Парень дал победный сигнал, и грузовик, осторожно миновав ворота, шустро покатил по улице. Навстречу попался директор школы. У него заметно округлились глаза. "Вот так штука, добился-таки своего!" - без слов говорило его лицо.
Максим мог торжествовать. Но не долго чувствовал он себя волшебником, сотворившим чудо. Нет, грузовик не подвел. Он по-прежнему проворно бежал по полевой дороге. Затенила парню радость Алка.
- А обмылок-то так в фаре и остался, - вдруг со смехом вспомнила она. - Вот умора-то. Люди поглядят: автомашина-умывальник!..
Максим резко затормозил. Вылез, выбросил из отражателя злополучный обмылок. Снова сел за руль, но уже в другом настроении. Был растерян, на Алку старался не глядеть.
- Расстроился, да? - защебетала Алка. - Я же не хотела тебя обидеть. Так, посмеялась…
- Не на что обижаться. Сам знаю - не для парадных выездов эта машина.
- Значит, не обиделся? А чего такой хмурый?
"Да из-за тебя! - подмывало Максима сказать. - Потому, что ты увязалась!" Но сказать так значило возвести на Алку поклеп. Конечно, она появилась на школьном дворе не случайно и нарядилась так не зря. Но прокатиться-то он пригласил ее сам. Значит, сам во всем и виноват! "Похвастаться захотел! - корил себя Максим. - А теперь что делать, куда ехать?.. К комбайну? Там сразу насторожатся: Алку зачем привез, да еще так разодетую? Обратно поскорей вернуться? За кого его тогда Алка посчитает? Вот, скажет, трус, позвал прокатиться, а за деревней назад повернул!.."
Алка ждала ответа, неотрывно смотрела на него, и он сказал первое, что пришло на ум:
- Будешь хмурый, если спать приходится два-три часа в сутки.
Это походило на правду: Алка давно уже приметила, что Максим осунулся, что веки его воспалены. Только обмануть ее не удалось. Она сразу догадалась об истинной причине столь крутой перемены в настроении парня. Однако ей представлялось невыгодным настораживать Максима, и она не показала своей сообразительности. Наоборот, посочувствовала:
- Да-а, достается механизаторам в уборку, как никому. - И, чтобы он не подумал, будто она так вот и станет все время красоваться в праздничных нарядах, когда люди трудятся почти без сна, поспешно добавила: - Я тоже завтра попрошусь на чей-нибудь комбайн, соломокопнильщицей.
А через минуту она совсем рассеяла ту тревогу, что владела парнем.
- Остановись, пожалуйста, на своротке, - попросила она.
- Зачем? - удивился Максим.
- Я выйду. Мне надо побывать у дедушки на пасеке, - сказала Алка самым естественным голосом. - Спасибо за то, что подвез. - Она вылезла, сверкнула белозубой улыбкой, помахала на прощание рукой. И пошла по тропке в сторону от дороги, приметно покачиваясь на каблучках-гвоздиках.
Максим не сразу тронулся с места. "А ведь неплохая она девчонка", - думал он, провожая ее взглядом.
Знал бы он, какой "номер" выкинет Алка всего полчаса спустя!
На пасеку Алке идти было вовсе незачем. Дед у нее, правда, работал пасечником и жил одиноко в домике возле березового колка, куда вела тропинка, возле которой попросила она остановить машину. Но внучка не больно любила навещать старика. На пасеке ей казалось нестерпимо скучно, а от деда было трудно вырваться сразу. "Погости хоть денечек! Поешь вволю медку!" - упрашивал он обычно. Много ли этого меду можно съесть? Сто граммов - больше ни за что не надо. Меду и дома хватает, у отца пять ульев в палисаднике.
Едва грузовик Максима скрылся из виду, Алка вернулась на дорогу и стала поджидать, не заберет ли ее кто-нибудь обратно в Дымелку. Она решила отыскать бригадира или его помощника и добиться, чтобы ее поставили соломокопнильщицей на комбайн Орехова.
Вскоре на дороге показался крытый брезентом "газик" с лаконичной надписью по борту: "Кино". Алка подняла руку, "газик" притормозил.
- Не в Дымелку едете?
- Будем и в Дымелке, - приоткрыл дверцу мужчина с моложавым лицом и седыми висками.
Алка знала его. Это был директор районного Дома культуры. Помнил и он Репкину по выступлениям в самодеятельности, когда она училась в средней школе.
- Здравствуйте, Алла. С удовольствием подвезем. Но пока нам нужно отыскать летний лагерь дойного гурта, где старшей дояркой Ланя Синкина. Вы, конечно, знаете точно, где этот лагерь. Может, прокатитесь туда вместе с нами?
- Еще бы не знать! - ответила Алка, забираясь в машину. - А зачем вам понадобилась Синкина?
- Хотим снять кинофильм. - И рассказал, что Дом культуры приобрел недавно киносъемочную аппаратуру, что теперь в районе постоянно будут сниматься и демонстрироваться короткие документальные фильмы о передовиках труда. А Ланя Синкина, по его словам, достигла большого успеха. Она и ее подруги доят теперь по 32 коровы каждая. Вот и решено снять о них несколько кадров другим для примера.
Алка слушала с лицом, застывшим в напряженном внимании. А душу ее терзали зависть и тревога. Ланьку будут снимать для кино - это ж с ума сойти! Вот тебе и клушка-калинушка. Другим в пример хотят показывать. Удивительно даже, как это и когда она сумела выскочить вперед… Но кому-то просто удивительно, а для нее, для Алки, это горе, может быть, даже непоправимая беда. Максим вовсе теперь очаруется этой Ланькой. Такая слава! Никого и никогда еще в Дымелке для кино не снимали… А ей-то как злосчастная судьба напакостила: мало того, что Ланьку на пути к Максиму поставила, так еще и в провожатые к этой же Ланьке подсунула. Полюбуйся, мол, как твоя соперница будет торжествовать!
Алке стало дурно. И седой директор и рыжий шофер расплывались у нее перед глазами, словно смотрела на них через запотевшее стекло. Лишь немного погодя Алке удалось справиться с охватившей ее слабостью. "Может, и к лучшему, что я в провожатые попала", - подбодрила она себя.
"Газик" подкатил к лагерю. Время вечерней дойки еще не подошло, и на месте была одна дежурная доярка - Шура. Она кипятила воду в баке.
- Синкина еще не приехала? - первой выскочив из машины, со строгой официальностью спросила Алка.
- Скоро приедет. Коров уже гонят, - кивнула Шура в сторону речки, где по лугу неторопливо двигалось в сторону стоянки красно-пестрое стадо.
- Займемся пока подготовкой, - сказал директор.
Наверное, не желая забегать вперед и портить впечатление от известия, которое он должен был сообщить дояркам, директор ничего не стал пока объяснять Шуре, лишь попросил разрешения осмотреть установку. Шура тоже не стала расспрашивать, зачем приехал этот "киногазик", хотя сгорала от любопытства. Она немножко догадывалась, что необычный этот визит как-то связан с тем, что они по-новому организовали дойку коров.
Только вот Алка зачем явилась? Да еще такая разряженная - загадка! Она же в город уезжала… Но и Алку Шура ни о чем не спросила: важничает, не хочет сказать сама, ну и пусть! Все равно не долго придется скрытничать.
Директор осматривал установку, прикидывал, с какой точки лучше будет производить съемку. Алка ходила вместе с ним, всем своим поведением стараясь показать Шуре, что она тут не случайный человек, а лицо, от которого кое-что зависит. "Прикидывайся, прикидывайся, будто тебе ничуть не интересно, зачем мы тут ходим, - думала она о Шуре, принявшейся колоть на мелкие полешки осиновые чурбаки. - Небось, умираешь от любопытства". Так, изображая важную персону, Алка ходила минуты две-три. Потом вдруг остановилась. Глаза ее расширились, словно от испуга, а лицо затвердело…
Переполошила Алку неожиданная мысль, ударившая ей в голову. Она увидела шило. Обычное сапожное шило было воткнуто в деревянную стойку, а на нем висел тонкий сыромятный ремешок. Наверное, пастух занимался каким-то ремонтом и оставил его здесь.
"А что если?.."
Скудны были знания, которые остались в голове у Репкиной с тех пор, как в школе изучалось действие вакуум-насоса. Но все-таки она помнила: если проткнуть шланг, ведущий от двигателя к установке, то станет подсасываться наружный воздух, никакого разряжения не получится. Значит, доильная установка не будет действовать. И тогда съемка для кино поневоле не состоится…
Вот что заставило Алку застыть на месте. Но никто этого не заметил. Директор был занят осмотром установки, Шура нарочно старалась не смотреть на Алку, а шофер, навалившись на баранку, клевал носом.
Недолго, впрочем, стояла так Алка. Через мгновение она опять преобразилась; на лице мелькнуло злорадное выражение, а потом явилась напускная озабоченность. С этим озабоченным видом Алка подняла ногу, будто рассматривая, не подломился ли у туфли каблук. А рука в это время мгновенно выдернула шило из стойки и - раз, раз, раз! - проткнула в нескольких местах, расковыряла шланг… Потом Алка, все так же стоя на одной ноге, пощупала носок туфли, поморщилась: дескать, давит нестерпимо. И, прихрамывая, отошла к "газику".
Вскоре приехала Ланя. Сидела она на этот раз не за рулем мотоцикла, а в кабине грузовика вместе с шофером: привезла сочную, свежую, прямо из-под комбайна кукурузу.
Коров подкармливали теперь во время дойки, так они охотнее шли в станки, да и надой заметно прибавлялся.
Едва подошел грузовик, Шура забралась в кузов, стала вместе с шофером раскладывать кукурузу по ящикам-кормушкам. А Ланя, заскочив на полминуты в тесовую дежурку, вышла оттуда уже в халате и сразу побежала к двигателю, чтобы запустить, опробовать его до подхода стада.
- Так это вы Синкина? - остановил ее директор. - Рад познакомиться с такой юной старшей дояркой… - И он сообщил Лане о том, что уже слышала Алка. Только Ланя изумилась, пожалуй, еще больше Репкиной. Растерялась, покраснела. Даже Шура, уже отчасти подготовленная, имевшая возможность обдумать, зачем приехал "киногазик", и та чуть не свалилась с грузовика, когда услышала, что их хотят показать в кино.
- Ну зачем так смущаться? - улыбнулся директор. - Ведь правда, что вы по тридцать две коровы доите?
- Правда…
- И двое управляетесь там, где раньше трудились пятеро?
- Трое управляемся, - поправила Ланя. - Одна доярка у нас подменная. И вообще Александра Павловна сказала - пока еще рано переводить остальных доярок на другое место. Двое работают на доильной установке, одна отдыхает, а двое - на уборке кукурузы и свеклы. На следующий день меняемся местами.
- Так это хорошо, что доярки непосредственно участвуют в заготовке кормов. Ваши достижения - трудовой подарок съезду партии.
Ланя вскинула глаза: не ослышалась ли? О них ли это?
- Ой, что вы! - еще жарче вспыхнуло ее лицо. - Разве так работать надо? Мы читали: по полтораста коров одна доярка доит.
- Так то на "елочке"! - не согласилась с ней Шура. - А мы на "УДС". Будет у нас "елочка" или "карусель" - мы тоже от других не отстанем! - И она вызывающе вскинула голову. Простенький платочек, чудом державшийся на затылке (так уж носят их многие дымельские франтихи), совсем сполз ей на шею, и пышная копна мелко завитых волос рассыпалась, заиграла на ветру.
Директор невольно залюбовался Шурой. Узкоглазая, скуластенькая, она не была красавицей, зато вся ее крепкая, ладная фигура так и дышала здоровьем. А лицо светилось таким задором, что лучше и не надо было героини для фильма о молодых доярках.
- Правильно, - похвалил Шуру директор. И заторопился к "газику", вытащил кинокамеру, стал устанавливать ее на треногу.
Ланя побежала к двигателю, запустила его, потом вместе с Шурой стала надевать стаканчики на коровьи соски. Обычно стаканчики эти, причмокнув, сразу присасывались к соскам. Иногда какой-нибудь и соскочит, не без того. Но подправишь, поддержишь, и он начинает чмокать. Теперь же творилось что-то неладное, непостижимое. Двигатель работал нормально, а стаканчики ни за что не хотели присасываться. "Может, плохо промыты, может, клапаны не в порядке?" - одна и та же мысль пришла и Лане и Шуре. Неприятно, конечно, но бывает же недогляд. Только не работали бы один-два аппарата, а то отказались действовать все сразу…
Ланя и Шура в замешательстве перебегали от коровы к корове, промывали, поспешно разбирали аппараты. Все было в порядке, а стаканчики, словно заколдованные, не держались на сосках. "Малы разве обороты? Бензин плохо поступает?" Ланя бросилась к двигателю, утопила поплавок карбюратора. Перестаралась. Горючая смесь чересчур переобогатилась, двигатель судорожно дернулся и захлебнулся.
С трудом удалось Лане запустить двигатель снова. Теперь он развивал такие обороты, что весь трясся, как в лихорадке, гудел устрашающе. Даже не робкая по натуре Шура смотрела с испугом: "Что ты делаешь?" - молча спрашивала она. "Ничего, ничего! - так же безмолвно, одним взглядом, отвечала Ланя. - Может, где-то пробка образовалась, прососет на больших оборотах"… Стаканчики теперь стали кое-как присасываться, но молоко шло еле-еле.
- Ой, мамочки! - не выдержала, с отчаяньем воскликнула Шура. - Нарушилось что-то совсем.
Ланя опять бросилась к мотору, выключила его. Установилась напряженная тишина.
Директор Дома культуры не очень-то разбирался в том, как нормально проходит механическая дойка. Замешательство доярок, их суетливую беготню от коровы к корове он воспринял как нечто естественное: переволновались девушки, не могут сразу войти в привычную колею. Ничего, несколько минут подождать - освоятся.
Но когда двигатель замолчал, а Ланя с побитым видом села возле него на скамеечку, директор обеспокоенно спросил:
- Заминка случилась?
Ланя даже ответить не смогла - так ей было стыдно и горько.
- Если бы мы знали, что случилось! - задиристо, даже с каким-то лихим вызовом отозвалась Шура. - Может, вы это знаете? - И она сердито глянула сначала на директора Дома культуры, потом на Алку с шофером.
- Странно, - пожал плечами директор, - что можем мы знать?
- Ну и мы тоже ничего не знаем, кроме того, что утром установка работала как часы.
- Стало быть… - Директор посмотрел на Шуру с усмешкой. - Стало быть, вы еще не вполне ее изучили.
- Ну да, как кино приехало, так все, что знали, из головы выскочило, - дерзко, но уже больше с отчаянием сказала Шура.
Нестерпимо обидно было девчонке: слава стояла рядом, уже протягивала руку, чтобы взять и вывести их на экраны всех клубов района. И вдруг все обернулось позором. Ланя убрала руки с лица, сказала с укором:
- Ну при чем кино? - И тут же согласилась с директором: - Конечно, не изучили еще как следует. Пока все исправно - можем установку обслуживать, а случись вот что… Ясно, плохие еще специалисты.
- Может быть, нам подождать? Мы охотно подождем.
- А что теперь ждать - когда механик приедет? - фыркнула Шура.
- Да, придется завтра звать механика, а сегодня доить вручную, - поддержала ее Ланя.
- Но, может быть… - Директор хотел предложить девушкам снова запустить двигатель. Пусть и плохо держатся стаканы, этого же не разглядишь в кинофильме. Главное, заснять доярок возле установки в процессе работы…
Однако стоило ему взглянуть на Ланю, как стало понятно: она ни за что не согласится разыграть сцену дойки. Да и настроение у девушек такое подавленное, что разыграть счастливых, довольных своей победой тружениц они едва ли смогли бы.
- Ну, что ж, - вздохнул директор, - придется побывать у вас как-нибудь в другой раз. Действительно, лучше позвать механика… Будем надеяться, что в следующий раз все пойдет хорошо.
- И успехи будут побольше, - пообещала Шура.
- Да, да, желаем их вам от души.
Алка, чтобы не обращать на себя внимание (только бы увезли отсюда поскорее!), сидела смирнехонько, плотно сжав губы и опустив глаза.
- А вы что приуныли? - спросил он, как только взглянул на ее словно бы выцветшее лицо.
Спроси директор это чуть пораньше, когда "газик" стоял возле доильной установки, а Ланя и Шура могли слышать ее ответ, Алка, наверное, не сумела бы сказать ничего путного. Скорее всего, она не сдержалась бы, разрыдалась и призналась в том, что натворила. Но машина успела уже развернуться, отъехать от лагеря, и у Алки вместо покаянного признания вырвался вздох облегчения:
- Подружек жалко.
- Я так и думал, - довольный своей проницательностью, подхватил директор. - Но не стоит расстраиваться. Пожалуй, это к лучшему. Девушки пока, действительно, не очень овладели мехдойкой, а мы их на экран!.. Вот закрепят успех, тогда снимем с чистой совестью.
Словоохотливый директор почти до самой Дымелки будто нарочно, выручая Алку, распространялся о принципиальности, трудовой чести, которые следует всегда и везде соблюдать. Алке оставалось только поддакивать, кивать головой. И когда подъехали к деревне, она, вылезая, искрение поблагодарила:
- Спасибо вам.
- И вам взаимно, - любезно сказал директор: ему было приятно прокатиться, поболтать с такой красивой девушкой. - Когда будете в райцентре, заходите в Дом культуры.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Не только вечернюю, но и утреннюю дойку в лагере вынуждены были проводить вручную. Дядька Сивоус, приглашенный для осмотра забарахлившей установки, тоже не мог сразу обнаружить, почему не создается вакуум.
Подоить вручную по 32 коровы ни Ланя, ни Шура, конечно, были не в силах. Поневоле пришлось позвать на помощь резервных доярок. Нервничали девушки, нервничали и коровы, уже привыкшие к машинной дойке. А распорядок нарушился - надои опять покатились вниз.
Эти неприятности больше всего волновали Ланю. Она ведь была старшей дояркой, на ней лежала главная ответственность за порядок в лагере. Но порядок, она верила, через несколько дней наладится. Настоящая тревога охватила Ланю тогда, когда дядька Сивоус объявил, что нашел проколы шланга.
- Проколы?! - всполошилась Шура. - Мамочка моя родная, что я наделала!
- Ты, что ли, проколола? - удивился дядька Сивоус. - Ненароком разве?
- Ничего я не прокалывала. Простофилей я оказалась, не углядела, не сообразила, зачем они тут крутятся?
- Кто "они"?
- Да киношник этот самый с Алкой. Все они высматривали, топтались кругом да около.
То, что прямодушно брякнула Шура было настолько чудовищным, что все растерянно замолчали. Первой отвергла догадку подружки Ланя.
- Ну что ты, Шура! Разве можно сдуру болтать такое. Это ж директор Дома культуры. И Алка тоже нечужая.
Сказать по правде, Ланю кольнуло в сердце: не Алка ли в самом деле вытворила такое зло из-за Максима? Но все в душе восстало против. Нет, даже Алка не должна сделать такое! Она же не глупая, понимает, что доильная установка не ее, Ланина, собственность. Если захотела подкинуть какую-нибудь пакость, так уж подкинула бы ей лично.
- Кхе-кхе… - смущенно закашлял дядька Сивоус (почему-то мужчины частенько пытаются прикрыть свою растерянность кашлем). - Оно… не вяжется как-то все, а проколы - факт… - Дядька помял шланг пальцами, будто проверяя его эластичность, добавил неуверенно: - Может, того… может, и ране были эти проколы, только не сквозные. Ну и не замечали, пока резина не прососалась. Где тонко, там и рвется.
Догадка эта принесла облегчение всем.
- Так оно, наверно, и есть, - подхватила Ланя.
- Ой, если так, тогда и моей вины нет. А то могли подумать, что я проворонила! - воскликнула радостно Шура.