Вступительная статья и примечания Б. Бялика. Иллюстрации Кукрыниксов и С. Герасимова.
Содержание:
Дело Власовых и дело Артамоновых 1
МАТЬ 7
Часть первая 7
Часть вторая 36
ДЕЛО АРТАМОНОВЫХ 70
Комментарии Б. Бялика 121
Мать 121
Дело Артамоновых 122
Примечания 122
Дело Власовых и дело Артамоновых
В литературном наследии М. Горького очень важное место занимают произведения большой эпической формы. Почти все они могут быть отнесены к жанру романа, но сам автор упорно называл их, в том числе свою итоговую четырехтомную эпопею, "повестями". "Фома Гордеев", "Трое", "Мать", "Жизнь ненужного человека", "Исповедь", повести окуровского цикла ("Городок Окуров" и "Жизнь Матвея Кожемякина"), "Лето", автобиографическая трилогия ("Детство", "В людях", "Мои университеты"), "Дело Артамоновых", "Жизнь Клима Самгина" - вот неполный список этих произведений.
Из них в настоящий том включены "Мать" и "Дело Артамоновых" - романы, которые принадлежат к главным, во многих отношениях "программным" произведениям М. Горького и позволяют составить представление о нем как о романисте. Правда, его творчество постоянно развивалось, и каждое новое эпическое полотно становилось у него особой вехой на пути неустанных исканий.
Однако в двух избранных произведениях наглядно проявились многие коренные особенности горьковской романистики. Во-первых, именно в них раскрыт с наибольшей полнотой внутренний мир двух основных классов-антагонистов нового времени: пролетариата и буржуазии. Во-вторых, здесь освещены две главные темы горьковского творчества: тема "воскрешения души" и тема "разрушения личности". И, в-третьих, здесь представлены две стилевые линии, позволяющие судить о богатстве и многообразии художественных средств писателя.
Необходимо отметить, что замыслы обоих произведений родились в одно и то же время - в начале 900-х годов. Характерно, что оба эти замысла должны были ожидать для своего осуществления решающих сдвигов в самой действительности - могучих революционных взрывов. "Мать", повествующую о событиях начала 900-х годов, невозможно было написать до революции 1905 года. Лишь после этого могли с такой силой зазвучать в финале произведения слова, обнажающие самую суть его: "Душу воскресшую - не убьют!" "Дело Артамоновых", повествующее о событиях нескольких десятилетий, невозможно было написать до Великой Октябрьской революции и до того, как народ отстоял ее завоевания в гражданской войне. Лишь после этого мог с такой определенностью зазвучать в финале произведения вывод, бросающий свет на все изображенное в нем: "Назад, товарищи, оборота нет и не будет для нас…"
Оба произведения говорят, в сущности, об одном: о необратимости процесса революционного изменения действительности - процесса, благодаря которому кончается предыстория человечества и начинается его подлинная история.
"Мать" - книга необычной и необычайной судьбы. Впервые появившаяся в 1906–1907 годах, она сразу получила невиданно широкое распространение. Сейчас трудно назвать такую страну на земном шаре, где не было бы издано это произведение. Немногие художественные произведения за всю историю мировой литературы имели такое огромное количество читателей и так сильно и непосредственно влияли на миллионы человеческих судеб. Известен отзыв, который дал о романе В. И. Ленин, прочитав его еще в рукописи: "…книга - нужная, много рабочих участвовало в революционном движении несознательно, стихийно, и теперь они прочитают "Мать" с большой пользой для себя… Очень своевременная книга". Нет сомнений, что В. И. Ленин имел в виду прежде всего "Мать", когда, опровергая "басню" буржуазных газет об исключении Горького из партии, заявлял в 1909 году: "Товарищ Горький слишком крепко связал себя своими великими художественными произведениями с рабочим движением России и всего мира, чтобы ответить им иначе, как презрением".
Открыто и страстно защищая дело рабочего класса, дело пролетарской революции, роман "Мать" сразу разделил своих читателей и критиков на два лагеря: друзей и врагов. Но даже среди друзей, единых в понимании идейной направленности и идейно-политического значения романа, не было полного единодушия в понимании его художественной природы и художественного значения. Один из выдающихся критиков-марксистов В. Воровский, высказав в 1911 году в статье "Две матери" интересные и верные мысли о двух горьковских образах - о героинях романа "Мать" и пьесы "Васса Железнова", счел необходимым оговориться: "Правда, образ Ниловны был необычен, идеализирован, походил скорее на то, что могло бы быть, а не на то, что бывает в повседневной жизни; а потому и Ниловна, борющаяся бок о бок с сыном, представляет тип надуманный, маловероятный. Но зато в ней ярко и выпукло изображена мать - любящая, болеющая за свое детище, мать - "мученица великая"…" Утверждая в другой статье, что М. Горький начал преследовать в своем творчестве не столько художественные, сколько педагогические цели, В. Боровский писал: "Эта новая манера письма особенно заметна стала у М. Горького, начиная с большой повести "Мать"… Новые произведения Горького почти сплошь наводнены только положительными типами, теми типами, которые пригодны для преследуемой им цели…"
Оспаривая мнение В. Воровского, что Ниловна - "тип надуманный, маловероятный", М. Горький указал, что у Ниловны есть живой прототип - мать рабочего-революционера Петра Заломова и что она "не исключение". При этом он заметил: "Меня понуждает сказать это отнюдь не мое самолюбие автора, а - интересы дела" (29, 154 ). Нельзя согласиться и с тем, что "Мать" почти сплошь "наводнена" положительными типами, - нельзя, не отвлекаясь от всего, от чего не дано отвлечься положительным героям романа: от сцен обысков, арестов, разгона демонстраций, от суда, от "голгофы" Рыбина (одной этой страшной картины хватило бы на иное произведение, показывающее звериный облик старого мира), от трагического финала.
С другой стороны, в среде литераторов, которые были идейными противниками автора "Матери" и почти все отнеслись к роману резко отрицательно, усмотрев в нем свидетельство "конца" Горького как художника, иногда раздавались голоса о выдающемся новаторском значении этого произведения. Леонид Андреев был одним из тех писателей, которые в начале 900-х годов примыкали к горьковскому издательству "Знание" - центру всех демократических литературных сил, а после 1905 года стали отходить от реализма и от прогрессивного лагеря литературы. Л. Андреев ушел от этого лагеря дальше, чем многие, и ему пришлось услышать особенно суровые, но справедливые упреки от М. Горького и В. Воровского. Но вот его отзывы о "Матери", относящиеся к 1907–1908 годам: "Первая часть великолепна, единственное в своем роде, - писал он, - вторая - слабо. А в общем - значительно. Точно сам народ заговорил о революции большими, тяжелыми, жестоко выстраданными словами". Уже порывая с горьковским направлением в литературе, Л. Андреев тем не менее признавал, что "Мать" - "роман очень ценный и высокохудожественно написанный; критика не сумела его оценить, но… к нему еще вернутся в будущем".
Роман "Мать" - произведение, доступное миллионам и миллионам читателей и вместе с тем очень сложное как по ярко своеобразной, смело новаторской форме, так и по содержанию, для которого эта форма оказалась необходимой. В чем же состоит это содержание? Вопрос совсем не так прост, как кажется на первый взгляд.
Обычно говорят, что в романе "Мать" изображена жизнь рабочего класса, его борьба против буржуазии и самодержавия, рост его революционного сознания, выдвижение из его среды руководителей, вожаков… Все это, разумеется, верно, но слишком общо и мало помогает понять, почему такое содержание потребовало именно художественного воплощения. К тому же возникают новые вопросы. Почему в произведении, посвященном жизни рабочего класса, совершенно не изображен его труд, нет даже таких сцен труда, какие были в ранних рассказах и в первых романах М. Горького? Мы даже не знаем, на какой фабрике работают герои "Матери" (в "Деле Артамоновых" есть, пусть и краткие, указания на то, что артамоновское предприятие - текстильное; в "Матери" нет и таких упоминаний).
Привлекает внимание и другое обстоятельство: в произведении, изображающем классовую борьбу пролетариата, в сущности, нет ни одного образа капиталиста, а различные слуги буржуазии и самодержавия - директор фабрики, табельщик-шпик, полицейские, жандармы, судьи и т. д. - совершенно не показаны, в отличие от положительных героев, с внутренней стороны; большинство даже не имеет имен.
Нельзя сказать, что М. Горький плохо знал эту среду: он дал уже в рассказах 90-х годов и особенно в "Фоме Гордееве" яркую портретную галерею купцов и фабрикантов, а в пьесе "Враги", создававшейся одновременно с "Матерью", изобразил оба класса-антагониста с глубоким проникновением в психологию, в индивидуальность каждого персонажа. Почему же нет такого проникновения в романе "Мать"?
Пожалуй, еще более важен другой вопрос, неизбежно возникающий при слишком общих определениях темы романа "Мать". Если М. Горький хотел изобразить рост революционного сознания и формирование пролетарского авангарда, то почему в центре романа оказалась "вдова рабочего человека" и мать рабочего - Пелагея Ниловна Власова, а не ее сын - "железный человек" Павел Власов или кто-либо другой из революционных вожаков?
Были критики, которые ставили это обстоятельство в вину автору, считая, что оно существенно снижает идейное значение романа. В самом деле, разве следовало связывать почти все происходящее в романе с образом придавленной к земле женщины, которая с таким трудом освобождается от этой придавленности? Разве не лучше было бы в таком произведении отодвинуть эту фигуру на второй план? Подобные упреки высказывались и при оценке других произведений Горького.
Если даже обаятельный образ Ниловны показался недостаточно значительным, чтобы стать главным в романе, то что же сказать о жалком Самгине, оказавшемся на первом плане в грандиозной эпопее? Некоторые критики увидели в этом прямой просчет автора "Жизни Клима Самгина". Иными словами, критики, хваля "Мать" и "Жизнь Клима Самгина", высказывали сожаления, что М. Горький написал именно "Мать" и "Жизнь Клима Самгина", а не другие произведения. Ведь в центре этих произведений могли стоять только эти фигуры, - с ними связана самая суть того, что хотел сказать автор.
Важно понять, что в "Матери" рассказано не просто о революционной борьбе, а о том, как в процессе этой борьбы, в ее очистительном пламени, внутренне преображается человек массы, переживая свое второе рождение. Это второе - духовное - рождение особенно замечательно и поучительно у такого человека, как Ниловна. Ведь ей приходится высвобождаться из-под тройной тяжести - классовой, семейной и духовной, так как она не только человек угнетаемой массы, но еще женщина, притом находящаяся сначала под властью религии.
Хотя Ниловне сорок лет, она уже чувствует себя старухой (в ранней редакции романа она была действительно старухой, но затем автор значительно "омолодил" ее, желая подчеркнуть, что дело не в годах, а в том, как они прожиты). Ниловна почувствовала себя старой, не пережив по-настоящему ни детства, ни юности, не испытав радости "узнавания" мира. Все это приходит к ней, в сущности, лишь после сорока лет, когда для нее впервые начинают открываться смысл и красота мира, смысл собственной жизни. В той или иной форме такое духовное "выпрямление" переживают многие герои романа, но у Ниловны этот процесс имеет особенно трудный, даже мучительный характер.
Павел Власов - "железный человек", "редкий человек", "человек сказки", но и для него оказывается необходимым внутреннее обновление: он должен освободиться от излишней прямолинейности и "монашеской суровости", от всего, что дает основание матери назвать его "закрытым". Вначале он боится дать выход своим чувствам, особенно чувству любви. Его другу Андрею Находке вначале мешает, напротив, избыток романтической мечтательности и той душевной мягкости, которая прекрасна, если сочетается с твердостью и решительностью борца. Рыбину приходится освобождаться от недоверия к интеллигенции, Весовщикову - от недоверия ко всем людям (каким откровением становится для него, уверенного, что все люди враги друг Другу, прозвучавшее в новом, неожиданно широком значении слово: "товарищ!").
И все эти внутренние сдвиги и перевороты переживает "мягкая, печальная, покорная" Ниловна, которую прежняя жизнь учила скрывать от людей свои чувства и жить в страхе перед всем и всеми. Принижает ли Ниловну то, что она вступает на путь революционной борьбы после сына, побуждаемая вначале лишь материнской любовью? Нет, нимало не принижает: любовь толкает ее на путь борьбы, а борьба помогает понять, какое счастье и какая ответственность - быть матерью.
В публицистическом заключении, которое имел в ранней газетной редакции рассказ "Однажды осенью", М. Горький страстно обличал социальный строй, мешающий женщине совместить в себе "мать, жену и гражданку". В романе "Мать" мы, видим, как возникает такое "совмещение" благодаря начавшейся борьбе против эксплуататорского строя. "Когда человек может назвать мать свою и по духу родной - это редкое счастье!" - говорит Павел Власов. И по мере того как Ниловна становится родной сыну не только по крови, чувство материнства растет в ней, распространяясь на многих, на всех, кого охватывает великое слово "товарищи" (под таким названием вышел роман "Мать" в первом английском издании).
Революция пробуждает все подлинно человеческие чувства и самые высокие из них - материнство и братство. "Прославим женщину - Мать, неиссякаемый источник все побеждающей жизни! - восклицал М. Горький в одной из "Сказок об Италии". - Прославим в мире женщину - Мать, единую силу, пред которой покорно склоняется Смерть!" М. Горький создал целую галерею матерей, каждая из которых становится символом жизнетворящего и жизнеутверждающего начала. И самая замечательная из них - героиня романа "Мать".
Сосредоточив внимание на тех революционных сдвигах, которые происходят в сознании людей, на процессах духовной жизни, М. Горький показал реальную основу этих процессов и сдвигов. Судьбы героев "Матери" свидетельствуют о том, что только борьба против сил, порабощающих человека извне, способна освободить, очистить его изнутри. "Человека надо обновить, - говорит Рыбин. - Если опаршивеет - своди его в баню, - вымой, надень чистую одежду - выздоровеет! Так! А как же изнутри очистить человека?"
Горький дал ответ на этот вопрос, воспев очистительное пламя революционной борьбы, раскрыв подлинно общечеловеческий смысл идей социализма, несущих в себе начала не только нового общественного строя, но и совершенно новых нравственных отношений, нового морального "кодекса". Когда Ниловна впервые увидела Николая Ивановича, ей показалось, что он "прибыл откуда-то издалека, из другого царства, там все живут честной и легкой жизнью…". А когда Ниловна после первомайской демонстрации, после ареста Павла, переезжает из рабочей слободки в город, к Николаю Ивановичу, в среду профессиональных революционеров, ею овладевает такое чувство, словно она попала на островок будущего.
Действительно, здесь отброшены прочь и заменены новыми все то представления и все те нормы поведения, о которых Ниловна прежде думала, что они даны от века и навеки. Она привыкла к тому, что люди тянутся к собственности, как к главной опоре и главному смыслу жизни, - теперь она увидела людей, которые гораздо охотнее, с гораздо большей радостью дают, чем берут, и которые как бы богатеют от каждого своего подарка. Она привыкла к тому, что люди стремятся к покою, видят счастье именно в нем, - теперь она узнала людей, для которых покой - несчастье, а счастье - борьба, творчество, деяния. Она привыкла к тому, что люди любят говорить о своих страданиях, что они даже хвастаются своими болезнями, - теперь она увидела тех, кто презирает страдания и даже самое смерть.
Любуясь всем этим, М. Горький остается строгим и суровым реалистом: "островок будущего" еще омывают со всех сторон и бьют в упор волны враждебного ему общества, угрожая не только физическому существованию новых людей, но всему их духовному миру. "А может, они пытают людей? - спрашивает Ниловна сына о жандармах, о тюремщиках. - Рвут тело, ломают косточки? Как подумаю я об этом, Паша, милый, страшно!.." Он отвечает: "Они душу ломают… Это больнее - когда душу грязными руками…"
Старый мир стремится снова усыпить и умертвить пробуждающиеся, воскресающие души, - прежде всего и больше всего с помощью своего испытанного оружия - страха. "От страха все мы и пропадаем!" - говорит Павел матери, охваченной тревогой за него. Ниловна оправдывается: "Как мне не бояться! Всю жизнь в страхе жила, - вся душа обросла страхом!" Во время первого обыска первой встречи с жандармами - она испытывает только это чувство, но во второй раз "ей не было так страшно… она чувствовала больше ненависти к этим серым ночным гостям со шпорами на ногах, и ненависть поглощала тревогу". Однако на этот раз забрали в тюрьму Павла, и мать, оставшись одна, "закрыв глаза, тихо завыла", как выл прежде от звериной тоски ее муж.