Новый храм возводили семь лет. Через семнадцать лет восточная часть главного купола обрушилась от землетрясения, и Юстиниан возобновил строительство с ещё большим рвением. Перевязав голову, с палкой в руке он ходил осматривать работы в простой полотняной одежде. Все жители империи вносили дань на построение собора. Мрамор всех цветов – белый, розовый, зеленый и голубой, гранит Египта и порфиры, а также драгоценные колонны, извлеченные из разных древних языческих храмов: восемь порфировых колонн нижнего этажа знаменитого храма Солнца в Баальбеке, восемь из храма Дианы в Эфесе – украшали собор. Материалы для строительства были взяты из храмов, принадлежащих почти всем языческим религиям: Изиды и Озириса, Солнца и Луны (в Гелиополисе), Минервы Афинской и Аполлона Делосского.
К пространному четырехугольнику с каждой стороны пристроили четыре меньших квадрата таким образом, что главные части здания образовывали форму креста. По углам центрального зала были поставлены массивные столбы (пильеры), а их вершины соединены между собою полукруглыми арками. Поверх этой аркады возвели огромный купол, опирающийся на арки четырьмя точками, а остальная его часть поддерживается пандативами (треугольниками) в пересечении арок. Точки опоры гигантского свода не видны и купол словно парит в воздухе. Несмотря на свои гигантские размеры, купол был очень лёгким, так как сложен он из глиняных горшков, сделанных из легкой глины с острова Родос – вес двенадцати горшков равен весу одного обыкновенного кирпича. Стены храма сложили из кирпичей и покрыли мраморными плитами, а пильеры из больших известковых камней сцепили между собою железными связями и гладко оштукатурили раствором на масле под мрамор различных цветов. Крыша главной части здания состоит из девяти куполов. Между пильерами поместили по четыре колонны из гранита, поддерживающие хоры для женщин, которые стояли во время богослужения отдельно. На других колоннах из египетского гранита провели к хорам боковые галереи, освещённые окнами в три яруса. Кроме того в храме возвели сто семь колонн – мраморные и гранитные и украсили карнизы множеством листьев и полосок в виде галунов.
Поражённый этой красотой Аскольд замер на месте. С гулко бьющимся сердцем он смотрел вверх на золотой крест, сверкающий на вершине купола в солнечных лучах, и не мог двигаться дальше. Срочно послали за Зораном. Его появление придало Аскольду смелости, и процессия вошла в храм. Самого Зорана предусмотрительно провели на верхнюю галерею.
Григорий подвёл Аскольда к большой купели. Варяг не успел ещё прийти в себя от красоты величественного собора, вновь был поражён внутренним убранством и украшениями, разноцветной мозаикой на золотом полу, вознёсшимся над ним округлым сводом с фигурами и ликами святых. Они, казалось, готовы были спуститься к Аскольду. Священник начал читать молитву об изгнании из его сердца нечистых духов. Он попросил у Бога милости и принятия Аскольда в лоно церкви. Не колеблясь, Аскольд трижды отрёкся от сатаны и прежней веры, обещая служить новому Богу. Григорий истово помолился, прося Господа об освящения воды, три раза осенив её крестным знамением. Оливковым маслом он помазал Аскольда, и его трижды погрузили в воды купели.
Григорий забасил прославляя его новым именем:
– Крещается раб Божий Николай во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святого духа, аминь.
На Аскольда одели золотой крестик на цепочке и облачили в белые одежды.
Зоран, оставшись в одиночестве, наблюдал сверху за обрядом. Опираясь на гладко отполированную поверхность перил, он не выдержал и небольшим кинжалом нацарапал рунами на гладкой мраморной поверхности своё имя и славу родным Богам в надежде, что когда-нибудь по ним прочитают и о нём. С удивлением Зоран смотрел на преобразившегося Аскольда. Из-за поменявшегося выражения глаз варяга лицо его посветлело, и чёрная борода стала не так заметна, будто изменив цвет. Зоран же за столько лет так и не смог проникнуться такими же чувствами к чужой ему стране и очень тосковал по родным местам.
Григорий после крещения провёл Аскольда по всем церквям Константинополя и тот всё больше проникался общей атмосферой благопристойности и поклонения божественной воле императора. Священник проводил в беседах с Аскольдом вечера, подводя того к выполнению возложенной на него патриархом и императором миссии. Аскольда поначалу удивило, что ему, несведущему в святых науках варвару, могут доверить такое благое дело. Но Григорий мягким и добрым словом склонил его к мысли, что, скорее всего, это сам Господь остановил свой выбор именно на нём.
Время шло. Пора было собираться в дорогу. Перед отплытием ему оказали честь быть принятым самим императором – Фотий убедил правителя о необходимости произвести напоследок неизгладимое впечатление на варвара. Григорий провёл Аскольда по залам, где на каждом шагу стояли императорские гвардейцы. Как только они остановились у парчового занавеса, его внезапно отдернули, и перед ними открылся большой тронный зал. В глубине на постаменте из зелёного мрамора стоял золотой трон, внизу на ступеньках лежали два золотых льва. За троном высилось дерево с золотыми птицами, покрытыми разноцветной эмалью. Стены зала были украшены мозаикой. Не в силах оторвать глаз от такого великолепия Аскольд онемел. И вдруг неожиданно откуда-то сверху торжественно зазвучал орган и хор, заставив вздрогнуть вошедших.
Император был облачён в белое платье, на его плечах лежал обшитый золотыми нитями и самоцветами, увешанный драгоценными камнями пурпурный плащ, застёгнутый на перелившуюся алмазами пряжку. На голове сияла золотая диадема с жемчужными подвесками, на ногах короткие розовые сапожки. Вдруг птицы на золотом дереве замахали крыльями, и послышалось мелодичное пение. Вслед за ними поднялись изваянные львы, раскрыли пасти и страшно зарычали. Аскольд с Григорием как подкошенные одновременно пали ниц. Когда Аскольд в страхе приподнял голову, император вместе с троном вознёсся под потолок. Оттуда он опустился уже в фиолетовом одеянии.
Возле трона в сверкающих доспехах, не шевелясь, застыли рослые воины. Неподалёку в кресле в отделанных золотом одеждах сидел патриарх, довольный произведённым на варвара впечатлением. Логофет, присутствующий для общения императора с гостями, передал Аскольду поздравление и пожелание служить империи по воле Божьей милости. После полученного разрешения подняться они с Григорием стояли с опущенными вниз головами. Аскольду казалось, что сам император взирал на них откуда-то из-под потолка.
В подарок от басилевса логофет преподнёс Аскольду большой перстень с драгоценным камнем, под которым был спрятан тайник с каплями медленно убивающего яда. Уже после приёма Григорий рассказал Аскольду о секретном устройстве перстня.
На этом аудиенция была закончена. Под впечатлением от встречи с императором, не имея сил даже говорить, они вышли на воздух. Григорий только сейчас осознал, на какую высоту его может поднять предстоящая миссия.
Начались последние приготовления к отплытию. Зоран с грустным видом наблюдал за тем, как грузится корабль.
– Осталиси у тябе на Руси сродники? – спросил его Аскольд однажды вечером, когда они остались одни.
– Сестрица должно ишо жывая. А братчики не знамо. Рокив много пролетело. Я за них служение воинское пошёл отбывати.
– Что жа може са мной поедешь?
В тёмно-карих глазах Зорана засветилась неподдельная радость, тотчас сменившаяся печалью.
– Поди не видпустють.
– Отпустють, – уверено произнёс Аскольд. – Токмо за енто ты мне верой и правдой павинен служити.
– Отслужу, – кивнул Зоран.
– Я им зараз нужон куды боле, чым оне мяне. Вона кольки добра грузють, – он кивнул с веранды, где они сидели с Зораном, в сторону корабля, покачивавшегося на волнах у причала.
Так и вышло. Более того, в подчинение Аскольду дали двадцать человек варяжских воинов, принятых на службу в ромейскую армию, а для личной охраны император отправил с ним нескольких хорошо обученных греков.
Парусно-гребной корабль с высокими бортами и тремя мачтами под парусами грузился под завязку. Боевые площадки и все свободные места дромона были заполнены товарами – предполагалось шикарными подарками произвести впечатление на варваров. Из-за этого количество воинов и гребцов было сокращено до минимума, огнемётные устройства и катапульты сняты. Для охраны судна стратиг флота снарядил два меньших по водоизмещению корабля, но в полном вооружении. Друнгарий флота – Афанасий Григора возглавил военную часть экспедиции.
За всем присматривал мистик императора. На корабль заносили шелка, бархат, амфоры с вином, оружие, предназначенное для того, чтобы одарить лучших людей и поэтому искусно отделанное золотом и серебром, а также драгоценные украшения, сафьян, ковры, стекло, фаянс и пряности. Афанасий с опаской поглядывал на осадку судна, молясь о благоприятной погоде на пути в Корсунь.
Сам патриарх перед отплытием отслужил молебен.
26
На рассвете эскадра тронулась в путь. Ясная солнечная погода благоприятствовала задуманному предприятию. Под наполненными ветром парусами, помогая дружными взмахами вёсел, суда пошли к своей цели.
Время, проведённое в море, Григорий посвятил поучениям Аскольда, всё более утверждая в нём веру в правильности выбранного им пути.
Стратиг Феодор Дука встречал корабли в парадном облачении. Для успешного плавания по Днепру весь груз переложили в ладьи, имевшие более мелкую осадку. И немного отдохнув, экспедиция продолжила свой путь под охраной нескольких центурий Местный священник Иоаким Корсуньский вызвался сопровождать Аскольда в Киев.
Несмотря на то, что ладьи более других были приспособлены для передвижения с грузом по рекам, плыть против течения удавалось лишь в тех местах, где река была широка и спокойна. В остальное время приходилось цеплять ладьи верёвками и, выйдя на берег тащить их за собою. Пороги обходили порой за несколько вёрст. Тут выручали местные жители – за умеренную плату они, зацепив канатами, поднимали ладьи по взводам и тащили волами или лошадьми по волоку до спуска за порогом. У них можно было при необходимости купить новую ладью, обогреться и поесть.
Почти до самого Киева по берегу стаями диких волков за ними следовали печенеги. Они время от времени группами верхом на конях выскакивали на берег и наблюдали за передвижением судов, но напасть так и не осмелились. Аскольд всё порывался сойти да и припомнить, с кем они имеют дело. Григорий, памятуя о более важной миссии, уговорил его отказаться от стычки с кочевниками.
Перед Киевом сделали большой привал с тем, чтобы к городу подойти на рассвете. Римские центурии, дабы не вызывать ненужных пересудов чуть ранее отправили назад в Корсунь.
С большим волнением после многих месяцев отсутствия ступал Аскольд на киевскую землю. Времени прошло достаточно, и много чего могло поменяться совсем не в его пользу.
Но слух о его прибытии уже дошёл до князя. И когда он в сопровождении Григория, Зорана и всей многочисленной свиты, приплывшей с ним из Царьграда, подошёл к воротам крепости, к нему вышел сам Дир.
Аскольд в короткой тунике с длинными рукавами и красной золотистой каймой по низу, в узких парчовых портах прошёл немного вперёд и остановился. Пурпурный плащ-корзно, застёгнутый на золотую фибулу, украшенную драгоценными камнями, и сафьяновые зелёные сапоги дополняли удивительный для тех мест богатый наряд. На среднем пальце правой руки красовался большой перстень, подаренный самим императором.
На встречу нежданных гостей сбежались чуть ли не все киевляне. Они стояли вокруг, перешёптываясь и с восхищением, будто спустившегося небожителя оглядывали явившегося к ним воеводу.
Аскольд сделал шаг к князю, припал на одно колено и молча склонил голову:
– Здраве буде, Аскольдушка, – первым проронил приветствие князь, подошёл ближе и опустил ему на голову свою руку.
– Поднимайся, повинну голову меч не сечёть.
– Здраве будь, княже, – вставая, произнёс Аскольд. – Прими скромны дары.
Он оглянулся на Зорана и тот начал подавать ему подарки – плащ-корзно с точно такой же застёжкой, как у него самого, круглую шапку отделанную мехом и обсыпанную самоцветами, короткий меч с рукоятью, с инкрустированнным в неё большим рубином.
Дир принимал дары и передавал их Горазду – посадник в этот момент уже подскочил к нему. Меч князь передал не сразу и долго рассматривал искусно выполненную работу.
– Что жа, проходь, – приняв дары, сказал он с улыбкой.
Пройдя через ворота, они поднялись по ступенькам в княжеский терем и присели за стол в горнице. Принесли угощенье и Аскольд начал рассказывать о своих злоключениях, на всякий случай, утаив, что принял обряд крещения.
– О, так добре што Перун тябе вельми благоволил, – сделал вывод Дир.
– Божьей помощью я выжил, княже, и тябе явивси одарить, – уклончиво ответил Аскольд.
В честь прибытия воеводы решили устроить пышный пир. С ладей начали выгружать заморские подарки, яства и вина.
На следующий день столы накрыли прямо во дворе перед княжеским дворцом. Князь усадил Аскольда по правую руку.
– Адкуль жа у тябе, друже, якие дары заморски? – поинтересовался Дир, кивая на уставленный по большей части привезёнными яствами стол.
– С Божьей дапамогой княже, с Божьей дапамогой и спасси, и добром обзавёлси.
– Гэто с дапамогою якого жа Бога? – насторожился Дир.
– Вялика знамение открылося мяне, княже. Зрил я чудеса необыкновенны. Терема и палаты каменны и дуже узорчаты. Человеков, што в Бога иного верують. Што даёть им усе энти богатства.
– Не бреши, – грубо оборвал его Дир. Не стал ли ты ромейскому Богу поклонятьси?
Аскольд помолчал и ответил.
– Сумнения у мяне зъявилися княже, а не принять ли и нам веру сию.
– Ты воевода, от жали сваея разума лишилси. Я ромеями сюды прислан был и союз спачатку з ними як по ряду – договору держал. Токмо о выгоде сваей оне пекутьси. Думки эти сваи ты отбрось.
Он потянулся чаркой к Аскольду. Они чокнулись и осушили посуду.
– Дозволь с соратниками сваими беседовати, што со мной на Царьград хаживали.
– Ступай, – милостиво разрешил князь.
Аскольд подошёл к Стемиду. Тот сидел в самом конце стола – вернувшись из похода, он попал в большую немилость. Дир рассчитывал на богатую добычу, а вышло наоборот. После крепкого рукопожатия Аскольд и Стемид обнялись и присели рядом на скамью. Привезённого виноградного вина Стемид лишь пригубил и плеснул в чарки медовухи. Он поведал Аскольду, как собирал разбросанные по берегу остатки воинства, как починил многие ладьи, но от похода на Царьград отказался и вернулся в Киев. Варяги – Карл и Фрелав тоже выплыли живыми и невредимыми, но на пир их даже не позвали.
Появился Горазд со скоморохами. Заиграли свирели, дудки, гудки, застучали бубны, и началось всеобщее веселие. Пользуясь праздничной суматохой, Аскольд передал посаднику туго набитый мешочек с монетами. Тот расплылся в любезной улыбке.
Три дня Аскольд ходил по городу, раздаривая киевлянам деньги: кому монету, кому две, а тем, кто побогаче он дарил и полный мешочек с деньгами. Кому-то подавал бусинки, кому-то ожерелья из самоцветов, а кому дарил засопожник. Через Карла и Фрелава подарки получили все воины княжеской дружины.
Тем временем, приплывшие с Аскольдом священники Григорий и Иоаким отыскали в Киеве небольшую церквушку. Сложенная из подручных материалов – валунов и крупной речной гальки, обмазанная местами глиной, она совсем не произвела на них впечатления. Её крошечную главку венчал простой деревянный крест. Они нашли священника Илию, что достраивал и подновлял эту церковь собственными руками и служил в ней для небольшого количества киевских прихожан. Свой путь он начал от первых священников, а те от Андрея Первозванного. От роду ему было лет под тридцать, худой и высокий он вышел к ним в рубахе, подпоясанной бечёвкой и простых лаптях. Глаза лучистые и светлые, имея вид самый что ни на есть добродушный и приветливый.
– Здраве буде, – поприветствовал он появившихся у церкви незнакомцев.
Оба священника поздоровались с ним по-гречески. Он ответил гостям тем же, но уже на родном языке.
– Много ли окрестилось народу у тебя за твоё служение? – спросил Григорий.
– Не столь много, к чему моё стремление, но есть и такие, – уклончиво ответил Илия.
– Отчего так, что не много? – повторно обратился к нему с вопросом Григорий.
– Всё во власти Божьей. Без принуждений и понуканий призываю людей. Не многое мне по силам.
Иоаким без предисловий прямо выказал своё недовольство:
– Как же ты будешь прославлять всемогущество владыки небесного и пояснять божественное происхождение царской власти в такой убогости и с малым числом верующих соратников?
– Не нужен человеку храм рукотворный, чтобы говорить с Богом, ибо дом Всевышнего – и вся земля, и небо, и звёзды, и все человеки. Тем паче, што у росов княжеская власть доселе была и выбиралась народом на Вече. И лучше уж с малым числом истинно верующими, чем большим, но не ведающими подлинной веры.
– Богохульствуешь ты, Илия. Вся власть от Бога, – хмуро произнёс Григорий.
– Не Бога пытаюсь увидеть, но Божественность. Божественность во всём сущем, в коей он себя проявляет…
– Рабы под игом находящиеся, должны почитать господ своих достойными всякой чести, дабы не было хулы на имя Божие и учение, – Григорий оборвал Илию.
– Не фальшивых сокровищ, не земных благ следует просить у Отца Небесного, как грешники просят, но одного: чтобы прямыми сделал стези, ведущие в Царствие Его. Тем паче не след ровнять Господа с властью земною, а любить следует всех ближних, – ответил Илия.
– Сомневаешься ты в императоре нашем, ставленнике Божьем?! – с гневным вопросом к Илии обратился Иоаким.
– Глупец тот, кто сомнений не имеет. Император Константин Великий и тот, первым положив начало в империи ромейской всеобщей веры в учение Иисуса Христа, до последних дней жизни поклонялся Богу Солнца. Не богобоязненным следует быть, но боголюбивым. Ибо Бог возлюбил прежде, чем люди возлюбили его. Нету в истинной любви страха, ибо совершенная любовь изгоняет страх, потому в страхе есть мучение.
– Пагубную ересь ты толкуешь и не можешь больше оставаться в граде Киеве и веру нашу представлять. Отправишься в город новый, его как мы слышали, заложил князь росов, и там возведёшь новую церковь и будешь ждать решения участи своей, – подвёл итог беседе Иоаким.