Детство, проведенное среди лесных красот Мичигана, юность в маленьком городке в Иллинойсе, война, резко переломившая жизнь на "до" и "после", взлеты и падения нелегкой профессии писателя, любовь, непростые отношения с женщинами, женитьба, отцовство… Обо всем этом Хемингуэй на протяжении многих лет рассказывал через своего любимого автобиографического персонажа - Ника Адамса.
Некоторые рассказы о нем выходили в составе сборников и публиковались в журналах, другие же никогда не издавались.
В этот сборник "Рассказы Ника Адамса" не только впервые вошли в полном составе, но и расположены в порядке сюжетной хронологии. И благодаря этому разрозненные произведения превратились в стройный, четкий, единый текст - хронику жизни незаурядного человека, которого весь мир и сейчас называет "папой Хэмом"…
Содержание:
СЕВЕРНЫЕ ЛЕСА 1
В ОДИНОЧКУ 4
ВОЙНА 20
СОЛДАТ ДОМА 27
ВДВОЕМ 36
Примечания 42
Эрнест Хемингуэй
РАССКАЗЫ НИКА АДАМСА
СЕВЕРНЫЕ ЛЕСА
Три выстрела
Ник раздевался в палатке. В свете костра на брезентовой стене двигались тени отца и дяди. Ник чувствовал себя не в своей тарелке, - не отпускал стыд, - и раздевался, как мог быстро, аккуратно складывая одежду. Стыдился он, потому что, раздеваясь, вспоминал прошлую ночь. Весь день старался об этом не думать.
Его отец и дядя после ужина отправились на противоположную сторону озера, чтобы половить рыбу при свете фонаря. Прежде чем они отплыли от берега, отец велел ему выстрелить из винтовки три раза, если во время их отсутствия произойдет что-то чрезвычайное, и тогда они тут же вернутся. С берега озера Ник пошел через лес к лагерю. Слышен был скрип уключин в темноте. Его отец греб, а дядя занял место на корме - чтобы половить рыбу на блесну. Когда отец оттолкнул лодку от берега, он уже держал удочку наготове. Ник прислушивался к доносящимся с озера звукам, пока скрип уключин не затих вдали.
Возвращаясь в лагерь, Ник ощутил страх. Он всегда немного побаивался ночного леса. Откинув полог палатки, он разделся и, закутавшись в одеяла, тихонько залег. Костер догорел до углей, едва светящихся в темноте. Ник не шевелился, пытаясь уснуть. Снаружи не доносилось ни звука. Ник точно знал, что все у него будет хорошо, если он услышит лай лисы, уханье совы или еще что-то знакомое. Пока что он не боялся чего-то определенного. Но страх усиливался. Внезапно он испугался, что умрет. Несколькими неделями ранее, дома, они пели в церкви псалом "Придет день, и лопнет серебряная струна". И пока пели, Ник догадался, что придет день, когда он умрет. Ему чуть не стало дурно. Впервые в жизни он понял, что когда-нибудь ему предстоит умереть.
Вечером того же дня, сидя в коридоре под тускло светящей лампой, он читал "Робинзона Крузо", чтобы не думать о том, что придет день, когда лопнет серебряная струна. Нянька наткнулась на него и пригрозила сказать отцу, если он не отправится спать. Он прилег на кровать, но, как только нянька ушла в свою комнату, вернулся в коридор и читал до утра.
Прошлой ночью, в палатке, этот страх вернулся. Такое бывало с ним только по ночам. Поначалу пришло сознание страха, а не сам страх. Но граница страха проходила совсем рядом, и сознание испуга очень быстро переросло в сам испуг. Перепугавшись до смерти, он схватил винтовку и, высунув ствол из палатки, трижды выстрелил. Отдача была сильной. Он услышал, как грохот выстрелов прорывается сквозь строй деревьев. И как только он выстрелил - все стало хорошо.
Он лежал, дожидаясь возвращения отца с дядей, и заснул еще до того, как они погасили свой фонарь на другом конце озера.
- Черт бы побрал этого мальчишку, - ворчал дядя Джордж, когда они гребли назад. - Зачем ты сказал ему, чтобы он позвал нас? Скорее всего он перепугался из-за какой-то ерунды.
Младший брат отца Ника, дядя Джордж, был заядлым рыбаком.
- Наверное, - согласился отец. - Но он еще мал.
- Зря ты взял его с нами на рыбалку.
- Я знаю, что он ужасный трусишка, - ответил отец Ника, - но в его возрасте мы все были такими желторотыми.
- Я его не выношу. Он такой жуткий врун к тому же.
- Да ладно, забудь. Рыбалки на твой век хватит.
Когда они зашли в палатку, дядя Джордж поднес фонарь к лицу Ника.
- Что это было, Ники? - спросил его отец.
Ник сел.
- По звукам это было что-то среднее между лисой и волком, и эта зверюга кружила вокруг палатки. Что-то было в ней от лисы, но больше - от волка. - Выражение "что-то среднее" он этим днем слышал от дяди.
- Это могла кричать сова, - предположил дядя Джордж.
Утром отец нашел две высокие американские липы, которые наклонились друг к другу и терлись на ветру.
- Может, тебя напугали эти звуки, Ники? - спросил его отец.
- Может, - ответил Ник. Ему не хотелось об этом думать.
- Леса не надо бояться, Ник. Здесь нет ничего такого, что может причинить тебе вред.
- Даже молния? - спросил Ник.
- Да, даже молния. При грозе выходи на открытое место. Или встань под бук. В них никогда не ударяет молния.
- Никогда?
- Я не слыхал о чем-то таком.
- Спасибо, что рассказал мне про бук, - поблагодарил Ник отца.
И вот теперь он снова раздевался в палатке. Чувствовал перемещение двух теней на брезентовой стене, хотя и не смотрел в ту сторону. Потом услышал, как лодку понесли к берегу, и тени пропали. Еще услышал, как отец говорит с кем-то.
Затем отец крикнул: "Одевайся, Ник".
Оделся он, как мог, быстро. Отец вошел в палатку и принялся рыться в дорожных сумках.
- Надень куртку, Ник, - сказал отец.
Индейский поселок
На озере у берега была причалена чужая лодка. Возле стояли два индейца, ожидая.
Ник с отцом перешли на корму, индейцы оттолкнули лодку, и один из них сел на весла. Дядя Джордж сел на корму другой лодки. Молодой индеец столкнул ее в воду и тоже сел на весла.
Обе лодки отплыли в темноте. Ник слышал скрип уключин другой лодки далеко впереди, в тумане. Индейцы гребли короткими, резкими рывками. Ник прислонился к отцу, тот обнял его за плечи. На воде было холодно. Индеец греб изо всех сил, но другая лодка все время шла впереди в тумане.
- Куда мы едем, папа? - спросил Ник.
- На ту сторону, в индейский поселок. Там одна индианка тяжело больна.
- А… - сказал Ник.
Когда они добрались, другая лодка была уже на берегу. Дядя Джордж в темноте курил сигару. Молодой индеец вытащил их лодку на песок. Дядя Джордж дал обоим индейцам по сигаре.
От берега они пошли лугом по траве, насквозь промокшей от росы; впереди молодой индеец нес фонарь. Затем вошли в лес и по тропинке выбрались на дорогу, уходившую вдаль, к холмам. На дороге было гораздо светлей, так как по обе стороны деревья были вырублены. Молодой индеец остановился и погасил фонарь, и они пошли дальше по дороге.
За поворотом на них с лаем выбежала собака. Впереди светились огни лачуг, где жили индейцы-корьевщики. Еще несколько собак кинулись на них. Индейцы прогнали собак назад, к лачугам.
В окне ближней лачуги светился огонь. В дверях стояла старуха, держа лампу. Внутри на деревянных нарах лежала молодая индианка. Она мучилась родами уже третьи сутки. Все старухи поселка собрались возле нее. Мужчины ушли подальше; они сидели и курили в темноте на дороге, где не было слышно ее криков. Она опять начала кричать, как раз в ту минуту, когда оба индейца и Ник вслед за отцом и дядей Джорджем вошли в барак. Она лежала на нижних нарах, живот ее горой поднимался под одеялом. Голова была повернута набок. На верхних нарах лежал ее муж. Три дня тому назад он сильно поранил ногу топором. Он курил трубку. В лачуге очень дурно пахло.
Отец Ника велел поставить воды на очаг и, пока она нагревалась, говорил с Ником.
- Видишь ли, Ник, - сказал он, - у этой женщины должен родиться ребенок.
- Я знаю, - сказал Ник.
- Ничего ты не знаешь, - сказал отец. - Слушай, что тебе говорят. То, что с ней сейчас происходит, называется родовые схватки. Ребенок хочет родиться, и она хочет, чтобы он родился. Все ее мышцы напрягаются для того, чтобы помочь ему родиться. Вот что происходит, когда она кричит.
- Понимаю, - сказал Ник.
В эту минуту женщина опять закричала.
- Ох, папа, - сказал Ник, - разве ты не можешь ей дать чего-нибудь, чтобы она не кричала?
- Со мной нет анестезирующих средств, - ответил отец. - Но ее крики не имеют значения. Я не слышу ее криков, потому что они не имеют значения.
На верхних нарах муж индианки повернулся лицом к стене. Другая женщина в кухне знаком показала доктору, что вода вскипела. Отец Ника прошел на кухню и половину воды из большого котла отлил в таз. В котел он положил какие-то инструменты, которые принес с собой завернутыми в носовой платок.
- Это должно прокипеть, - сказал он и, опустив руки в таз, стал тереть их мылом, принесенным с собой из лагеря.
Ник смотрел, как отец трет мылом то одну, то другую руку. Проделывая это с большим старанием, отец одновременно говорил с Ником.
- Видишь ли, Ник, ребенку полагается идти головой вперед, но это не всегда так бывает. Когда это не так, он всем доставляет массу хлопот. Может быть, понадобится операция. Сейчас увидим.
Когда он убедился, что руки вымыты чисто, он прошел обратно в комнату и приступил к делу.
- Отверни одеяло, Джордж, - сказал он, - я не хочу к нему прикасаться.
Позже, когда началась операция, дядя Джордж и трое индейцев держали женщину. Она укусила дядю Джорджа за руку, и он сказал: "Ах, сукина дочь!" - и молодой индеец, который вез его через озеро, засмеялся. Ник держал таз. Все это тянулось очень долго.
Отец Ника подхватил ребенка, шлепнул его, чтобы вызвать дыхание, и передал старухе.
- Видишь, Ник, это мальчик, - сказал он. - Ну, как тебе нравится быть моим ассистентом?
- Ничего, - сказал Ник. Он смотрел в сторону, чтобы не видеть, что делает отец.
- Так. Ну, теперь все, - сказал отец и бросил что-то в таз.
Ник не смотрел туда.
- Ну, - сказал отец, - теперь только наложить швы. Можешь смотреть, Ник, или нет, как хочешь. Я сейчас буду зашивать разрез.
Ник не стал смотреть. Всякое любопытство у него давно пропало.
Отец кончил и выпрямился. Дядя Джордж и индейцы тоже поднялись. Ник отнес таз на кухню.
Дядя Джордж посмотрел на свою руку. Молодой индеец усмехнулся.
- Сейчас я тебе промою перекисью, Джордж, - сказал доктор.
Он наклонился над индианкой. Она теперь лежала совсем спокойно, с закрытыми глазами. Она была очень бледна. Она не сознавала ни что с ее ребенком, ни что делается вокруг.
- Я приеду завтра, - сказал доктор. - Сиделка из Сент-Игнеса, наверно, будет здесь в полдень и привезет все, что нужно.
Он был возбужден и разговорчив, как футболист после удачного матча.
- Вот случай, о котором стоит написать в медицинский журнал, Джордж, - сказал он. - Кесарево сечение при помощи складного ножа и швы из девятифутовой вяленой жилы.
Дядя Джордж стоял, прислонившись, к стене, и разглядывал свою руку.
- Ну еще бы, ты у нас знаменитый хирург, - сказал он.
- Надо взглянуть на счастливого отца. Им, пожалуй, всех хуже приходится при этих маленьких семейных событиях, - сказал отец Ника. - Хотя, должен сказать, он это перенес на редкость спокойно.
Он откинул одеяло с головы индейца. Рука его попала во что-то мокрое. Он стал на край нижней койки, держа в руках лампу, и заглянул наверх. Индеец лежал лицом к стене. Горло у него было перерезано от уха до уха. Кровь лужей собралась в том месте, где доски прогнулись под тяжестью его тела. Голова его лежала на левой руке. Открытая бритва, лезвием вверх, валялась среди одеял.
- Уведи Ника, Джордж, - сказал доктор.
Но он поздно спохватился. Нику от дверей кухни отлично были видны верхняя койка и жест отца, когда тот, держа в руках лампу, повернул голову индейца.
Начинало светать, когда они шли обратно по дороге к озеру.
- Никогда себе не прощу, что взял тебя с собой, Ник, - сказал отец. Все его недавнее возбуждение прошло. - Надо ж было случиться такой истории.
- Что, женщинам всегда так трудно, когда у них родятся дети? - спросил Ник.
- Нет, это был совершенно исключительный случай.
- Почему он убил себя, папа?
- Не знаю, Ник. Не мог вынести, должно быть.
- А часто мужчины себя убивают?
- Нет, Ник. Не очень.
- А женщины?
- Еще реже.
- Никогда?
- Ну, иногда случается.
- Папа!
- Да?
- Куда пошел дядя Джордж?
- Он сейчас придет.
- Трудно умирать, папа?
- Нет. Я думаю, это совсем нетрудно, Ник. Все зависит от обстоятельств.
Они сидели в лодке: Ник - на корме, отец - на веслах. Солнце вставало над холмами. Плеснулся окунь, и по воде пошли круги. Ник опустил руку в воду. В резком холоде утра вода казалась теплой.
В этот ранний час на озере, в лодке, возле отца, сидевшего на веслах, Ник был совершенно уверен, что никогда не умрет.
1924
Доктор и его жена
Отец Ника нанял Дика Боултона из индейского поселка распилить бревна. Дик привел с собой сына Эдди и еще одного индейца - Билли Тэйбшо. Все трое пришли из леса через заднюю калитку. Эдди нес длинную поперечную пилу. Пила раскачивалась у Эдди за спиной и звонко гудела в такт его шагам. Билли Тэйбшо нес большие багры. У Дика под мышкой были три топора.
Он повернулся и затворил за собой калитку. Остальные пошли вперед, к берегу озера, где лежали бревна, занесенные песком.
Бревна эти оторвались от больших плотов, которые пароход "Мэджик" вел на буксире вниз по озеру, к лесопилке. Их вынесло на берег, и если они так и останутся здесь, то "Мэджик" рано или поздно вышлет лодку с плотовщиками, плотовщики разыщут бревна, вобьют в каждое по костылю, выведут их в озеро и соберут в новое звено. Но может случиться и так, что с парохода никто не явится, потому что несколько бревен не стоят тех денег, которые пришлось бы заплатить плотовщикам за работу. А если за бревнами никого не пришлют, они будут валяться полузатопленные и в конце концов сгниют.
Отец Ника решил, что именно так оно и будет, и нанял индейцев из поселка распилить бревна поперечной пилой и наколоть дров для плиты и большого камина.
Дик Боултон обогнул коттедж и спустился к озеру. На берегу лежали четыре больших буковых бревна, почти совсем занесенные песком. Эдди повесил пилу на дерево, ручкой в развилину. Дик положил топоры на мостик. Дик был метис, и многие фермеры, жившие у озера, принимали его за белого. Он был большой лентяй, но если уж брался за работу, то работал как следует. Он вынул из кармана плитку табака, откусил кусок и сказал что-то Эдди и Билли Тэйбшо на оджибуэйском наречии.
Они воткнули багры в одно из бревен и налегли на них, высвобождая бревно из песка. Они налегли на рукоятки багров всей своей тяжестью. Бревно сдвинулось с места. Дик Боултон оглянулся на отца Ника.
- Как я погляжу, док, - сказал он, - порядочно вы накрали.
- Зачем так говорить, Дик! - сказал доктор. - Их же прибило к берегу.
Эдди и Билли Тэйбшо вывернули бревно из-под сырого песка и покатили его к воде.
- Толкай, толкай! - крикнул им Дик Боултон.
- Зачем это? - спросил доктор.
- Надо обмыть его. Счистить песок, а то пилу испортишь. Я хочу посмотреть, чье это бревно, - сказал Дик.
Бревно плескалось в воде. Взмокшие от натуги Эдди и Билли Тэйбшо стояли, опершись на свои багры. Дик опустился на колени и стал искать отметку, которую дровосек ставит на конце бревна.
- Уайт и Макнелли, - сказал он, поднимаясь и стряхивая песок с колен.
Доктору стало не по себе.
- Тогда не будем его распиливать, - сказал он коротко.
- А вы не обижайтесь, док, - сказал Боултон. - Зачем обижаться? Мне-то не все равно, у кого вы украли? Меня это не касается.
- Если ты считаешь, что бревна краденые, не трогай их. Забирай свои инструменты и уходи, - сказал доктор. Он весь покраснел.
- Чего это вы вдруг заторопились, док? - сказал Боултон. Он выплюнул табачную жижу на бревно. Плевок поплыл по воде, становясь все прозрачнее и прозрачнее. - Вам не хуже моего известно, что бревна краденые. Только меня это не касается.
- Хорошо. Если ты считаешь, что бревна краденые, забирай свое добро и проваливай.
- Ну, док…
- Забирай свое добро и проваливай!
- Послушайте, док…
- Если ты еще раз скажешь "док", я тебе все зубы вышибу.
- А вот не вышибете, док.
Дик Боултон посмотрел на доктора. Дик был громадного роста и прекрасно знал это. Он любил затевать драки. Сейчас Дик был чрезвычайно доволен собой. Эдди и Билли Тэйбшо стояли, опираясь на багры, и смотрели на доктора. Доктор пожевывал бородку и смотрел на Дика Боултона. Потом он повернулся и зашагал вверх по холму, к коттеджу. Даже по спине было видно, как он рассержен. Индейцы смотрели ему вслед до тех пор, пока он не вошел в коттедж.
Дик сказал что-то на оджибуэйском наречии. Эдди рассмеялся, но Билли Тэйбшо сохранил серьезный вид. От ссоры с доктором его бросило в жар, хотя он не понимал по-английски. Он был толстяк с редкими, как у китайца, усами. Он поднял багры на плечо. Дик взял все три топора, а Эдди снял пилу с дерева. Они прошли мимо коттеджа и вышли через заднюю калитку в лес. Дик оставил калитку открытой. Билли Тэйбшо вернулся и притворил ее. Все трое скрылись в лесу.
Сев на кровать у себя в комнате, доктор увидел на полу около стола груду медицинских журналов. Бандероли с них еще не были сорваны. Это рассердило его.
- А ты не пойдешь больше работать, милый? - спросила его жена, лежавшая в соседней комнате, где шторы были опущены.
- Нет.
- Что-нибудь случилось?
- Я поссорился с Диком Боултоном.
- О-о! - сказала его жена. - Надеюсь, ты не вышел из себя, Генри?
- Нет, - сказал доктор.
- Помни, тот, кто смиряет дух свой, сильнее того, кто покоряет города, - сказала его жена. Она была членом Общества христианской науки. В полутемной комнате, на столике около кровати, у нее лежали Библия, книга "Наука и здоровье" и журнал "Христианская наука".
Муж промолчал. Он сидел на кровати и чистил ружье. Он набил магазин тяжелыми желтыми патронами и вытряхнул их обратно. Они рассыпались по кровати.
- Генри! - окликнула его жена. Потом, подождав немного: - Генри!
- Да? - сказал доктор.
- Ты чем-нибудь рассердил Боултона?
- Нет, - сказал доктор.
- А что у вас произошло, милый?