Ланя тушила свет и забиралась вместе с сестренками на кровать. Второй кровати в доме не было. Родительскую деревянную, до невозможности старую и скрипучую, девушка изрубила на дрова. К тому же вместе спалось спокойнее, меньше одолевали ночные страхи. И сестренки, которые днем все еще заметно чурались Лани, ночью с удовольствием принимали ее к себе в постель, жались с обеих сторон, словно ища защиты. И это постепенно сближало их.
Зато когда приходили Максим и Тихон (почему-то они являлись теперь всегда вдвоем), в доме сразу становилось весело. А если прибегала еще и новая Ланина подружка, телятница Шура Чернова, тогда весь вечер, не умолкая, звучали оживленные голоса, раздавался смех. Усталость с Лани как рукой снимало. И все домашние дела завершались легко и быстро.
Ланя никого не винила в том, что на плечи ее легла такая ноша, - ни свою неласковую долю, ни тем более Александру Павловну, посоветовавшую взяться за выращивание телят. Девушка видела: и в телятнике можно работать с удовольствием. Рядом с ней, во второй половине корпуса, за таким же молодняком ухаживала Шура, и на нее было любо поглядеть. Все она делала с азартом, а вечерами хотя и говорила со вздохом: "Ох, устала до невозможности!", лицо ее светилось улыбкой. Похоже, сама эта усталость была ей приятна.
- Что-то ты, девка, больно сонная. Ходишь - нога за ногу заплетается, - прямо сказал бригадир Лане. - Этак недолго и на ровном месте спотыкнуться. Давай стряхивай с себя дурную хмарь, пока не поздно!
Сказал - как отрубил. И, считая, что все растолковано яснее ясного, круто повернулся, ушел. Зоотехник попытался смягчить слова бригадира.
- Ничего, со временем все встанет на свое место. Есть у меня такое предчувствие: будет из тебя, Ланя, добрый животновод.
Девушка недоверчиво усмехнулась: успокоительные Слова!.. А чего ее утешать? Ничуть ее это не расстраивает. Просто нет желания ухаживать за телятами. И все. Одна исполнительность… Надо же где-то работать, тем более, что ты старшая в семье и на твоем иждивении сестренки. Да и вообще Ланя не могла бы сказать, какая ей профессия по сердцу, о какой работе она мечтает. Раньше собиралась пойти в медицинский, но то были детские мечты. Возникли они, наверное, потому, что нравилась фельдшерица - мать Максима. Теперь эта мечта давно уже потускнела, а другие отчего-то не возникали.
Но однажды, придя на работу после обеда, Ланя увидела на дверях телятника листок из школьной тетради. Не заметить его было нельзя. Приколотый кнопками на самом видном месте как раз на уровне человеческого роста, над дверной скобой, листок этот привлек бы внимание и без всякого оформления. А он оформлен был броско. Наверху цветным карандашом нарисованы по углам две взбрыкивающие телки. В центре синими чернилами выведено:
"Дорогая подружка! Вызываю тебя на соревнование: у кого лучше будут к весне телята. Давай потягаемся, а?.. Шура…". Внизу напротив друг друга стояли, подбоченясь, две девчонки. Головы у них вскинуты, носы потешно задраны. Очевидно, каждая непомерно гордится собой.
Сначала Ланя растерялась. Она совсем не ожидала, что ее вызовут на соревнование. Да еще таким образом… Ну и Шурка! Сказала бы лично при встрече или на "декадке", когда доярки, телятницы, скотники собираются в красном уголке для обсуждения итогов каждой минувшей десятидневки. Потом задумалась: почему Шура решила вызвать ее? Ясно же, кто победит… Хотя так ли все уж ясно? Пусть нет у нее, у Лани, любви к делу. Однако телята неплохие. Зоотехник вот говорит - исполнительность тоже много значит. Будет стараться, рацион всегда выдерживать, ухаживать как положено - вдруг да и не отстанет от Шурки? Вот бы все удивились!
Ланя еще раз изучающе поглядела на листок и расхохоталась. Она обнаружила, что краснолицые телятницы с задранными носами здорово похожи на них с Шуркой. У одной - громадные, как фары, с лучами-ресницами глаза: это, конечно, Ланя. У другой - скулы с гусиное яйцо, глазки-щелочки: так Шурка окарикатурила себя. И все-таки похоже, потому что подчеркнуты, увеличены до неправдоподобия самые характерные черты лица. "Ой, Шурка! Ой, уморила! - восхищенно подумала Ланя. - Надо же так нарисовать: будто в "Крокодиле"!"
А Шура неслышно подошла, стала позади подруги.
- Как, принимаешь вызов? - спросила она, когда Ланя вдоволь насмеялась.
Ланя вздрогнула от неожиданности, потом закатилась смехом.
- Какой вызов? Кто носы выше задерет?
- А чего? Победишь - задирай, не обижусь! - захохотала Шурка.
- Но ведь никто еще не победил, а носы уже - выше лба.
- Это от задора. Видишь, какие неуступчивые девахи - каждая себе цену знает! - Потом спросила задиристо: - Так потягаемся? Даешь руку?
- Даю! - вдруг решилась Ланя.
- Тогда держись! - Шура схватила протянутую Ланину руку, что есть силы потянула на себя. Ланя уперлась, попыталась не поддаться, однако ноги у нее заскользили по утоптанной, облитой водой, заледенелой дорожке, и Шура оттащила ее в снег. Обе со смехом упали в сугроб.
Они барахтались, попеременно оказываясь то наверху, то внизу. Потом разом поднялись, стряхнули друг с друга снег, и Шура, сощурив черные глаза, поглядывая в щелочки между густыми, короткими ресницами, неожиданно заключила:
- Вот так. Теперь веселее жизнь пойдет.
Верно, работать на ферме стало интереснее. Еще старательнее ухаживала за телятами Ланя. Вечерами как-то меньше одолевала усталость.
Зоотехник, добродушно бася, похваливал:
- Добро, добро!
Бригадир и вовсе был доволен.
- Девки - золотые! Теперь у меня одна забота - парней им таких же старательных подобрать, - подмигивал он.
Ланя в ответ на шуточки лишь краснела, а Шура бойко тараторила:
- Ищи, ищи! Только мы сами проверим, подходящие ли найдутся.
И все-таки не чувствовала Ланя не только любви к своему делу, а и особой увлеченности. Но не было бы счастья, да несчастье помогло.
В группе телят у Лани было несколько слабеньких, которые содержались в отдельной загородке. Девушка кормила их особо, и телочки постепенно набирали силу. Но одна из этих телочек была больная и настолько исхудала, что остались буквально кожа да кости, она слегла и не поднималась. Шура сказала, что при соревновании телку эту в расчет принимать не надо. Однако Ланя не захотела получать скидку. Она решила телку во что бы то ни стало выходить. Готовила сенной навар, бегала в сепараторное отделение, выпрашивала там обрат, приносила из дому, от своей коровы, цельное молоко, заводила пойло-болтушку и поила свою подопечную почти насильно. Отбирала для нее буквально по травинке самый лучший клевер да викоовсяную смесь. И телка начала оживать. Особенно запомнилось Лане, как Мышка встала на ноги. В ту ночь, уже под утро, девушке приснился тревожный сон. Будто пришла она в телятник, а Мышка, еще вчера встречавшая ее веселым мычанием, неподвижно лежит в углу на соломе. Передние ноги у нее странно, как палки, вытянуты вперед, и голова лежит между ног. Глаза жутко поблескивают, точно ледяшки.
Ланя проснулась в страхе. Обнаружив, что находится дома и рядом сладко спят сестренки, а в окошко заглядывает большущая, во всю раму, луна, девушка поняла: весь этот ужас ей померещился. Только почему? Не стряслось ли в телятнике на самом деле чего худого?
Соскочить бы, побежать на ферму, узнать, что там происходит. Но сон был настолько отчетливым, а страх так велик, что у девушки не хватило мужества сделать это. Целую вечность, казалось, лежала она, как на угольях. Зато, едва вспыхнула под потолком не выключенная с вечера лампочка (начала работать электростанция - значит, уже пять часов!), Ланю будто вихрем сорвало с постели. Она мигом оделась и сломя голову побежала в телятник.
Мышка была жива! И не просто жива, а выглядела ничуть не хуже, чем вчера. Издали она заслышала шаги Лани, замычала призывно. А когда Ланя перелезла к ней в загородку, вдруг начала подниматься. Девушка подхватила телку, помогла ей. Мышка стояла на своих четырех! Она даже пошла к кормушке и не упала!..
- Милая ты моя скотинка. А я-то страху натерпелась! - возбужденно воскликнула Ланя. - Уж теперь-то мы оживем. Оживем!
Весь день Ланя чувствовала душевный подъем. И вечером, закончив работу, впервые отправилась домой без груза усталости на плечах. Бежала притопывая, чуть не приплясывая на ходу - точь-в-точь как Шурка.
Дома ждала тоже приятная новость. Только Ланя переступила порог, как услышала требовательный голос Доры:
- Снимай пимы, не топчи, не следи зря по избе!
- Кому ты говоришь? - спросила Ланя, оглядываясь по сторонам. Ей показалось, что сестренка наставляет кого-то из своих школьных подружек, пришедших в гости.
- Известно кому, тебе.
- Мне?
- Ну да, разувайся у порога. А то я мыла, мыла, а ты пойдешь в пимах…
- А верно… - лишь тут заметила Ланя, что половицы влажно блестят. - Кто тебя надоумил вымыть?
- Сама надоумилась.
- И корову мы с Доркой на речку сгоняли, и сена ей бросили, - вмешалась Дашутка.
Ланя поставила пимы в угол под лавку, босиком подошла к сестренкам, обняла их обеих вместе.
- Помощницы вы мои! Так бы всегда…
- А мы всегда будем!
Не очень-то поверила Ланя этому обещанию: пока дело кажется игрой, станут стараться, а надоест - бросят. Но Дора с Дашуткой день ото дня хозяйничали все прилежнее. У Лани поубавилось хлопот, стало больше свободного времени. Главное же - общие обязанности по дому помогли сближению сестер.
Но несчастье, говорят, приходит без зова. Придя однажды на ферму, она не услышала мычания Мышки, которым та всегда встречала ее последние дни. Девушка кинулась в загородку - телка лежала в углу, неловко закинув голову на спину.
- Мышечка, что с тобой?
Телка была жива. Это Ланя видела по тому, как тяжело вздымался и опускался неестественно вздутый живот.
- Объелась, что ли, дурочка? Вставай, живо!
Ланя попыталась согнать телку с места. Она знала:
если животное объелось, началось вздутие, то нельзя ему лежать, и надо его поднять и гонять, гонять беспощадно.
Мышка не поднималась, не обращала внимания на окрики.
- И подхлестнуть нечем!.. - Девушка пошарила глазами, нашла обрывок веревки, которым завязывались ворота в загонку, хлестнула телку раз, другой. Та даже не дернулась. Ланя, не отдавая отчета, что делает, схватила телку за шею, потянула, попыталась поднять. Не подняла. А когда отпустила - голова Мышки упала на пол. Лишь теперь сообразив, что ничем помочь не в состоянии, Ланя кинулась к ветеринару. Пока бегала, телка сдохла.
Это было чудовищно несправедливо. Так болела, столько причинила хлопот, а когда поправилась - ни с того ни с сего сдохла. Нелепица какая-то!
Ланя не видела, как телку выволокли из телятника, как ветеринар, доискиваясь до причины гибели, вскрывал ее. Она забыла, что надо кормить телят, совсем обеспамятела и стояла в загонке, навалившись на жерди, почти повиснув на них. Опять, как на проклятую, обрушилось горе. А еще радовалась, что все шло хорошо, вот загадала на счастье, - выздоровеет ли Мышка, - и выздоровела. А стоило только порадоваться - и опять… Страшно так жить, когда вслед за каждой маленькой радостью валится на тебя несчастье!
- Пищевое отравление! - раздалось рядом с Ланей сердитое восклицание. - Чем ты ее кормила? Отвечай!
Ланя очнулась: перед ней стоял бригадир. Лицо его было искажено гневом.
- Мышку чем кормила?.. - испугалась Ланя.
- Разве сдохла еще какая телка? Этого не хватало!
- А разве Мышка отравилась?
- Ветеринар обнаружил отравление. Чем кормила, спрашиваю?
- Ну чем… Так же, как и всегда… Сеном, силосом… Тыквы давала…
Когда Мышка начала выздоравливать, Ланя, чтобы ускорить это выздоровление, стала приносить из дому морковь, свеклу и другие корнеплоды, которых на ферме не было. А последние дни подкармливала тыквой.
- Тыквой?! - заорал бригадир, будто только и ждал такого "разоблачительного" признания. - Из дому таскала? Вот и приволокла отравленную!
- Кто ж ее отравит? - вовсе перепугалась Ланя.
- Кто, кто? Откуда мне знать! Может, яду никто не подсыпал, но загнила она, бактерии размножились - вот и отравление. Каждый станет из дому всякую дрянь таскать - все стадо погубить можно!
- Я же не нарочно… Я как лучше хотела… И тыква вроде ничуть не гнилая была…
- Не нарочно! Всякий разгильдяй не нарочно дело губит!
Долго бы еще, наверное, строжился бригадир, да пришел зоотехник, положил ему руку на плечо:
- Нельзя потише?
Бригадир метнул на зоотехника свирепый взгляд. Казалось, и на него набросится с руганью. Однако сказал тихо и горько:
- Пойми - жалко же до чертиков.
- А Лане, думаешь, не жалко? Сам видел, как старалась…
- Старалась, да… - Бригадир, несомненно, хотел добавить, что перестаралась, но сдержался. - Эх, что теперь говорить! - воскликнул он горестно. Нахлобучил на глаза шапку и вышел из телятника.
- Что верно, то верно, никакие слова телку не воскресят, - вслед бригадиру, но уже явно для Лани сказал зоотехник. - Впредь только надо осторожнее быть, чтобы не повторилась такая история. Впрочем, об этом еще поговорим. - И зоотехник, наказав девушке повнимательнее наблюдать за другими телятами, а в случае чего - немедля звать его, тоже ушел.
Ланя принялась за работу. Но что ни делала, никак не могла отогнать мысль: беда всегда подстерегает ее. И со все возрастающим беспокойством, почти со страхом, смотрела теперь на телят. Отойдет какой-нибудь бычок от кормушки - ей уже чудится: заболел, не будет больше ни есть, ни пить, пока не подохнет. А глянет на другого - мерещится того страшнее: объелся уже, раздулся, как пузырь. И девушка в тревоге начинала гонять "пузыря", который просто поел немного больше обычного. Прикладывала ладонь к морде, к холодному "зеркальцу" того бычка, который, казалось, температурит.
К полудню она совершенно измоталась. "Нет, не могу так. Не могу!.." - И вместо того чтобы идти домой обедать, отправилась в правление.
Александра Павловна встретила ее на улице. Женщина сразу приметила настроение Лани, поняла, что разговор предстоит неотложный.
- Я к вам, - начала Ланя на слезах, - хотя не вовремя, обед, но…
Александра Павловна оглянулась на окна конторы: вернуться? Нет, пожалуй, лучше побеседовать дома, наедине.
- Ничего, хорошая беседа доброй еде не помеха! - улыбнулась Александра Павловна.
- Ой, нехорошая!
- Не пугай, не пугай! Не хочу аппетита лишаться, - продолжала Александра Павловна, стараясь показать Лане, что не расположена вести на улице серьезный разговор, привлекать чье-либо внимание. Но едва вошли в дом, всякая беспечность мигом исчезла с лица Александры Павловны.
- Ну, теперь говори, что стряслось, - обратилась она участливо.
- Снимите меня, Александра Павловна!
Восклицание было столь горестно, что Александра Павловна опять сочла необходимым разрядить атмосферу.
- Я же не фотограф, - пошутила она.
Ланя, однако, не приняла шутки.
- С работы снимите!
- Вот как! Не ожидала… Наоборот, меня уверяли: в телятнике теперь дела идут веселее.
- Да, да, так и было… Может, и теперь бы шло все хорошо, если бы не мое невезение. - Ланя расплакалась. Александра Павловна не успокаивала девушку - пусть поплачет, легче на душе будет. Она лишь спросила:
- Все же из-за чего ты так убиваешься?
- Так Мышка же околела!
- Мышка? Это телочка, с темной челкой на лбу? Та, которую ты подняла на ноги?
Ланя, всхлипывая, рассказала обо всем. Не утаила и того, какие страхи одолевают ее теперь. Александра Павловна слушала внимательно, серьезно. Она не рассердилась на Ланю, как рассердился бригадир, но, вопреки ожиданиям, и не разделила горя девушки.
- Что ж, пала телка - это еще не беда. Важнее, по-моему, другое… - произнесла она с загадочной для Лани удовлетворенностью.
Девушка изумленно уставилась на Александру Павловну.
- Ты смотришь так, словно я загадала тебе невесть какую загадку, - улыбнулась Александра Павловна. - А я довольна, что ты стала настоящим животноводом.
- Я?! - изумление Лани еще больше возросло. - Но я же прошу, чтобы меня сняли…
- Это ты с горя. А раз горюешь - уже хорошо. Когда человеку на все наплевать - вот худо-то! Телка все равно была безнадежно больная.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Здоровье Максима мало-помалу наладилось. Ногу, правда, он еще волочил, но чувствовал себя бодро. Сидеть дома было ему невмоготу.
- Раз учебный год пропал - пойду на работу, - сказал Максим матери.
- Я и сама об этом, Орешек, думала, - вздохнула мать, - только работы подходящей пока нет. В поле и на фермах с больной ногой от тебя толку мало. А в конторе…
- В контору не пойду. Колхозу нужен моторист электростанции. Мотор - дизельный, такой же, как у трактора. А дизель мы в школе изучали, электроприборы - тоже. Справлюсь.
- Что ж, электростанция недалеко, ходить будет нетрудно.
Все бы хорошо, плохо оказалось одно: с Ланей теперь Максим виделся редко. С утра до вечера она была на ферме, а вечерами занят Максим.
Но и это бы не беда. Редкие встречи - они еще дороже, больше приносят радости, если ничто не омрачает их. У Максима же появились серьезные основания для тревоги: к Лане зачастил Тихон. В те часы, когда Максим дежурил на электростанции, Тихон каждый вечер наведывался к Синкиным. Он не был навязчивым, не пытался ухаживать за Ланей. Возвращается с охоты, встретит на улице Дору с Дашуткой, покажет им зайчонка или косача, белку или куропатку - девчушки, конечно, затащат в дом, чтобы как следует рассмотреть птицу или зверушку до ноготка, до перышка. А окажется дома Ланя - Тихон поневоле засидится у Синкиных. Как уйдешь сразу, если Лане хочется узнать, что творится в школе, а его все до мелочей интересует на ферме? Но так вот, "попутно", Тихон заходил все же довольно редко. Гораздо чаще он наведывался вдвоем с Шурой.
Шура не скрывала от подружки, что Тихон снится ей по ночам, что она мечтает взбаламутить его равнодушное сердце. И Ланя не видела никакой беды в том, что Тихон навещает ее, тем более с Шурой. Даже считала: помогает сближению своих друзей - Шуры и Тихона.
То, что Максим стал заходить реже и при встречах держался все отчужденнее, причиняло боль Лане. Но она не догадывалась о подлинных причинах.
Однажды вечером Тихон провожал Ланю из кино (Шура осталась в клубе на спевке). Неожиданно он обнял ее.
- Ты что, в уме? - запоздало оттолкнула его Ланя.
- Без ума! Втюрился без памяти! - грубовато, но жарко произнес парень. Ланя прижалась спиной к калитке, молча уставилась на парня, словно на какое-то страшилище. Лишь погодя, немного опомнясь, потребовала:
- Замолчи! Замолчи сейчас же!..
- Я и так молчу, - усмехнулся Тихон.
- Никогда, никогда больше не говори!
- Я ж не немой…
- Такого не говори.
Тихон постоял, сбычившись, потом глянул глаза в глаза, сказал прерывисто:
- Не могу я этого не говорить! Само наружу рвется.
- Тогда я слушать не буду.
Ланя повернула кольцо калитки и, будто спасаясь от огня, бросилась во двор. Она боялась, что Тихон кинется за ней следом и, забежав в сенки, поспешила прикрыть двери на задвижку. Но Тихон стоял истуканом у калитки. Наконец, встряхнувшись, отправился прочь.