Да, именно такова была композиционная задача автора "Дела Артамоновых" - в полном соответствии с темой романа, так ярко и точно охарактеризованной К. Фединым. И с этим была неразрывно связана та особенность романа, которая, собственно, и дала повод говорить о "несоразмерности" его частей: на первый план в романе выдвинулась одна фигура - фигура Петра Артамонова. Она оказалась на первом плане именно потому, что с наибольшей полнотой воплощает процесс утраты "хозяином" власти над "делом". Уже Игнат Гордеев в первом романе Горького иногда "чувствовал, что он не хозяин своего дела, а низкий раб его". Миллионер Н. А. Бугров говорит в горьковском мемуарном очерке: "Все мы - рабы дела нашего". Вот это превращение хозяина "дела" в раба его - превращение, в котором выразились и самая суть капиталистического строя жизни, и его убыстряющийся упадок, составляет главное содержание характера и судьбы Петра Артамонова.
Надо сказать, что почти в каждом горьковском романе есть какая-то одна человеческая судьба, составляющая композиционный стержень произведения, более того - во многом определяющая если не угол зрения, то поле зрения: автор сосредоточивает свое внимание на тех событиях, на тех сторонах действительности, которые видит или к которым имеет какое-то отношение центральный герой.
Для горьковских романов характерны названия, подчеркивающие значение одного героя: "Фома Гордеев", "Мать", "Жизнь ненужного человека", "Жизнь Матвея Кожемякина", "Жизнь Клима Самгина" и т. д. "Трое" тоже могло бы иметь подобное название - "Илья Лунев" или "Жизнь Ильи Лунева", если бы автору не было важно уже в заглавии соотнести судьбу главного героя с судьбами двух его друзей. Вот так и "Дело Артамоновых" могло бы называться - "Петр Артамонов" или "Жизнь Петра Артамонова", если бы не надо было уже в заглавии подчеркнуть власть "дела" над всеми Артамоновыми, мнящими себя его хозяевами.
Подобное построение романа - когда большинство событий показывается сквозь призму или как бы сквозь призму (ибо всегда дает себя знать и авторский угол зрения) мировосприятия центрального героя, - осуществлено М. Горьким особенно широко и последовательно в "Жизни Клима Самгина". Однако подготовлено оно было всем его предшествующим творчеством. Надо думать, что именно склонность к такому построению побуждала М. Горького называть свои романы "повестями" (помимо присущей ему скромности, которая проявилась также в том, что он обычно именовал свои рассказы "очерками", а пьесы - "сценами").
Как ни ярок, ни замечателен образ Ильи Артамонова-старшего, он не стал и не мог стать главным в романе: внезапная смерть основателя "дела" пришла как раз вовремя, чтобы закончился пролог - рассказ о возникновении "дела" - и началось основное повествование о росте "дела" и об упадке его хозяев. В романе есть и свой эпилог, когда Петр, отойдя в сторону от "дела" - предоставив ведение его Мирону и Якову, - на время отдает последнему и роль центрального, "стержневого" образа. Но сразу же обнаруживается, что отдает он ее именно на время, чтобы снова выйти на первый план в самом финале. Петру, а не кому-либо другому, дано завершить историю падения, краха, гибели Артамоновых. Отступление, связанное с судьбой Якова, не могло быть более развернутым, - это увело бы читателя слишком далеко от судьбы Петра. Видимо, по тем же соображениям автор отказался от подробного рассказа о судьбе Ильи-младшего, рвущего с отцом, с "делом" и вступающего на путь революционной борьбы (М. Горький исключил из повествования даже те страницы о новом пути Ильи, которые уже были написаны, в частности - исключил эпизод его приезда домой после Февральской революции; "Куда ты?" - спрашивал Петр сына, когда тот окончательно прощался с ним, и сын отвечал: "К своему делу").
В романе "Дело Артамоновых" речь идет о деле Артамоновых, а не о том, о котором рассказано в романе "Мать". Правда, и это дело, ставшее смыслом жизни Ильи-младшего, все время ощущается в повествовании об Артамоновых. Рост сознания рабочей массы, рост в ней протеста в конечном счете определяют судьбу артамоновского "дела" и самих Артамоновых. Однако рост этот дан в отдельных его проявлениях, и лишь в тех, какие попадают в поле зрения Петра и других Артамоновых (очень важным становится изображение того, как, в каком виде предстает все это в артамоновском сознании).
Касаясь истории падения артамоновского рода, критики видят начало упадка обычно во втором поколении Артамоновых, резко противопоставляя его родоначальнику "дела". Для этого есть немало оснований. Илья старший был натурой сильной и целеустремленной, и эти его качества смогли раскрыться потому, что его усилия имели исторически прогрессивный смысл: он взрывал неподвижность затхлого дремовского, окуровского бытия и разрушал застой патриархальной деревни. Когда - через поколение - появится новый Илья, похожий характером на деда ("дедушкин характер", - подумает о нем отец), он уже не сможет, остаться в среде Артамоновых, так как к этому времени их "дело" утратит всякую прогрессивность, всякое историческое оправдание. И все же было бы неверно видеть в Илье-старшем только силу и цельность. Последнее качество уже дало заметную трещину, предвосхитив разрушение личности Петра и других "наследников".
Суть в том, что Илья-старший осуществляет свое прогрессивное дело, оставаясь буржуа и стяжателем, оставаясь даже для своих детей не столько отцом, сколько "строгим хозяином" (так думал, вспоминая об отце, Петр, и в этом было много правды). Уже у Артамонова-старшего возникла тревога за будущее "дела", и эта тревога начала подтачивать его веру в себя. Строительный размах стал приобретать у него показной характер: Илья "становился все более хвастливо криклив". Сама его гибель дала основание Тихону Вялову сказать, что его сила "хвастовством изошла". Это не сразу видно, это не лежит на поверхности, но это - факт и очень важный факт: упадок артамоновского "рода" начался с самого родоначальника.
Выслушав рассказ М. Горького о замысле будущего романа, Лев Толстой сказал: "Это очень серьезно. Тот, который идет в монахи молиться за всю семью, - это чудесно! Это - настоящее: вы - грешите, а я пойду отмаливать грехи ваши. И другой - скучающий, стяжатель-строитель, - тоже правда! И что он пьет, и зверь, распутник, и любит всех, а - вдруг - убил, - ах, это хорошо! Вот это надо написать…" (14, 296).
Сейчас трудно установить, что в этих словах отражало особенности раннего, впоследствии существенно изменившегося замысла М. Горького, а что шло от особенностей толстовского восприятия, может быть - от желания Толстого подсказать молодому писателю определенный поворот темы. Тот, кто пошел в монахи, - горбун Никита не смог отмаливать грехи Артамоновых (Тихон Вялов потом скажет о нем Петру: "Ему за вас и молиться страшно было - не смел! И оттого - бога лишился…"). А о стяжателе-строителе, каким показан Илья-старший в "Деле Артамоновых", не скажешь, что он "любит всех", - он даже близким людям кажется атаманом разбойников (в ранней редакции Артамоновы назывались Атамановыми и роман имел заглавие: "Атамановы").
Но сказанное Толстым о стяжателе-строителе помогает увидеть, чем же "неистовый" Илья предвосхитил своего вялого и раздвоенного сына Петра. В сущности, эти слова равно относятся к ним обоим - к двум, казалось бы, совершенно противоположным натурам. Оба они - "скучающие", и хотя их скука имеет разную остроту и разный характер - важно, что уже основатель "дела" не мог быть захвачен "делом" целиком. Каждый из них "вдруг - убил", один - защищая свою жизнь, другой - в припадке злобы против жалкого, беспомощного существа (потом он пытается убедить себя, что спасал сына от дурного влияния). Оба, хотя опять-таки по-разному, хотят заглушить "скуку" разгулом (в "кошмаре кутежа" на ярмарке Петр "почти уверенно" думал: "Отец, пожалуй, так же бы колобродил").
Сказанное ни в коей мере не позволяет отождествлять характеры Петра и его отца. Даже в том, что дает повод говорить о сходстве между ними, явственно выступают их различия. От Ильи-старшего к Петру и Алексею, а от них - к Мирону и Якову идет процесс крутого понижения характеров, распада их, измельчания. Но этот процесс глубоко закономерен. Стяжательские, хищнические, "разбойничьи" черты Ильи-старшего готовят и хитрую, азартную "игру с делом" Алексея, и раздвоенность Петра (его страх перед своим двойником-врагом и растущее осознание себя лишь "невольным зрителем" жизни - все это получит развитие в итоговой эпопее М. Горького, в образе буржуазного интеллигента Самгина, пытающегося спрятаться от бурного хода истории в своем маленьком "я"). А эти черты Петра и Алексея предопределяют окончательный духовный крах, полное моральное банкротство последних представителей артамоновского "дела".
В связи с замечанием о том, что Илья-старший был для своих детей не столько отцом, сколько хозяином, следует отметить, что для них, рано оставшихся без матери, это имело особое значение, усиливая чувство сиротства. Раннее сиротство героев - одна из наиболее устойчивых деталей горьковских романов. Горемыка Павел в первой (одноименной) повести М. Горького, Андрей Находка в "Матери" и герой "Исповеди" - подкидыши. Рано остается без матери, а потом и без отца Фома Гордеев, так же складывается судьба Матвея Кожемякина и героя "Жизни ненужного человека". Сироты - все три героя "Троих". Даже если родители героев живы, мотив сиротства начинает звучать в связи с семейным разладом и другими обстоятельствами, лишающими героев настоящего детства, - так случается с Климом Самгиным.
Как объяснить, что писатель наделил сходной чертой столь разные судьбы столь разных героев - и близких ему, и бесконечно далеких и чуждых? Ему важно было, чтобы его герой с самого начала оказался в положении, которое как-то отличает его от окружающих, от "нормальных" представителей "нормального" бытия, и ставит хоть немного особняком. Правда, у разных людей это имеет совершенно разные последствия: у одних это (вместе с многими другими обстоятельствами) приводит к стихийному бунту одиночки против буржуазного общества, у других - к стремлению занять место в единой революционной семье, у третьих - к обострению страха перед жизнью и желанию как-то спрятаться от нее.
Мотив сиротства варьируется так многообразно, что читатель не замечает повторений, да, собственно, и не может заметить: никаких повторений у Горького действительно нет. Однако во всех отмеченных случаях писатель стремится достигнуть и достигает одного общего результата: он показывает воздействие не только среды на человека, но и человека на среду, подчеркивая ответственность человеческой личности перед жизнью, обществом, историей. Не все люди оказываются на высоте этой ответственности, и тогда одних ждет трагедия, а других - духовное банкротство.
Закономерный процесс понижения характеров Артамоновых Горький раскрывает не только путем прямого изображения их судеб, по и с помощью сложных художественных приемов, в частности - лейтмотивов (много раз повторяется фраза юродивого Антона: "Кибитка потерял колесо", приобретающая символический смысл) и целой системы широко развернутых метафор. Об Илье-старшем говорят, что он "не лисой живет, а медведем". Сталкиваясь с ним, дремовский городской староста Баймаков чувствует "себя так, точно на него медведь навалился", и то же чувство испытывают многие, глядя на его "длинную лапу" и со страхом думая: "Экой зверь".
Все эти штрихи "подкрепляются" тем, что Илья любит медвежью охоту, ходит на медведя с рогатиной и стремится привить страсть к этой опасной забаве Петру и Алексею. Об Алексее уже никак не скажешь, что он "не лисой живет, а медведем". В юности он "урчит, как медвежонок", а потом в нем все более заметной становится "лисья изворотливость", и его все чаще называют "лисой". Илья-старший выходил с рогатиной на медведя - племянник забавлялся посаженным на цепь медвежонком, пока тот не вырос, - тогда Алексей воткнул рогатину в его живот. О Петре в романе не раз говорится, что у него "маленькие, медвежьи" глаза, но при этом речь идет не о силе его и напористости, а о прямо противоположных качествах: о том, с каким недоверием и затаенным страхом вглядывается он во все и всех. Чем большую тревогу внушает Петру "дело", тем больше оно кажется ему зверем. Он признается: "Это неправильно говорится: "Дело - не медведь, в лес не уйдет". Дело и есть медведь; уходить ему незачем, оно облапило и держит".
Вплетенная в ткань романа, эта система сравнений воздействует на читателя менее заметно, чем при таком ее выделении. Но если она воздействует менее заметно, то - более сильно, заставляя читателя не только понять, но и почувствовать, каким неотвратимым и неуклонным был процесс человеческого измельчания Артамоновых, процесс, в котором выразилась вся противочеловечная, звериная сущность капиталистического "дела".
Для читателя ясно, что одной из главных причин этого процесса в конечном счете является духовное раскрепощение рабочей массы, которая осознает себя истинным хозяином жизни. Правда, в романе говорится, что "быстро портится народ", что "рабочие становятся все капризнее, злее, чахоточнее, а бабы все более крикливы…" и т. п. Но таким все это представляется Петру, который мечтает: "Запрячь бы всех в железных хомуты".
Легко понять, чем вызвана злоба Артамоновых против рабочих, которые недавно казались им такими тихими и покорными (ткачи артамоновской фабрики не приняли активного участия в событиях 1905 года, - некоторые из них даже стали защищать "своих" хозяев от "чужих" рабочих). Тихон Вялов передает Петру слова рабочего, одного из семьи "бесчисленных Морозовых", чей старейший представитель когда-то с такой патриархальной кротостью относился к родоначальнику "дела": "…которое дело чужими руками строится - это вредное дело, его надо изничтожить…" Еще большую ненависть должны были вызвать у Петра слова рабочего: "…все - от нас пошло, мы - хозяева!" И когда в 1917 году Захар Морозов оказывается во главе красногвардейского отряда города Дремова, Тихон Вялов имеет право сказать своему бывшему хозяину: "Это - против тебя война, Петр Ильич… Вот наступил на вас конец… Потеряла кибитка колесо…"
Фигура Тихона Вялова, бывшего крестьянина, потом землекопа, потом дворника Артамоновых, - самая сложная в романе, даже (во всяком случае, до финала, когда многое проясняется) загадочная. М. Горького беспокоило, что критики, говоря о романе, "всегда забывают отметить фигуру Тихона Вялова, а она не зря воткнута в жизнь Артамоновых". Он даже заметил однажды, что Тихон в этой книге - "главный ее герой".
В романе есть немало эпизодов, объясняющих, почему могло прозвучать такое замечание. Проходя через все повествование, Тихон Вялов является самым неприятным и ненавистным человеком для Петра Артамонова, который тем не менее часто вольно или невольно повторяет многие "Тихоновы слова". Вялов одновременно и притягивает к себе и отталкивает Никиту, явно влияя на всю его судьбу. Именно от Тихона идут первые толчки, отодвигающие Илью-младшего от отца и от "дела". "Что это за человек, Тихон? - спрашивает у самого себя Петр. - На все вокруг падает его тень, его слова звучат в ребячливых речах сына, его мыслями околдован брат". Мысли Тихона раскрываются в целой серии афоризмов, среди которых особое значение имеют изречения об артамоновском "деле": "Дело, как плесень в погребе, - своей силой растет"; "Дело - перила человеку; по краю ямы ходим, за них держимся"; "Делам черт Каина обучил…"; "Человек - нитку прядет, черт - дерюгу ткет, так оно, без конца, и идет" и т. д. Много раз говорится о "мерцающих" глазах Вялова, - они "мерцают", когда он смотрит на Артамоновых и когда трудно понять, что в них: простое любопытство или ненависть? В самом деле: что за человек Тихон?
Критики сперва обходили эту фигуру, а когда стали присматриваться к ней - не сразу раскрыли ее сущность. Некоторые пришли к выводу, что в лице Тихона Вялова дан обобщенный образ крестьянской массы. При этом возникало представление о простой и ясной расстановке сил в романе: Артамоновы - буржуазия, Морозовы и другие - рабочий класс, Тихон Вялов - крестьянство. Но такому широкому толкованию образа Тихона явно противоречат многие его черты, хотя бы то, что он - "с рабочими груб, как полицейский, они его не любят…". Правда, таков он в представлении Петра Артамонова - в представлении явно необъективном. Однако Тихон сам говорит о себе в финале романа, имея в виду войну народа против таких, как Петр Артамонов: "А я, как был, в стороне…"
В критике была высказана и мысль о том, что в Тихоне Горький действительно изобразил всю крестьянскую массу, но изобразил неверно, со скептицизмом, который был пережитком его ошибок 1917–1918 годов. Но такому выводу прямо противоречит текст романа: Никита с полным правом говорит о Тихоне, что его "обидел кто-то, он и оторвался от всех, как разоренный…". Сам Тихон рассказывает в финале, что он, наблюдая за Артамоновыми, утратил те представления, которыми жил раньше: "Веры… лишили вы меня; не знаю, как теперь и умереть мне. Загляделся на вас, беси…" Образ оторвавшегося от крестьянской среды человека не мог претендовать на воплощение сущности крестьянства как класса. В критике был высказан и такой взгляд на Тихона, что он не только не является представителем массы, но прямо враждебен ей: "доносит" хозяину на рабочих и т. д. Но это было уже совсем несерьезно: ни на кого Тихон не "доносит", и нельзя не чувствовать, какой глубокий и подлинно народный характер имеет растущий в нем гнев против мира Артамоновых. Приходится снова задать вопрос: что же за человек Тихон?
Говоря о русской классической литературе, М. Горький "упрекал" некоторых ее представителей в том, что они, рисуя крестьянскую массу, сосредоточили внимание на кротких, христолюбивых людях, подобных Платону Каратаеву и Поликушке, но прошли мимо таких выходцев из крестьянства, как волевые, жадные до жизни "стяжатели-строители". В "Деле Артамоновых" М. Горький противопоставил друг другу людей двух этих разных типов, прежде всего - Илью Артамонова-старшего и Тихона Вялова, о котором сам говорил, что это - "видоизмененный тип Платона Каратаева" (30, 91). Илья и Тихон вышли оба из среды патриархального крестьянства, но один из них разрушает патриархальную неподвижность, а другой мучительно переживает ее конец. Значит ли это, что Илья - положительный герой, а Тихон - отрицательный, воплощающий консервативное начало? Нет, все гораздо сложнее. Совершая исторически прогрессивное дело, Илья хладнокровно ступает по головам людей - таких, как Тихон и как тысячи ему подобных. В самом конце романа выясняется, что Илья был убийцей брата Тихона и что Тихон пошел служить к Артамонову, побуждаемый вначале лишь желанием отомстить за брата. Это желание сменилось у Вялова другим: понять, кто такие Артамоновы, в чем их сила и слабость, долго ли будет существовать их господство, откуда придет к ним возмездие за все их дела?