В лице парня была отчаянная напряженность, напряженность сражающегося крестоносца, голос его, казалось, обрел звучание жизни благодаря огню, то и дело вспыхивающему в душе. И Риарден понял, что лучшая помощь, какую может оказать, - это слушать.
- Они… они подготовили план объединения сталелитейных заводов… и им нужно его оправдание… они знают, что страна не примет его… и вы его не поддержите… Боятся, что он возмутит всех… это просто план освежевать вас заживо, и все… Поэтому они хотят представить дело так, что вы довели рабочих до ручки… что рабочие пришли в ярость, что вы не можете их контролировать… и правительство вынуждено вмешаться для вашей защиты и общественной безопасности… Вот таким будет их объяснение, мистер Риарден…
Хэнк разглядел царапины на руках парня, засохшую кровь, смешанную с пылью, на его ладонях и одежде, серые пятна пыли на коленях и животе с колючками репейника. В лунном свете он видел полосу примятой травы с блестящими пятнами, уходящую в темноту внизу. Ему было страшно думать, как далеко пришлось парню ползти и как долго.
- Они не хотели, чтобы вы были вечером здесь, мистер Риарден… Не хотели, чтобы видели это "народное восстание"… Потом… вы знаете, как они извращают факты… правда будет скрыта от всех… они надеются обмануть страну… и вас… будто хотят защитить вас от насилия… Не дайте им вывернуться, мистер Риарден!.. Расскажите всей стране… народу… газетчикам. Расскажите то, что я сказал вам… под присягой… я клянусь в этом… это придает юридическую силу моим словам, так ведь?.. Так ведь?.. Это дает вам шанс?
Риарден пожал парню руку.
- Спасибо, малыш.
- Я… я сожалею, что запоздал, мистер Риарден… но они скрывали от меня до последней минуты… Позвали на стратегическое совещание… там был человек по фамилии Питерс… из объединенного комитета… он марионетка Тинки Холлоуэя… марионетки Бойля… Они хотели… хотели, чтобы я подписал пачку пропусков… чтобы сюда пропустили кое-кого из бандитов… чтобы они начали заваруху внутри и снаружи… чтобы казалось, будто это действительно ваши рабочие… я отказался подписывать.
- Отказался? После того, как они посвятили тебя в свою игру?
- Ну… ну, конечно, мистер Риарден… Неужели вы подумали, что я стал бы играть в нее?
- Нет, малыш, нет. Только…
- Что?
- Только тут ты подставил свою голову под удар.
- Но у меня не было выхода!.. Я не мог помогать им в крушении завода, так ведь?.. Как долго я мог прятать голову? Пока они не разбили бы вашу?.. И что бы я делал со своей головой, если б спас ее таким образом? Вы… вы понимаете, правда, мистер Риарден?
- Да, понимаю.
- Я отказался… выбежал из кабинета… побежал искать директора… сказать ему все… но не мог его найти… потом услышал выстрелы у главных ворот и понял, что началось… хотел позвонить вам домой… телефонные провода оказались перерезаны… Побежал к своей машине, хотел ехать к вам, или в полицию, или в редакцию газеты… но они, должно быть, следили за мной… тут в меня выстрелили… на автостоянке… сзади… я только помню, что упал и… и потом, когда открыл глаза, обнаружил, что они сбросили меня сюда… на кучу шлака…
- На кучу шлака? - медленно переспросил Риарден, зная, что она находится в ста футах внизу.
Парень кивнул, неопределенно указывая в темноту.
- Да… вниз… и я пополз… пополз наверх… хотел продержаться до того, чтобы рассказать кому-то, кто передаст вам. - Искривленное от боли лицо парня неожиданно расплылось в улыбке, и в голосе его прозвучало величайшее торжество, когда он добавил: - И продержался.
Потом парень вскинул голову и спросил тоном детского удивления и внезапного открытия:
- Мистер Риарден, такое бывает чувство, когда… когда чего-то хочешь… отчаянно хочешь… и добиваешься?
- Да, малыш, такое.
Голова парня откинулась назад, на руку Риардена, глаза закрылись, губы сомкнулись, словно удерживая глубокое удовлетворение этой минуты.
- Но тебе нельзя останавливаться на этом. Это не конец. Держись, пока я не отвезу тебя к врачу и…
Риарден осторожно поднял парня, но лицо его исказила мучительная конвульсия, губы изогнулись, чтобы удержать крик, и Риардену пришлось мягко уложить его снова на землю.
Парень покачал головой и взглянул на Риардена чуть ли не виновато.
- Я не добьюсь своего, мистер Риарден. Нет смысла себя обманывать… я знаю, что мне конец.
Потом будто в каком-то смутном отказе от жалости к себе добавил, цитируя заученный урок, отчаянно пытаясь говорить прежним, циничным голосом интеллектуала:
- Какое это имеет значение, мистер Риарден? Человек просто-напросто набор… набор определенных химических соединений… и смерть человека значит не больше, чем смерть животного.
- Ты знаешь, что это не так.
- Да, - прошептал парень. - Да, кажется, знаю.
Взгляд его обратился в темноту, потом поднялся к лицу Риардена, глаза его были беспомощными, тоскливыми, по-детски озадаченными.
- Я знаю… все, чему нас учили, - чушь… все, что нам говорили… о жизни… и смерти… Смерть… ничего не значит для химических соединений, но… - он сделал паузу, и весь его отчаянный протест зазвучал только в напряженности ставшего тише голоса: - Но значит для меня… И… и думаю, для животного тоже… Но они говорят, что не существует никаких ценностей… только общественные обычаи… Никаких ценностей!.. - Он машинально зажал рукой рану на груди, словно пытаясь удержать то, что терял. - Никаких… ценностей…
Потом его глаза раскрылись шире во внезапном покое полной откровенности.
- Я хочу жить, мистер Риарден. Господи, как хочу! - Голос был страстно спокойным. - Не потому, что умираю… а потому, что понял лишь сегодня вечером, что значит быть по-настоящему живым… И… странное дело… знаете, когда понял? В кабинете… когда подставил голову под удар… когда послал этих мерзавцев к черту… Существует… существует много такого, чего я, к сожалению, не понимал раньше… Но… не стоит плакать из-за пролитого молока. - Он увидел невольный взгляд Риардена на примятую траву внизу и добавил: - Из-за чего бы то ни было пролитого, мистер Риарден.
- Послушай, малыш, - сурово сказал Риарден, - я прошу тебя об одолжении.
- Сейчас, мистер Риарден?
- Да. Сейчас.
- Конечно, мистер Риарден… если смогу.
- Сегодня вечером ты сделал мне большое одолжение, но я прошу о еще большем. Ты проделал замечательную работу, выбравшись из этой кучи шлака. Попытаешься сделать еще более трудную? Ты был готов умереть ради спасения моего завода. Постараешься жить ради меня?
- Ради вас, мистер Риарден?
- Ради меня. Потому что я прошу. Потому что хочу этого. Потому что нам вместе нужно еще много взбираться.
- Для вас… для вас это важно, мистер Риарден?
- Важно. Решишь ты, что хочешь жить, как внизу, на куче шлака? Что хочешь выстоять и жить? Будешь сражаться за жизнь? Ты хотел вести битву за меня. Будешь вести эту вместе со мной, как нашу первую?
Риарден ощутил пожатие руки парня; оно передало неистовую пылкость ответа; голос его прозвучал лишь шепотом:
- Постараюсь, мистер Риарден.
- Теперь помоги мне отвезти тебя к врачу. Расслабься, не волнуйся и позволь мне поднять тебя.
- Хорошо, мистер Риарден.
Парень с неожиданным усилием приподнялся и оперся на локоть.
- Расслабься, Тони.
Риарден увидел внезапное движение в лице парня, попытку по-прежнему весело, нагло усмехнуться.
- Я перестал быть Неабсолютом?
- Перестал. Ты теперь полный абсолют и знаешь это.
- Да. Теперь я знаю несколько абсолютов. Вот один - он указал на рану - это абсолют, так ведь? И, - продолжал он, когда Риарден медленно, осторожно поднимал его с земли, словно напряженность дрожащего голоса служила своего рода анестезией, - то, что люди не могут жить… если гнусные мерзавцы… вроде тех, что в Вашингтоне… остаются безнаказанными за такие дела… какие устроили этим вечером… если все становится отвратительной фальшью… и ничто не реально… и ничтожество становится важным лицом… люди не могут так жить… это абсолют, правда?
- Да, Тони, абсолют.
Риарден неторопливо, осторожно поднялся на ноги; увидел спазмы боли на лице парня, когда медленно прижал его к груди, словно ребенка, но спазмы перешли в очередное подобие улыбки, и парень спросил:
- Кто теперь Кормилица?
- Видимо, я…
Риарден сделал первые шаги по рыхлой земле откоса, тело его напрягалось, чтобы служить амортизатором для хрупкой ноши, чтобы сохранять равномерное движение там, где невозможно найти опоры для ног. Голова парня опустилась на плечо Риардена, нерешительно, словно в попытке. Риарден наклонился и коснулся губами пыльного лба.
Парень отдернулся и вскинул голову в негодующем удивлении.
- Вы знаете, что сделали? - прошептал он, словно не мог поверить, что поцелуй предназначался ему.
- Опусти голову, - сказал Риарден, - и я сделаю это еще раз.
Голова парня опустилась, и Риарден поцеловал его в лоб; это походило на отцовскую благодарность сыну за проведенную битву. Парень замер, лицо его было спрятано, руки сжимали плечи Риардена. Потом совершенно беззвучно, ритмично затрясся, и Риарден понял, что он плачет в покорности, в признании всего, чего не мог выразить словами.
Риарден медленно поднимался ощупью, стараясь идти твердо среди бурьяна, пыльных осыпей, железок, отбросов далекого времени.
Он держал путь к линии, где красное зарево завода обозначало край оврага, движение его представляло собой неистовую борьбу, которой требовалось принимать форму неторопливого, плавного движения.
Риарден не слышал всхлипываний, но ощущал ритмичное содрогание и проникающие сквозь ткань рубашки не слезы, а маленькие, горячие капли, выбрасываемые из раны содроганием. Он понимал, что крепкое прижатие его рук было единственным ответом, какой парень мог воспринять и понять, и сжимал дрожащее тело так, словно сила его рук могла перелить часть его жизненной силы во все слабее пульсирующие артерии.
Потом плач прекратился, и парень поднял голову. Лицо его, казалось, стало более худощавым и бледным, но глаза блестели, и он глядел на Риардена, собираясь с силами, чтобы заговорить.
- Мистер Риарден… я… я очень вам симпатизировал.
- Знаю.
У парня не было сил улыбнуться, но в глазах его играла улыбка, когда он смотрел на лицо Риардена, на то, что искал, сам не зная того, всю свою короткую жизнь, искал как образ того, что должно было стать его ценностями.
Потом голова его запрокинулась, и в лице не было конвульсий, лишь губы слегка шевельнулись, но тело дернулось в краткой конвульсии, напоминавшей последний протестующий крик. И Риарден продолжал медленно идти, не меняя шага, хотя знал, что в осторожности больше нет нужды, так как то, что он нес, было представлением учителей парня о человеке - набором химических соединений.
Риарден шел так, словно это был его ритуал отдачи последнего долга и проводов в последний путь парня, умершего у него на руках. Он испытывал такой сильный гнев, что мог назвать его только распирающим изнутри желанием: убивать.
Это желание было обращено не на неизвестного бандита, который стрелял в парня, не на грабителей-бюрократов, нанявших его, а на учителей, которые направили безоружного парня под винтовку бандита, на добрых, внушающих доверие убийц из аудиторий колледжа, неспособных ответить на вопросы пришедших искать разума детей и черпавших удовольствие в том, что калечили юные умы, доверенные их попечению.
"Мать этого парня, - думал он, - она дрожала от покровительственной заботы над его неуверенными шагами, когда учила его ходить, отмеряла его молочную смесь с ювелирной точностью, слушала с ревностной пылкостью все последние слова науки о его питании и гигиене, оберегала его неокрепшее тельце от микробов. А потом она отправила его в школу, где ее сына превращали в измученного невротика люди, учившие, что у него нет разума, и он не должен пытаться думать. Если бы она кормила его гнилыми отбросами, - думал он, - подмешивала отраву ему в еду, это было бы не столь жестоким, не столь роковым".
Он подумал о всех живых существах, обучающих детенышей искусству выживания, о кошках, учащих котят охотиться, о птицах, старательно обучающих птенцов летать, однако человек, для которого орудием выживания является разум, не только не учит ребенка думать, но ставит целью воспитания разрушение его мозга, убеждение, что мысль тщетна и пагубна, пока ребенок не начал думать.
От первой демагогической фразы, брошенной в ребенка, до последней, обучение походит на удары с целью остановить его двигатель, ослабить способности его сознания. "Не задавай столько вопросов, дети должны быть видны, но не слышны!" "Кто ты такой, чтобы думать? Это так, потому что я так говорю!" "Не спорь, слушайся!" "Не пытайся понять, верь!" "Не протестуй, приспосабливайся!" "Не высовывайся, будь как все!" "Не борись, соглашайся!" "Душа важнее разума!" "Кто ты такой, чтобы знать? Родители знают лучше!" "Кто ты такой, чтобы знать? Общество знает лучше!" "Кто ты такой, чтобы знать? Бюрократы знают лучше!" "Кто ты такой, чтобы возражать? Все ценности относительны!" "Кто ты такой, чтобы хотеть избежать бандитской пули? Это всего лишь личное предубеждение!"
"Люди содрогнулись бы, - думал Риарден, - если бы увидели, что птица выщипывает перья из крыльев птенчика, потом выталкивает его из гнезда, чтобы он силился выжить, однако именно так поступают со своими детьми. Этого парня, вооруженного лишь бессмысленными фразами, бросили в борьбу за существование, он брел ощупью в кратких, обреченных на неудачу потугах, выкрикивал негодующий, недоуменный протест и погиб при первой попытке воспарить на своих искалеченных крыльях. Но ведь некогда существовали учителя иного рода, - думал он, - и воспитали людей, создавших эту страну; матери должны ползком на коленях искать людей вроде Хью Экстона, найти их и упросить вернуться".
Риарден вошел в ворота завода, едва замечая охранников, глядевших во все глаза на его лицо и ношу; не остановился выслушать их, когда они указывали на бой вдали; он медленно шел к клину света из открытой двери больничного здания. Вошел в освещенную комнату, заполненную людьми, окровавленными бинтами и запахом антисептиков; безо всяких объяснений положил свою ношу на скамью и вышел, не оглядываясь.
Он пошел по направлению главных ворот, к свету огня и звукам выстрелов. Время от времени видел немногочисленных людей, бежавших между зданиями или прятавшихся за темными углами, их преследовали охранники и рабочие; с удивлением заметил, что его рабочие хорошо вооружены. Они, казалось, подавили бандитов на заводской территории, и осталось побить только осаждавших ворота. В полосе света Риарден увидел подонка, бьющего обрезком трубы по стене из стеклянных панелей с каким-то зверским удовольствием, приплясывающего, как горилла, под звон бьющегося стекла, потом трое крепких людей набросились на него, скрутили и повалили на землю.
Осада у ворот как будто ослабевала, словно хребет толпы был сломан. Он слышал вдалеке пронзительные крики нападавших, однако выстрелы с дороги становились все реже, пожар в проходной был погашен, на балконах и в окнах были вооруженные люди, расставленные в хорошо спланированной обороне.
Подойдя ближе, Риарден увидел на крыше постройки над воротами стройного человека, он держал по пистолету в каждой руке и, укрываясь за трубой, стрелял быстро, казалось, одновременно в две стороны, словно часовой, защищающий подходы к воротам. Его уверенные движения, манера стрелять, не целясь, внезапно, но без промаха, делала его похожим на героя вестерна. И Риарден наблюдал за ним с беспристрастным удовольствием, словно эта битва на заводе его уже не касалась, но он все еще мог наслаждаться зрелищем мастерства и уверенности, с которыми люди того отдаленного времени сражались со злом.
Блуждающий луч прожектора коснулся лица Риардена, и когда прошел мимо, он увидел, что человек на крыше наклонился, словно глядя в его сторону. Жестом велел кому-то занять его место и поспешно покинул свой пост.
Риарден быстро шел, но вдруг сбоку, из прохода между зданиями, услышал пьяный крик: "Вот он!" Хэнк повернулся и увидел двух здоровенных, приближающихся к нему людей. Увидел злобное, тупое лицо с растянутыми в невеселой улыбке губами, дубинку в поднимающейся руке, услышал топот ног подбегающего с другой стороны человека, попытался отклонить от удара голову, потом дубинка обрушилась на нее сзади. И в эту минуту раскалывающейся тьмы, когда он шатался, отказываясь верить в случившее, а потом почувствовал, что падает, Риарден ощутил, как его подхватила, не дав упасть, чья-то сильная рука. Он услышал выстрел в дюйме от своего уха и в ту же секунду другой из того же пистолета, но эти звуки казались далекими, слабыми, словно он упал в шахтный ствол.
Первым, что испытал Риарден, открыв глаза, было ощущение глубокого покоя. Потом он увидел, что лежит на кушетке в современной, строго обставленной комнате, и понял, что это его кабинет, и что двое стоящих подле него - заводской врач и директор завода. Хэнк почувствовал легкую боль в голове, она была бы неистовой, если бы он на ней сосредоточился, и пластырь на боку головы. Ощущение покоя представляло собой знание, что он свободен.
Пластырь и кабинет не могли приниматься или существовать совместно - жить с этим сочетанием было невозможно. Это были уже не его битва, не его работа, не его дело.
- Думаю, доктор, у меня все будет хорошо, - сказал Риарден, поднимая голову.
- Да, к счастью. - Врач смотрел на него так, словно до сих пор не мог поверить, что это произошло с Риарденом на его заводе, голос врача был напряженным от гнева, преданности и возмущения. - Ничего серьезного, лишь рассечение кожи и легкое сотрясение. Но вы должны воспринять это спокойно и позволить себе отдохнуть.
- Позволю, - твердо сказал Риарден.
- Все кончено, - сказал директор, указав на завод за окном. - Мы побили этих мерзавцев и обратили в бегство. Не беспокойтесь, мистер Риарден. Все кончено.
- Да, - сказал Риарден. - Доктор, у вас, должно быть, еще много работы.
- Да! Вот не думал, что доживу до такого дня, когда…
- Знаю. Идите, принимайтесь за дело. У меня все будет хорошо.
- Иду, мистер Риарден.
- Я позабочусь о заводе, - сказал директор, когда врач торопливо вышел. - Все под контролем, мистер Риарден. Но это было гнуснейшей…
- Знаю, - сказал Риарден. - Кто спас мне жизнь? Кто-то подхватил меня, когда я падал, и выстрелил в бандитов.
- Да, да! Прямо им в рожи. Обоим снес череп. Это наш новый доменный мастер. Пришел сюда два месяца назад. Лучшего работника у меня не бывало. Это он узнал, что замышляют мерзавцы, и предупредил меня днем. Сказал, что нужно вооружить как можно больше наших людей. От полиции и национальной гвардии помощи не было никакой, они уклонялись под самыми фантастическими предлогами, все было устроено заранее, и бандиты не ожидали никакого вооруженного сопротивления. Этот доменный мастер - его зовут Фрэнк Адамс - организовал оборону, руководил всем сражением и стоял на крыше, снимая подонков, которые близко подходили к воротам. Черт возьми, какой меткий стрелок! Я содрогаюсь при мысли о том, сколько наших жизней он спас. Эти мерзавцы хотели крови, мистер Риарден.
- Я хочу видеть его.
- Он ждет где-то снаружи. Это он принес вас сюда и попросил разрешения поговорить с вами, когда будет возможно.