- А где мы втихомолку коров лишних возьмем? - не сразу поняла суть Шуриного предложения Ланя.
- Тю, какая ты бестолковая! Да стадо у нас то самое же останется. А доярки освободятся. По сменам сможем разделиться. В кино можно будет сходить, а то каждый вечер возвращаемся в деревню запоздно.
- По сменам хорошо бы. Но зачем все-таки тайно-то?
- А чтобы больше неожиданности было. Это ж интереснее - вдруг открыть, что мы совхозных обскакали. То-то удивится и обрадуется Иван Семенович! Пуще всего он любит, когда люди разную хорошую инициативу проявляют. Если на месте не стоишь, а вперед идешь, он всегда похвалит.
- А если споткнемся?
- Пусть и упадем, так встанем и снова вперед пошагаем! - неудержимо загорелась Шура.
- Наставим себе шишек.
- Подумаешь, беда - шишка на лбу! До свадьбы все заживет. У тебя же еще не скоро свадьба?
Для опыта нарочно выбрали вечернюю дойку: если бы припозднились, задержали коров в загонке, то вечером для случайного взгляда не так заметно. А зоотехник, знали твердо, уехал на другие фермы. Председательница тоже едва ли могла заехать: в разгар уборки из района, ясно, требуют, чтобы колхоз усиливал хлебосдачу, о животноводстве в эту пору забывают.
Все, кажется, предусмотрели девчата. Но дойка не удалась. В спешке Ланя с Шурой перепутали коров, загоняли их не в те станки, к которым они привыкли, и коровы упрямились, убегали обратно в загон. А главное - не отдавали молоко, пришлось поддаивать вручную.
Под конец доили уже не вдвоем с Шурой, как намеревались, а вместе с доярками второй смены. Хорошо, что они не ушли домой, остались на всякий случай. Не обошлось и без перебранки. Ругался шофер, приехавший за молоком: до каких же пор стоять, маслозавод, мол, закроют. А стали сливать молоко во фляги, сразу обнаружилось: общий надой резко упал. В довершение всего явилась председательница. Она проезжала мимо, и внимание ее привлекло то обстоятельство, что доильная установка работает не вовремя, что в лагере стоит шум, как на базаре.
- Почему у вас такая суматоха?
И хотя председательница спросила доброжелательно, у Лани с перепугу отнялся язык. Шура, на что уж была бойка и умела выкрутиться, и та забормотала нечто невнятное.
- Да вы не толкитесь вокруг меня, заканчивайте свое дело, мойте аппараты. Попутно и расскажете, что к чему.
Александра Павловна дождалась, когда доярки немного успокоились, выслушала их объяснения. Ланя ждала - будет нахлобучка. За самовольство особенно достанется ей, бригадирше гурта. Но председательница не стала пробирать ни ее, ни Шуру, которая, выгораживая Ланю, честно взяла всю вину на себя.
- Играть в тайну, конечно, не следовало, - сказала Александра Павловна строго, но не сердито. - Так можно наломать дров. Сегодня надой упал, а завтра продолжится такой сумбур - вовсе вниз покатится. Недолго совсем коров испортить.
- Мы ж хотели как лучше.
- Ясно. Еще раз насамовольничаете…
- Ой, да мы сроду больше не будем ничего выдумывать! - поклялась Ланя.
- Это уж опять через край. - Выражение лица Александры Павловны было трудно понять, потому что она стояла в тени, но по голосу чувствовалось - улыбается. - Выдумывать, вернее мечтать, как можно лучше работать, - это хорошо. Только надо со специалистами советоваться.
Александра Павловна помолчала, очевидно обдумывая, стоит ли говорить то, что ей хотелось сказать.
- Мне вот самой, пока стояла и наблюдала за тем, как вы гонялись за коровами, пришла одна думка. А если загон сделать так, чтобы коровы не вдоль установки, как теперь, подходили, а прямо к станкам? Удобнее же будет. И дояркам меньше беготни. Может, лучше сделать не один большой загон, а два. Приходят коровы с поля - и каждая в свои ворота. Помнят же они свои станки…
- Верно! - азартно выпалила Шура.
- А вот уверенности твоей у меня нет, - пошутила председательница. - Думаю, надо сначала посоветоваться с зоотехником. А уж потом, коли решим, что это на пользу, можно попробовать и на практике.
- Александра Павловна, а если у этих загонов выгородить перед станками еще маленькую площадочку? - нерешительно предложила Ланя.
- С какой целью?
- Чтобы коров к дойке готовить. Будем мы, к примеру, доить двое. Так чтобы загнал одних в станки, и пока они доятся, других в это время готовить… Вымя подмыть, массаж сделать…
- Кажется, это неплохо, - довольно произнесла Александра Павловна. - Коллективная мысль работает! Я вас поправила, вы - меня. Зоотехник тоже что-нибудь подскажет, глядишь - и придумаем, как доить коров побыстрее, а суетиться поменьше. Недаром же говорят: один ум хорошо, а два - лучше.
Назавтра председательница приехала вместе с зоотехником. Снова все детально обсудили, рассчитали. И когда Иван Семенович лично согласился возглавить все дело, решено было еще попытаться одолеть тот рубеж, который не осилили девчата.
- Чтобы не потерять запал, начинайте сегодня же, - сказала Александра Павловна на прощание. - Подмога, обещаю, будет.
На хлебоуборке Тихона с Максимом и еще нескольких ребят, знакомых с машинами, поставили на комбайн. Девчат посильнее да попроворнее послали на эти же комбайны соломокопнильщицами. Остальных определили на тока, один из которых был расположен на окраине Дымелки, а другой в поле, километрах в двенадцати от деревни.
Страда!.. Для того, кто знаком с крестьянским трудом, в одном этом слове содержатся тысячи звуков, запахов, цветов и живых, на долгие годы памятных картин. И почти всегда самым первым наплывает вместе с запахом прокаленного на солнце зерна терпкий аромат пропотевшей рубашки, мозолистые руки хлебороба.
Потом уже перед мысленным взором возникают машины, гулом которых полна в страду степь. Вон там, помахивая мотовилами, проворно линуют поле жатки, оставляя после себя на серой стерне желтые строчки пшеничных валков. На другом поле идут самоходные комбайны, заглатывают, заглатывают валки, а сзади, в соломокопнителях, беспрерывно снуют рычаги. Со стороны кажется: забрались в соломокопнитель живые журавли, качают тонкими шеями, бьют длинными клювами, шарят, выискивают в соломе зерно.
Грузовики, не разбирая дороги, подпрыгивая на бороздах, мчатся прямиком по стерне на призывные гудки комбайнов. Обратно, тяжело груженные зерном, они ползут важно, покачиваются плавно, словно баржи на реке. Но выберутся на дорогу - опять набирают скорость, несутся вперед с ревом. Много на полях машин. А сколько их стучит, гудит, очищает зерно на токах!
И все же днем машины на полях не больно приметны. Вот ночью - вся степь кругом тебя в ярких огнях. Невольно кажется, что перед тобой от горизонта до горизонта раскинулся громадный город. Впрочем, где кончается земля, а где начинается небо, - не вдруг поймешь. В дальней дали фары комбайнов, тракторов, автомашин сверкают, как звезды. А мигание звезд можно легко принять за притуманенный свет фар. Только присмотревшись, замечаешь, что земные огни постоянно движутся, меняются местами. И тогда лишь ясно осознаешь: кругом тебя не город, не звезды небесные, а осенняя степь, вся из конца в конец пронизанная светом машин.
Широко механизирована теперь хлебоуборка. Но всё же тому, кто знаком, что такое страда, прежде всего вспоминаются руки хлебороба. Может быть, потому, что руки эти держат и рычаги трактора, и штурвал комбайна, и баранку грузовика. И как ни много в степи машин - все равно на хлеборобе рубашка просолена потом. Нелегко, непросто добывается хлеб насущный!
Максим, конечно, хорошо знал все это. Но знать - одно, а сердцем понять - другое. Раньше, когда он работал мотористом электростанции, главной заботой его было давать бесперебойно энергию. Теперь же, за штурвалом комбайна, он впервые ощутил себя как бы хозяином полей.
Вот ведет он старенький, но еще надежный "Ростсельмаш". Вернее, тянет его за собой трактор, потому что комбайн прицепной. И все же это ничуть не умаляет роли Максима: он видит, чувствует каждой жилкой, как жатка срезает колосья, как барабан молотилки выбивает зерно, как перетряхивается оно на решетах, как течет по шнекам в бункер.
А когда подкатывает к комбайну автомашина, когда зерно на ходу тугим потоком течет из бункера в кузов - тогда Максима охватывает гордость человека, который своими руками дает людям самое необходимое в жизни - хлеб.
Первые дни, когда Максим стал за штурвал, были ясными на редкость. На небе не появлялось ни одного, даже самого малого, облачка. Солнце грело щедро. На мостике жарко.
Зима кажется далекой-далекой! Лишь когда внимательно глянешь по сторонам, видишь: по земле уже прокатились первые ночные приморозки. По пшенице это трудно заметить. Но на кукурузе, там, где ее еще не успели убрать, пожухли верхушки, шелестят на ветру, как жестяные, будто нашептывают: "Спешите, люди, спеш-ш-шите!"… Даже закаленный придорожный бурьян сник: листья висят, словно кипятком обваренные.
Что сорняки морозом пожгло - это хорошо, легче стало хлеб убирать. Но и тревожно: коротка сибирская осень. А вдруг зима поторопится, нагрянет раньше времени, застанет, по народной поговорке, в летнем платье?
Не одного Максима, конечно, подхлестывали подобные мысли. Заморозки начались нынче необыкновенно рано. Уже в первых числах сентября по утрам стало прихватывать воду в радиаторах. А однажды ночью иней лег такой плотной белой простынью, что многих напугало: уж не снег ли выпал?
Механизаторы стали дорожить буквально каждой минутой. Произойдет какая поломка - комбайнер и штурвальный ремонтируют машину куда быстрее, нежели в начале уборки. Тогда они делали все спокойно, основательно, а теперь крутятся волчком. Если же не подойдет вовремя грузовик и приходится стоять "здоровому" комбайну оттого, что переполнен бункер, а зерно ссыпать на стерню запрещено, - тут уж механизаторы просто выходят из себя. По всей степи несутся отчаянные гудки-зовы: "Автомашину!.. Ма-ши-ну!!.".
Максим тоже, когда автомашина опаздывала, несколько раз подавал сигнал "SOS", пока не отчитал его Степан. Не к его комбайну был прикреплен Степан. Но однажды, выкроив, очевидно, несколько свободных минут, пришел на выручку, пристроил свой грузовик под выгрузной шнек. Выручить-то выручил, но и выговорил Максиму:
- Что ты паникуешь, что нервы рвешь? Думаешь, разгильдяйничают шоферы, не понимают без твоих "SOS", как дорого время в уборку? Может, на сотню шоферов найдется один лентяй, так его все равно никакими сигналами бедствия не проймешь. А большинство… Ты вот с комбайнером посменно работаешь, а шоферы днем зерно от комбайнов на ток возят, ночью - с тока на элеватор. По часу, от силы по два в сутки спать приходится. Да и то в кабине на руле или на сиденье прикорнешь…
По воспаленным векам, по красным жилкам на глазах Степана Максим понял: верно, шоферам не легче живется в уборку, чем механизаторам. Неловко ему стало перед товарищем. А вскоре отпала и необходимость в сигналах "бедствия".
Года два назад в районе работала на вывозке зерна армейская автоколонна. Когда уборка закончилась, солдаты-шоферы уехали в свою часть, а грузовики, отслужившие, надо думать, "призывной" срок, были переданы колхозам и разным учреждениям. Одну из машин выделили и Дымельской восьмилетке. Была она ветхая, но дрова из тайги для школы могла возить. И возила, пока нерадивый физрук (шофера школе по штату не полагалось) не разморозил прошлой зимой головку блока. Новую головку сразу не смогли достать. А потом кто-то из "добытчиков", водящихся еще между шоферами, снял и утащил аккумуляторную батарею, генератор. И на грузовик, поскольку он относился к категории списанных, окончательно махнули рукой. Стоял он теперь в дальнем углу двора.
Все это мельком слышал от людей Максим, но пропустил в то время мимо ушей. Теперь же, удрученно ожидая на мостике комбайна запаздывавшие грузовики, вспомнил о школьной развалюхе. Что если попытаться отремонтировать ее?.. Развалюха-развалюхой, а проходит осень - уже великое дело!
С разрешения директора ("Пожалуйста, восстанавливайте, только своими силами, а не за счет школы") Максим осмотрел грузовик. Слухи подтвердились. Блок разморожен, ни батареи, ни генератора нет. Утащены бензонасос и бобина, выбиты фары, вывернуты лампочки. Все остальное, правда, цело, но парень приуныл: мыслимо ли пустить эту рухлядь в ход?
Особенно удручающе подействовала на Максима пустяковая деталь: в отражателе одной из фар лежал желтый обмылок. Возвращаясь из школьного огорода, тут, видать, мыли руки. Воду наливали в радиатор и, когда надо, отвертывали спускной краник: между передними колесами стояла грязная лужица. Несомненно, человек, догадавшийся использовать бачок радиатора в качестве умывальника, не лишен был смекалки. Но это-то чуть и не принудило Максима повернуть оглобли назад. Наверное, он и отступился бы, если бы не заметил кривую улыбку директора: "Что, зелен-жидковат для такого дела?"
"А вот посмотрим!" - упрямо сказал тогда сам себе Максим. Прежде всего надо было побеспокоиться, конечно, о запчастях. Аккумуляторную батарею он добыл легко: на электростанцию к нему шоферы привозили раньше эти батареи для зарядки, и он знал, у кого есть запасные. Нашлась и катушка зажигания. Но генератор и бензонасос оказались дефицитными вещами. Ни в колхозе, ни в совхозной мастерской, бывшей МТС, где когда-то работал отец, их не было.
Все же аккумулятор и бобина кое-что уже значили. Поставив их на место, Максим решил проверить работу мотора. Можно же было завести его без стартера, без генератора, если бензин пойдет самотеком. Для этого Максим приспособил на капоте грузовика канистру, соединил ее резиновым шлангом с карбюратором, предварительно наполнив шланг бензином. Волнуясь, крутнул ручку.
Мотор вздрогнул, фыркнул и заработал! Правда, вода в рубашке охлаждения не держалась, тотчас вытекала через щель в головке блока, и долго работать мотору давать было нельзя, чтобы не заклинило цилиндры. Но и двух-трех минут хватило, чтобы понять: двигатель исправен, повреждена только наружная стенка блока. Максим даже включил скорость и проехал с десяток метров по двору. После этой "обкатки" повеселел. Теперь-то уж добьется своего, так или иначе пустит грузовик в ход!
В первую же свободную смену он снял головку блока, подогнал, наложил на щель металлическую накладку. При помощи ручной дрели и метчика высверлил отверстия, нарезал резьбу и, подложив под накладку картонку, пропитанную суриком, привинтил ее медными шурупчиками. Ремонт, с точки зрения заводской технологии, не очень качественный, но практикой проверенный. Во всяком случае, вода из рубашки охлаждения больше не вытекала.
А генератора нет - пока обойдется и без него. Будет заводить вручную, к свечам ток станет поступать от батареи. Бензонасоса раздобыть не удалось - тоже не беда. Можно бак поднять повыше, в угол кузова, тогда горючее пойдет самотеком.
Так Максим и сделал. Конечно, он знал, что заряда аккумуляторной батареи хватит для пробега всего километров 400–500. Но это же немало! Приблизительно подсчитал, сколько рейсов за день надо сделать от тока до комбайна и обратно и какое из этого сложится расстояние, и вышло - грузовик на одной батарее может работать почти неделю. Если же раздобыть вторую батарею, тогда нечего горевать! Одна будет стоять на электростанции на зарядке, вторая - на грузовике. Через неделю переменил их - и езди опять. А батарею он найдет. Конечно, придется ездить только днем, фары включать нельзя, иначе аккумулятор живо разрядится. Но и так подмога большая.
Насвистывая самый веселый мотив из всех, какие он знал, Максим перед "генеральным" выездом занялся техуходом. Он лежал под машиной и шприцевал рулевые тяги, когда вдруг кто-то потянул у него с ноги сапог.
- Эй, не балуй! - крикнул парень, еще не видя, кто там озорует.
- Ух, какой сердитый стал! - отозвался знакомый девичий голос.
"Алка! Откуда она взялась?" Максим непроизвольным движением вытащил из кармана носовой платок, быстро стер пыль с лица, заправил в брюки выбившуюся рубашку. И рассердился на себя: что это он прихорашивается? Алка же, присев на корточки, старалась заглянуть ему в глаза и, будто подслушав его мысли, объяснила:
- Не стала я жить в городе. Как узнала, что ты на уборку подался домой, так и полетела следом. Тянет меня за тобой, как нитку за иголкой.
Говорила Алка шутливо, но смотрела так страстно, что, когда взгляд ее встретился со взглядом парня, тому сделалось душно.
- Фу ты! Сентябрь, а жарища, как в июле! Дышать нечем, - пробормотал он, все еще не вылезая из-под машины.
- Забрался в такую теснотищу, ясно, будет душно. Ветерка-то сегодня никакого, - притворно посочувствовала Алка.
Максим понял: надо вылазить, от Алки под машиной не спастись.
- Ну, здравствуй, чумазый-ненаглядный, - протянула она руку, когда он выбрался.
Следовало, наверное, ответить Алке так же шутливо, беспечно, будто ничего он не замечает, принимает все за балагурство. Может быть, простительно было и нагрубить, потребовать напрямик: "Отстань, отвяжись, надоела ты мне". Но Алка стояла перед ним в беленькой просвечивающей кофточке, в кремовой юбке - вся такая чистая, свежая, румяная, на загляденье красивая, что не поворачивался язык сказать это.
- Брось дурить, - попросил Максим.
Алка рассмеялась счастливо.
- Слушай… - Она на мгновение споткнулась на слове: хотела, видно, назвать его Орешком, да спохватилась, что это не к месту и не вовремя. - Слушай, Максим, что ты тут делаешь?
- Видишь, шприцую.
- А зачем?
- Как зачем? Любая машина смазывается перед работой.
- Перед работой? На этой колымаге разве можно работать?
- Еще как! Буду зерно возить от комбайна.
Алка мало понимала в машинах (что в школе по нужде учила, то давно уже забыла), но грузовик этот выглядел таким побитым, обшарпанным, что не требовалось больших познаний для определения: никуда он не годится, кроме как на утиль. Когда же Алка прошлась вокруг грузовика (конечно, не без умысла, а чтобы показать Максиму, какими стройными стали ее ноги в новых туфельках, на каблучках-гвоздиках), когда увидела в отражателе фары обмылок, который Максим забыл выбросить, когда разглядела, что из щелей кузова лезет зеленая травка-муравка, она громко захохотала.
- Ой, уморил! Выдумал же - возить зерно. А машина слепая, травой даже обросла, как земляная крыша на бане.
- Пусть слепая, пусть обросла! - с обидой, точно смеялись над ним самим, сказал Максим. - А работать будет, да еще как! - Он вставил в гнездо заводную ручку, рывком крутнул. - Слышишь? Поет!
Еще бы не слышать! Мотор работал ритмично, напевно. Старый разбитый грузовик вдруг помолодел. Он мелко вздрагивал, будто от нетерпения поскорее выбежать на дорогу, помчаться вперед, распустив за собой густой шлейф пыли.
- Так ты уже наладил его?
- Хочешь прокатиться - пожалуйста! - не без гордости предложил Максим.
Он уселся за руль, распахнул перед Алкой правую дверцу. Алка подозрительно глянула на засаленное дерматиновое сиденье, потом на свою кремовую, тщательно выглаженную юбочку и с отчаянной решимостью вскочила в кабину.