- Поберегу, - смущённо пробурчал Якимка и тронул лошадей.
Утром следующего дня из Пушкарской слободы под звон колоколов двинулся превеликий обоз. С фитилями в руках на пушках сидели тепло одетые воины, а вдоль дороги справа и слева толпилось множество москвичей, с уважением посматривавших на сверкающие под солнцем бронзовые орудия, на мастеров огневого боя, на всадников, сопровождавших обоз. Якимке было приятно всеобщее внимание и любопытство. Тяжело гружённые сани пересекли Лубянку, с большой осторожностью одолели крутой спуск к Конской площади, по Солянске выехали к Яузе и повернули налево, в сторону Рогожской слободы, откуда начинался путь на Владимир и Нижний Новгород.
А вот и Сыромятники. Якимка стал пристально всматриваться в лица людей, стоявших возле дороги, - где-то здесь должны быть его мать и братья.
- Якимушка! - услышал он громкий голос Ульяны и тотчас же увидел её, а рядом - рослого Ерошку, близнецов Мирона с Нежданом, шестилетнюю Настеньку. По щекам матери текли слёзы, а братья смотрели на него с восхищением и завистью.
"Жаль, что с отцом и Ивашкой не простился, где-то они сейчас?" - подумалось Якимке, и впервые за эти суматошные дни ему вдруг стало тоскливо. Он приветливо помахал родным рукой и, пока они были видны, всё оглядывался в их сторону.
В феврале 1548 года пушки прибыли в Нижний Новгород. Царь самолично встречал обоз. Он был одет в тёплый стёганый кафтан, расшитый золотом, на голове- опушённая соболем, украшенная драгоценными каменьями и орлиными перьями шапка. Вместе с ним были главный воевода дородный Дмитрий Фёдорович Бельский, престарелый татарский царёк Шиг-Алей, Дмитрий Фёдорович Палецкий, Иван Михайлович Шуйский и другие знатные люди.
Много всего пришлось повидать на своём веку Шиг-Алею - внуку прославленного Ахмата, последнего хана Золотой Орды, убитого ханом Иваком 6 января 1481 года. Шиг-Алей не знал своего деда, совсем ещё юным он вместе с отцом выехал из Астрахани к русскому великому князю и с тех пор верно служил Москве, за что получал постоянную поддержку в притязаниях на владение Казанью. Но в Казани его не любили именно за верную службу русским великим князьям. Поэтому, став казанским властелином, он каждый раз бывал прогнанным, лишался власти, к чему, однако, относился спокойно, не был столь злобным и мстительным, как его постоянный соперник Сафа-Гирей - родственник влиятельных крымских царей.
Поглядывая маленькими глазками, спрятанными в дряблых, морщинистых веках, на проезжавшие великолепные московские пушки, Шиг-Алей не очень-то восторгался ими, не возлагал на них больших надежд, связанных с его воцарением в Казани: много было подобных походов!
По смерти Магмет-Аминя, последовавшей в декабре 1518 года, встал вопрос: кому быть царём в Казани? Василий Иванович решил поставить на казанский престол его - внука Ахматова. О Аллах, как давно это было - ровно три десятка лет назад! Но не долго пришлось царствовать Шиг-Алею, уж больно откровенно он угождал своему господину Василию Ивановичу, во всём предпочитал выгоды великого князя интересам казанцев. Наиболее знатные вельможи постоянно мутили народ, и когда весной 1521 года Сагиб-Гирей явился с крымцами под Казань, город сдался ему без сопротивления. Шиг-Алею и русскому воеводе была предоставлена возможность беспрепятственно выехать в Москву. Так бесславно закончилось его первое царствование в Казани.
В последующие годы Шиг-Алей не раз ходил вместе с русскими полками против казанцев. Летом 1530 года на Казань выступила русская рать, возглавляемая Михаилом Львовичем Глинским и Иваном Фёдоровичем Бельским. О Аллах, где-то они теперь! А он, Шиг-Алей, всё ещё радуется жизни… Казанская крепость оказалась совершенно беззащитной, но из-за глупого местнического спора главных воевод не была взята. За ту оплошку Василий Иванович строго наказал Ивана Бельского, заточил в темницу и хотел было даже казнить, но не тронул родственника своей молодой жены Михаила Глинского. И хотя Казань не была взята, там вошли в силу те, кто был на стороне русского великого князя, уж очень много оказалось недовольных Сафа-Гиреем, преступившем клятвенное обещание. Казанские послы били челом, чтобы государь дал им опять Шиг-Алея, потому что тот земли казанские никогда не грабил, а невзлюбили его лихие люди. Пусть государь отпустит его на Казань и даст наказ, как его дело беречь и тамошних людей жаловать. Василий Иванович велел спросить их: "Как вы поехали к нам, был ли вам наказ от князей и от земли просить у нас в цари Шиг-Алея?" Послы отвечали: "Такого наказа нам не было. За каким делом нас послали, о том деле мы и били челом; а теперь бьём челом, чтоб государь нас пожаловал, велел нам ему служить, а Сафа-Гирею служить не хотим: Сафа-Гиреем мы умерли, а государевым жалованием ожили. Сафа-Гирей послал нас за великими делами, но что мы здесь ни сделали, он всё это презрел, от нас отступился; а если мы ему не надобны, так и он нам не надобен. А в Казани у нас родня есть, братья и друзья, а которые попали в руки людям великокняжеским, у тех у всех отцы и братья, родственники и друзья в Казани. Как только мы придём к Васильсурску и пошлём к ним грамоты, так они за нас станут". Василий Иванович посоветовался с боярами и со своими людьми в Казани и отпустил его, Шиг-Алея, и послов, но не в Васильсурск, а в Нижний Новгород - так было безопаснее. Когда пришли в Казань грамоты от послов из Нижнего, казанцы выгнали Сафа-Гирея и его советников, крымцев и ногайцев перебили, а жену отправили к её отцу, ногайскому князю Мамаю. Вместе с тем казанцы не одобрили намерения послов призвать на царство Шиг-Алея. Памятуя о злобности и злопамятности многих татарских правителей, они боялись, что Шиг-Алей начнёт мстить им за то, что его выгнали десять лет назад, потому просили великого князя Василия Ивановича отпустить к ним не Шиг-Алея, а его младшего брата Еналея, владевшего на Руси Мещерским городком. Великий князь удовлетворил их просьбу, отпустил Еналея в Казань, а Шиг-Алею дал в кормление Каширу и Серпухов - крупные русские порубежные города. Но он, Шиг-Алей, не оценил великодушия Василия Ивановича, обида затмила его разум, и он стал писать своим людям в Казань и иные города без ведома великого князя, запамятовав о том, что у того повсюду видоки и послухи. Василий Иванович посчитал, что Шиг-Алей нарушил свою присягу, за что свёл его с Каширы и Серпухова и послал в заточение на Белоозеро. Братом же его, Еналеем, в Москве были довольны: тот во всём был послушен русскому господину, даже когда надумал жениться на дочери казанского мурзы, испросил согласия Василия Ивановича на этот брак.
Так бы и царствовал его братец, да осенью 1535 года царевна Горшадна, сестра Магмет-Аминя, и князь Булат прикончили Еналея за городом, на берегу реки Казанки, и вновь призвали из Крыма Сафа-Гирея, которого женили на Еналеевой супруге, дочери ногайского князя Юсуфа.
Однако сторонники русского великого князя не смирились и обратились к юному Ивану Васильевичу с посланием: "Нас в заговоре князей и мурз с пятьсот человек. Помня жалование великих князей Василия и Ивана и свою присягу, хотим государю великому князю служить прямо, а государь бы нас пожаловал, простил царя Шиг-Алея и велел ему быть в Москве; и когда Шиг-Алей будет у великого князя в Москве, мы соединимся со своими советниками, и крымскому царю в Казани не быть". Получив это послание, великая княгиня Елена Васильевна посоветовалась с боярами и приказала освободить Шиг-Алея из заточения. Его привезли с Белоозера в Москву в декабре 1535 года.
В заточении Шиг-Алей сохранил присутствие духа, полагая, что, несмотря на допущенную им оплошку, он всё ещё нужен русскому великому князю в борьбе за казанский престол. Воинственным и кровожадным Гиреям крымским мог противостоять только высокорождённый царь, а ведь он - внук последнего хана Золотой Орды, поэтому в Москве и пеклись о нём. В свою очередь Шиг-Алей не мыслил себя вне союза с русским великим князем. Он понимал, что Золотая Орда канула в Лету и никогда уже Москва не будет платить дани татарам: умерла та курица, которая несла им золотые яйца. Образ жизни крымцев и казанцев, основанный на грабеже русских, литовцев, поляков и иных народов, на подачках, взимаемых в обмен на шертные грамоты, считал обречённым. Новые времена настали, и жить надо было по-иному. К сожалению, этого не понимали Гирей, пытавшиеся силой восстановить то, что безнадёжно ушло в прошлое. Ныне Русь велика и могуча, поэтому бесконечные наскоки на неё со стороны казанцев и крымцев могли закончиться только одним - покорением их русским царём. В этом был глубоко убеждён умудрённый житейским опытом седобородый Шиг-Алей. Он не удивился тому, что его призвали с Белоозера в Москву и с большим почётом приняли в великокняжеском дворце. А было это двенадцать лет назад…
- Хороши ли пушки, Шиг-Алей? - царь Иван Васильевич спросил горделиво, с усмешкой.
- Хороши, ой как хороши! Никогда ещё не было у тебя, государь, столько пушек.
А мысли всё норовят убежать в прошлое, видать, стар стал Шиг-Алей, коли многое вспоминается и не очень занимают его эти блестящие пушки, предназначенные для разрушения крепких стен Казани. Почему-то не верится, что они помогут ему стать властелином над казанцами. Тяжкое предчувствие гнетёт: не к добру этот поход, эвон, что вокруг творится - положено быть метелям да морозу, а с неба льёт дождь, как будто бы наступил апрель.
Шиг-Алей покосился на царя: осьмнадцатый год пошёл, а как мужик-рослый, сильный, широкогрудый… Когда же привезли Шиг-Алея с Белоозера, ему пять годков всего было, сидит на месте отца своего, а ножки до пола не достают, под них скамеечка дивной работы подставлена. Помилованный встал на колени и обратился к мальчику со словами:
- Отец твой, великий князь Василий Иванович, взял меня, детинку малого, и жаловал как отец сына, посадил царём в Казани; но, по грехам моим, в Казани пришла в князьях и людях несогласица, и я опять к твоему отцу пришёл на Москву. Отец твой меня пожаловал в своей земле, дал мне города, а я, грехом своим, перед государем провинился гордостным своим умом и лукавым умыслом. Тогда Бог меня выдал, и отец твой меня за моё преступление наказал, опалу свою положил, смиряя меня; а теперь ты, государь, помня отца своего ко мне жалованье, надо мною милость показал.
Великий князь велел царю встать, позвал его к себе карашеваться и усадил с правой руки на другой лавке, а потом, подарив ему шубу, отпустил на подворье. Но Шиг-Алею хотелось полностью восстановить доверие к себе со стороны московских государей; ему казалось, что разговор с малолетним правителем мало что дал в этом отношении, поэтому бил челом, чтоб дозволено ему было представиться и великой княгине. Елена Васильевна, узнав о его челобитье, посоветовалась с боярами, прилично ли быть у неё татарскому царю: по смерти мужа прошло всего два года, и она считала своим долгом по всем вопросам спрашивать мнение бояр. Те решили, что принять Шиг-Алея правительнице прилично, потому что великий князь мал и государственная власть лежит на ней. И вот 9 января 1536 года Шиг-Алей явился на приём к правительнице. У саней его встречали влиятельный боярин Василий Васильевич Шуйский и любовник Елены Иван Фёдорович Овчина-Телепнёв-Оболенский с двумя дьяками. Когда же царь вошёл в сени, его приветствовал сам юный великий князь с боярами. Такая встреча убедила Шиг-Алея в том, что в Москве по-прежнему возлагают на него большие надежды в борьбе с Казанью, но он ничуть не возгордился, держал себя скромно, как подобает верному слуге. Войдя в палату правительницы, Шиг-Алей ударил челом в землю и сказал:
- Государыня, великая княгиня Елена! Взял меня государь мой, князь Василий Иванович, молодого, пожаловал меня, вскормил, как щенка, и жалованьем своим великим жаловал меня, как отец сына, и на Казани меня царём посадил. По грехам моим, казанские люди меня с Казани сослали, и я опять к государю своему пришёл; государь меня пожаловал, города дал в своей земле, а я ему изменил и во всех своих делах перед государем виноват. Вы, государи мои, меня, холопа своего, пощадили и очи свои государские дали мне видеть. А я, холоп ваш, как вам теперь клятву дал, так по этой своей присяге до смерти хочу крепко стоять и умереть за ваше государское жалованье, так же хочу умереть, как брат мой умер, чтоб вину свою перед вами загладить.
Правительница сидела в окружении боярынь, бояре расположились по обе стороны палаты, как обыкновенно водилось при приёме послов. Елена Васильевна осталась довольна его речью и велела седобородому окольничему Фёдору Ивановичу Карпову ответить.
- Царь Шиг-Алей! Великий князь Василий Иванович опалу свою на тебя положил, а сын наш и мы пожаловали тебя, милость свою показали и очи свои дали тебе видеть. Так ты теперь прежнее своё забывай и вперёд делай так, как обещался, а мы будем великое жалованье и бережение к тебе держать.
Видя расположение к себе со стороны правительницы, Шиг-Алей осмелился обратиться к ней с просьбой:
- Великая княгиня Елена, дозволь жене моей царице Фатьме-салтан видеть твои государские очи.
Та милостиво согласилась, приказала одарить его и отпустила на подворье.
Через несколько дней царица Фатьма-салтан посетила великокняжеский дворец, где была обласкана Еленой. У саней и по лестнице её встречали боярыни, а в сенях - сама правительница, которая ввела её в палату, куда вскоре пришёл и юный государь. При его появлении ханша встала и с места своего сошла. Юный Иван сказал ей: "Табуг салам" - и сел на своё место. В тот же день царица обедала у великой княгини. Никогда ещё при московском дворе не было такой пышной трапезы. Множество стольников и чашников прислуживало за столом, а знатный князь Василий Репнин-Оболенский был кравчим возле Фатьмы-салтан.
Два года назад, в январе 1546 года, великому князю дали знать, что Сафа-Гирей изгнан из Казани, а многих крымцев его порешили. Казанцы били челом государю, чтоб их пожаловал, прислал им в цари Шиг-Алея. В июне того же года боярин Дмитрий Фёдорович Бельский вместе с воеводой Дмитрием Фёдоровичем Палецким и дьяком Постником Губиным посадили его в Казани, но как только Бельский приехал к царю в Коломну, казанцы Шиг-Алея изменили и вновь перекинулись к Сафа-Гирею. Сам он тогда не пострадал, ему удалось бежать из Казани, на Волге нанять у касимовских татар лошадей и в Поле встретиться с окольничим Львом Андреевичем Салтыковым, детьми боярскими и татарами, посланными к нему на выручку великим князем. А вот друзья его - князья Чура Нарыков и Иванай Кадыш были зарезаны. Шиг-Алею давно уже надоела эта возня с Казанью, он понимал, что не быть ему там царём до тех пор, пока она не будет полностью подчинена Москве, пока в людях не утвердится сознание жить по-иному, нежели они жили до сих пор. Но это произойдёт, по-видимому, не скоро, и нынешний поход едва ли будет успешным, в этом опытный Шиг-Алей не сомневался: всё шло не так, как следовало бы, а молодой царь этого не понимал, вид явившихся из Москвы пушек вселил в него неоправданные надежды.
На Сретенье солнце - на лето, зима - на мороз, а в том году в этот день лил дождь, снег растаял, и везти орудия посуху не было никакой возможности, ледовый панцирь реки оказался единственной дорогой для них. В Сретеньев день царь выступил из Нижнего Новгорода и к вечеру достиг Елны. Здесь, в пятнадцати верстах от Нижнего Новгорода, он заночевал, а назавтра достиг острова Роботки, где вынужден был остановиться: наступило сильное потепление, и лёд на Волге покрылся водой. Самое время было со всем войском повернуть назад, но юный царь упорствовал, он всё ещё надеялся, что грянет мороз и можно будет продолжить поход на Казань. Прошло три дня - всё было по-прежнему, дождь лил не переставая.
- Повелеваю, - приказал царь, - рати под водительством Дмитрия Фёдоровича Бельского и войску Шиг-Алея идти посуху разными путями и соединиться в устье Цивильском. Я же возвращусь в Нижний Новгород, не сподобил меня Господь к путному шествию.
По щекам молодого царя текли слёзы.
Переправившись через Волгу выше Нижнего Новгорода, Кудеяр со своими спутниками выбрали более удобный путь по горному берегу реки, - непрекращающиеся дожди сделали непролазными дороги на левобережье. Миновали Нижний Новгород и вскоре увидели на реке длинную вереницу саней, на которых даже в ненастье сияли бронзой новые пушки. Лошади брели по колено в воде. Вид множества пушек был столь необычен, что разбойники остановились.
- Вот бы нам одну такую игрушку, вдарили бы мы Плакиде в задницу, мигом бы разнесли все хоромы, - размечтался Филя.
- Эти пушки сделаны в Пушкарской слободе, - пояснил Ивашка, - мы с ребятами из Сыромятников не раз хаживали туда, высматривали, как их льют. Сперва мастер лепит пушку из воска, совсем настоящую, потом обтачивает её на кружале и покрывает жидкой глиной. А как глина высохнет, воск вытапливают и вместо него заливают в глину расплавленную медь. Когда же медь застынет, глину разбивают, получается пушка.
Все внимательно слушали его рассказ.
- А пошто же они назад к Новгороду идут? - спросил Корней.
- На Казань ходили, да пути им не стало, вот и возвращаются несолоно хлебавши, - пояснил Афоня.
- А может, они от Казани идут?
- Нет, под Казанью они не были, вишь, какие новёхонькие, огнём не обожжённые… Ванятка, глянь, кто там возницей в середине обоза?
- Похож на нашего Якимку.
- Ну да, так оно и есть… Якимушка!
Возница оглянулся на крик, что-то прокричал в ответ, но ветер унёс его слова.
- Видать, признал нас, вишь, рукой машет… Да куда же они едут? К берегу надо, к берегу! Али ослепли, продушины не видят?
В это время на реке стало твориться нечто невообразимое: сани, ехавшие впереди Якимки, ухнули в продушину и моментально исчезли под водой.
- К берегу, к берегу гони, Якимушка! - прокричал Афоня.
Якимка круто завернул лошадей к берегу, но было поздно: льдина откололась и встала дыбом, а сани под тяжестью пушки заскользили вниз, увлекая в воду упирающихся, испуганно заржавших лошадей. Якимка вскочил на ствол пушки и прыгнул, но угодил в воду. Льдина, стоявшая до того дыбом, освобождённая от тяжести пушки, с шумом плюхнулась на его голову.
Афоня в ужасе закрыл глаза рукой.
Много людей, лошадей и пушек утонуло в тот день в Волге. Незначительная часть пушечного обоза продолжила путь к Нижнему Новгороду, оставив на льду ящики с огневым зельем, ядрами и даже целые пушки. Пока Афоня с Ивашкой оплакивали Якимку, Кудеяр послал в ближайшее село Филю с Корнеем, чтобы нанять десяток подвод для перевозки брошенного добра.
Снега давно не было, февраль уподобился апрелю, поэтому везти груз можно было только на телегах. К вечеру тяжело гружённые подводы покатили в сторону Арземасова городища.
Воевода Дмитрий Фёдорович Бельский соединился возле Цивильского устья с Шиг-Алеем, и совместное войско двинулось в сторону Казани, На Арском поле их встретил Сафа-Гирей, но передовой полк под водительством князя Семёна Ивановича Микулинского втоптал его в город. Седмицу после того стояли русские полки возле Казани, опустошая окрестности, а затем двинулись в Москву.
Так бесславно закончился первый поход царя Ивана Васильевича на Казань.