Мисс Кингсфорд, потягивая коньяк, тоже притихла.
- О, не так уж много. Я против того, чтобы их перекармливать.
- Это, пожалуй, разумно.
- Да. А у вас есть собака?
- Нет. Сейчас нет. Когда-то была, но уже давно. Задолго До того, как моя жена умерла.
Воздух над морем был дивно прозрачен, и мисс Кингсфорд, глядя в окно бара, вспомнила, как у нее закружилась голова.
- Ох, я тогда ужасно испугалась. Когда вы… Я бы себе не простила.
- Ну что вы, зря беспокоились.
- Но я правда беспокоилась. Ужасно.
- А вы? Вы-то как? Вам теперь лучше?
- Теперь лучше. Спасибо за коньяк. И за все. О, вы были так…
После этого разговор иссяк, ничем не кончившись. Мисс Кингсфорд опять загляделась на море, а мистер Уиллоуби на свое пиво. Наконец она сказала:
- Как вам наш пансион? Скучновато?
- Да я тут несколько их испробовал, на побережье. Все на один лад.
- Да, наверное. И как, вы думаете остаться здесь?
- Пока осматриваюсь. Еще не решил, где брошу якорь. А вы здесь из постоянных обитателей?
- Да, к сожалению. Не потому, что я… В общем, это лучшее из того, что мне по средствам.
Опять разговор замер, ничем не кончившись, и опять мисс Кингсфорд загляделась на небо над морем.
- А собаку вам не хочется завести? С ними не так скучно.
- Да нет. Они ужасно связывают.
- Вам правда так кажется? Я бы, по-моему, без собаки умерла.
- Моя погибла. Попала под трактор, это же надо. В то время я сильно расстроился.
- Как жутко для вас получилось.
По дороге домой в пансион мисс Кингсфорд, чтобы как-то поддержать разговор, сказала, что к обеду почти наверняка будет "пастушья запеканка". По вторникам всегда бывает. Одно счастье - каждый день знаешь, чего ждать.
- Вы после обеда отдыхаете?
- Да. А вы?
- Я обычно куда-нибудь сматываюсь на машине. Помогает убить час-другой. Я подумываю, не купить ли мне трейлер. Свой дом я продал.
- Понятно.
На прощанье она подарила мистеру Уиллоуби восхищенную, почти любящую улыбку.
- И еще раз спасибо за все. Право же, это было…
После этого ей несколько дней по утрам не хватало ускользающей фигуры мистера Уиллоуби над обрывом. Она с раздражением отметила, что в пансионе он как будто избегает ее. По утрам она никогда не спускалась к завтраку, пила чай у себя в комнате, и к чаю - три диетических печенья. Пудель сидел с нею рядом на постели, пил чай из блюдца и получал три таких же печенья. За обедом мистер Уиллоуби читал роман в бумажной обложке, прислонив его к судкам с приправами. Потом он куда-то исчезал на машине и возвращался к ужину довольно поздно, когда все другие постояльцы уже успевали отужинать.
Однажды утром пудель по неловкости перевернул блюдце с чаем и залил покрывало. Мисс Кингсфорд в исступлении ударила его и яростно разбранила. Пудель заполз под кровать и лежал там молча.
- За это не пойдешь сегодня гулять. Неуклюжая собака! Ступай в свою корзинку, живо, живо. Слушаться надо.
В одиночестве она пошла прогуляться вверх, на лужайку. С моря дул знобкий шквалистый ветер. День был яркий и резкий, в нем чувствовалось что-то осеннее. К счастью, она догадалась надеть меховой жакет, и поэтому мистер Уиллоуби, внезапно возникший из зарослей утесника и тамариска, не узнал ее. Он вдруг оказался с ней лицом к лицу, а отступать было поздно.
- А-а, это вы, мисс Кингсфорд.
С обычной своей застенчивой учтивостью он приподнял кепку. Что сказать, он, видимо, не мог придумать, и она сказала, как холодно, а он сказал:
- Разве холодно? Да, пожалуй, и правда свежо.
- Я рада, что встретила вас, - сказала она неожиданно. Уже несколько дней ей больше всего на свете хотелось встретить мистера Уиллоуби. - Я ведь у вас в долгу.
- Вы у меня? Не представляю себе…
- Я поступила непростительно, не предложила угостить вас пивом. Наверное, потому, что так была расстроена.
- О, это неважно.
Может быть, сказала она, он разрешит ей загладить этот нрех сегодня? Может быть, они пойдут сейчас вместе в "Герб моряка" и чего-нибудь там выпьют? Она и в самом Деле что-то озябла. Чем-нибудь согреться было бы неплохо.
И опять в том же баре мистер Уиллоуби скромно заказал полпинты пива, а себе мисс Кингсфорд выбрала сладкий херес, и когда его подали, он оказался цвета ее волос. Потягивая его, она сказала, что осень, надо надеяться, не наступит слишком быстро. О зиме еще и думать рано. А впрочем, зимой бывает отлично, такие прелестные ясные дни. Он не заметил, нынче Франция видна?
Нет, сказал он, не заметил.
- А мы в такие ясные дни часто ее видим.
Ей опять показалось, что мистер Уиллоуби не может придумать, что бы сказать, и она сама вдруг сказала:
- Вид у вас сегодня очень задумчивый.
В самом деле? Да нет, не то. Просто его смущает одна вещь. Нынче утром в ней появилось что-то новое, и он, хоть убей, не может сообразить, что это такое.
- Во мне? - Она почувствовала, что сердце у нее забилось быстрее. - Во мне появилось?
- Ну да, что-то такое… Ах, ну конечно. Как глупо с моей стороны. Конечно, вы без своего пуделя.
Темный гнев пронизал ее всю, и сердце забилось еще быстрее.
- Ах, не говорите мне о нем.
- Почему? Что случилось?
- Он опять вел себя очень, очень скверно, - сказала она. - Надоело это до смерти. Правда, он был немножко не в себе с того самого утра. Перестал слушаться. И все опрокидывает. Пришлось оставить его дома. С ним просто сладу не стало.
- Сколько ему лет? Может быть, стареет.
- Нет, дело не в этом.
Мистер Уиллоуби опять принял очень задумчивый вид и наконец промолвил:
- Сдается мне, что тот маленький эпизод его порадовал.
- Ах, так? Тогда могу сказать одно: он не заслужил этой радости.
- Там, внизу, он попросту надо мною смеялся.
- В самом деле? Тогда могу только сказать, что мне было не смешно.
И вдруг она почувствовала, что холод не только в воздухе, а еще пробежал холодок между нею и мистером Уиллоуби.
- Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Я даже думать о нем больше не хочу. Вы уже решили, как поступить?
- Вроде как решил. Наполовину. Вчера ездил посмотреть один трейлер. Его хозяйка - мой старый друг, она больше им не пользуется. Он стоит в фруктовом саду. Его можно получить почти задаром.
- И где это?
- В Суссексе. Место прелестное. Уединенное, но не так чтобы пустынное. Хороший лес. И есть речка. Я там мо-бы рыбной ловлей заняться.
- А вам не покажется там тоскливо? Ну, знаете, когда зима…
- Вероятно. Но это не было бы мне внове.
Эти слова проникли ей в самую душу. Теперь уже она сама не знала, что сказать, и отпила побольше хереса.
- В общем, я неокончательно решил. Сегодня еще съезжу туда, надо присмотреться получше.
- Да, конечно.
Взглянув на ее бокал и убедившись, что он почти опустел, он попросил разрешения принести ей еще хереса. Она быстро ответила нет, лучше, пожалуй, не надо, а потом так же быстро передумала. Он пошел к стойке и вернулся с новой порцией хереса и с новой кружкой пива. Когда он ставил херес на стол, несколько капель брызнуло на скатерть, и он сказал нервно:
- Прошу прощенья, я разлил…
- Это ничего. Бокал был слишком полный.
- Все равно я провинился.
Он достал из кармана аккуратно сложенный носовой платок и промокнул им несколько капель хереса, потом так же аккуратно сложил платок и спрятал. Эта педантичная маленькая пантомима произвела на нее сильное впечатление, правда, не такое сильное, как слова, которые он произнес после этого:
- Может, вы согласились бы поехать со мной? Дорога там очень красивая.
- Это так любезно с вашей стороны. - Мисс Кингсфорд ощутила теплое тревожное волнение. - Неужели вы действительно…
- Вы отдыхайте, а я буду готов часам к трем. Договорились? И не так уж это далеко. Да и дни еще длинные.
После обеда она полежала на постели, закрыв глаза, но без сна. Ей все время виделся мистер Уиллоуби, совершенно один, в прицепе, в пустынном безлиственном фруктовом саду. Наступила зима; она видела снег на земле и на черных сучьях яблонь. Один-два раза собака, оставшаяся без галет, все еще в немилости, зашевелилась в своей корзинке, и один раз она сказала:
- Успокойся. Никто тебя не слушает. Хочешь не хочешь, а ты останешься дома.
Дорога, как и сказал мистер Уиллоуби, была очень красивая. Целые рощи грабов уже начали нежно желтеть. С веток боярышника тяжело свисали крупные ягоды, яблоки светились как оранжево-розовые фонари, а вдоль изгородей еще доцветали запоздавшие метелки таволги.
- Приятная местность, правда?
- Да, ничего. Но у нас в Кенте мне все-таки больше нравится.
- Правда?
- Да, здесь мне всегда кажется, что все как-то прилизано.
Наконец мистер Уиллоуби свернул в долину среди невысоких холмов, пересеченных полосками дуба и орешника, а в конце ее был яблоневый сад на четыре-пять акров, до сих пор еще яркий от несобранных яблок. Под яблонями паслись овцы. Мистер Уиллоуби поставил машину в раскрытых воротах и сказал:
- Ну вот и приехали. Выходите, скажете мне, что вы об этом думаете.
Трейлер, зеленый, легкий, двухместный, облупленный, как балконы пансиона, от ветра и непогоды, стоял в самом дальнем от дороги углу сада. Когда мистер Уиллоуби отпер дверь, мисс Кингсфорд сразу подумала: как тесно, повернуться негде. В воздухе застоялся странный, кислый, точно церковный запах. Все здесь какое-то мертвое, подумала она.
- По-моему, тут даже уютно на свой лад, - сказал мистер Уиллоуби, - правда? И речку видно.
Не отвечая, мисс Кингсфорд оглядела койки, шкафчики, посуду, кастрюльки и маленькую полку с книгами, а потом через окошки с выцветшими красно-рыжими занавесками посмотрела на речку, протекавшую в каких-нибудь двадцати шагах между поросшими ольхой берегами.
- Ну, - сказал мистер Уиллоуби, - как впечатление?
- Ой, я бы тут жить не могла, - тон ее был решительный, почти что гневный. - Мне бы тут было ужас как страшно.
Мистер Уиллоуби, всегда такой сдержанный, тут удивил ее, сказав, что ведь он и не предлагает ей жить здесь. Это он, может быть, будет здесь жить.
- Я знаю, но вы спросили мое мнение.
- Да, это, конечно, ваше право.
- Вы как будто сказали, что здесь не пустынно.
- Я так и считаю. За сотню ярдов дальше по дороге есть пивная и почта, два магазина. По-моему, это не назовешь пустынным.
- А зимой? Что вы будете делать зимой?
Он еще не успел на это ответить, когда снаружи вдруг послышался приятно-беззаботный женский голос:
- А-а, вот вы где, Чарльз. Мне так и показалось, что я узнала машину.
У мисс Кингсфорд что-то внутри оборвалось. Она оглянулась и увидела тут же у двери женщину лет пятидесяти, немного полную, со свежим цветом лица, хорошо подмазанную, в каштановой шевелюре ни одного седого волоса. Длинные серьги придавали ей какой-то изысканный вид. Она была явно из того сорта Людей, что почти не переставая улыбаются, а ее шелковое зеленое с лиловым платье было с глубоким вырезом на груди.
- Ох, Чарльз, простите, я не знала, что вы не один. Но как хорошо опять вас повидать так скоро!
Как всегда вежливый, мистер Уиллоуби вышел из трейлера и поцеловал ее в обе щеки. Она, несомненно, этого ждала, и мисс Кингсфорд холодно, молча держалась в стороне.
- Мисс Кингсфорд, знакомьтесь, это миссис Арбетнот, старая моя приятельница.
И объяснил, что мисс Кингсфорд живет в пансионе. Миссис Арбетнот подошла и поздоровалась с мисс Кингсфорд за руку. Рука у нее была теплая. На лице цвела непрерывавшаяся широкая улыбка.
- Чарльз, простите ради бога, что я помешала. Я, право же, понятия не имела, что вы привезете кого-то с собой.
- Пожалуйста, не обращайте на меня внимания, - сказала мисс Кингсфорд.
- Я собирался написать вам, - сказал он, - а потом подумал, надо еще раз побывать до того, как принять решение.
- И что же, приняли решение?
- Да, только с одним условием.
- В самом деле? С каким же?
- Чтобы вы согласились принять квартирную плату.
- А-а, глупости. Вы же знаете, я об этом и слышать не хочу. Ведь вот он, стоит. Я им никогда не пользуюсь.
- Это очень, очень любезно. Ну хотя бы для вида.
- Хорошо, тогда и правда для вида.
Миссис Арбетнот улыбнулась еще шире, и мисс Кингсфорд нарушила интимный характер разговора, сказав:
- Вам, наверное, надо поговорить о деле. Можно я пока пройдусь к речке?
- О, а может, пройдем в дом, выпьем чаю? Всего две минуты…
- Благодарю вас, но мне, право же, пора возвращаться. Мне еще нужно кое-что купить, пока магазины не закрылись.
Мисс Кингсфорд ушла к речке. Стала на берегу, мрачно глядя перед собой. Речка не бог весть что, и вдруг она поняла, что ненавидит этот трейлер. В двадцати шагах встревоженная болотная куропатка вдруг плюхнулась в воду, а через минуту на этот звук откликнулся долгий и щедрый всплеск смеха миссис Арбетнот. Когда он замер, она услышала, что мистер Уиллоуби тоже смеется.
Чтобы уйти от этих звуков, она пошла вверх по течению реки. Прошла ярдов двести и тут увидела, что дальше идти нельзя: тропу перегораживал забор. И сколько времени - неизвестно, она простояла прислонясь к забору и глядя в воду, и даже здесь, на таком расстоянии, ловила новые всплески смеха миссис Арбетнот.
Когда она наконец вернулась к трейлеру, мистер Уиллоуби пошел ей навстречу и сказал:
- А-а, вот вы где. А мы уж думали, не потерялись ли вы.
- Не стоило волноваться. Меня потерять не так-то просто.
Легко и непринужденно миссис Арбетнот пожала ей на прощание руку. Пожалела, что она не захотела выпить чаю. Выразила надежду, что она приедет в другой раз. Прощаясь с мистером Уиллоуби, она подставила ему обе щеки, и он вежливо поцеловал их.
- Ну что ж, скоро увидимся.
В машине, после десяти минут неловкого молчания, мисс Кингсфорд спросила:
- Ну что, берете?
- Да, вероятно. Это то самое, что я искал. Мне жаль, что вам не понравилось.
- О, я-то ни при чем.
Опять долгое, неловкое молчание, и только когда вдали показалось море, мистер Уиллоуби заговорил:
- Конечно, я его весь перекрашу. И печка нужна новая. И миссис Арбетнот обещала сшить новые занавески. Она на редкость заботливый человек.
Даже слишком заботливый, подумалось мисс Кингсфорд, но в ответ она могла предложить только мрачное молчание.
- Вы бы не поверили, она несколько месяцев назад пережила жуткую трагедию. Ее отец и муж как-то поздно вечером ехали вместе из города. Машина врезалась в дерево…
- Ох! Понятно.
- Она просто отказывается поддаться горю. Всегда одинаковая. Такая бодрая, веселая. Это очень воодушевляет.
- Да, - сказала мисс Кингсфорд. - Думаю, она будет отличной соседкой.
Через неделю мистер Уиллоуби уехал из пансиона. Мисс Кингсфорд, твердо решив не прощаться, весь день просидела в своей комнате, по заведенной привычке довольствуясь собственным обществом. Но когда стемнело, она надела меховой жакет и пошла гулять по лужайке над обрывом, захватив с собой собаку, чтобы не было скучно.
На полпути к краю обрыва она спустила пуделя с поводка и дала ему побегать. В том месте, где он когда-то перескочил через край и она так испугалась, что мистер Уиллоуби может разбиться насмерть, она остановилась и долго стояла, глядя вниз. Дул сильный ветер, и было слышно, как волны бьются о берег. Потом ей послышалось, что в темноте скулит собака, и вскоре уже казалось, что все отдельные голоса - ветра, собаки и волн - слились в один несмолкающий голос. И поняла, что не ошиблась.
Это был голос зимы.
СТАРУШКИ И ВЕЧНОСТЬ
Каждый год на Рождество пожилые девицы мисс Карто и мисс Пальмерстон, или Картошка и Пальчик, как они любовно называют друг дружку, обязательно выбирают часок, чтобы, захватив графин красного вина, кекс и кусок чеширского сыра, отметить праздник в старом бомбоубежище, со времен войны сохранившемся у них в дальнем конце сада.
- Это знак благодарения за все, через что мы тогда прошли и остались живы, - объясняют подруги.
Поздней осенью, когда почернелые плети тыкв, произраставших на крыше убежища, окончательно раскисают под действием заморозков, Пальчик, старшая, сгребает их на компостную кучу, моет едким карболовым мылом ребристое железное нутро и на несколько суток оставляет настежь Дверь - "для освежения атмосферы", как она выражается.
Пальчик маленького роста, вроде херувимчика - круглощекая, огненно-румяная, с выпуклыми светлыми глазами, как два живых серебряных наперстка. Выпив "самую капельку известно чего", она горчично распаляется и начинает без Умолку, жизнерадостно болтать, отдуваясь наподобие суетливой обезголосевшей болонки. Снует по дому, вся в делах, возбужденно, часто сопя, будто вынюхивая запрятанную кость.
Мисс Карто, Картошка, не может похвастать ее подвижностью и энергией. Мисс Карто крупная, медлительная, невозмутимая и бесформенная. Одутлое, серое ее лицо и вправду походит на большую картофелину, вполне подтверждая прозвище. Она страдает, среди прочего, болезненными отеками ног, одышкой и от плохо пригнанных вставных зубов, которые имеют обыкновение соскакивать и слипаться, так как она любит вязкую пастилу. Но все эти мелкие неприятности ее не слишком угнетают. Дыша с присвистом и совершенно не теряя шутливого оптимизма, она ковыляет туда-сюда, на руках у нее часто можно видеть большие оранжевые тыквы, похожие на упитанных младенцев, чудесным образом произведенных ею на свет.
В убежище сохранились все отжившие принадлежности военного времени - война была так давно, а иногда кажется, что только вчера, - пожарный насос, два ведра, одно с водой, другое с песком, фонарик, свечка в подсвечнике, свисток, и даже два противогаза в парусиновых сумках висят честь по чести на стене.
Квадратное оконце, забранное стеклом с металлической сеткой, выходит в сад, и здесь в сочельник, на исходе дня, сидят Картошка и Пальчик, пьют вино, заедают кексом и сыром и смотрят на голую мокрую землю.
- Нам всегда удивительно везет с погодой, - говорит Пальчик. - Ну что бы мы делали, если бы шел снег?
- Если бы шел снег, - отвечает Картошка, - мы бы, само собой, точно так же сидели здесь, как и сейчас. Мы бы из-за такого пустяка не изменили своей привычке.
- Да, да, должно быть, так, должно быть, ты права, милая Картоша.
- Помнишь, сколько снегу выпало в сороковом году? - спрашивает Картошка. - Нас тогда здесь совсем засыпало, намело такой огромный сугроб, думали, не выберемся.
Они на два голоса посмеялись этому воспоминанию, у Картошки смех гудит валторной, а у Пальчика дребезжит, как цимбалы.
- Я тогда свистела, свистела, чуть все зубы об свисток не обломала, пока мистер Эккерли не услышал и не откопал нас, - вспоминает Картошка. - С тех пор они у меня и раскачались, я считаю.
Они опять смеются, и Пальчик подливает в рюмки вина. Без вина и без колокольного звона над городом им праздник не в праздник. От свечи тоже многое зависит, поэтому Картошка вскоре предлагает: