- Безбожные бояре приготовили для них суда на Оке, протекающей под Муромом, и они поплыли по реке. В одном судне с Февронией плыл некий человек, жена которого была на этом же судне. И человек, искушаемый лукавым бесом, поглядел на святую с помыслом. Та сразу же поняла его дурные мысли и изобличила его. "Зачерпни воды из реки с этой стороны судна и испей", - велела она ему. Тот подчинился. "А теперь зачерпни и испей воды с другой стороны судна". Когда же он попробовал той и другой воды, спросила: "Одинаковая вода или слаще одна другой?" - "Одинаковая, госпожа, вода", - ответствовал человек. Феврония промолвила тогда: "Так и естество женское одинаково. Почему же ты, позабыв про свою жену, о чужой помышляешь?" И человек этот, видя, что она обладает даром прозорливости, не посмел больше предаваться похотливым помыслам. Под вечер пристали они к берегу, чтобы устроиться на ночлег. Блаженный князь Пётр задумался: "Что теперь будет, коль скоро я по своей воле отказался от княжения?" Феврония успокоила его: "Не скорби, княже, милостивый Бог, творец и заступник всех, не оставит нас в беде". Тем временем на берегу готовили для князя еду. Повар обрубил маленькие деревца, чтобы повесить на них котлы. После ужина святая княгиня Феврония, увидев обрубки эти, благословила их, сказав: "Да будут они утром большими деревьями с ветвями и листвой". Так оно и сталось: проснулись люди утром и увидели вместо обрубков взрослые деревья. Когда же стали грузить на суда пожитки, то явились вельможи из Мурома и сказали: "Господин наш князь! От всех вельмож и от всех жителей города пришли мы к тебе, не оставь нас, сирот твоих, вернись на своё княжение. Ведь много вельмож погибло от меча. Каждый из них хотел властвовать, и в распрях друг друга перебили. И все уцелевшие вместе со всем народом молят тебя: господин наш князь, хотя и прогневали и обидели мы тебя тем, что не захотели, чтобы княгиня Феврония повелевала нашими жёнами, но теперь со всеми домочадцами своими мы рабы ваши и хотим, чтобы были вы, и любим вас, и молим, чтобы не оставили вы нас, рабов своих!" Блаженный князь Пётр вместе с блаженной княгиней Февронией возвратились в свой город и правили в нём, соблюдая все заповеди и наставления Господние безупречно, молясь беспрестанно и милостыню творя всем людям, находящимся под их властью, как чадолюбивые отец и мать. Ко всем питали они равную любовь, не терпели жестокости и стяжательства, не жалели тленного богатства, но богатели Божьей милостью. А городом своим управляли со справедливостью и кротостью, но не с яростью, принимали странников, насыщали голодных, одевали нагих, избавляли бедных от напастей. Когда же приспело время их благочестивого преставления, они умолили Бога, чтобы умереть им в одно время, и завещали сделать из одного камня два гроба, похоронить их в одной могиле. Перед смертью приняли они монашество: блаженный Пётр был назван во иночестве Давидом, а Феврония - Евфросинией. Когда преподобная и блаженная Феврония, наречённая Евфросинией, вышивала лики святых на воздухе для соборного храма Пречистой Богородицы, преподобный и блаженный князь Пётр, наречённый Давидом, послал к ней сказать: "О сестра Евфросиния! Пришло время кончины, но жду тебя, чтобы вместе отойти к Богу". Она же ответила: "Подожди, господин, пока дошью воздух во святую церковь". Он во второй раз послал сказать: "Недолго могу ждать тебя". И в третий раз прислал сказать: "Уже умираю, не могу больше ждать!" Она же в это время заканчивала вышивание святого воздуха: только у одного святого ещё мантию не успела, а лицо уже вышила. Феврония остановилась, воткнула иглу свою в воздух и замотала вокруг неё нитку, которой вышивала. После этого послала сказать блаженному Петру, наречённому Давидом, что умирает вместе с ним. Помолившись, отдали оба святые свои души в руки Божьи в двадцать пятый день месяца июня. Жители Мурома решили похоронить тело блаженного князя Петра в городе у соборной церкви Пречистой Богородицы, а Февронию - в загородном женском монастыре, у церкви Воздвижения Честного и Животворящего Креста, говоря, что так как они были иноками, нельзя положить их в один гроб. И сделали им отдельные гробы, тело святого Петра, наречённого Давидом, положили в его гроб и поставили до утра в городской церкви Пречистой Богородицы, а тело святой Февронии, наречённой Евфросинией, положили в её гроб и поставили в загородной церкви Воздвижения Честного и Животворящего Креста. Общий же их гроб, который они сами повелели высечь себе из одного камня, остался пустым в том же соборном храме Пречистой Богородицы. Но на другой день люди увидели, что отдельные гробы пусты, а тела преставившихся обнаружили в городской соборной церкви Пречистой Богородицы в общем их гробе. Неразумные люди, пытавшиеся разъединить их как при жизни, так и после смерти, вновь переложили их тела в отдельные гробы. И снова утром святые оказались в одном гробе. После этого никто уже не решился их разъединять, и они были похоронены возле городской соборной церкви Рождества Святой Богородицы в едином гробе, который Бог даровал на просвещение и на спасение того города: припадающие с верой к раке с мощами их щедро обретают исцеление.
Отец Пахомий кончил дивный рассказ о святых Петре и Февронии. В избе было тихо, каждый из присутствующих находился под впечатлением от удивительной любви князя и простой девушки. Ивашка с Акулинкой поднялись из-за стола: на воле начало смеркаться, пора девушке возвращаться в Веденеево. Они по-прежнему держались за руки, в глазах их были слёзы. Катеринка уложила в чистую тряпицу пирогов для Акулинки и её приёмной матери тётки Марьи, вышла из дома проводить гостей.
- Не задерживайся в Веденееве, Ваня, - предостерёг Афоня, - волки в округе рыщут.
- Я мигом обернусь, отец.
Упоминание о волках направило беседу по иному руслу: молодёжь стала расспрашивать Пахомия о повадках птиц и зверей.
- Самка тетерева сидит на яйцах очень крепко, так что иногда гибнет под копытами лошадей. Три седмицы она не слезает с гнезда ни днём ни ночью, лишь в полдень на очень короткое время покидает яйца, предварительно прикрыв их травой или перьями, чтобы они не простыли. В середине месяца червеня из яиц выходят птенчики. Попервоначалу среди них трудно различить курочку от косача, все они серовато-пёстренькие.
- Пахомий, а почему тетеревиного петуха косачом именуют? - спросил Афоня.
- Да потому, мил человек, что у него в хвосте как бы косицы видны… Так вот, на исходе августа тетеревиный самец становится истинным красавцем - на нём появляются особые тёмные перья. Косач всегда крупнее курочки, да и брови у него шире и красивее. Год от года он чернеет, так что на третьем году жизни бывает совсем чёрным с небольшой серинкой на спине и с отливом воронёной стали по всему телу, особенно на шее. А внутренняя сторона крыльев как бы подбита мелкими белыми пёрышками. На исходе марта солнышко сильно припекает, в это время в косачах кровь взыгрывает, отчего они начинают токовать - испускать клики, похожие то на гусиное шипение, то на голубиное воркование. Далеко слышится токование на восходе солнца. С каждым днём косач токует громче и дольше, шея его распухает, отчего перья на ней вздымаются наподобие гривы; брови наливаются кровью и становятся ярко-красными.
- Вот до чего доводит птицу любовь!
- Ради любви, Афоня, тетерева устраивают настоящие сражения. Сначала косачи собираются на укромной лесной полянке и, сидя на верхних ветках дерев, токуют-шипят со свистом, бормочут, распускают крылья. На их страстные призывы прилетают курочки и начинают охорашиваться, повёртываться в разные стороны, перебирать клювами свои пёрышки, распускать хвосты. И всё это делается на глазах возбуждённых женихов. И вдруг они слетают на землю, а следом за ними - и косачи. Поскольку курочек всегда бывает поменьше самцов, между косачами начинается жестокое побоище…
- Отчего же это Катеринка со двора не возвращается? - произнесла вдруг Любаша.
Кудеяр, давно уже тревожившийся долгим отсутствием жены, тотчас же поднялся из-за стола.
- Пойду проведаю, может, она со скотиной замешкалась.
Афоня с Корнеем направились за ним следом. Вскоре они воротились - Катеринки с ними не было.
- Поблизости её нигде нет, но возле леса мы обнаружили следы многих лошадей. Уж не увезли ли её?
- Если такое случилось, похитителям не миновать Веденеева, потому надобно нам устремиться туда. К тому же Ванятка с Акулькой могли угодить в беду, - Афоня не на шутку встревожился. Он обратился к монахам: - Вы останьтесь с Любашей тут, а мы мигом домчим на лошадях до Веденеева.
Кудеяр, Корней, Афоня, Филя и Олекса вышли из избы.
- Кто бы это мог похитить Катеринку? - спросил Андриан.
- Никому она не сказывала, а со мной поделилась, - заговорила Любаша, - два дня назад получила она весточку от своего отца боярина МикешиЧупрунова.
- Где же жительствует её отец?
- В нижегородских местах.
- Далековато отсюда… Как же он проведал, что его дочь здесь обретается? - Пахомий раздумчиво покачал головой.
- Может, кто из местных оповестил боярина, - предположил Андриан.
- Отчего это в избе дымно стало? - в голосе Любаши тревога. - Печь давно протоплена…
- Глянь, Андриан, в оконце-то: никак, пожар приключился. Ты, милая, оденься потеплее, на волю выйдем. Да не волнуйся - нельзя тебе сейчас волноваться.
С крыльца открылась ужасная картина: соседние дома полыхали как факелы. Изба Кудеяра стояла в окружении других, она занялась последней.
Андриан схватил было бадью и устремился к колодцу, но вскоре убедился, что труды его напрасны: огонь с невероятной быстротой пожирал смолистые брёвна. Кинулись спасать пожитки, благо их не так-то много было.
Вскоре возвратились ездившие в Веденеево, с ними был и Ивашка.
- С Акулинкой беды не приключилось? - спросил его Пахомий.
- Дома она.
- А с Катеринкой где расстались?
- Она проводила нас до крайней избы и остановилась. Мы с Акулинкой оглянулись, а она всё стоит, рукой машет. Больше я её не видел.
- А посторонние люди вам по дороге не попадались?
- Когда проходили мимо леса, почудилось нам, будто в той стороне лошади ржали. Мы удивились - откуда в лесу лошадям взяться? Решили, что померещилось. А потом увидели двух мужиков, идущих нам встречу. Заметив нас, они повернули к лесу. Акулинка сказывала, будто это тиун Мисюрь Архипов со своим дружком Юшкой Титовым.
- Филе с Олексой велю перекрыть дорогу на Веденеево, а остальные, как только светать начнёт, отправятся за мной в лес на поиски поджигателей, не могли они далеко уйти, - распорядился Кудеяр.
Филя с Олексой взметнулись на лошадей и исчезли в темноте. Остальные молча смотрели на огонь, пожиравший последние брёвна.
Вот темень начала рассеиваться, и Кудеяр хотел было приказать своим людям идти в лес, но Корней молча указал ему в сторону Веденеева, откуда ехали Филя с Олексой, ведя на арканах пленников - Мисюря с Юшкой.
- Давненько мы с вами не виделись, прихвостни боярские! - обратился к ним Кудеяр и указал на пепелище: - Ваша работа?
- Мы к вам никакого касательства не имеем, - спокойно произнёс Мисюрь. - Верные люди донесли нам, будто в боярском лесу ворюги озоруют, валят деревья. Вот мы и пошли их ловить, да злодеев и след простыл.
- А ну кажи руки!
Руки Юшки были черны от копоти.
- Не виноваты мы, на то была воля боярина Ивана Михалыча Шуйского, - пролепетал Юшка.
- Ах ты, рыжебородая сволочь! - Кудеяр намотал на руку его бороду, с силой рванул на себя.
Тот повалился на колени, завыл:
- Прости, Кудеяр, не по своей воле творили мы зло!
- А жену мою, Катеринку, куда подевали?
- Мы в том нисколечко не виноваты: жёнушку твою увезли люди Микеши Чупрунова.
- А разве не вы навели их сюда?
- Мы к этому делу касательства не имели, срочного гонца в нижегородские места к Микеше Чупрунову посылал сам боярин Иван Михалыч Шуйский.
- Лжёте вы, боярские прихвостни! Откуда боярин Шуйский мог проведать о Катеринке? Не иначе как вы ему о том сказали.
- Не виновны мы…
- А не по вашей ли воле мы с Олексой, явившись в Москву, в темнице оказались? Не ты ли, Мисюрь, усердствовал в этом деле? Ты велел отвести нас в Разбойный приказ, где оклеветал. Да, к нашему счастью, вскоре государь велел псарям казнить злодея Андрея Шуйского, и нас выпустили из темницы на волю.
- Моя вина в том, что самолично не придавил вас, щенков, - Мисюрь говорил спокойно, с презрением. - И ты, тать, мне не судья!
- А не вы ли велели Ольке Финогеновой, моей невесте, идти на ночь к боярину Андрею Шуйскому? Не вы ли измывались над ней, когда боярин, натешившись, отдал её вам? Не люди вы - звери! Потому не быть вам живыми. Эй, Филя, приготовь для них верёвку.
Филя освободил аркан и направился к корявой низкорослой сосне, стоявшей на опушке леса. Неспешно закрепил две петли на толстой нижней ветке, росшей горизонтально над землёй. Корней подставил скамью, вытащенную во время пожара из Кудеяровой избы. Вскоре два трупа висели на сосне.
- Что же нам теперь делать? - спросил Афоня.
- У нас путь один - в нижегородские леса к нашему дружку Елфиму. Может, мы догоним Катеринку, - произнёс Кудеяр. - Кто пойдёт со мной?
Филя, Олекса и Корней тотчас же встали рядом с ним. Ивашка вопросительно глянул на Афоню.
- Можно, я останусь здесь… с Акулинкой?
- Хорошо ли будет не помочь Кудеяру? Вот добудем его Катеринку, возвратимся с тобой в Веденеево, а оттуда направимся вместе с Акулинкой в Москву, там и свадьбу сыграем. А с Акулинкой пока Любаша останется, ей сейчас ни верхом, ни в возке ехать нельзя. Благословите же нас, иноки, в дальний путь.
Отец Андриан, перекрестив Афоню, отвёл его в сторону.
- Рад, что ты с ребятами не расстался, вместе с ними в нижегородские леса решил идти.
- Прикипел я к ним всем сердцем, хорошие ребята.
- Присмотри за Кудеяром, не оставь его в беде, Афоня.
- Не тревожься, Андриан, за него, заместо отца ему буду. А пока прошай, друг, время не терпит.
ГЛАВА 16
Якимке - старшему сыну Афони велено было явиться на Пушечный двор. Он миновал Кузнецкую слободу и очутился перед большим круглым каменным домом с высокой деревянной шатровой крышей, с четырёх сторон окружённым низкими длинными кузницами. Якимка хотел было прошмыгнуть между кузницами к Пушечной избе, но зычный строгий голос воротника остановил его.
- А ну стой! Куда это ты стопы правишь?
- Приказано мне явиться на Пушечный двор.
- Новобранец, выходит?
Якимка не знал, кто такой новобранец, поэтому промолчал.
- Пошли к боярину, он разберётся.
Миновали одну из кузниц. Якимка заглянул в широко распахнутые двери: внутри дымили горны, мельтешили молоты и стоял такой страшный шум, что не слышно было, о чём спросил его воротник.
- Ты откудова будешь? - переспросил тот, когда они миновали кузницу.
- Из Сыромятников.
Зашли в чистую, опрятную горницу, прилепившуюся к Пушечной избе. За столом друг против друга сидели двое - дородный бородатый боярин и парень в холщовой рубахе с перехваченными ремешком волосами. Они деловито о чём-то разговаривали и не сразу обратили внимание на вошедших.
- Ну ладно, будь по-твоему, Богдан, отольём пушку так, как ты хочешь, - закончил разговор боярин и обратился к воротнику: - Что скажешь, Кузьма?
- Да вот привёл новобранца из Сыромятников, куда велишь, Степан Фёдорович, отправить его?
Боярин с ног до головы оглядел Якимку и, видимо, остался недоволен им.
- Экий ты худой, парень, каши, видать, мало ел… Отправь его, Кузьма, к Нечаю Курмышкину… возницей.
Покидая боярина, Якимка успел заглянуть внутрь Пушечной избы. Она показалась ему огромной. Золотым ручьём по жёлобу текла расплавленная медь.
Миновали Пушкарскую слободу, за которой открылся огороженный частоколом пустырь, уставленный новыми пушками. Якимка залюбовался сиянием, испускаемым на солние бронзовыми стволами, многие из которых были разрисованы дивными узорами, изображениями людей и животных. Возле пушек суетились люди, они грузили их в лотки, плотно закреплённые в особых санях. Кузьма подвёл Якимку к тепло одетому усатому воину.
- Получай, Нечай, возницу.
- Как тебя звать, вояка?
- Якимка, сын Афонин.
- Знавал я одного Афоню, усатого такого из Сыромятников. Вместе с ним ходили на Казань.
- Так это, должно быть, мой тятька, поскольку я родом из Сыромятников.
- Добрый был воин Афоня… С лошадьми обходиться умеешь?
- Умею.
- Как грянут крещенские морозы, установится санный путь, тотчас же поспешим следом за государем на Казань. Завтра приходи сюда помогать пушкарям грузить пушки, да оденься потеплее и рукавицы не забудь. И нынче для тебя нашлось бы дело, да больно легко ты, парень, одет - околеешь от холода. Без рукавиц пушки обнимать непригоже, это тебе не красная девица. А пока ступай.
Якимка ещё немного потолкался среди пушкарей, уж больно любы ему сияющие на солнце орудия. В сердце была радость оттого, что через несколько дней он вместе с этими степенными мужественными воинами пойдёт в поход на татар. Страха не было. Верилось, что не посрамит он земли Русской, с честью вернётся в Сыромятники.
Ульяна, узнав, что Якимка через несколько дней должен покинуть отчий дом, конечно же опечалилась, поплакала втихомолку в чулане и заторопилась собирать сына в путь-дорогу. В ночь на Крещение перед утренней зарёй отправилась на Яузу, чтобы набрать воды. Сведущие люди говорят, будто она целебна. Ночь была звёздной, морозной, но снег так и не выпал, потому в душе Ульяны родилась надежда: коли санный путь не установится, то и похода, возможно, не будет. Эвон как крещенские звёзды сияют, обещают белых ярок. А что снега нет - плохо, видать, неурожайный год будет, ибо сказано: снегу на Крещенье надует - хлеба прибудет. В прошлые годы крещенский снег собирали для беления холстов, для лечения недугов, опускали его в колодцы, чтобы те в летнюю пору не иссушались. Ныне снега не было, он выпал лишь на Зимние Василисы, когда народ примечает направление ветра: коли идут сильные вихри с Киева - быть лету грозному. Тотчас же Пушкарская слобода уподобилась потревоженному муравейнику: закреплялись на возах пушки, грузились, огромные ящики с каменными, железными и свинцовыми ядрами.
Якимка трудился наравне со взрослыми мужиками, и те дивились:
- На вид-то ты, паря, хлипковат, а сила в тебе немалая!
От этих слов он работал ещё рьянее.
Вечером к Нечаю подошёл пушечных дел мастер по имени Богдан, которого Якимка увидел в первый свой приход в Пушечную избу разговаривающим с боярином. Нечай, выслушав его, согласно кивнул головой и велел пушкарям и Якимке идти следом за мастером. Тот привёл их к новенькой пушке необычного вида, с надписью на боку: "Богдан, русский мастер". Пушкари начали живо обсуждать достоинства новой пушки, иные недоверчиво качали головами. Пушку положили на толстые верёвки, понесли к саням. Якимка взялся за вожжи, когда к нему подошёл пушечных дел мастер. Любовно погладив пушку по стволу, он по-доброму глянул на возницу:
- Ты уж побереги её, дорогой, такой пушки нигде больше нет.