- Спасибо тебе, друже, что помог мне. Фома Головин дюже лют на меня за то, что я к дочке его, Феклуше, наведываюсь. Люба она мне, да и я ей мил. А вот родитель никак не хочет, чтобы мы были вместе, потому и приходится сигать с гульбища. Как тебя кличут?
- Кудеяром.
- А меня Фёдором Овчиной. Наверно, у тебя тоже зазноба есть?
У Фёдора лицо открытое, улыбчивое, лет ему столько же, сколько Кудеяру. Иному Кудеяр ни за что бы не стал рассказывать об Ольке, а ему доверился, поведал обо всём, что с ней случилось. Выслушав, Овчина крепко схватил его за руки.
- Андрей Шуйский, говоришь, виновен в смерти твоей зазнобы? Не человек он - зверь лютый! Четыре года минуло с той поры, как отца моего заточил в темницу и там уморил голодом.
Настала пора Кудеяру выражать сочувствие Фёдору. Тот, успокоившись, продолжал:
- Много зла чинит Андрей Шуйский всей земле Русской. Что ж ты намерен делать?
- Решил я убить его, чтобы кровью своей заплатил он за смерть Ольки.
Фёдор недоверчиво покачал головой.
- Убить Шуйского не так-то просто, зорко охраняют его верные прихвостни, без них он нигде не показывается. Да и нужно ли без суда убивать человека? Знаешь что, - загорелся вдруг он, - завтра вечером государь отправляется вместе с детьми боярскими за город, я сделаю так, чтобы он выслушал тебя. Может быть, узнав о новых злодеяниях Андрея Шуйского, великий князь наконец-то решится покарать его. Лошадь у тебя есть?
- Есть.
- Так ты завтра об эту же пору жди меня на Варварском крестце.
Варварский крестец Кудеяр нашёл возле церкви святой Варвары, в самом оживлённом месте московского торжища. Напротив церкви за прочной оградой притаился Панский двор, где жили литовские послы. Фёдор Овчина явился вместе со своим дружком, весёлым горбоносым Ваней Дорогобужским родом из Твери. Отец Вани - Иван Пороша вскоре после рождения сына погиб под Казанью. Вдова вышла замуж за влиятельного боярина Ивана Петровича Фёдорова, владевшего большими поместьями в Белозерском крае. Иван почитал спокойного и рассудительного отчима за отца.
Вскоре к ним присоединился тихий, застенчивый отрок.
- А это боярский сын Матюша Башкин, - представил его Кудеяру Фёдор. - Набожен Матюша, дни и ночи Священное писание читает, в каждом слове тайный смысл ищет.
Со стороны Кремля послышался нарастающий шум. Через минуту на Варварку выметнулась группа всадников, неистово погонявших лошадей. Впереди на белом стройном коне скакал двенадцатилетний отрок. Кудеяр успел приметить, что он высок для своих лет, плечи его подняты вверх, грудь широкая, нос удлинённый, глаза блестят. Фёдор махнул Кудеяру рукой, и они присоединились к следовавшим за государем детям боярским.
Великий шум сопровождал всадников: испуганно гоготали гуси, кудахтали куры. Застигнутые врасплох, они во множестве погибали, будучи раздавленными копытами коней. Проклятия москвичей неслись вслед государю и его спутникам. Так миновали Варварские ворота, Конскую площадь, Большой Посад. По Солянке всадники выехали к Яузским воротам Белого города. На берегу Яузы в месте её впадения в Москву-реку спешились. Вечерние сумерки окутали город, вокруг было тихо, покойно. Отроки, побросав одежды, затеяли купание.
Ваня держался особняком от резвившихся друзей, он задумчиво смотрел в сторону Замоскворечья, поросшего садами.
- Государь, - тихо обратился к нему Фёдор Овчина, - из Заволжья в Москву приехал вот этот человек, чтобы бить тебе челом о злодеяниях боярина Андрея Шуйского. Ваня нахмурил брови, пристально глянул в глаза Кудеяра.
- Какие же такие злодеяния совершил Андрей Шуйский в Заволжье?
- Приехав в свою вотчину село Веденеево; боярин Шуйский приказал своим слугам привести к нему на ночь мою невесту Ольку Финогенову, а потом отдал её слугам, чтобы те измывались над нею. Олька не стерпела позора, наложила на себя руки.
Юный государь крепко сжал зубы, лёгкий румянец, появившийся было на его щеках во время скачки, сошёл с лица, глаза зажглись гневом.
- Хотел бы напомнить, государь, - вновь заговорил Фёдор, - что Шуйские отца моего ни за что ни про что заточили в темницу и там уморили голодом.
- Всё помню, Фёдор, - хрипло сказал отрок.
Он круто повернулся, вскочил на коня и, огрев его плетью, быстро устремился в сторону Москвы.
Было совсем темно, когда Кудеяр вернулся к Олексе.
- Ну что, видел великого князя?
- Не только видел, но и говорил с ним о боярине Шуйском.
- А ты не врёшь, Кудеяр?
- К чему мне врать?
- Что же он сказал?
- А ничего. Всё, говорит, я помню. Сел на коня и уехал.
Помолчали.
- Что же нам, Кудеяр, делать?
- Как задумали раньше, так и будем делать. Проведал я, что хоромы боярина Шуйского в Кремле находятся. Завтра попытаюсь проникнуть на его двор.
- Два дня уже я сижу с лошадьми, наскучило мне это дело, позволь разыскать подворье князя Андрея Шуйского.
- А мы по три дня будем с лошадьми сидеть. Завтра я схожу в Кремль, а потом ты три дня будешь охотиться за Шуйским. Договорились?
Олекса неохотно кивнул головой.
Наутро Кудеяр отправился в Кремль. Пройдя через Фроловские ворота, он повернул налево, в сторону "подола" Кремля, находившегося под горою, у берега Москвы-реки. "Подол" был густо заселён наиболее родовитыми боярами, духовенством и служилыми людьми. Дома стояли здесь часто, отделённые друг от друга только частоколами.
- Где тут подворье боярина Андрея Шуйского? - спросил Кудеяр пробегавшего мимо мальца.
- Пойдёшь мимо каменных палат купца Тарокана, увидишь подворье Кириллова монастыря с церковью Афанасия Александрийского, а как завернёшь за угол, тут тебе будет двухъярусный терем с двумя башенками - дом Шуйских, - малыш поддёрнул порты, шмыгнул носом и был таков.
Кудеяр не спеша дошёл до старой церкви, повернул направо и сразу же увидел дом с двумя башенками. Рядом с ним стояла неказистая приземистая избёнка, глядевшая на улицу подслеповатыми оконцами. Между избой и высоким частоколом, окружавшим двор Шуйских, был узкий проход. Кудеяр пошёл по нему и оказался возле высокого сарая, стоявшего позади избы, Под крышей сарая был приметен лаз. Кудеяр ухватился за доску и, подтянувшись на руках, забрался на чердак, откуда двор Шуйских был как на ладони.
Время от времени на высоком крыльце появлялись какие-то люди, одни приходили в дом, другие выходили, но все они были незнакомы Кудеяру, поэтому он начал было сомневаться, в этом ли доме живёт боярин Шуйский. Солнце покатилось к закату, когда на крыльцо вышел толстый человек в синем кафтане. Сердце Кудеяра дрогнуло: он сразу же узнал тиуна Мисюря Архипова. Мисюрь подозрительно осмотрелся по сторонам и вернулся в дом. Вот на крыльцо вышел Андрей Михайлович Шуйский в сопровождении Мисюря Архипова и Юшки Титова, они миновали ворота и двинулись по бревенчатой мостовой вверх.
Кудеяр спустился с чердака и по узкому проходу направился к выходу. Возле подслеповатой избушки стоял мужик с заросшим чёрными волосами лицом, вид которого ничего доброго не предвещал Кудеяру. Тот невольно оглянулся, намереваясь повернуть назад, однако здоровенный парень с дубиной в руке заступил ему дорогу.
- А ну, добрый молодец, пошли с нами, поведаешь, пошто по чужим сараям шастаешь, - обратился к Кудеяру мужик.
Он нажал на бревно, и перед ними открылась малоприметная дверь в частоколе, ведущая на двор Шуйских.
- Ступай в погреб, охолонись там маненько, потом всё поведаешь.
Кудеяра втолкнули в погреб, дверь захлопнулась, глухо скрипнул замок.
Напрасно Олекса ждал в эту ночь Кудеяра. Поняв, что тот угодил в беду, он, едва рассвело, устремился к Конской площади, раскинувшейся перед Варварскими воротами. Здесь шла бойкая торговля лошадьми.
Прежде чем продать лошадь, её нужно было пятнить у пятенщика, взимавшего за продажу лошадей пошлину. Помимо пошлины с пятна и шерсти в пользу великокняжеского конюшего шла особая пошлина с проданных лошадей. Когда Олекса рассчитался со служкой Троицкого монастыря, взимавшим пошлину и записывавшим проданных лошадей в особую книгу, он почесал в затылке: денег от продажи лошадей у него осталось совсем немного. Но сейчас ему было не до этого, все его помыслы об одном: как отыскать Кудеяра, вызволить его из беды.
"Кудеяр сказывал мне, будто боярин Шуйский в Кремле жительствует, туда я и пойду".
Миновав Фроловские ворота Кремля, Олекса остановился в растерянности: в глазах рябило от обилия теремов, церквей, дворцов. Он долго блуждал среди них, пока не вышел к дому Андрея Шуйского.
Олекса сразу же приметил проход между частоколом и неказистой избой с подслеповатыми окнами. Устремившись по этому проходу, он вышел к сараю, который посчитал удобным местом для наблюдения за домом Шуйских. Вот на крыльце показался боярин с неизменными своими спутниками Мисюрем и Юшкой. Когда они скрылись из виду, Олекса спустился с чердака и хотел было проследовать за ними, но крепкие руки ухватили его.
- Ещё один птенчик выпал из гнёздышка! Подь, охолонись.
Олексу втолкнули в мрачный холодный погреб.
- И тебя, Олекса, поймали?
Попав с дневного света в темноту, тот долго ничего не видел.
- Где ты, Кудеяр?
- Здесь я, - Кудеяр взял друга за руку, усадил рядом с собой.
- Холодно как тут!
- Ничего, привыкнешь.
Ребята прижались друг к другу, помолчали.
- Ты из сарая наблюдал за двором?
- Ну да.
- Видать, это ловушка, удуманная боярскими слугами.
- Что теперь с нами будет?
- А ничего, Олекса. Никто ведь не ведает, кто мы и зачем полезли на чердак. Может, мы спьяну там спали. Подержат нас здесь да и отпустят. На всякий случай прикинемся, что не знаем друг друга.
Медленно идёт время в темнице. В погребе даже днём темно, лишь через узкую дверную щёлочку проникает янтарное сияние. Но вот и оно померкло, значит, наступил вечер.
За дверью послышались шаги, скрипнул замок. В погреб с факелами в руках вошли трое - Мисюрь, Юшка и мужик с заросшим лицом.
- Где ж вы этих сопляков сцапали? - гнусаво спросил Мисюрь.
- На чердаке в сарае были. Весь Божий день, не смыкая глаз, зыркали на боярский двор. Не иначе как красного петуха подпустить хотели, а может, и ещё что удумали. Вчера вон того, а нынче этого, светловолосого, словили.
- Чьи же вы будете, робятки? - голос у Мисюря мягкий и даже как бы сочувственный. - Что ж вы молчите? Али языки проглотили? Так мы их из желудка достанем и пришьём. Завопите тогда благим матом. Глянь, Юшка, на них: мнится мне, где-то я их видел.
- Они веденеевские, Мисюрь. Этого Олексой кличут, а у того, он в скиту жительствует, имечко какое-то чудное, татарское, запамятовал я его.
- Теперича и я вспомнил, где их видел. Издалека в Москву пожаловали, видать, неспроста. Что ж вас, робята, в Москву погнало?
- Никогда тут не были, вот и решили посмотреть, какая она, Москва, - ответил Кудеяр.
- Ишь, любопытные какие! На лошадях или пешком отправились в путь?
- На лошадях.
- А кони где? Где, спрашиваю, коней оставили?
- Продали.
- Ну-ка пошарь у них, Юшка.
Юшка Титов быстро обыскал обоих, отобрал у Олексы деньги и, поделив их, часть отдал Мисюрю, остальные сунул себе за пазуху.
- Зачем же вы лошадей-то загнали? Али обратный путь решили пешком править?
- Есть было нечего, вот и продали лошадей.
- Чёрт с ними с лошадьми. На чердак-то пошто полезли?
Ребята молчали.
- Вы когда из Веденеева выехали?
- После Петрова дня, - простодушно ответил Олекса.
- Вон оно что… Значит, по нашим следам пустились. А вы девицу, что руки на себя наложила, ведали?
- Как же нам её не ведать, коли в одном селе жили?
- Хороша была девица! - Мисюрь отлично помнил ночь, когда они по очереди измывались над Олькой. - Жаль её, всем сердцем жаль. Был бы я вашего возраста, непременно влюбился бы в такую. А вы? Нешто вы не любили её?
Мисюрь пристально всматривался в лица ребят. Те, потупившись, молчали.
- И вам, вижу, мила она была. Как не стало её, сердечки ваши загорелись, и удумали вы подстеречь и убить злодея Шуйского! Казалось, Мисюрь читал тайные мысли ребят. - Слышь, Юшка, завтра же отведёшь их в Разбойный приказ, скажешь, что эти молодцы решили ни за что ни про что извести боярина Андрея Михалыча Шуйского и в тех мыслях своих тайных признались нам. Мы же марать руки об них не будем - ни к чему нам лишние разговоры. А там им конец.
ГЛАВА 18
Всё лето ожидал отец Андриан возвращения Кудеяра, но так и не дождался. Миновал июль-страдник, за ним - август-собериха, вот и сентябрь-хмурень на дворе. С каждым днём солнышко восходит позднее и всё раньше укладывается на покой. Приглядываются люди к летающей в воздухе паутине: много тенётника на бабье лето - к ясной осени и холодной зиме. Прогремит гром об эту пору - будет тёплая осень, а чем суше и теплее сентябрь, тем позднее наступит зима, Падают с деревьев жёлтые листья, устилают проторённую дорогу к храму, шуршат под ногами. А в голове одна мысль: что с Кудеяром? Слуха о том, что владелей Веденеева убит, не было. Значит, Кудеяр со своим дружком Олексой угодил в беду, в противном случае хотя бы один Олекса воротился к родителям. Обмысливая всё это, отец Андриан засобирался в Москву. Пахомий одобрил его намерения, благословил в путь-дорогу.
Подъезжая к Суздалю, отец Андриан ощутил в душе волнение и подивился тому: шестнадцать лет минуло с той поры, как он впервые увидел полюбившуюся ему с первого взгляда Марфушу, а словно вчера это было: грузная игуменья Ульянея, по бокам её две миловидные белицы - Марфуша и Аннушка, а впереди рябая келейница Евфимия с чадящим витенем в руках.
Почему так властвует над нами прошлое? Как будто бы разум смирился с волей судьбы, но где-то в душе живёт неистребимая жажда чуда: вот сейчас войдёт он в храм и среди молящихся монахинь Покровской обители увидит Марфушу. Разум твёрдо стоит на своём: Марфуши ему не видать никогда, до конца дней на этой грешной земле. Да и нужна ли она иноку? Пора бы отринуть земные вожделения, смирить гордыню, очистить душу от всякой грязи. Но разве Марфуша - грязь? Что нужно ему от неё? Быть может-памятный взгляд серых, широко распахнутых глаз и лёгкой руки прикосновенье.
Андриан чувствует, что монахини, находящиеся в церкви, время от времени взглядывают на него вопрошающе. В одной из них он признал Аннушку - мать Агнию. Наверно, ей интересно узнать, зачем он явился в Суздаль, нет ли вестей от Марфуши. А вот на него глянула старая монахиня с красивым ещё лицом, с тёмными выразительными глазами и, признав, взволновалась, до конца службы всё посматривала на него, боясь упустить из виду. Едва служба кончилась, Соломония ухватила его за рукав:
- Здравствуй, Андрей.
- Отец Андриан.
- Давно ли иноком стал?
- Пять лет уж.
- Далеко отсюда?
- В Заволжье.
- А что ж не явился сюда, воротившись из Крыма? Наверно, жену свою с сыном моим не сыскал?
- Отыскал.
- Так где же они?
- Жена народила детей и, любя их, в Орде пожелала остаться.
- А сын мой - Георгий?
- Из Крыма пришли мы с ним вместе, и ты его видела дважды: один раз монетку вручая…
- Кудеяр!
- Он самый.
- Почему же ты мне не сказал?!
- Не велено было Тучковыми, к тому же боялись огласки, а в скиту он был в безопасности.
- Так он и сейчас там?
- В скиту его нет.
- Зачем, ну зачем я его благословила мстить Шуйскому? Грех на душу взяла, и вот - покарал меня Бог. Почему же никто не сказал мне, что Кудеяр - мой кровный сыночек? А я поняла это слишком поздно: скрылся он из виду - тут-то меня и осенило! Где же он ныне?
- Должно быть, в Москве, иду я туда, чтоб его разыскать и в скит воротить.
- Москва велика…
- Не более Крыма. Уж коли в татарщине я отыскать его смог, то и в Москве непременно найду.
- Дай Бог… Молиться я буду и денно и нощно, чтоб Матерь Божья тебе помогла в твоём деле нелёгком. А у меня здоровья не стало совсем, дыхание смерти уж чую. Так ты поспешай!.. Как хочется сына родного обнять мне хоть раз!
В Воздвиженье Андриан переступил порог дома Аникиных.
- Господи, кто в гости-то к нам пожаловал! - радостно всплеснула руками Ульяна. - Ведь сколько лет-то не виделись! Проходи, проходи, Андрей, в избу.
Афоня крепко обнял друга.
- Семья-то у вас какая многолюдная! - подивился гость.
- Знакомься с моими мужиками: старший Якимка, друзья неразлучные Ванюшка с Брошкой да близнецы Мирон с Нежданом.
Ульяна поднесла на руках девочку.
- А это молодшая наша любимица Настенька, вчера ровно годик исполнился ей.
Девочка с удивлением таращила на гостя серые глаза.
Авдотья старческой рукой обняла Андрея и тихо заплакала.
- Прости, Андреюшка, меня, слезливую: при виде тебя Петра вспомнила, не дожил он до встречи с тобой. И мне уж пора на покой.
- Внуков-то на кого покинешь?
- За молодшими старшие приглянул Якимка-то вон уж какой жених. Садись, Андреюшка, за стол, у нас нынче на Вздвиженье пирог с капустой.
После еды посреди избы поставили две кадки. Ульяна с Авдотьей на чистом столе разрезали капустные кочаны на части, высвобождали кочерыжки, а мужики, вооружившись тяпками, такой перестук подняли - на душе стало весело. Рубка капусты на Воздвиженье- большое событие в каждой семье. Там, где женихи и невесты, устраиваются капустные вечеринки. Девушки в богатых уборах ходят с песнями из дома в дом рубить капусту, хозяева накрывают для них столы с угощением. За девицами являются высматривать невест парни со своими гостинцами. И так на протяжении двух недель после Воздвиженья.
- Когда я молодая была, - вспомнила Авдотья, - очень уж мне хотелось, чтобы Пётр полюбил меня. Так перед тем, как идти на капустные посиделки, я семь раз прочитала слова заговора: "Крепко моё слово, как железо! Воздвигни, батюшка Вздвиженьев день, в сердце добра молодца Петра любовь ко мне, девице красной Авдотье, чтобы этой любви не было конца веку, чтобы она в огне не горела, в воде не тонула, чтобы её заря студёная не знобила. Крепко моё слово, как железо!" Как сказала я, так и сталось. Чтой-то холодком потянуло. Миронушка, прикрой-ка поплотнее дверь. И не диво, что холода пришли, ведь ныне третья встреча осени. На Вздвиженье зима с бела гнезда снимается, к русскому мужику в гости собирается - дай-ка я, зи-ма-зимская, на святой Руси погощу, серого мужика навещу. Вздвиженье лето замыкает, а ключи сизая галочка за море уносит.
Андриану приятны эти бесконечные разговоры под дробный перестук тяпок и хруст разрезаемых кочанов. Точно так же и в его родном Морозове с наступлением первых холодов на Воздвиженье рубили капусту.
- На Вздвиженье сивер, так лето тепло будет, - припомнилась ему давняя примета.