- Так зачем же не шутишь? Я разве запрещаю? Или мель шулма за твоей спиной стоит, что ли? - Неожиданно на темно-бронзовом лице шофера появилась озабоченность, и, ткнув в промасленный комбинезон пальцем, он сказал:
- До самых Яндыков довезти не смогу, а до развилки дорог давай, если хочешь. Один лезь кабина, другие кузов. От развилки вам шагать меньше. Всего двенадцать верст будет. Все мало-мал легче сундук этот нести, - кивнул он на желтый ящик с нивелиром. - Только не улыбайтесь от радости. Что я? Америку открыл, что ли? Залезайте.
- Какой же ты хороший, дядя, - не выдержал Олег Лукьянченко. - Вот выручил, так выручил. Мы тебе за такое доброе дело калым дадим, на пол-литра соберем.
Новый их знакомый сердито насупил не слишком густые брови и неожиданно вздохнул.
- Церен калым не берет, - возмутился он. - Церен честный человек, ему зарплату дают. Ему ваша десятка не нужна.
Полуторка затарахтела, стрельнула бледным дымком и помчалась по дороге, скованной солнцем, такой твердой, будто она была залита асфальтом. Якушев и Олег Лукьянченко забрались в кузов, потому что Сергей Нефедов, не дожидаясь их согласия, уселся в кабину. Он всегда поступал так самоуверенно, с чем друзья его давно уже свыклись и, не оспаривая его решения, только укоризненно вздыхали.
Положив ладони на горячий от солнца верх кабины, Якушев с интересом всматривался в набегающую степь, в ее распахнутую сизую от полыни поверхность. Суслики на всем их пути словно мячики отскакивали с полевой дороги, едва завидев полуторку. Бледным конусом волочилась за ней пыль. Жара уже властвовала над дикой, глухой, безлюдной степью. Лишь изредка над головами в ослепительно ярком небе появлялись недвижимые облака. На развилке дорог ребята попрощались с добрым парнем, так их выручившим, не решившись заплатить ему за проезд.
- Запомните! - воскликнул их новый знакомый. - Калмыцкая степь большая, но Церен в ней только один, - и ткнул себя в грудь.
Прежде чем уехать, он зачем-то надел очки с широкими стеклами, отчего сразу стал важнее.
- Ребята, зачем это он? - озадаченно спросил Олег.
- Форсит, - усмехнулся Сергей. - Летчиком показаться хочет.
Якушев подумал, что Нефедов до некоторой степени был прав. В ту предвоенную пору шоферов у нас было значительно меньше, чем теперь летчиков, и многие из них, чтобы на тех походить, надо или не надо носили такие очки. Чем же был виноват добрый покладистый калмык Церен, если ему захотелось немного порисоваться.
Путники взяли свои вещи и зашагали вперед. Кроме короткой информации, полученной от водителя, никаких сведений о том, как попасть в Яндыки, они не имели. Карта - двухкилометровка, которую вынул из парусинового пиджака Якушев, неспособна была облегчить им путь по пустынной земле. Лишь бледная тропочка со следами не то бестарки, не то телеги да солнце, за склонением которого по совету того же Церена надо было время от времени наблюдать, помогали им чуть-чуть ориентироваться.
- Двенадцать километров все-таки не тридцать пять, - ободренно заметил Нефедов, перекладывая ящик с нивелиром из одной руки в другую.
- Давай я понесу, - предложил было Якушев.
- Успеешь, начальник, у которого полуторка ремонтируется больше трех месяцев, - осадил его Сергей, привыкший все решать самостоятельно и не терпевший, если к нему лезли с советами. - На один километр меня, ребята, еще хватит, а потом берите, кто захочет.
Однако, пройдя не более половины этого километра, он, тяжело отдуваясь, поставил ящик на землю и устало предложил:
- Давайте, ребята, постоим трошки. Папироски никто не желает?
Двое никогда не куривших спутников отрицательно покачали головами. Папиросный дымок четкой размытой спиралью встал над их головами, покрытыми цветастыми тюбетейками, купленными еще в Новочеркасске перед самым отъездом в эту загадочную, хотя и не такую уж от него и далекую степь.
- Ишь ты. Посмотрите, ребята, на дым. Как стал столбом, так и стоит, не шелохнется. Вот жара так жара, нет спасу, и никакого тебе ветерка.
Товарищи промолчали. От зноя в них уже появилась та вялость, которая так сковывает в пути человека, лишая его охоты мыслить и тем более говорить. Только тени, прохлады и покоя хотелось, но ни того, ни другого, ни третьего не было. А зной усиливался. Каждый кустик поникшей полыни прижимался к земле, ища пощады.
- Вот так степь, - вздохнул Олег. - А вроде бы от Дона рукой подать.
- Сахара вылитая, а не степь, - пробормотал Якушев, беря тяжелый ящик с нивелиром. - И как только в этом пекле народ существует.
- На то они и степняки, эти калмыки, - вздохнул Нефедов и вдруг услыхал легкий шорох. Под ногами у него проскользнула песчано-серая змейка и, деловито шурша, скрылась в кустиках полыни.
- Гадюка, кажется, - лениво предположил Сергей.
- Нy, не анаконда, естественно, - попробовал пошутить Веня, но никто не рассмеялся.
Никто из них не мог дать в эти минуты себе отчет, отчего все окружающее вдруг стало таким постылым и безразличным. И степь с усиливающимся на ней желто-песчаным цветом и все редеющими и редеющими кустиками полыни, и небо с палящим солнцем, опрокинутое над ними. Они еще не знали, что пустыня - это великая молчальница. Простираясь на сотни километров окрест, неосведомленному путнику, впервые ступившему на ее территорию, она кажется безжизненной зоной, и не сразу он начинает понимать свое заблуждение. В этом смысле и Веня и его друзья не были исключением. Им было невдомек, что если прислушаться и приглядеться, то сразу обнаружишь, что и здесь течет своя, необычная жизнь, как на поверхности, так и под землей. Будьте внимательны, обострите свой слух и свое зрение, и вы это быстро поймете. То суслик или тушканчик, воровато озираясь, поднимется над норкой, то сайгаки, резвившиеся вдали, бросятся в сторону при вашем приближении, то тарантул привстанет на тонких мохнатых ножках, чтобы напасть на другое насекомое, то желто-серый волк, гроза и хозяин степи, замаячит на каком-нибудь ветром наметенном курганчике, по-хозяйски обозревая округу и считая ее своей до той поры, пока не попадет в поле его зрения царь природы человек. И только тогда степной красавец, вскинув голову, неторопливой, полной достоинства походкой уйдет с его глаз, и эта неторопливость словно говорить будет: смотри, я уступаю тебе путь, но только не подумай, что я слабее.
И лишь от редких полуторок и "фордов", от немыслимого рева их моторов разбегается все живое, и даже горный орел или беркут, что, распластав свои крылья, величаво парит над безлюдным пространством, и тот, набирая высоту, уйдет в поднебесье.
Велик ты, человек, если такое происходит даже в пустыне!
Якушев уже с полчаса нес нивелирный ящик, временами останавливаясь, чтобы протереть глаза от липкого пота. Дыхание становилось тяжелым, плечи и виски ломило, по лицу ручьями растекался пот. Усталость не сразу их стала одолевать. Сначала они все трое вели непрерывный разговор, и даже всплески смеха вплетались в него, но силы постепенно угасали, и теперь все трое шагали значительно медленнее. А солнце жгло с такой неимоверной силой, что нечем было дышать. Они уже съели почти весь запас продовольствия, захваченный с собой в дорогу, последовав совету Нефедова, который не слишком весело предложил: "Чтобы на бодрый солдатский шаг перейти, как рекомендовало высокое начальство, надо махан с хлебом истребить полностью. Тогда и дорога покажется короче". Но махан с хлебом были истреблены, а сил не прибавилось, и дорога короче не стала. По-прежнему со всех четырех сторон открывалась, насколько хватает глаз, пустыня, лишенная до самого горизонта даже единого признака жилья. Олег Лукьянченко воскликнул, выражая сомнение, которое уже захлестывало всех:
- Ребята, мы ведь не в ту сторону поперлись.
Все трое мгновенно остановились.
- Как это не в ту сторону? - сурово переспросил Нефедов. - Чего ты, мил друг, мелешь? Нытик ты и паникер, вот кто.
Однако на Олега эти слова не подействовали, и он упрямо и даже со злостью в голосе повторил:
- Да, не в ту сторону идем, не туда, куда надо.
- Так вот же карта! - взъярился вдруг Нефедов. - Зачем ты паникуешь. Я же время от времени наш путь по карманному компасу сверяю.
- А плевать я хотел на твой компас, - плаксиво воскликнул Олег. - Мы уже больше двух часов по такому свирепому пеклу идем, а где Яндыки? Тут до самого горизонта все видать. Шли бы мы правильно, уже давно кибитки бы замаячили. Венька, или неверно я говорю? - вдруг обратился он к одному только Якушеву. - Ну скажи, чего ты отмалчиваешься?
- Не ругай его, Серега, - после длительной паузы обратился Якушев к Нефедову. - Кажется, он прав. Мы действительно давно сбились с пути и чапаем по бездорожью. Раньше хоть какой-то след от проселочной дороги был виден, а теперь и он исчез. Взгляни получше на землю.
Нефедов горько вздохнул, понимая, что возражал только из чувства противоречия, да еще в неуверенной надежде погасить в своих товарищах нарастающую тревогу, пока что еще никем не высказанную.
- Выходит, вы правы, ребята, - согласился он устало, - след от проселочной дороги мы действительно потеряли. Олег опустился на ящик с нивелиром и долго молчал. Якушев также больше не произнес ни слова. Он пристально смотрел в ту сторону, где небо смыкалось со степью, рождая одну неразрывную линию горизонта. Он долго думал, и на его серый от загара лоб ложились тонкие складки. Он взвешивал, надо ли говорить, видя, как дрогнуло лицо обычно самоуверенного Сергея, а точеные крылья его носа чуть раздулись от того внутреннего волнения, что невысказанным осталось него на душе.
- Хочешь знать правду, Серега? - тихим ровным голосом спросил наконец Якушев. - Мы действительно сбились с пути. Сбились, по-видимому, уже давно, и по этому поводу пререкаться нечего. Легче не станет, тем более что в рюкзаке, который сейчас за плечами у Олега, осталась лишь одна бутылка воды. Мне кажется, что уклон от маршрута у нас получился правый.
- Совсем как у Бухарина и Рыкова, - мрачно прокомментировал Нефедов.
- Оно и видно, что историю он знает лучше, чем дорогу, - невесело усмехнулся Лукьянченко.
Якушев бросил неодобрительный взгляд на товарища.
В сложных переплетениях, каких еще не так много было у него в жизни, Веня вдруг обретал невыразимое спокойствие, которое любой мало знающий его человек мог бы принять за флегматичность. Страсти в такие мгновения умирали в Якушеве, им на смену приходило оцепенение. Но это было не то оцепенение, которое граничило с безволием. Добрый и покладистый по натуре, Якушев мучительно искал в такие минуты выход из создавшегося положения, каким бы затруднительным оно ни было. И все, кто знал эту его особенность, с молчаливым уважением взирали на него. Сам той не желая, он как бы становился в центре событий.
- Ребята, мне кажется, что от маршрута мы уклонились на запад. Смотрите, где теперь солнце.
- Мне тоже сдается, - покорно согласился Сергей.
- Почему ты так думаешь, Веня? - с надеждой глядя на него, осведомился Олег.
- А потому, что в этой стороне покров степи становится темнее. Полыни и в особенности ковыля больше. А в другой стороне степь вроде лысеет и наполняется красками пустыни, явно желтит.
- Как в атласе, - усмехнулся Сергей, в котором явно остыл дух необъявленного руководителя их маленькой экспедиции.
Якушев оценивающе взглянул на него:
- Если хочешь, то да.
По растерянному лицу Нефедова скользнула ироническая улыбка:
- И что же из этого следует, маэстро?
- А то, что надо брать правее, если мы хотим восстановить правильный путь.
- Пророк.
- Пророк или нет, - хладнокровно отпарировал Якушев, - но иного выхода я не вижу.
- А вещички? Неужели мы будем таскать их с собой, проделывая твой эксперимент. Этак и ноги протянем. Один нивелир сколько весит, а мы уже из последних сил выбиваемся.
Вениамин решил: парень ерничает, и со спокойным укором сказал:
- Успокойся, Серега. Не до острот. Кто же призывает бросать в степи вещи. За это нас с тобой никто по головке не погладит.
- Тогда как же поступить?
- Двое останутся у вещей, один пойдет на разведку.
- Смотри-ка, совсем как Следопыт или Зверобой у Фенимора Купера, И кто же будет тот счастливчик, который пойдет на разведку? Ты, я или Олег?
- Жребий бросим, - равнодушным голосом ответил Веня.
- Жребий? - переспросил Олег. - Это правильно. Справедливость превыше всего.
Все трое обратили свои взгляды на север, туда, где до самого горизонта расстилалась равнина, где желтое от солнца небо сливалось с такой же желтой поверхностью земли. Веня достал блокнот, вырвал из него листок и разделил на три равные части.
- Пишу на одном плюс, на двух оставшихся ставлю минусы. Кто плюс вытащит, тот идет на разведку, остальные остаются.
Товарищи молча кивнули. Якушев смешал в своей тюбетейке белые комочки и с наигранной веселостью выговорил начало считалочки:
- Катится торба с высокого горба… Тащите, ребята.
Первый вытащил жребий Нефедов и разочарованно произнес:
- Нет, я, вероятно, не гож в разведчики.
Потом вытащил бумажный шарик и Олег Лукьянченко.
- У меня тоже минус, - сообщил он спокойно.
Якушев вздохнул;
- Значит, плюс достается мне, что и требовалось доказать, - и, не разворачивая, вытряхнул свой билетик на землю.
Мысленно отрезая настоящее от ближайшего будущего, он с сожалением посмотрел на собственные парусиновые туфли, утратившие от дорожной пыли свой первоначальный цвет. Подтянув повыше пояс на летних клетчатых брюках, Веня облизал спекшиеся губы.
- Сколько там осталось у нас воды?
- Одна бутылка, Веня, - горько покачал головой Нефедов. - Бери ее, тебе труднее придется.
Якушев отрицательно покачал головой:
- Нет, так не пойдет. Все должно быть в пустыне поровну, так что поделим на троих. А это можно сделать и без помощи логарифмической линейки, с которой мы проектируем плотины.
Отхлебнув из бутылки глоток, он долго полоскал им горло, прежде чем выпить.
- Вот и все, - виновато улыбаясь, поглядел он на товарищей. - Горло увлажнил и потопаю. Остаток вам на двоих. Обещаю задание выполнить, - пошутил он. - Честное пионерское. Одним словом, гидротехник Якушев отправляется на поиск ближайшего человеческого жилья. Ожидайте меня здесь, не трогаясь с места. Полагаю, что в Яндыках какую-нибудь телегу мне дадут, чтобы за вами вернуться. А если нет, так на красавце верблюде прискачу. Вот будет история, если я возвращусь за вами на дромадере каком-нибудь.
- Сенсация будет, - улыбнулся Олег, а Нефедов смущенно предложил:
- Возьми мой компас на всякий случай: все-таки пустыня.
- Пожалуй, давай, - согласился Якушев. - Мало ли что… - И тронулся в путь.
Двое оставшихся провожали его напряженными взглядами, понимая, с каким чувством отправлялся в этот поход их товарищ. А Вениамин, пройдя сотню метров, выверил направление на север и, оборотившись, помахал коллегам рукой. Он был теперь совсем одиноким и затерянным путником в этой величественной в своей суровости степи, где преобладали лишь два цвета: голубой неба и серо-желтый безлюдной, казавшейся совершенно необитаемой земли. Живя в Новочеркасске на углу Барочной и Аксайской, он только легенды и сказки слышал о ней. Мать его про этот край говорила: "вторая Сахара" и ссылалась при этом на свои географические познания, почерпнутые на Бестужевских курсах.
- Ты знаешь, отчего там все поют, когда скачут или едут по степи? - спрашивала она.
- Нет, мама, - отвечал Веня.
- Потому, что в этой степи любой путник, и пеший и конный, чувствует себя одиноким. Едет он, едет, а вокруг ни одного зеленого кустика, все голо и пустынно. И тогда человек, чтобы победить молчание, начинает петь. Поет длинно и одиноко.
- О чем же, мама, - как-то перебил он.
- А обо всем хорошем и плохом, что у него на душе, - грустно улыбнулась Надежда Яковлевна. - Если его обидели - поет, радость пришла - тоже поет. Увидел ящерицу на своем пути - и о ней слагает песню. Волк пробежал - поет о волке. У вас будет распределение, Веня, - прибавила вдруг она. - У всех, кто окончил техникум и успешно защитил дипломный проект. Ты смотри не вздумай туда проситься.
- Я не буду, мама, - неуверенно ответил Веня, потому что знал, что скоро ее огорчит.
Каким было тогда заманчивым это распределение. Гидротехники нужны были и в так называемую кавминводскую группу с центром в живописном Пятигорске, и в Дагестан, и на Ставрополье. Девчонки-однокурсницы, поглядывая на него, завистливо шептали:
- Счастливый, у тебя отец зав. учебной частью, куда захочешь, можешь проситься, отказа не будет.
Мотя Минко, в которую он был тайно, но безответно влюблен, при встречах с ним теперь откровенно вздыхала.
- Ой, как мне на Кубань хочется. - Высокая, статная, с большими темными, как сливы, глазами, она тут же осторожно намекала: - Хочется-то хочется, да только туда одно место.
- Сочувствую, - догадливо улыбался Якушев, - с отцом поговорить?
- Да, если можно… - потупленно вздыхала первая красавица их курса.
- Попытаюсь, - нерешительно обещал Веня.
Мотины глаза многообещающе останавливались на нем, спелые ее губы - вишни складывались бантиком, и, стыдливо опустив глаза, она завершала атаку:
- Поговорил бы, Вень. А сам-то куда поедешь? Небось в Пятигорское управление?
- Нет, - мотал головой Якушев, щуря наполненные смехом глаза. - Не угадала.
- Ой, - завистливо взвизгивала Мотя. - Значит, на берег моря под Сочи? Туда тоже одно место есть. Везучий!
- И не под Сочи, - улыбался Якушев. - Это пока секрет.
И он поговорил. Поговорил за поздним обедом, когда усталый отец с наслаждением уплетал горячую куриную лапшу. Выслушав его, Александр Сергеевич односложно переспросил:
- Значит, Мотя Минко туда просится?
- Ну да, она, - зарделся Венька.
- Хорошая девочка Мотя, - задумчиво промолвил Александр Сергеевич, бросив на него при этом подозрительный взгляд. - Кстати, ты знаешь, как нелегко сложилась у нее судьба. Пьяница отец за длинным рублем погнался и уехал на сибирские золотые прииски. Там с кем-то поссорился и при неизвестных обстоятельствах был убит. Мать одна ее на ноги поставила. - Ложка застыла в руке у Александра Сергеевича, и он, пристально поглядев на сына, неожиданно спросил: - Хорошо, я об этом подумаю. Сам-то ты куда хочешь?
- Не знаю, - пожал плечами Веня. - Куда пошлете.
- Гм… - промычал Александр Сергеевич, и подслеповатые его глаза остановились на сыне: - Неужели для тебя это так безразлично?
- Говорят, у вас в Калмыкию есть место?
- В Калмыкию! - удивился отец. - Гмм… и не одно, а даже три. Только туда никто не просится. Все боятся дикой степи.
- Вот ты меня туда и пошли.
Мать, тайком слушавшая весь этот разговор, прибежала из соседней комнаты.
- Венечка, что ты задумал, - заламывая руки, всполошилась она. - Да если бы ты знал! Там же постоянные бураны, дикие люди, безводье.