обоих револьверов. Послышался вопль Геллы, а с камина упала убитая наповал сова, и каминные часы остановились. Гелла, у которой одна рука была окровавлена, тут же вцепилась в шерсть коту, а он ей в ответ в волосы, и они покатились клубком по полу.
– Оттащите от меня эту чертовку, – завыл кот. Дерущихся разняли, Коровьев подул на простреленный палец Геллы, и тот зажил.
– Я не могу стрелять, когда под руку говорят! – кричал кот и старался приладить на место выдранный у него из спины порядочный клок шерсти.
– Держу пари, – тихо сказал Воланд Маргарите, – что проделал он эту штуку нарочно. Он очень порядочно стреляет.
Геллу с котом помирили, и в знак этого примирения они поцеловались. Достали карту, проверили. Ни одного очка не было затронуто.
Ужин такой же весёлый пошёл дальше. Свечи оплывали в канделябрах, по комнате волнами ходило тепло от камина. Маргарита наелась, и чувство блаженства охватило её. Она смотрела, как сине-серые кольца от сигареты Азазелло уплывали в камин и как кот ловил их на конец шпаги. Ей никуда не хотелось уходить, но было по её расчётам поздно, судя по всему, часов около шести утра. Воспользовавшись паузой, Маргарита обратилась к Воланду и робко сказала:
– Пожалуй, мне пора…
– Куда же вы спешите? – спросил Воланд, и Маргарита потупилась, не будучи в силах вынести блеска глаза.
Остальные промолчали и сделали вид, что увлечены дымными кольцами.
– Да, пора, – смущаясь повторила Маргарита и обернулась, как будто ища накидку или плащ. Её нагота вдруг стала стеснять её.
Воланд молча снял с кровати свой вытертый засаленный халат, а Коровьев закутал Маргариту.
– Благодарю вас, мессир, – чуть слышно сказала Маргарита, и чёрная тоска вдруг охватила её. Она почувствовала себя обманутой. Никакой награды, по-видимому, ей никто не собирался предлагать, никто её и не удерживал. А между тем ей ясно представилось, что идти ей некуда. Попросить, как советовал Азазелло? "Ни за что", – сказала она себе и вслух добавила:
– Всего хорошего… – а сама подумала: "Только бы выбраться, а там уж я дойду до реки и утоплюсь".
Мысль о том, что она придёт домой и навсегда останется наедине со своим сном, показалась ей нелепой, больной, нестерпимой.
– Сядьте! – повелительно сказал Воланд. Маргарита села.
– Что-нибудь хотите сказать на прощание? – спросил Воланд.
– Нет, ничего, мессир, – голос Маргариты прозвучал гордо, – впрочем, если я нужна ещё, то я готова исполнить всё, что надобно.
Чувство полной опустошённости и скуки охватило её. "Фу, как мерзко всё".
– Вы совершенно правы! – гулко и грозно сказал Воланд, – никогда и ничего не просите! Никогда и ничего и ни у кого. Сами предложат! Сами!
Потом он смягчил голос и продолжал:
– Мне хотелось испытать вас. Итак, Марго, чего вы хотите за то, что сегодня вы были у меня хозяйкой? Что вы хотите за то, что были нагой? Чего стоит ваше истерзанное поцелуями колено? Во что цените созерцание моих клиентов и друзей? Говорите! Теперь уж без стеснений: предложил я!
Сердце замерло у Маргариты, она тяжело вздохнула.
– Вот шар, – Воланд указал на глобус, – в пределах его. А? Ну, смелее! Будите свою фантазию. Одно присутствие при сцене с этим отпетым негодяем бароном стоит того, чтобы человека наградили как следует. Да-с?
Дух перехватило у Маргариты, и она уже хотела выговорить заветные, давно хранимые в душе слова, как вдруг остановилась, даже раскрыла рот, изменилась в лице.
Откуда-то перед мысленными глазами её выплыло пьяное лицо Фриды и её взор умученного вконец человека.
Маргарита замялась и сказала спотыкаясь:
– Так, я, стало быть, могу попросить об одной вещи?..
– Потребовать, потребовать, многоуважаемая Маргарита Николаевна, – ответил Воланд, понимающе улыбаясь, – потребовать одной вещи!
Да, никак слово "вещь" не переходило во множественное число! А лицо Фриды назойливо колыхалось перед глазами в сигарном дыму.
Маргарита заговорила:
– Я хочу, чтобы Фриде перестали подавать тот платок, которым она удушила своего ребёнка, – и вздохнула.
Кот послал Коровьеву неодобрительный взгляд, но, очевидно, помня накрученное ухо, не промолвил ни слова.
– Гм, – сказал Воланд и усмехнулся, – ввиду того, что возможность получения вами взятки от этой Фриды совершенно, конечно, исключена, остаётся обзавестись тряпками и заткнуть все щели в моей спальне!
– Вы о чём говорите, мессир? – изумилась Маргарита.
– Совершенно с вами согласен, мессир, – не выдержал кот, – именно тряпками! – Он с раздражением запустил лапу в торт и стал выковыривать из него апельсинные корки.
– О милосердии говорю, – объяснил Воланд, не спуская с Маргариты огненного глаза, – иногда, совершенно неожиданно и коварно оно пролезает в самые узкие щели. Вот я и говорю о тряпках!
– И я об этом же говорю! – сурово сказал кот и отклонился на всякий случай от Маргариты, прикрыв вымазанными в розовом креме лапами свои острые уши.
– Пошёл вон! – сказал ему Воланд.
– Я ещё кофе не пил, – ответил кот, – как же я уйду? Неужели, мессир, в предпраздничную ночь гостей за столом у нас разделят на два сорта? Одни первой, а другие, как выражался этот печальный негодяй буфетчик, второй свежести?
– Молчи! – сказал Воланд и обратился к Маргарите с вежливой улыбкой: – Позвольте спросить, вы, надо полагать, человек исключительной доброты? Высокоморальный человек?
– Нет! – с силой ответила Маргарита. – И, так как я всё-таки не настолько глупа, чтобы, разговаривая с вами, прибегать ко лжи, скажу вам со всею откровенностью: я прошу у вас об этом потому, что, если Фриду не простят, я не буду иметь покоя всю жизнь. Я понимаю, что всех спасти нельзя, но я подала ей твёрдую надежду. Так уж вышло. И я стану обманщицей.
– Ага, – сказал Воланд, – понимаю.
А кот, закрывшись лапой, что-то стал шептать Коровьеву.
– Так вы сделаете? – спросила неуверенно Маргарита.
– Ни в каком случае, – ответил Воланд. Маргарита побледнела и отшатнулась.
– Я ни за что не сделаю, – продолжал Воланд, – а вы, если вам угодно, можете сделать сами. Пожалуйста.
– Но по-моему исполнится?
Азазелло вытаращил иронически кривой глаз на Маргариту, покрутил рыжей головой и тихо фыркнул.
– Да делайте же! Вот мучение, – воскликнул Воланд и повернул глобус, бок которого стал наливаться огнём.
– Фрида! – крикнул пронзительно кот.
Дверь распахнулась, и растрёпанная, нагая, без всяких признаков хмеля женщина с исступлёнными глазами вбежала в комнату и простёрла руки к Маргарите.
Та сказала:
– Прощают тебя. Платок больше подавать не будут.
Фрида испустила вопль, упала на пол и простёрлась крестом перед Маргаритой.
Воланд досадливо махнул рукой, и Фрида исчезла.
– Прощайте, благодарю вас, – твёрдо сказала Маргарита и поднялась, запахнув халат.
– По улице в таком виде идти нельзя. Сейчас дадим вам машину, – сказал Воланд сухо и затем добавил, – поступок ваш обличает в вас патологически непрактичного человека. Пользоваться этим мы считаем неудобным, поэтому Фрида не в счёт. Говорите, что вы хотите?
– Драгоценное сокровище, Маргарита Николаевна! – задребезжал Коровьев, – на сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А то фортуна может ускользнуть!
– Верните мне моего любовника, – сказала Маргарита и вдруг заплакала.
– Маргарита Николаевна! – запищал Коровьев в отчаянии.
– Нет, не могу! – возмущённо отозвался кот и выпил объёмистую рюмку коньяку.
Занавеска на окне отодвинулась, и далеко в высоте открылась полная луна. От подоконника на пол упал зеленоватый платок ночного света. Сидящие, на лицах которых играл живой свет свечей, повернули головы к лунному косому столбу. В нём появился ночной Иванушкин гость, называющий себя мастером.
Он был в своём больничном одеянии, в халате, туфлях и чёрной шапочке. Небритое лицо его дёргало гримасой, он пугливо косился на огни свечей.
Маргарита узнала его, всплеснула руками, подбежала и обняла. Она целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке, и слёзы бежали по её лицу.
Она произносила только одно слово:
– Ты… ты…
Мастер отстранил её наконец и сказал глухо:
– Не плачь, Марго. Я тяжко болен.
Он ухватился за подоконник рукою, оскалился, всматриваясь в сидящих, и сказал:
– Мне страшно, Марго. У меня галлюцинация. Маргарита подтащила его к стулу, усадила и, гладя плечи, шею, лицо, зашептала:
– Ничего, ничего не бойся. Я с тобою. Не бойся ничего.
Коровьев ловко и незаметно подпихнул к Маргарите второй стул, и она опустилась на него, обняла пришедшего за шею, голову положила на плечо и так затихла, а мастер опустил голову и стал смотреть в землю больными угрюмыми глазами. Наступило молчание, и первый прервал его Воланд.
– Да, хорошо отделали человека, – проговорил он сквозь зубы и приказал Коровьеву: – Дай-ка, рыцарь, ему выпить.
Через секунду Маргарита дрожащим голосом просила мастера:
– Выпей, выпей… Нет, нет. Не бойся. Тебе помогут, за это я ручаюсь. Сразу, сразу пей!
Больной взял стакан и выпил содержимое. Рука его дрогнула, и пустой стакан разбился у его ног.
– К счастью! К счастью, милейшая Маргарита Николаевна! К счастью, – зашептал трескучий Коровьев.
Маргарита с ложечки кормила мастера икрой. Лицо его менялось, по мере того как он ел, порозовели скулы и взор стал не так дик и беспокоен.
– Но это ты, Марго? – спросил он.
– Я! Я! – ответила Маргарита.
– Ещё, – строго сказал Воланд.
Коровьев подал Воланду стакан, и Воланд бросил в него щепотку какого-то чёрного порошку. Больной выпил поданную ему жидкость и глянул живее и осмысленнее.
– Ну вот, это – другое дело, – сказал Воланд, прищурившись, – теперь поговорим. Кто вы такой? – обратился он к пришедшему.
– Я теперь никто, – ответил оживающий больной, и улыбка искривила его рот.
– Откуда вы сейчас?
– Из дома скорби. Я душевнобольной, – ответил пришелец.
Маргарита заплакала и проговорила сквозь слёзы:
– Он – мастер, мастер, верьте мне! Вылечите его!
– Вы знаете, с кем вы сейчас говорите? – спросил Воланд, – у кого находитесь?
– Знаю, – ответил мастер, – соседом моим в сумасшедшем доме был Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.
– Как же, как же. Я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах, – ответил Воланд, – и вы верите, что это действительно я?
– Верю, – сказал пришелец, – но, конечно, спокойнее мне было бы считать вас плодом галлюцинаций. Извините меня…
– Если спокойнее, то и считайте галлюцинацией, – вежливо ответил Воланд.
– Нет, нет, – испуганно обратилась к мастеру Маргарита, – перед тобою мессир!
– Это не важно, обаятельнейшая Маргарита Николаевна! – встрял в разговор Коровьев, а кот увязался вслед за ним и заметил горделиво:
– А я, действительно, похож на галлюцинацию. Обратите внимание на мой профиль… – кот хотел ещё что-то сказать, но его попросили замолчать, и он ответил: – Хорошо, хорошо. Готов молчать. Я буду молчаливая галлюцинация! – замолчал.
– Верно ли, что вы написали роман? – спросил Воланд.
– Да.
– О чём?
– Роман о Понтии Пилате.
Воланд откинулся назад и захохотал громовым образом, но так добродушно и просто, что никого не испугал и не удивил. Коровьев стал вторить Воланду, хихикая, а кот неизвестно зачем зааплодировал. Отхохотавшись, Воланд заговорил, и глаз его сиял весельем.
– О Понтии Пилате? Вы?.. В наши дни? Это потрясающе! И вы не могли найти более подходящей темы? Позвольте-ка посмотреть…
– К сожалению, не могу этого сделать, – ответил мастер, – я сжёг его в печке…
– Этого нельзя сделать, простите, не верю, – снисходительно ответил Воланд, – рукописи не горят, – и обратившись к коту, велел ему: – Бегемот, дай-ка роман сюда!
Тут кот вскочил со стула, и все увидели, что сидел он на толстой пачке рукописей в нескольких экземплярах. {} Верхний экземпляр кот подал Воланду с поклоном.
Маргарита задрожала, вскрикнула, потом заговорила, волнуясь до слёз:
– Вот он, вот он! О, верь мне, что это не галлюцинация! – и, повернувшись к Воланду: – Всесильный, всесильный повелитель!
Воланд проглядел роман с такой быстротой, что казалось, будто вращает страницы струя воздуха из вентилятора. Перелистав манускрипт, Воланд положил его на голые колени и молча, без улыбки, уставился на мастера.
Но тот впал в тоску и беспокойство, встал со стула, заломил руки и пошёл в лунном луче к луне, вздрагивая, бормоча что-то.
Коровьев выскочил из-под света свечей и тёмною тенью закрыл больного, и зашептал:
– Вы расстроились? Ничего, ничего… До свадьбы заживёт!.. Ещё стаканчик… И я с вами за компанию…
И стаканчик подмигнул – блеснул в лунном свете и помог стаканчик. Мастера усадили на место, и лицо его теперь стало спокойно.
– Ну, теперь всё ясно, – сказал Воланд и постучал длинным пальцем с чёрным камнем на нём по рукописи.
– Совершенно ясно, – подтвердил кот, забыв своё обещание стать молчаливой галлюцинацией, – теперь главная линия этого опуса ясна мне насквозь. Что ты говоришь, Азазелло? – спросил он у молчащего Азазелло.
– Я говорю, – прогнусавил тот, – что тебя хорошо бы утопить.
– Будь милосерден, Азазелло, – смиренно сказал кот, – и не наводи моего господина на эту мысль. Поверь мне, что я являлся бы тебе каждую ночь в таком же лунном покрывале, как и бедный мастер, и кивал бы тебе, и манил бы тебя за собою. Каково бы тебе было, Азазелло? Не пришлось бы тебе ещё хуже, чем этой глупой Фриде? А?
– Молчание, молчание, – сказал Воланд и, когда оно наступило, сказал так:
– Ну, Маргарита Николаевна, теперь говорите всё, что вам нужно.
Маргарита поднялась и заговорила твёрдо, и глаза её пылали. Она сгибала пальцы рук, как бы отсчитывая на них всё, чтобы ничего не упустить.
– Опять вернуть его в переулок на Арбате, в подвал, и чтобы загорелась лампа, как было.
Тут мастер засмеялся и сказал:
– Не слушайте её, мессир. Там уже давно живёт другой человек. И вообще, нельзя сделать, чтобы всё "как было"!
– Как-нибудь, как-нибудь, – тихо сказал Воланд и потом крикнул: – Азазелло! – И Азазелло очутился у плеча Воланда.
– Будь так добр, Азазелло, – попросил его Воланд.
Тотчас с потолка обрушился на пол растерянный, близкий к умоисступлению гражданин в одном белье, но почему-то с чемоданом и в кепке. От страху человек трясся и приседал.
– Могарыч? – спросил Азазелло.
– А… Алоизий Могарыч, – дрожа ответил гражданин.
– Это вы написали, что в романе о Понтии Пилате контрреволюция, и после того, как мастер исчез, заняли его подвал? – спросил Азазелло скороговоркой.
Гражданин посинел и залился слезами раскаяния. Маргарита вдруг как кошка кинулась к гражданину и завывая и шипя:
– А! Я – ведьма! – и вцепилась Алоизию Могарычу в лицо ногтями.
Произошло смятение.
– Что ты делаешь! – кричал мастер страдальчески. – Ты покрываешь себя позором!
– Протестую, это не позор! – орал кот. Маргариту оттащил Коровьев.
– Я ванну пристроил, – стуча зубами, нёс исцарапанный Могарыч какую-то околесицу, – и побелил… один купорос…
– Владивосток, – сухо сказал Азазелло, – подавая Могарычу бумажку с адресом, – Банная, 13, квартира 7. Там ванну пристроишь. Вот билет, плацкарта. Поезд идёт через 2 минуты.
– Пальто? А пальто?! – вскрикнул Могарыч.
– Пальто и брюки в чемодане, – объяснил расторопный Азазелло, – остальное малой скоростью уже пошло. Вон!
Могарыча перевернуло кверху ногами и вынесло из спальни. Слышно было, как грохнула дверь, выводящая на лестницу.
Мастер вытаращил глаза, прошептал:
– Однако! Это, пожалуй, почище будет того, что рассказывал Иван… А, простите, это ты… это вы… – сбился он, не зная, как обратиться к коту, "на ты" или "на вы", – вы – тот самый кот, что садились в трамвай?
– Я, – подтвердил кот и добавил: – Приятно слышать, что вы обращаетесь ко мне на "вы". Котам всегда почему-то говорят "ты".
– Мне кажется почему-то, что вы не очень-то кот, – нерешительно ответил мастер.
– Что же ещё, Маргарита Николаевна? – осведомился Воланд у Маргариты.
– Вернуть его роман и… – Маргарита подбежала к Воланду, припала к его коленям и зашептала: – …верните ему рассудок…
– Ну, это само собой, – шёпотом ответил Воланд, а вслух сказал: – И всё?
– Всё, – подтвердила Маргарита, розовея от радости.
– Позвольте мне сказать, – вступил в беседу мастер, – я должен предупредить, что в лечебнице меня хватятся. Это раз. Кроме того, у меня нет документа. Кроме того, хозяин-застройщик поразится тем, что исчез Могарыч… И… И главное то, что Маргарита безумна не менее, чем я. Марго! Ты хочешь уйти со мною в подвал?
– И уйду, если только ты меня не прогонишь, – сказала Маргарита.
– Безумие! Безумие, – продолжал мастер, – отговорите её.
– Нет, не будем отговаривать, – покосившись на мастера, ответил Воланд, – это не входило в условие. А вот насчёт чисто технической стороны дела… документ этот и прочее. Азазелло!
Азазелло тотчас вытащил из кармана фрака книжечку, вручил её мастеру со словами:
– Документ!
Тот растерянно взял книжечку, а Азазелло стал вынимать из кармана бумаги и даже большие прошнурованные книги.
– Ваша история болезни…
Маргарита подвела мастера к свечам со словами "ты только смотри, смотри…"
– …прописка в клинике…
– Раз, и в камин! – затрещал Коровьев, – и готово! Ведь раз нет документа – и человека нет? Не правда ли?
Бумаги охватило пламя.
– А это домовая книга, – пояснил Коровьев, – видите, прописан Могарыч Алоизий… Теперь: эйн, цвей, дрей…
Коровьев дунул на страницу, и прописка Могарыча исчезла.
– Нету Могарыча, – сладко сказал Коровьев, – что Могарыч? Какой такой Могарыч? Не было никакого Могарыча. Он снился.
Тут прошнурованная книга исчезла.
– Она уже в столе у застройщика, – объяснил Коровьев. – И всё в порядочке.
– Да, – говорил мастер, ошеломлённо вертя головой, – конечно, это глупо, что я заговорил о технике дела…
– Больше я не смею беспокоить вас ничем, – начала Маргарита, – позвольте вас покинуть… Который час?
– Полночь, пять минут первого, – ответил Коровьев.
– Как? – вскричала Маргарита, – но ведь бал шёл три часа…