Когда сквозь звук барабана проступил и стук многочисленных, жадно грызущих дорогу копыт, начали разбегаться по кустам негры. Сначала сменные, а потом и те, что держали на плечах драгоценные носилки. Они качнулись несколько раз, как корабль в морских бурунах, и тяжело съехали по чёрным плечам в пыль дороги. И никому до них теперь не было дела. Кроме Са-Амона. В его сердце вместо азиатского страха проникла надежда. Задёргались полковые носильщики, и тюки с их плеч посыпались, покатились по сторонам. Пехотинцы вертелись, озираясь, удерживаемые на месте только силою отчаянных приказов Небамона, но в руках у многих уже не было оружия. Старый страх советовал бросить его, ибо всех вооружённых гиксос убивает непременно.
Са-Амон ждал, прищурившись, массируя затёкшие кисти рук, пытаясь как можно точнее выбрать "свой" момент, когда у носилок почти никого, а гиксосы ещё за скалой.
Вот оно, кажется.
Он сделал большой шаг вперёд, и вдруг его понесло с неожиданной силой в сторону. Дёрнулся к бегству его охранник и потащил за собой потерявшего равновесие гиганта. Са-Амон отлично рассмотрел камень, в который ему суждено было рухнуть лбом...
"Не безумны ли вы, во имя старых своих выдумок раскалывающие силу Египта?! Не безумны ли вы, противящиеся силе Амона Вседержителя, первого среди богов?! Золотые Фивы выходят на бой с воинством Сета, жующего песок и запивающего кровью земли нашей, а Мемфис переходит путь и твердит о своём мёртвом величии и первородстве Птаха. Вы поднимаете копья, но это не копья, а соломины. Вы возносите щиты, а они не отражают даже полёт пчелы. Вы объявляете бой и бежите! А возмущённый вами нечистый уже близится, и над ним смертоносная пыль пустыни, и в руках у него меч, разрубающий ваши мечи. Вы исчезаете, как размываемый течением песчаный холм, и Амон Сокровенный теперь одинок, и золото его мудрости подменено медяками вашей спешки"... - И Са-Амон, очнувшись, сразу же перевернулся на бок и открыл глаза.
Взгляд его был мутен, сквозь серую пелену проступали лишь неясные очертания. То ли деревьев, то ли скал. Это было непонятно, также непонятна была тишина, стоявшая вокруг. Может быть, ударом отшибло не только зрение, но и слух? Са-Амон сел, пытаясь потными кулаками протереть глаза. Пелена покраснела, но сделалась прозрачнее. Кровь из раны на лбу, понял пленник. Он помотал головой, рассчитывая таким образом рассеять тишину в ушах. Этого не получилось, но зато ещё более прояснился взгляд и стало понятно, почему тихо. Вокруг, насколько хватало силы замутнённого взгляда, не было ни души. Валялись тюки носильщиков, валялись копья, на ближайшей акации висел заброшенный туда лук. Но ни одного человека. Даже того охранника, к которому была привязана верёвка Са-Амона. Чтобы окончательно в этом убедиться, он подогнул к груди связанные руки и увидел лишь обрезанную верёвку. Охранник сбежал, так же как и прочие выкормыши Небамона, образцовые египетские копьеносцы и лучники. Тяжёлый желчный смешок выполз из распухших губ связанного "подарка". И с этим войском...
Са-Амон поднял валявшийся поблизости нож и освободился от пут. Даже если бы он до сего момента сомневался в том, что верховный жрец Аменемхет видит истинное течение событий, то теперь бы сомнения отлетели далеко. Мысль об Аменемхете вдруг обернулась мучительной стороной - Мериптах?! Он огляделся. Носилок с саркофагом нигде не было.
11влетевшие гиксосы не только распугали воинов Птаха, но и похитили спящего мальчика! Поймут ли они, что он такое есть? Или же они специально посланы за ним?
Зачем он Апопу?! Что он сделает, получив его тело? Может, у него есть зелье, чтобы пробудить его? Если бы он желал его смерти, то велел бы просто отсечь голову, но не увозить. Значит, мальчик ему нужен живой. Пусть Мериптах окажется не в руках Яхмоса, всё равно приказание верховного жреца будет не выполнено. И без того гудевшая голова Са-Амона окончательно отказалась соображать, и он схватился за неё почти бесчувственными руками.
И тут из-за кустов акации, на которой висел лук, донеслись какие-то звуки. Воины Птаха возвращаются. Са-Амон спохватился - как же глупо он себя ведёт, стоя просто так тут, на месте несостоявшегося боя. Вернувшись сюда в достаточном количестве, люди Небамона снова его свяжут. Негнущейся, мёртвой кистью Са-Амон подоткнул под мышку поднятое копьё и заковылял в кусты.
Теперь спящего мальчика нужно было не просто убить, его нужно было ещё и отыскать. Чтобы заниматься этим, лучше находиться на свободе.
Он устроился в тёмной тростниковой норе и принялся растирать деревянные кисти рук, не обращая внимания на оживившихся комаров и слепней, толпой налипших на его широкую спину. Его убежище было шагах в пятидесяти от камня, рассёкшего лоб, поэтому он отлично слышал, что происходит на дороге.
Воины Птаха пристыжённо возвращались, выгребаемые из тростниковой чащи ругательствами командира. Заросли хрустели и справа, и слева от Са-Амона. Дважды сокрушённые герои прошли буквально в двух шагах от притаившегося беглеца, и он порадовался, что папирус так густ в здешних местах.
Воинство Небамона восстановилось на удивление быстро. Схлынул испуг, возобновился порядок.
Руки постепенно начинали слушаться. Са-Амон лишь слегка пошевеливал пальцами, при этом прислушиваясь. И ему удалось расслышать самое главное: сейчас мы пойдём и отобьём вверенную нам верховным жрецом Птахотепом святыню. Кто рассмотрел врага, понял уже - он не то, что о нём думают. Это просто конный сброд. От него не следовало бежать, потому что он сам обратился в бегство. А пока собираются носильщики и негры, нужно отыскать беглеца, перерезавшего верёвки. Последовала команда, и тростник зашуршал перед Са-Амоном по фронту в сто локтей. Пристыженные воины со всей страстью бросились на поиски. Са-Амон поднялся и побежал, пригибаясь, прочь от дороги, к речному берегу. Тучи насекомых, возбуждённых запахом человеческого пота, встали над ним, как столб. Горло забивала летучая труха, под ногами что-то чавкало и змеилось. Даже каменные подошвы рвало торчащими из воды кореньями. Того, что его различат по шуму, Са-Амон не боялся, преследователи бежали в таком же облаке тростникового треска. У него была одна забота - не наступить на ядовитую змею, - вот одна рябит воду, удирая, - и не проколоть ногу насквозь. Вот вторая гадина, обвивается вокруг сухого древесного ствола, добираясь до птичьей кладки. Тростник снопами валился вправо и влево иод мощными руками беглеца. Внезапно на него выпала чёрная, блестящая маска с оскаленным от ужаса ртом и ярко-белыми белками. Слишком далеко запрятавшийся негр. Са-Амон, державший копьё под самым остриём, выпустил его вперёд и убил несчастного прежде, чем тот успел издать хотя бы звук.
Почти сразу вслед за этим Са-Амон выбрался на твёрдую дорогу, неприметную тропку, петлявшую меж двумя стенами зарослей несомненно в сторону берега. Если погоня не набредёт на неё, то можно считать, что он уже спасся. Один плавный поворот следовал за другим. По расчёту Са-Амона, до берега оставалось не более сотни шагов, как вдруг под ноги ему бросилась мусорная куча и мелькнула впереди плоская крыша крохотного крестьянского дома. Деревня. То, значит, была не косулья водопойная тропка, но поросячья дорожка к дармовому угощению. Зачем нужна деревня? Расспросить хотя бы, где ближайший гиксосский гарнизон. Мериптаха, несомненно, доставят сначала туда.
Дом был маленький, даже без традиционной в этих местах прихожей комнаты и крытой кухни. Два помещения - комната с деревянной колонной посередине, для поддержания крыши, и спальня. Весь пол в спальне покрыт потёртыми циновками и замызганными подушками. Но в целом, домик был хоть и маленький, но опрятный. Каменная посуда вымыта и стоит стопкой на лавке в углу, пол выметен и увлажнён. На треугольном табурете кувшин для омовений, накрытый полотенцем.
Са-Амон ходил по пустому жилищу, жадно хлебая прохладное молоко из кувшина и набивая рот грубопомолотой мукой. Другой еды в доме не отыскалось. Ходил и поглядывал то в приоткрытую дверь, то в окошко. И правильно делал, потому что очень скоро заметил, что на открытой им помойке появилось несколько вооружённых людей. Они осмотрелись и направились к дому.
29
- Теперь я спрошу тебя вот о чём. Мой язык отказывается служить мне, так отвратителен предмет, о котором должна пойти речь. Но я не могу не спросить. С самого детства, когда меня хотели испугать, то говорили - не будешь молиться, не будешь почитать старших, тебя украдёт Себек или тебя отправят в Аварис. Многие, особенно чернь, уверены, что за стенами этого города живёт сам змей Апоп и питается он исключительно детьми мужского пола. Похищенными мальчиками или силою отобранными у родителей. Слухов этих я не опровергаю, и даже считаю полезным, что мой народ ненавидит Аварис и боится его. Не важно, подлинный ли змей там сидит или царь-человек под его именем. Однако с некоторого времени, когда достиг я известного положения, стало мне известно удивительное - мальчиков никто по ночам не ворует, никто насильно их ко двору Апопа не влечёт. Родители сами везут их ко двору, и ещё не всех берут... - начал Аменемхет.
- Это правда, - кивнул Мегила.
- Но это непонятно.
- Это понятно, если объяснить. Аварису не нужны вообще мальчики, ему нужны мальчики замечательные в своём роде.
- Такие, как Мериптах?
- Да, ты правильно назвал пример. Мериптах, сын Бакенсети, был дважды обречён на то, чтобы оказаться при дворе. Во-первых, он сын правителя княжества, открыто сияющего в короне Авариса. Все египетские номархи, некоторые правители городов в южной Сирии, вожди степных племён к западу от Халдеи присылают нам своих сыновей после достижения ими определённого возраста. Юношам этим предстоит сменить своих отцов у кормила власти, и необходимо, чтобы они получили нужное воспитание, выкинули из головы своих племенных идолов и поместили на их место славу и интерес Авариса.
- Предались омерзительному Сету?
- Сет это не всё и даже не главное для Авариса. Вторая причина, по которой Мериптах должен был прибыть в столицу, его собственные достоинства. Ведь сразу заметно, что он не совсем обычный ребёнок, поразительный ребёнок. Редкое сочетание энергичного ума, здравого, благородного характера, возвышенной души и особой привлекательности. Даже если бы он не был княжеским сыном, о нём стало бы известно рано или поздно. Рано или поздно его бы призвали в столицу. Правда и то, что в доме богатых родителей всем указанным качествам легче развиться, чем в хижине бедняка.
- Но если собрать всех сыновей ваших открытых данников, то получится три-четыре десятка юношей, но известно, что в ваших школах обучаются многие сотни "царских детей".
- Более двух тысяч. Далеко не все они выходят впоследствии из разряда "царских детей" в круг "царских друзей", не все равны способностями и усердием. Многие остаются лишь писцами, школьными надзирателями, библиотекарями, дворцовыми распорядителями, помощниками учителей, просто солдатами внутренней стражи. Но зато уж великолепными и великолепно верными солдатами. "Царские друзья" - это армейские офицеры, кормчие главнейших кораблей, начальники крепостей, богатейшие купцы и ростовщики, живущие повсюду, где торгуют. И главное - наши тайные послы при каждом правящем доме. Глаза, уши, слово и воля Авариса в пределах всего мира, освещаемого солнцем и луною. И совсем уж немногие поднимаются так высоко, что их начинают величать "царскими братьями". Таких всего лишь полтора-два десятка, и они есть главный царский совет. Это главный казначей, начальник конницы, главный школьный распорядитель, хранитель архива, хранитель "Дома женщин", управитель всех наук, и другие. Я тоже среди них, как главный тайный посланник и надзиратель за исполнением заведённых правил.
- Но ты не ответил - откуда берутся эти две тысячи?!
- Ты невнимательно слушал меня. Я же упомянул о "Доме женщин". В гареме живут женщины, но не царя лишь, а всего Авариса. Гарем города.
- Не хочешь ли ты сказать, что на самом деле Аварис не стоит на омерзительном грязном обычае мужеложства, а лишь распускает об этом слух. Что когда ваши всадники побивают камнями пойманного извращенца в каком-нибудь египетском городе, то действуют они не в целях маскировки, а от всей души. Что бы ты мне ни говорил сейчас, я не поверю, что ваша столица - это не вместилище грязи и скверны.
- Ты смешал в кучу разные вещи. Я постараюсь ответить тебе по порядку. Наши доблестные всадники, воины племени шаззу и других степных племён, наказывают пойманных мужеложников от всей души, ибо ненавидят и презирают их не меньше, чем правоверные египтяне. Они иногда даже сами берут в руки камни, чтобы отличиться перед наблюдающими горожанами в этом деле, дабы те перестали их называть нечистыми, что ранит их воинские души. Но не забывай, что шаззу и другие кочевники отнюдь не гиксосы, не пастухи, а лишь собаки пастухов. Это первые племена, вставшие под высокое водительство в незапамятные времена, вставшие через своих прозревших вождей. Чем более дик и свиреп народ, тем более он и наивен, и прост в управлении. Я как-нибудь расскажу тебе и эту историю, хотя она уже ощутимо попахивает обычной народной легендой. А народное наименование "нечистые", это простая путаница, я думаю, или совпадение разных причин, в одной из них наши азиаты невиновны. Зато во второй... Ты когда-нибудь принюхивался к нашим конникам? Сложное устройство их боевой одежды в сочетании с влажной жарой долины даёт этот запах, столь досаждающий нюху чистоплотных египтян. Наши конники слывут "нечистыми", потому что воняют, а не потому что предаются сношению с мужчинами.
- Это я понял, хотя не так уж часто приходилось мне обнюхивать ваших солдат.
- Поясню теперь о женщинах Авариса. "Дом женщин", и очень большой, в самом деле имеется. Он устроен в лучшей части города. Напоминает он огромный и небывалой красоты сад. Множество больших и маленьких бассейнов повсюду. Там посажены все деревья, что плодоносят в Черной Земле, но не только в ней. Доставлены туда и выращены такие, что можно было прежде видеть только в отдалённых царствах. Главное же содержание этого места - сами женщины. Как и деревья, и цветы, собраны они отовсюду. Из разных концов мира. И не просто первые попавшиеся, всё это лучшие дочери своих народов. Именно их собирают по всему свету наши тайные посланцы, и сам я несколько лет был занят этим.
- Кто же отдаёт вам своих дочерей, и именно лучших?
- Многие мечтают породниться с Аварисом, несмотря на несколько тёмный оттенок его славы. "Царскому брату" редко бывает отказ, если он вздумает жениться на царской племяннице или княжеской дочке. Когда же высокородный отец против, можно найти дорогу прямо к сердцу намеченной дочери, минуя обычаи местности. Так, например, было с дочерью правителя колхов, чьё комариное царство лежит на северном берегу самого северного моря. Узрев "царского пастуха", она воспылала, охотно предала отца и дом свой, ослеплённая славой Авариса. Овладеть душою женщины очень легко, если смотришь на неё трезвым взглядом. Взгляд же "царского пастуха" всегда трезв. Случаи, когда бы он оставлял своё высокое предназначение ради переменчивого, сварливого, неверного, вечно недомогающего, неспособного видеть истинную красоту женского существа, так редки, что даже упоминать о них нет нужды. Сам я женился четырежды на дочерях правителей городов и островов. Самое тут трудное - это дорога от её отчего дома до "Дома женщин". Молодые жёны безумствуют, не понимая своей роли. Они ведь выходят замуж не за одного отдельного гиксоса, но за весь Аварис. Сейчас три десятка царских и княжеских дочерей живут в крепости "Дома женщин", ни в чём не зная недостатка, но не обладая своими постоянными мужьями. Многих приходится выкупать у знатных, но разорившихся родителей или неудачливых купцов, утративших караван с товаром. Иных мы просто воруем.
- Как же вы определяете нужных?
- Достоинства женщины видны сразу. Ведь нам не надобны от них верность, что проверяется временем, или способности к наукам, что проверяются испытанием. Потребны стать, здоровье, то есть способность к деторождению, а они заметны сразу же, ошибок мало.
- Вас не заботит даже красота?
- Красота женщины - это смешная египетская выдумка, и вы сами не можете объяснить, что это такое. Теперь ты понял, каким образом мы и заполняем наш женский дом? Во всём мире об Аварисе идёт смутная, неопределённая слава как о месте, где исчезают лучшие девы. Нет народа, который не слагал бы сказок о великом змее, живущем под водою или под землёю и питающемся исключительно девушками. Мы не опровергаем эти удивительные и глупые россказни, ибо они нам на пользу. За ними, как за ширмою, скрывается подлинная сущность нашего царства. Пусть нас считают пожирателями юных красавиц, тем меньше опасности, что додумаются, чем на самом деле питается жизнь наша и наше могущество. В последние годы более всего собралось у нас женщин из стран северных, холодных. Ахияву и соседние племена поставляют нам лучших матерей. Знатные дома Элама и межречья измождены внутрисемейными браками. Забота о сохранении в одном семейном сосуде всей священной царской крови приводит к тому, что дети рождаются без пальцев на ногах или с поросячьими хвостами. Брать девочек из простых крестьянских домов нельзя, ибо они уже в двенадцать лет больны и кровохаркают от непосильного труда. Волей-неволей приходится обращаться к женщинам из домов с достатком. И выходит так, что здоровее всего женщины из страны Ахияву и с островов, ей подвластных. В этом дополнительная забота для хранителей женского дома, ибо, по нашим правилам, много дочерей одного племени не должны жить вместе. Есть опасность, что среди них заведётся колдунья и возбудит волнение.
- Я не понял ещё одно - ты сказал, что даже дочери иноземных царей не обладают своими мужьями. Значит, прочие тем более безмужни?
- Ты спрашиваешь, не становятся ли все жительницы нашего сада жрицами девственности? Наоборот! К ним входят мужчины. Обязательно по нескольку в день. Но только в те дни, когда они более всего склонны к зачатию, что определяют особые учёные люди. Это очень ответственная работа и покрытая покрывалом строгой тайны.
- Для чего она в этом деле?
- Устроено так для того, чтобы ни одна женщина не могла определить, от какого именно мужчины она зачала.
- Это-то зачем?
- Это-то и есть корень всего давнего гиксосского замысла. Мужчины - это всегда "дети" и "друзья" царя, - что входят к женщинам, выбираются по жребию или отслуживают городу наложенное наказание. Многие мелкие прегрешения караются чаще всего повинностью в "Доме женщин". Очень важно, что и мужчина никогда не может даже приблизительно знать, кто из родившихся на свет его ребёнок. Этот закон один из главнейших. Нарушение его или попытка нарушения карается отсечением головы. Ведать своё потомство, значит, ядовитее всего замышлять против царства. Все - матери, все - отцы. Вот правило, что как фундамент поддерживает Аварис. Царь в этом отношении равен всем прочим. Дабы нам не угрожал ужас его отцовства, он вообще никогда не входит к женщинам.
- Но ведь родительская ласка самое драгоценное, что достаётся человеку, может, за всю его жизнь!