Лет тридцать назад в верховьях реки велись крупные лесоразработки, лес сплавляли по воде молем. И когда сплавщики двигались следом с зачисткой, то есть спихивали обратно в воду бревна, засевшие на песках, они догадались поставить на перешейке баньку.
Но в последние годы молевой сплав прекратился, а плотовщикам банька не нужна: некогда им останавливаться на перешейке, за день они успевают доплыть до районного центра, а там баня получше этой коптюшки.
В полусгнившей, осевшей баньке обитал теперь Черный. Так звали громадного кобеля, охранявшего стадо, которое пас Евсей Маленький. Евсей протянул от берега до берега толстую проволоку, и на полуостров нельзя было попасть и уйти с него иначе, как мимо собаки.
А Черный был денно и нощно на страже, грохотал таким басом, так злобно рычал, щетиня шерсть, что никто не рисковал к нему подойти.
Пасти нагульный гурт бычков-годовичков, порученный Евсею, было не тяжко и не хитро. Разбрестись бычкам было некуда. Но Евсей все-таки обратился за помощью.
- Немочи одолевают, спину дугой согнуло, - явился он к бригадиру. - Старуха вовсе плоха. Ране хоть возле печи управлялась и то ладно, а теперь похлебку сварить некому… А Леха - что с полоумного возьмешь?
- Так… - призадумался бригадир. - Смена, выходит, нужна? Только где ее взять - вот вопрос. Людей у нас в колхозе, сам знаешь, нехватка.
- Смены пока не прошу. Помощницу старухе дай, чтоб еду готовила. Ну и мне когда поможет. Где копыта бычкам подрезать, где соль по росе на травку раскидать… Девчурку бы какую, чтоб ноги порезвей…
Бригадир почесал лоб: кто же из девчат согласится жить со стариками на таежной заимке, где даже радиоприемника нет?
- Ланька согласна, - сказал Евсей, видя, что бригадир затрудняется. - С Ланькой Синкиной договорено.
- Тогда за чем дело стало? Пусть едет! - обрадовался бригадир.
Заимка, вернее избенка, в которой жил Евсей со старухой и придурковатым сыном Лехой, стояла тоже на перешейке, метрах в ста от баньки в березнячке. Березнячок был светлый, но в избенке так темно и глухо, будто в погребе, что заходить в нее не хотелось. Да Ланя почти и не заходила. Хотя Евсей выпросил себе стряпуху-подпаска, чтобы она еду готовила и за стадом следить помогала, но за бычками никакого ухода не требовалось. Разнообразных завтраков, обедов да ужинов на заимке тоже не готовили. В стаде паслась личная коровенка Евсея, и питались все в основном молоком да свежей ягодой. Хлеб пекли раз в неделю.
Казалось бы, тогда и делать на заимке больше нечего. Однако недаром Евсей просил помощницу порезвее. С самого раннего утра до позднего вечера приходилось Лане быть на ногах. И не только ей. При избе оставалась одна старуха, а Ланя, Леха и сам Евсей собирали то смородину, то малину, ходили по грибы, обдирали хмель. Добрая половина полуострова была лесной, и разные ягоды да грибы, сменяя друг друга, поспевали всю вторую половину лета. Каждодневно Ланя с Лехой и Евсе-ем таскали их ведрами. Они таскали, а старуха сушила все заготовленное на солнце и в русской печке, варила на меду всякое варенье.
Для Лани работа не была изнурительной. Забравшись куда-нибудь в кусты, подальше от глаз Евсея, можно было и посидеть и полежать на мягкой траве. Все равно она проворнее и старика и увальня Лехи и всегда оказывалась "добычливей". Бродить по лесу, собирать грибы и ягоды Лане нравилось куда больше, чем взаперти сидеть дома с малышами-гостеньками или также безвылазно торчать в огороде, без конца пропалывая то морковку, то лук, то всякие другие овощи.
За лето Ланя окрепла, загорела, сделалась настоящей невестой, как постоянно напоминал ей Евсей. Ланю эти напоминания не обижали. Немного настораживало лишь то, что старик иногда, не поймешь, шутя или серьезно, принимался уговаривать ее выйти замуж за Леху.
- Эх и жили бы вы - как сыр в масле катались! - говорил он, посмеиваясь и причмокивая. - Вот как теперь, всю жизнь на вольной волюшке… Разве худо? Летом вот так побродить по лесам да сограм - не надсадишься, только глаже станешь, а зимой и вовсе - лежи на печи, в потолок поплевывай!.. Леха, что верно, то верно, умишком не силен, да ведь бабе-то даже лучше, если она мужика поумнее. И потом из-за этого самого худого умишка никаких притеснений ему сроду не будет. Жить станет сам себе барином. Худо ли, а?
Ланя краснела, прыскала в ладошку. Уж больно забавно, невероятно было даже мысленно представить себя женой Лехи. Сын Евсея, как говорят в народе, был "крепко тронутый", у него до ста не хватало девяноста девяти. По внешности Леха был недурен собой. Крепкий, с добрыми, мягкими чертами лица, с широкими черными бровями над голубыми, детски чистыми глазами, он на первый взгляд казался нормальным парнем. Но стоило заговорить с ним - только "гыкал" в ответ. Едва ли он понимал даже то, что Ланя девушка. Во всяком случае, ни разу не поглядел на нее так, как смотрят парни. Просто был послушен, ходил следом, как ягненок за овечкой.
Наводящие разговоры Евсея мало беспокоили Ланю, казались шуткой, розыгрышем.
Неплохо жилось девушке на заимке. Порой только скучно было. Вспоминалась школа, мечталось, как она пошла бы вместе с Максимом в восьмой класс. Средняя школа была в райцентре, по шоссе туда далеко, километров пятнадцать, но если пешеходной тропкой-прямушкой, то не больше шести-семи. Разве трудно их пробежать?.. Будь ее воля, обязательно стала бы она учиться дальше. Но Ланя знала, что это пустые мечты. Отец с матерью и семилетку-то кое-как дали окончить, а чтобы отпустили в среднюю школу, да еще вместе с Максимом - на это надеяться не приходилось. "Чтоб с врачихиным сопляком ты больше не зналась! - потребовал отец в первый же день после сдачи экзаменов. - Хватит, и так он тебя с панталыку сбил. С отцом, с матерью в спор лезешь - куда это годно!"
Может быть, еще и потому ее на заимку отправили, чтобы тайно она с Максимом не вздумала встречаться. А тайного у них ничего и не было. Только самое хорошее, светлое…
Максим знал, что Ланю отправили на заимку к Евсею. И особо не задумывался над этим: раз отправил ее туда колхоз - значит, она там нужна. Где-то надо работать, тем более, что учиться дальше она не хочет, еще весной сказала. А что Евсей "калинник", так ведь и отец с матерью у нее тоже "калинники". Неизвестно, кто из них лучше.
А потом он и вообще забыл обо всем этом. И не вспомнил бы, если бы не мать. Она сказала ему однажды:
- Видела я недавно Ивана Семеновича, зоотехника нашего. Был он на заимке, видел там Ланю. И что-то ему подозрительным показалось. Похоже, говорит, что Евсей собирается женить на ней Леху. Невестой зовет, подшучивает на этот счет.
- Леху женить на Лане?! - так и вскинулся Максим. - Что она, дурная, за идиота идти?..
- Она-то не дурная, но задурить могут. Иван Семенович попытался с ней потолковать, да не вышло откровенного разговора. Стесняется она. Думала я сама съездить, жалко девчушку, но будет ли прок… Лучше бы вы, товарищи по школе, побывали, узнали, что там затевается. Удобнее поговорить девушкам, подружкам… Сели бы на велосипеды да прокатились, вроде экскурсии.
Максим не заставил себя упрашивать.
- Мы сегодня же туда слетаем. В такой оборот старого злыдня возьмем - тошно ему станет.
Зинаида Гавриловна встревожилась.
- Так тоже не годится. Лучше уж тогда я съезжу… Надо выяснить тактично, без скандала.
- Нет уж, поедем мы, - не уступил Максим.
- Только не скандалить. Если нужно, поговорите с Евсеем твердо, но спокойно. А с Ланей совсем надо осторожно.
- Ладно, зря бучу затевать не станем.
Максим собирался позвать с собой Тихона (школьных подружек, он знал, у Лани нет), но не нашел его дома. Тихон, как обычно, пропадал на рыбалке. Тогда Максим вскочил на велосипед и помчался к баньке один.
Был как раз обед, когда он подкатил к перешейку. Черный остервенело заметался на цепи.
- Эй, уберите собаку! - крикнул Максим.
Ланя, Евсей и Леха сидели за столом, приткнутым к стене избенки, хлебали, по обыкновению, молоко с ягодой. Увидев, на кого кинулся Черный, Ланя зарделась, не помня себя выскочила из-за стола.
- Не егози! - прикрикнул на нее Евсей. Потом еще громче рявкнул в сторону Максима: - Ну-ка, уматывай, пока цел! Ишь, собаку ему убери… Я вот с цепи ее спущу - она тебе порвет ляжки, тогда узнаешь, как шляться где не просят!
Максим попытался пройти, заслонившись велосипедом. Но Черный так стремительно метался по проволоке, что пришлось отступить.
Ланю остановил не окрик Евсея. Она бы все равно отвела Черного, закрыла его в баньке. Но он и на нее кидался так же зло, как на всех чужих. Ничем не в силах помочь, она только прижимала руки к груди и со страхом смотрела, чем все кончится.
Максим еще несколько раз требовал, чтобы Евсей отвел собаку. Ничего не добившись, он некоторое время стоял у перешейка, обдумывая, как быть. Потом повел велосипед обратно.
Ланя замерла в ожидании: уехать он решил или переплывает где-то реку?.. Только что это? Максим снова повернул велосипед, вскочил на него, низко пригнулся, стал разгонять его и с предельной скоростью помчался прямо на собаку…
С ума он сошел! Ведь изорвет его Черный!..
Но собака не устояла, отскочила в сторону, а велосипед в это время вихрем промчался мимо нее. Когда кобель опомнился, Максим был уже недосягаем.
Вот он подкатил к избе, соскочил на землю, сказал взбудораженно:
- Здравствуй, Ланя!
- А с нами, значит, не здороваешься? - угрюмо поинтересовался Евсей.
- Вам, кажется, не за что здоровья желать! Вы же хотели, чтоб меня кобель порвал.
- Порвал бы - никто и отвечать не стал. Пес - он не зря тут посажен, колхозное стадо охраняет.
- Вотчинуон вашу охраняет!
Евсей не знал, что такое вотчина, но переспрашивать не стал, решил: слово бранное.
- Сопляк ты еще, чтоб старикам указывать!..
Он принялся честить парня на чем свет стоит. Но Максим вовремя вспомнил наказ матери не скандалить попусту. И сказал спокойно:
- Отойдем, Ланя, в сторону. Поговорить мне с тобой нужно.
- Никуда она не пойдет! - наливаясь злой кровью, еще отчаяннее закричал Евсей. - Нечего ей с парнями шушукаться. Отец с матерью наказывали и близко никого не подпускать. Договорено - за Леху ее берем!..
Максим опешил. Он собирался исподволь все разведать, выяснить, а Евсей сам громогласно признавался в своих черных замыслах. И вот, страшнее всего, объявил, что он уже опоздал…
"Правда это?" - с испугом глянул Максим на Ланю. Ланя стояла, потупившись, сгорая от стыда. Она и сама впервые услыхала; что родители согласны выдать ее замуж за Леху. До вчерашнего вечера она не верила в серьезность таких замыслов. Но вчера…
Утром Леха и Евсей, как было заведено, ушли за ягодой. Ланя же осталась. Старуха приболела, надо было печь хлеб. Договорились, что обедать сегодня Евсей с Лехой не придут, потому что будут ягодничать на дальнем краю полуострова. Ланя пообещала принести им обед.
Хлеб она испекла рано. Сидеть без дела со старухой нестерпимо скучно, и девушка, прихватив с собой узелок, побежала к Евсею с Лехой. Увидела их еще издали - они сидели на пригорке - и надумала, подкравшись незаметно сзади, для забавы попугать, завозившись в кустах, засопев, как медведь. Но когда подкралась, услыхала такое, что кровь похолодела.
- Проворонишь ты девку… А девка - не скоро другую такую найдешь. Тихая, послушная, работящая. И родители наши же, значится, всяко подходящи друг другу… Но, видишь, не хочет она по законному-то. Слыхал, сколь уж раз я удочку закидывал - только похохатывает! А ты чего гляделками-то хлопаешь? Притиснул бы ее, помял как следует - сразу бы сговорчивее стала. Крик подымет - не страшно, никто не услышит. А и услышит, какой с тебя спрос?.. Тебе все можно…
Старик наставлял сына сердито, требовательно. И Леха, кажется, чего-то понимал. Он гыкал, похохатывал…
Ланя стояла ни жива ни мертва… Опомнившись, она тихонько отошла подальше, заплакала от обиды и беспомощности.
Как ей было спастись? Если бы она умела плавать!.. Кинулась бы сейчас в воду и живо была бы на том берегу. Но она совсем не умела держаться на воде. А Черный и близко ее не подпускает к перешейку. Может быть его постепенно приучать, подкармливать незаметно от Евсея и Лехи. Только когда же она его приучит! В полном смятении, так и не придумав, как можно спастись, Ланя вернулась на заимку.
Когда голодные, злые Евсей с Алехой пришли вечером домой, стали спрашивать, почему не принесла им обед, она объяснила, что несла его, да вдруг почувствовала себя худо и вернулась. И так как щеки у нее пылали, всю ее трясло от страха, будто в ознобе, Евсей поверил, что она и вправду занедужила.
- Ничего, оздоровеешь. Может, за ночь отоспишься, а нет - завтра, так и быть, не ходи с нами, отдохни, - сказал он, подобрев.
Ланя обрадовалась: впереди у нее был, значит, еще один относительно безопасный день. И возможно, ей все-таки удастся немного приучить Черного. Сегодня она уже бросала ему куски хлеба, обмакнутые в молоко. И он хотя и рычал, но съел их.
Послезавтра, в случае чего, еще можно притвориться больной, остаться на заимке. И если Черный немного подобреет, она уж как-нибудь прокрадется мимо него, сбежит отсюда.
Ночью Ланя, по обыкновению, спала на чердаке. Дверку заложила за скобу палкой, палку примотала кушаком и положила возле себя кирпич от трубы. Однако ночь прошла благополучно.
Утром она, конечно, сказала, что ей хуже, чем вчера, осталась опять со старухой. Снова подкармливала Черного. Как будто он стал подобрее…
Потом пришли обедать Евсей с Лехой. Тут-то и подкатил нежданно-негаданно Максим!
Нет, не могла, ни за что не призналась бы ему Ланя, что она боится. Она даже не знала, не думала, что вообще ему скажет. Одно понимала: пришло спасение!
Если бы они отошли в сторонку, девушка, конечно, так или иначе поведала бы парню о своих страхах, попросила выручки. Но Евсей уцепился за нее, как коршун.
- Нечего, нечего тебе с ним разговаривать!.. - И попытался втолкнуть ее в избу.
Ланя вырвалась, бросилась к Максиму.
- Не пойду я за Леху! Утоплюсь, а не пойду.
Евсей попытался снова схватить ее, крикнув сыну, который сидел за столом, испуганно вытаращив глаза:
- Леха, подсобляй!
Но Максим заслонил девушку от рассвирепевшего старика. Сказал негромко, но требовательно:
- Ну-ка, потише! Иначе худо будет.
- Не грози! Сопляк ты еще, чтобы мне грозить!
- Я вам не угрожаю. Суд угрожает.
Услышав слово "суд", старик сразу сник, отступил от Максима, ворча:
- Не пужай! Силком на чужой двор ворвался да еще командует. Невесту у жениха отбирать никому не дозволено. Самого тебя могут за это запросто взгреть.
- А силой замуж брать позволено? - Максим поглядел на старика с гадливостью. И, не дождавшись его ответа, потребовал уже совершенно спокойно: - Уберите собаку!
- Ищо чего! Как прикатил, так и уматывай!
- Уберите, вам говорят! Иначе…
- А чего иначе? Чего ты меня все стращаешь?
- Уберите, слышите! Не забывайте, что на советской земле живете…
Евсей глянул исподлобья на Максима, на Ланю, уже забравшуюся на раму велосипеда, и, бормоча какие-то неясные проклятия, все-таки пошел запирать Черного в баньку.
Через минуту Максим и Ланя свободно ехали по перешейку. Страшный пес рычал взаперти, а взлохмаченный, не менее страшный Евсей стоял у баньки, втянув голову в плечи. Но казался он уже совсем не страшным. Да и чего Лане было теперь бояться, если ее руки лежали на руле велосипеда рядом с сильными руками Максима? Но когда подъехали они к Дымелке, чувство радости у Лани померкло. Она вспомнила о доме. Как-то ее встретят отец с матерью?.. Евсей же кричал, что они согласились отдать ее за Леху. Неужели это правда? Тогда ей несдобровать. К тому же вдруг кто-нибудь увидит, что Максим ее привез.
- Ссади меня, - попросила Ланя расстроенно. - Дальше я пешком…
Если бы Ланя пришла домой сразу, все могло обойтись благополучно. Но она долго просидела в своем огороде, в нескольких метрах от крылечка, на которое у нее не хватало духу взойти. Тем временем в избу проскользнула Аришка и передала отцу, что полчаса назад была в поле и собственными глазами видала, как Максим Орехов вез на велосипеде Ланьку.
- А домой, значится, не явилась? - ехидно поинтересовалась Аришка. - Неужто они прямо под крылышко к фельдшерице забрались?
Отец Лани побагровел.
- Сейчас я схожу, я управлюсь с ней по-своему.
Аришка схватила его за рукав:
- Что ты, в уме али выжил? Фельдшерица же партийная, только шум поднимешь - сразу тебя заарестуют! А может, Ланьки-то там и нет, может, я еще обозналась…
- Пусть только придет домой!
- Ну, дома и есть дома. Тут ты хозяин. - Аришка для заделья попросила опары и тотчас ушла. А отец, накаляясь все больше и больше, стал поджидать, не явится ли дочь. И когда Ланя, под вечер уже, осторожно открыла дверь, он сразу огрел ее ременным бичом.
- С-сука, сбежала с заимки! С кобелем фершалицыным спуталась! Покалечу, убью!!
- Убивайте! - закричала Ланя. - А на заимку я все равно не вернусь, за Леху замуж не пойду!.. Я незаключенная, чтобы меня с собакой караулили.
- Ну, это посмотрим. Еще вприпрыжку побежишь!.. - Размахнуться в доме по-настоящему было негде, и отец ударил Ланю уже рукояткой бича.
- Хоть убейте, не пойду! Я в школу пойду!..
- А-а, опять с тем кобелем…
Не раз доводилось Лане испытывать на себе гнев отца. А теперь и совсем не ждала она пощады, видела, что отец совсем озверел. Матери же не было дома, да если бы и была, все равно она не посмела бы заступиться: отец и ее, случалось, бил смертным боем.
Все это сознавала Ланя, но страх перед возвращением на заимку был сильнее страха перед побоями, страшнее даже самой смерти. И девушка отчаянно твердила:
- Не пойду за Леху, не пойду!.. Я в школу пойду, с Максимом!..
Страшная боль разорвала плечо. Ланю швырнуло к стене, потом от нового удара бросило к окошку. Она стукнулась спиной о раму. Перержавевший шпингалет отскочил, створка распахнулась, и девушка вывалилась в палисадник. К счастью, отец не вдруг сообразил: выскочить ему в окно и продолжать расправу над дочерью или оставить ее пока в покое? Орудовать бичом на улице он все-таки остерегался.
А пока отец соображал да выглядывал в окошко, нет ли вблизи опасного человека, особенно из учителей и колхозного парткома, Ланя вскочила на ноги, перемахнула через прясло. Остальное вышло как-то само собой. Ноги привели ее к Ореховым. Зинаида Гавриловна оказалась дома одна - Максим ушел на речку за водой. Страшный вид девочки - лицо заплакано, волосы растрепаны, кофточка на плече разорвана - яснее всяких слов поведал ей, что произошло у Лани дома. Зинаида Гавриловна ни о чем не стала расспрашивать девушку, по-матерински обняла ее. Потом, когда Ланя немного успокоилась, сказала:
- Орешек сейчас придет. Похозяйничайте тут пока без меня, приготовьте ужин, ладно? А у меня срочный вызов на ферму.