- Сама вижу, что плох: бредёт он по узенькой тропочке середь болота, с кочки на кочку перепрыгивает, вот-вот в трясину провалится да и сгинет. Есть у меня травы целебные, коренья лютые, да без пользы они для него, надобно было раньше меня покликать. А теперь далеко он ушёл по кочкам-то, не достать мне его ни плакун-травою, ни тирличем, ни орхилином. Может, вот Акулинка его достанет: рука у неё лёгкая, нога быстрая. Стань, Акулинушка, возле болящего, наложи на него руки лёгкие, прогони прочь силу враждебную!
Акулинка вся напряглась, побелела лицом и, вытянув руки, стала водить ими над головой Кудеяра, не касаясь её.
- На море на окияне, на острове Буяне лежит бел-горюч камень Алатырь. Повелеваю тебе, Алатырь-камень: сдвинься со своего места, освободи на волю пташку малую. Пташка, пташка, касаточка ясная! Полети на край света, в страну дальнюю, чужеземную, где ворон сидит, живую и мёртвую воду сторожит, Ты пропой тому ворону песенку, расскажи ему весть печальную, про болезнь Кудеяра тяжёлую. Древний ворон седой, птица вещая, дай живой мне воды напиться, от болезни тяжёлой избавиться.
Вполголоса произнося эти слова, девочка водила руками над головой Кудеяра, затем над грудью, а потом вдоль туловища. Неожиданно Кудеяр открыл глаза, приподнялся, сел на лавку.
- Долго же я спал.
- Лежи, лежи, нельзя тебе подыматься.
- Разве я болен? Мне хорошо. А где Олька? Когда я заснул, она была рядом.
- Олька ушла домой в Веденеево, а ты ложись и спи, покуда болен.
Козлиха, Акулинка и отец Пахомий удалились.
Наутро Кудеяр проснулся бодрым, болезнь как будто оставила его, но отец Андриан не разрешил ему подняться. До вечера он лежал не сомкнув глаз и всё смотрел на дверь, ожидая появления Ольки. Наконец решительно поднялся с постели.
- Пойду в Веденеево, проведаю Ольку.
- Ни к чему тебе идти в Веденеево, ты ещё слаб, потом может стать хуже.
- Нет, я обязательно должен сходить в село, чует моё сердце с Олькой что-то случилось, по твоим глазам вижу, что с, ней и вправду стряслась беда.
- Ольки больше нет, сын мой.
- Как - нет? - голос Кудеяра стал вдруг хриплым.
- Ну… умерла она.
- Умерла? Разве может здоровый человек ни с того ни с сего умереть?
- Всё может быть, Кудеяр.
- Нет, ты скажи - отчего она умерла?
- Этого я не ведаю.
Кудеяр стал торопливо натягивать сапоги.
- Христом Богом прошу тебя; не ходи в село!
- Я не верю, что Ольки нет в живых.
- В селе тебе нечего делать, если хочешь, я провожу тебя к её могилке.
- Выходит, она и вправду умерла?
- Да, сын мой.
Кудеяр надолго задумался.
- Хорошо, проводи меня к могилке, я хочу проститься с Олькой.
Андриан с Кудеяром спустились с горы, по узкому мостику перешли речку, миновали лес и вышли к кладбищу. Свежий холмик земли возвышался в стороне от других могил.
- Вот мы и пришли, - глухо промолвил Андриан, остановившись возле него.
Кудеяр долго стоял молча. Тёплый лёгкий ветер шевелил его волосы, раскачивал длинный стебель ромашки. Кудеяр сорвал цветок, положил его на Олькину могилу.
- Почему ты не хочешь сказать мне, отчего умерла Олька?
- Сейчас ты болен, а когда поправишься, всё узнаешь. Я и сам толком ничего не ведаю.
- Если Ольку схоронили в стороне от других могил, значит, она… сама пожелала принять смерть. Это правда?
- Правда, Кудеяр.
- Но почему, почему?
- Потому, сынок, - раздался сзади глухой голос матери Ольки Пелагеи, - что угодила она в лапы лютого зверя Андрея Шуйского. Не стерпела дочка позора и наложила на себя руки.
- Я убью его! - Кудеяр шагнул в сторону боярских хором.
- Не спеши, сынок, сегодня утром боярин Шуйский уехал.
- Куда он уехал?
- Кто его знает? Один говорит-в Суздаль, там у него поместья есть. Другие бают - в Москву боярин подался. Великий князь гнев на него положил, пока он во Пскове наместничал, а ныне будто бы вновь к себе призвал.
Кудеяр требовательно посмотрел Андриану в глаза.
- Я не могу оставаться здесь, хочу немедля податься в Суздаль, да только коня у меня нет. Как быть?
Андриан понял, что никакая сила не удержит сейчас Кудеяра в монастыре, поэтому решил не противиться понапрасну, а чтобы парень не натворил глупостей и не угодил в беду, надумал вместе с ним ехать в Суздаль, где они едва ли застанут боярина Шуйского, а там, глядишь, гнев уляжется и всё минует.
- Коня добыть нетрудно, только вот болен ты, не повременить ли с поездкой?
- Нет, я чувствую себя хорошо.
- Тогда попросим у отца Пахомия на время двух лошадей. Я поеду с тобой в Суздаль.
Кудеяр удивился последним словам отца Андриана, во противиться не стал.
В Суздаль прибыли под вечер, остановились в доме Аверьяновых, у которых в бытность послужильцем Тучковых Андриану нередко приходилось жить, когда он приезжал к матушке Ульянее в Покровский монастырь.
Фёдор и Лукерья, сильно состарившиеся, приветливо встретили гостей.
- Давненько в нашу избу никто не наведывался, не обессудьте за беспорядок, - Фёдор показал на груды лука, репы и моркови, рассыпанные по полу, - весь день нынче на огороде копались, подсушим маненько да на базар свезём.
- Дело известное, - отозвался Андриан, - липецна дворе, а у крестьянина забот полон рот.
- Верно молвил, гостюшко, - согласилась Лукерья, - нынче вон гряды копали, а завтра на покос надобно отправляться, не зря ведь в народе сказывают: Кузьма и Демьян пришли - на покос пошли. Промешкаешь с покосом, сена не запасёшь, чем зимою скотину кормить станешь?
- Тебе, - обратился хозяин дома к Лукерье, - не запамятовать бы красильных трав набрать, ныне для этого самое время.
- Думала уж о том, дня через два намеревалась сходить в лес.
- Какие же травы ты собираешь для крашения холстов? - спросил Андриан.
- Для крашенин я зверобой беру; ежели его вместе с мятой отварить, то холстина окрашивается в рудо-жёлтый или кроваво-красный цвет, Для окраски льняного холста в жёлтый цвет хорош дрок. Только не часто эта трава попадается, вместо неё жёлтые головки купавок или кору орешника можно употреблять.
- Ну а ежели в какой другой цвет холст нужно окрасить?
- В какой - другой?
- Ну, например, в синий?
- Для этого трава синило есть, Только окрасить холст сей травой непросто. Высушенные и измельчённые листья я замешиваю в тесто, а потом добавляю немного извёстки. Если это тесто разбавить водой и замочить в нём холст, то получится зелёная крашенина, на воздухе она постепенно синеет. Куда проще синюю крашенину можно сделать с помощью цветов василька, благо его у нас на полях видимо-невидимо.
Лукерья ещё долго могла бы рассказывать о разных травах, используемых в хозяйстве, но этот разговор не занимал Кудеяра, поэтому Андриан перевёл разговор на другое:
- В Заволжье, в своём имении Веденеево, на днях боярин Андрей Михайлович Шуйский был, так его слуги у нас в ските лошадей взяли да так и не вернули, а сами скрылись неизвестно куда. Хотелось бы нам отыскать тех слуг, чтобы попытаться возвратить скитских лошадей.
Лицо Фёдора посмурнело.
- Ищи теперича ветра в поле! Боярин Шуйский вместе со своими людишками два дня назад был в Суздале, так тут такое творилось, что и во время татарского нашествия редко бывает, Наозоровали, понасильничали вволю.
- Где же ныне Шуйский?
- Из Суздаля боярин по велению великого князя отбыл в Москву.
- Думается мне, - многозначительно посмотрел Андриан на Кудеяра, - не видать нам своих лошадей, придётся ни с чем возвращаться в скит.
- Что с возу упало, то пропало, - поддержал его Фёдор, - даже если бы вы застали здесь боярина Шуйского, его слуги всё равно не вернули бы вам лошадей. Не люди они, а тати с большой дороги!
Кудеяру наскучили разговоры о красильных травах, погоде, Шуйских, ему нестерпимо захотелось побыть одному, наедине со своим горем, которое впервые за эти дни он ощутил в полной мере. Он вышел на двор, миновал ворота и по поросшей гусиной лапкой тропке спустился к Каменке. От реки веяло прохладой. В сиреневом полумраке громко, сладострастно стонали лягушки. Но ничто не занимало сейчас юношу. Казалось, будто глухая стена отгородила его от окружающего мира. Вечерний туман клубился за рекой, а Кудеяру казалось, будто это Олька в белом своём платье, расшитом дивными узорами, медленно движется к нему, широко раскинув руки, улыбаясь чему-то неведомому, прекрасному.
Нет, это не Олька идёт за рекой, а клубится вечерний туман. Кудеяр повалился на землю, поросшую мягкой гусиной лапкой, глухо застонал от боли. Слёзы отчаяния полились из глаз. Выросший без материнской ласки, он особенно тяжело переживал утрату близкого человека.
Неожиданно чья-то рука легла на его плечо. Кудеяр приподнял голову - рядом сидел верный Олекса.
- Я уж и не надеялся отыскать тебя, Кудеяр. Как узнал от тётки Пелагеи, что ты в Суздаль подался, сел на лошадь и погнал следом. Весь вечер по Суздалю рыскал, да нигде тебя не повстречал. Колебаться стал: то ли ты назад в скит возвратился, то ли вслед за Шуйским в Москву поехал. Несолоно хлебавши хотел было завтрашним утром в Веденеево устремиться. Думал, разошлись наши пути-дороги. Сижу возле реки и горюю. Глянь, вроде бы ты откуда ни возьмись показался. Ты это или не ты, гадаю…
Немногословный обычно Олекса нынче так и сыплет словами - понял, что Кудеяр плакал, даёт ему времечко успокоиться, прийти в себя. Как бы ненароком обнял друга и не убирает руки. Потеплело на сердце Кудеяра, рад он Олексе, смущаясь, крепко обнял его. А тот всё говорит и говорит:
- Как узнал я, что Ольки не стало, руки на себя наложить хотел. Мила она мне была, только не знала о том. Чуял я сердцем - не меня, тебя любит, а всё равно ради неё умереть готов был. Потом одумался: прежде чем самому умереть, надо изничтожить гада Шуйского. Как проведал, что ты тоже вознамерился отомстить боярину, сел на коня и устремился за тобою следом. А отец Андриан где?
- Здесь, в Суздале, мы с ним вместе сюда приехали. Вижу: тревожится он за меня, потому одного не отпустил, сопровождать решил. Теперь намекает, что надобно в скит воротиться. А могу ли я, не отомстив Шуйскому за Ольку, последовать за ним?
- Негоже монаху в мирские дела вникать. Пусть отец Андриан в скит возвращается, а мы в Москву устремимся. И где бы ни был гад Шуйский - хоть в небе, хоть и в окиян-море, - мы всё равно отыщем его и покараем!
Худые, тонкие руки у Олексы, да мышцы как камешки, приросшие к костям. Крепко сжал он Кудеяра и словно выдавил из него печаль. В сердце осталась только решимость во что бы то ни стало отомстить Шуйскому.
В это время к Каменке спустились четыре монахини. Увидав незнакомых парней, они остановились в нерешительности. Таифа незаметно толкнула локтем Меликею - уж больно красивый один из них, глаз не отвести. Оба парня приезжие, не суздальские.
- Верь, Софьюшка, покарает Господь Бог Андрея Шуйского за злодейское убийство Ивана Фёдоровича Бельского.
Соломония, увидев парней, вдруг незнамо отчего взволновалась:
- Вы откуда, добры молодцы? Что-то я вас в Суздале никогда не видела.
- А мы приезжие, явились сюда из поместья боярина Андрея Михайловича Шуйского, - ответил Олекса.
- Пошто приехали-то?
Олекса замялся.
- Матушка, а я тебя хорошо помню, - обратился Кудеяр к Соломонии, - пять лет назад мы с отцом Андрианом были в Покровской обители, так ты монетку мне подарила, и ту монетку я сберёг, только в ските она.
Соломония пристально всмотрелась в его лицо.
- И я тебя помню, ты ведь татарским именем величаешься.
- Верно, Кудеяром кличут меня.
- Рада видеть тебя, добрый молодец, возмужал ты, раздался в плечах, красавцем стал. А что у вас за дело к боярину Шуйскому? Слышала, будто он злодей из злодеев.
- Верно, матушка. Явился боярин в своё село Веденеево и повелел привести к нему на ночь мою невесту. Я в ту пору больным, в беспамятстве лежал. Так боярин не только сам Олькой попользовался, но и слугам своим её отдал. Не вынеся позора, невеста моя повесилась.
- Слышь, Евфимия, что за мерзостный человек - Андрей Шуйский!
- Слышу, Софьюшка, и горячо верю: жестоко покарает Господь Бог этого злодея.
- Вот мы и решили вместе с Олексой разыскать в Москве злодея Шуйского и отомстить ему за смерть Ольки.
Таифа восторженно смотрела на Кудеяра.
- Нехорошо, добрый молодец, самосуд вершить. Я на вашем месте разыскала бы в Москве юного государя Ивана Васильевича да рассказала бы ему, какое зло учинил боярин Андрей Михайлович Шуйский, он, глядишь, и покарает его.
- Не согласна с тобой, Евфимия: государь мал и не сможет противостоять злым помыслам Шуйских, - возразила Соломония.
- Да разве нас допустят до государя? - усомнился Олекса.
- До самого государя, может, вы и не дойдёте, - согласилась Евфимия, - так хотя бы его верным слугам рассказали о зверствах боярских.
- А вдруг они людьми боярина Шуйского окажутся?
На это старушка не нашлась что сказать.
- Сколько тебе лет, Кудеяр? - неожиданно спросила Соломония.
- Шестнадцать, матушка.
- И моему сыну Георгию об эту пору было бы столько же.
Нечто неодолимое влекло её к этому ладному пареньку, чем-то он походил на Василия Ивановича, когда тот был совсем молодым.
- Благословите нас, матушки, в путь-дорогу.
- Будьте счастливы, добры молодцы, да поможет вам Господь Бог.
Соломония, а вслед за ней и Евфимия перекрестили ребят.
И только когда Кудеяр с Олексой скрылись в вечерних сумерках, Соломония вдруг запричитала:
- До чего же я глупая стала! Почему не спросила Кудеяра, кто его родители? А вдруг он и есть моё детище? Может, он до сих пор крест, мной подаренный, носит? Дура я, дура!
Обеспокоенный долгим отсутствием Кудеяра, отец Андриан вышел из дома и медленно направился к Каменке. Навстречу ему по тропинке бодро шагал сын Лукерьи и Фёдора Гришутка - рослый улыбчивый парень с чистым лицом и ясным взглядом серых глаз, Андриан, признав его, спросил:
- Гриша, не видел ли ты Кудеяра?
- Не только видел, отец Андриан, но и беседовал с ним. Он тут дружка своего веденеевского Олексу повстречал и вместе с ним устремился в Москву. Тебе же они велели сказывать, чтобы возвращался в скит, дескать, не монашеское это дело мстить Андрею Шуйскому. Благословили их в путь вон те монахини.
Андриан глянул в ту сторону, куда указал рукой Григорий, и тотчас же признал в одной из монахинь Соломонию. На душе стало спокойно: уж коли мать благословила сына в дальнюю дорогу, значит, так тому и быть, такова воля Господа Бога.
ГЛАВА 17
Москва поразила Кудеяра и Олексу многолюдством, великим шумом, обилием товаров на торгу. Московское торжище произвело на них особенно сильное впечатление; здесь можно было купить всё, недаром одно из самых распространённых пожеланий богатства и благополучия звучало в те годы так: "Что в Москве на торгу, то бы у тебя в дому!"
Торговля с рук и в лёгких палатках велась на площади, называемой Пожаром, а более солидная - к востоку от этой площади, в каменных и деревянных лавках. Кудеяр с Олексой долго блуждали по Китай-городу в поисках ряда, где продавали хлеб и калачи. Оказалось, хлебники бойко торговали в Зарядье. Спустившись к Москве-реке, к церкви Николы Мокрого, ребята досыта наелись московского хлеба, который показался им необычайно вкусным.
Лошади, на которых они приехали из Суздаля, мирно пощипывали прибрежную траву. Здесь они были большой обузой: постоянно водить двух лошадей по многолюдным и узким московским улочкам - занятие непростое. Продать же лошадей ребята не решались: если задуманное ими дело сладится, они рассчитывали вернуться на них в Заволжье.
- Кому-то из нас придётся побыть с лошадьми, а кому-то разыскивать хоромы Шуйского, - предложил Кудеяр. Олекса согласно кивнул головой. - В одной руке у меня камень, кто его получит, тот останется с лошадьми. Из какой руки берёшь?
Сидеть с лошадьми выпало Олексе.
Кудеяр поднялся в Китай-город. Дома располагались здесь часто, но почти при каждом из них были сады и огороды. Глухие заборы из еловых или дубовых брёвен отделяли усадьбы от дороги, за прочными воротами грозно рычали здоровенные псы.
Жилые и хозяйственные постройки срублены из добротных толстых брёвен, благо леса под Москвой достаточно. Для жилых хором москвичи предпочитали сосну, из её прямых ровных стволов можно было собирать без щелей даже крупные срубы. Такие дома были сухи, долго не гнили. Хозяйственные же постройки обычно сооружали из дуба, который из всех других пород выделялся своей прочностью.
Кудеяр с любопытством рассматривал дома московских вельмож, видневшиеся за высокими заборами. Все они стояли в глубине дворов на расстоянии десяти- двадцати саженей от ворот. Через ворота можно было попасть на мощёный, так называемый чистый двор, расположенный перед теремом. Сзади хором виднелись пристройки для слуг, конюшни, коровники, курятники, неудивительно, что задний двор был почти целиком покрыт навозом, поэтому от дома до хозяйственных построек вели узкие дорожки, мощённые досками и дранкой. Справа и слева от боярских хором виднелись сады с плодовыми деревьями и огороды, засаженные овощами. Потому по московским улицам гуляют ядрёные ароматы укропа, чеснока, огурцов. Особенно занятны терема знати. Многие из них в два-три яруса с башенками и гульбищами, окна украшены затейливыми наличниками.
Тут на гульбище ближнего дома выбежал нарядно одетый парень, ловко перемахнул через перила, минуту повисел на руках и, приземлившись, кинулся к забору. Дверь дома распахнулась, на крыльцо вывалила орава слуг во главе с хозяином. Слуги бестолково суетились, орали. Между тем добрый молодец уселся на частоколе верхом и, приложив к носу растопыренную пятерню, принялся дразнить преследователей:
- А ну поспешайте, лежебоки, не то боярин Головин всыплет вам по заднему месту!
Когда слуги были уже близко, парень спрыгнул с забора, но неудачно: его пояс накрепко зацепился за острый конец бревна. Шутник оказался в незавидном положении: часть слуг взбиралась уже на забор, другие устремились через передний двор к воротам, ещё мгновение - и парню несдобровать.
Кудеяр кинулся к нему, отцепил пояс.
- Бежим, не то слуги Фомы Головина сцапают нас! - крикнул парень своему спасителю. Пробежали до конца улицы, свернули налево, потом направо. Притаились за углом, выжидая, не покажутся ли преследователи. Никто не гнался за ними.