- Лошади уже ждут, - сказала она негромко. В ее подчеркнутом спокойствии чувствовалась нервозность, она как-то осторожно произносила слова и в короткой фразе дважды запнулась. - Вы с нами, пан Казимеж? - обратилась она к Спыхале.
- К сожалению, я должен остаться, - ответил Спыхала. - Мышинские не могут ехать. Старый Мышинский очень плох.
Оля в эту минуту с громким стуком захлопнула чемоданчик, твердо ступая, прошла через комнату и протянула чемоданчик матери.
- Как хотите, - сказала Ройская, подавая на прощанье руку Казимежу. - Но это очень опасно.
- Надо же кому-то остаться с ними, - повторил Спыхала.
В присутствии Ройской он почувствовал прежнюю робость и восхищение, переносившие его в те времена, когда он был еще таким наивным и неуверенным в себе. Он молча поклонился.
В кухонном коридоре мигали огни, тени скользили к выходу. Спыхала вышел из дома в темноту. Лошади нетерпеливо потряхивали упряжью. Голос Адольфа звал всех торопиться.
Вдруг Спыхала почувствовал, что кто-то взял его за локоть. Это был Януш.
- Вы остаетесь? - спросил Януш шепотом, в котором слышалась радость.
- Я боюсь за вас, - ответил Казимеж.
- А сами вы как же?
- Пан Казимеж, пан Казимеж! - позвала из повозки Оля. Спыхала остановился у телеги, выстланной гороховой соломой, чувствуя, что Оля совсем рядом, что она обернулась к нему. Спокойный голос Ройской спросил:
- Все здесь?
- Все, - ответил голос Ройского, невидимого в ночной тьме.
- Адольф, вы что-нибудь видите? - снова спросила Ройская.
- Вижу, вижу, моя госпожа, - ответил Адольф. - Я ночью вижу, как кошка.
Казимеж подался вперед, губами нашел губы Оли. Но в эту минуту лошади взяли с места, телега тронулась, и губы их, едва коснувшись друг друга, тут же были разлучены. С тихим скрежетом телега покатилась по гравию. Казимеж, ничего не видя, сделал шаг вперед.
- Оля, Оля! - позвал он почти шепотом.
Януш положил руку ему на плечо.
- Уехали, - сказал он. - Ну, пошли.
Они оглянулись на дом. Привыкнув к темноте, глаза теперь различали его очертания. Дом казался огромным, он будто вытянулся кверху, как костел. Входная дверь осталась распахнутой настежь, в сенях догорал забытый огарок свечи.
Януш торопил.
- Идем, - повторял он, - идем.
В глухой, черной как сажа ночи не замолкали удары топора: рубка деревьев продолжалась и в темноте.
IV
В сенях их встретила Бесядовская, держа в руке подсвечник с тремя свечами. Она подняла его над собой, осветив лица вошедших, словно хотела прочесть на них приговор судьбы.
- Ну что, уехали? - спросила она.
- Уехали, - ответил Януш.
Молча раздевшись, Спыхала повесил пальто и шапку на олений рог.
- А наш хозяин лежит уже без сознания… - медленно сказала Бесядовская.
Януш повернулся было к ней, но тут вошла Билинская.
- Потерял сознание, - повторила она.
Из верхней комнаты донесся плач ребенка. Бесядовская поставила подсвечник на стол и поднялась по лестнице. Остальные стояли в передней, не зная, что делать.
- Нужно ждать, - сказал Спыхала. - Мы с Янушем посидим в столовой. А вы, - обратился он к Марии, - пошли бы отдохнуть. Вы так устали.
Они уселись в столовой. Казимеж вынул из заднего кармана револьвер и положил его перед собой на стол. Слабое пламя свечи освещало лица сидящих, тусклый луч света едва достигал стен, ломаясь на черных портретах и больших часах. Часы были без боя, но они громко тикали, и это тиканье звучало, как пульс большого дома, в пустоте которого не слышно было больше ничего.
Янушу впервые пришло в голову, что это его последняя ночь в родном доме. Но он тут же отогнал от себя эту мысль, подобную мысли о смерти. Иные думы теснились в его усталой голове, он уже не мог привести их в порядок. Януш смотрел на сосредоточенное лицо Спыхалы, на черные, ярко блестевшие глаза его. Взгляд Казимежа, устремленный на пламя свечи, косил немного.
Януш завидовал Спыхале, завидовал его твердости, решимости, уверенности в себе. Даже этот револьвер на столе вызывал зависть. Януш совсем не умел обращаться с оружием, не умел стрелять. "В двадцатом веке надо уметь стрелять…" - сказал однажды Валерек, когда начал ходить на охоту. Он, Януш, наверно, незаконный сын двадцатого века. Ночь была очень темна, но окна казались светлее, свечи отражались не в стеклах, а где-то в безграничной голубизне. "Почему Спыхала остался? - думал Януш. - Почему не уехал с Олей?"
Уехать… И Янушу вспомнилась давняя прогулка в лес в удобной коляске; запах кожи, которой было обито сиденье, синее сукно верха коляски и широкий красный кушак кучера. Колеса катились с тихим шумом по вытянутой, как ремень, дороге, коляска мягко покачивалась на рессорах, и лес, прозванный Ревухой, качался, черный и таинственный… Рядом с Янушем в коляске сидела Ариадна, такая же, как в тот вечер в Одессе, в белом платье с голубым шарфом, пахнущая дешевыми пачулями…
Голова Януша упала на стол. Он заснул.
Проснувшись, он понял, что спал долго; свеча почти совсем догорела, высокое, но почти не дающее света пламя кружилось и вспыхивало в оплывшем стеарине. Где-то в глубине дома была раскрыта дверь, и оттуда дуло. Наверху кричал ребенок - то ли он проснулся, то ли плакал во сне. Оглядевшись вокруг, Януш заметил, что Спыхалы нет, - он был один в просторной темной комнате. За окном еще не рассвело, но некоторые предметы в комнате - стулья, два резных буфета - уже выступили из тьмы: приближалось утро.
Минуту спустя Януш услышал шаги на лестнице. Тяжело ступая, Спыхала спускался в столовую.
- Не спите? - спросил он Януша.
Януш не ответил. Только шевельнулся на стуле.
Спыхала, не останавливаясь, ходил по комнате, широко расставляя ноги, будто на палубе корабля. Держа руки в карманах, он насвистывал, и этот свист раздражал Януша. В комнате становилось все холоднее. Януш дрожал в ознобе.
- Вы хорошо понимаете, что происходит? - вдруг спросил он Казимежа.
Спыхала остановился. Стоя спиной к Янушу и глядя в окно, он продолжал насвистывать. Потом ответил:
- Знаете, - в голосе его была нерешительность, - я не вижу в этом… Возможно, это удивит вас, удивит вашу сестру. Я вовсе не вижу в этом приближения гибели.
Януш пожал плечами.
- Однако… - сказал он только.
- Я вижу другое, - что-то нарождается. - Казимеж снова стал насвистывать. - Немцев хватит ненадолго…
- Я не о том…
- А, так вы о здешних событиях? - Спыхала обернулся к нему. - Этого я не знаю. Это меня не интересует.
- Вот вы какой! - сказал Януш с раздражением и встал. - Что же вас интересует? Мы сейчас окружены разбушевавшейся стихией и можем не выбраться отсюда.
- Нет, почему же? - с глупой, как показалось Янушу, наивностью спросил Спыхала. - Я вижу, вас беспокоит общее положение.
- Конечно, я хотел бы понять революцию, - сказал Януш.
- Революцию можно понять только post factum, - с внезапной серьезностью заявил Спыхала. - За деревьями леса не видно. Который может быть час? - добавил он другим тоном.
Только теперь Януш заметил, что пульс больших часов не бьется. Часы остановились. Он взглянул на свои карманные.
- Шесть, - произнес он так значительно, словно от этого зависело многое.
Громко хлопнула дверь в кухне, раздались быстрые шаги. Спотыкаясь в темноте, в столовую вошел Карл.
- Идут, - сказал он, остановившись посреди комнаты.
- Откуда известно? - по-военному резко спросил Спыхала.
- Матвей прислал мальчишку из деревни. Прятаться надо.
- Как же, поможет тебе это! - буркнул Спыхала.
- Где Станислав? - спросил Януш.
- Убежал, - с удовлетворением сообщил Карл. - Нет его…
- Ступай на кухню и жди там, - сказал Спыхала.
Пленный не послушался, отошел к двери, которая вела в коридор, и там, в тени, остался. Рядом с ним появилась темная фигура - вошла Билииская.
- Что случилось? - спросила она.
- Идут, - сказал Януш.
Однако прошло еще около часа и в комнате уже стало светлеть, когда до слуха собравшихся в столовой донесся гул толпы. Он приближался, как наводнение. Выглянув в окно, все увидели за оградой движущиеся концы палок ("Цепы это, что ли, черт их возьми?" - спросил Спыхала) и штыки винтовок. Несколько человек ехали верхом - ограда не скрывала их - в высоких папахах и солдатских шинелях.
Билинская, неподвижно стоявшая у порога, шепнула:
- Я женщина, я выйду к ним.
Януш вздрогнул.
- Конечно… - непроизвольно вырвалось у него.
Но, сразу спохватившись, он медленно встал из-за стола.
- Нет, сейчас я здесь хозяин.
Шум приближался, толпа была уже перед домом. Билинская и Януш одновременно бросились к дверям - окна зала, хоть и выходили во двор, были из матового стекла. Януш рывком распахнул незапертую парадную дверь. Его ослепило небо; широкое, все в зеленых холодных полосах, оно светлело над парком. И лишь потом он увидел серую толпу, заполнившую площадку перед домом. Толпа была такая густая и монолитная, что в неверном сумеречном свете зимнего утра невозможно было различить отдельные лица и даже фигуры. Лишь перед самым крыльцом образовался свободный полукруг, и в нем стояли несколько человек в папапах и шинелях - это были те, верховые.
Билинская и Януш остановились у самого порога; у них дух захватило от утреннего света, ослепительно яркого после комнатного полумрака, от студеного, пахнущего морозцем воздуха и огромного сборища людей. С минуту длилось молчание. Толпа не двигалась, и Януш заметил, что те, в папахах, внимательно наблюдают за ними.
Вдруг Билинская сделала шаг вперед и, стоя на верхней ступеньке крыльца, патетически вскинув руку, крикнула:
- Это вы убили моего мужа!
Вожаки переглянулись, а по толпе прошел ропот, затихая в задних рядах, будто разбившаяся волна.
Януш понял, что такое начало не сулит ничего хорошего, и решил повернуть дело иначе. Став рядом с Билинской и стараясь достать взглядом дальние ряды, он крикнул:
- Чего вы хотите? Зачем вы сюда пришли?
Он не узнал собственного голоса, петушиного, хриплого от бессонницы, искаженного страхом. Толпа молчала, но один из вожаков сделал шаг к крыльцу, другой полез в задний карман.
Внезапно между Билинской и Янушем встал Спыхала в полушубке, накинутом на плечи.
Окинув взглядом собравшихся людей, он остановился на том, который вышел вперед, и сказал:
- Разрешите хозяевам уехать в город.
Человек в папахе презрительно взглянул на всех троих и спросил:
- Где старый граф?
- Старый граф умирает, - ответил Спыхала.
По толпе снова прошел ропот.
Человек в папахе открыл было рот, но ему даже слова не дал сказать другой, тот, что полез в карман, теперь он уже держал в руке наган.
- Шо за шутки?! - заорал он.
За спиной Януша в доме послышались шаги. У бокового входа началось какое-то движение, и толпа расступилась. Где-то наверху звякнуло стекло, и тут Януш увидел, как из кухонных дверей вышли Карл и Ганс, неся простую белую железную кровать, на которой лежало что-то закутанное в одеяла и меха.
Спыхала показал пальцем на эту кровать:
- Это вовсе не шутки, видите…
За Карлом и Гансом по коридору, образовавшемуся в толпе, шли несколько солдат, подгоняя их в сторону газона. Увидев, что, кроме парадной двери, в доме есть еще какие-то боковые входы, люди начали вливаться в них бесшумно, словно вода. И вскоре из глубины дома донеслись крики, звон стекла, глухой стук отодвигаемой мебели.
В одну минуту площадка перед домом опустела. Кровать со старым графом австрийцы поставили посреди газона.
- Стоять здесь, - сказал человек с револьвером.
Януш с сестрой и Спыхала медленно сошли по ступенькам крыльца. Билинская, опустившись на колени на желтую, подмерзшую траву, припала к кровати больного. Рядом застыл солдат с винтовкой. Януш, стоя у изголовья, бессмысленно поглаживал железную спинку кровати и глядел на пряди волос, торчащие из-под одеяла, натянутого больному по самый нос. Граф тяжело дышал, минутами он вдруг хватал ртом холодный воздух, а после еще больше задыхался.
Поправляя на себе папахи и сабли, вожаки медленно поднялись на крыльцо.
Откуда-то появилась Бесядовская с охапкой пальто и шуб и окутала ими Билинскую, которая не хотела вставать с колен и, прижавшись к ложу отца, плакала не переставая.
Кто-то тронул Януша за плечо. Он оглянулся.
Молодой человек протянул ему руку и сказал:
- Здравствуй! Что за встреча! А у меня письмо для тебя.
Ошеломленный Януш даже не подал руки. Молодой человек расстегнул френч и вытащил из-за пазухи пухлый бумажник. Он довольно долго искал письмо, и, когда наконец, найдя нужную бумажку, протянул ее Янушу, тот узнал его. Это был Володя Тарло.
- Володя! Мой отец умирает, сестра одна с ребенком…
- Ребенок уже у меня, - сказал Володя.
- Ее мужа убили.
- Знаю, знаю, бери же письмо! Ну!
Януш схватил листок, который протягивал ему Тарло.
- Я не надеялся увидеть тебя, - продолжал Володя, - но Ариадна на всякий случай дала мне эту записку. "Может, все-таки встретишь его", - сказала она.
- Так это письмо от Ариадны? - спросил Януш, чувствуя, что бледнеет.
- Ну, а от кого же? Чудак ты, от кого же у меня может быть письмо к тебе?
- Правда? - переспросил Януш. Потом, придя в себя и не прочтя письма, он схватил Володю за руку и, по примеру Володи перейдя на "ты", сказал: - Дай нам повозку и лошадей до Сквиры, отец умирает. Ребенок…
- Ох уж эти мне детки кровопийц… - полушутливо сказал Володя, а затем добавил: - Сейчас я найду для вас лошадей… и солдата с винтовкой, это самое главное. Но мне тоже приходится быть осторожным… - Он окликнул парня, шедшего через двор, и спросил, нельзя ли как-нибудь незаметно достать лошадей.
- Увидимся в Одессе, - сказал Янушу Володя.
- В Одессе? - удивился тот.
- Ну конечно, в Одессе. Я надеюсь, вы приедете к нам?
Не замеченные толпой, они пересекли двор. За ними следовал старый солдат в изорванной шинели, неся на руках завернутого в одеяльце спящего Алека.
У ворот Володя остановился.
- Ты не думай, - сказал он, - это не мы… Это украинские националисты. Ненависти к вам у них накопилось порядком.
- А ты что здесь делаешь? - спросил Януш.
Володя усмехнулся.
- Так ведь за всем уследить надо. Вам я дам, пожалуй, верных людей. Лишние жертвы никому не нужны…
Возвращаясь к отцу, Януш заметил, что Билинская, Бесядовская, Спыхала, оба австрийца - все они, стоя у кровати, смотрят в одну сторону. Он проследил за их взглядом. Сквозь крытую гонтом крышу дома пробивались бледно-желтые языки пламени.
Не зная, что делать, Януш припал к кровати, словно хотел разбудить старого Мышинского. Перед ним было мертвое, багрово-желтое лицо отца, с открытым ртом. Веки его были сомкнуты. Смертный холод уже лежал на лице старого графа.
V
Положив тело умершего на телегу, они двинулись через деревню. Конвоировал их тот самый солдат, который вынес Алека, другой правил неизвестно откуда взявшимися лошадьми.
Ехали дорогой на Сквиру. Рядом с Молинцами виднелась на пригорке часовенка классического стиля, за которой начинался дубовый лесок. Здесь был фамильный склеп Мышинских, где хоронили членов их рода, поскольку приходский костел находился более чем в пятидесяти верстах от Маньковки. Здесь, в этой белой ротонде, почивали они в вечном покое, и после смерти обособленные от народа, среди которого жили, и от католического братства.
Януш повернулся к сестре.
- Знаешь что? Похороним его здесь.
- Как это здесь? В часовне?
- Нет, в часовне без каменщиков невозможно. Стой, стой! - закричал Януш вознице.
Старый солдат-конвоир запротестовал было, но ему объяснили, о чем идет речь.
- Ну что ж, можно… - сказал он. - Почему бы и нет? Зачем везти покойника в этакую даль. Только где лопату возьмешь?
- Мы подождем здесь, у часовни, а вы на лошадях поезжайте за лопатами.
- И то правда, - сказал конвоир.
Тело покойного сняли с повозки и положили на землю у белой стены часовни. Завернутое в одеяло, оно было покрыто еще клетчатым черно-зеленым платком Бесядовской. Старый конвоир остался, а молодой возница повернул назад, к уже пылавшей Маньковке. Ветер нес оттуда запах гари.
Все уселись на ступеньках часовни. Карл и Ганс выбрали место для могилы и обозначили его сухими ветками. Спыхала достал уцелевшие папиросы и угостил старого солдата. К счастью, Алек все время спал на руках у Теклы, и ничто - даже плач его - не нарушало тишины. Лишь издали, от Маньковки, доносились крики, слышались выстрелы.
- Даже лучше, что он будет лежать здесь, рядом с мамой, - сказала вдруг Билинская.
Януш взглянул на нее с явным осуждением, но Спыхала поддержал княгиню.
Старый солдат заинтересовался часовней.
- Що це воно таке? - спросил он.
Ему объяснили.
- Эге, - сказал он, - панские прихоти. Не мило рядом с мужиками лежать?
- Да не все ли равно после смерти, - просто сказала Билинская.
- Куда там, - буркнул солдат, - всю жизнь во дворцах жили, так и после смерти во дворцах лежать хотят.
- Ну, этот-то не во дворце будет лежать. - Спыхала показал на тело умершего.
- А вам не приходит в голову, что некоторые люди должны иначе жить и иначе умирать? - сказала Мария.
Солдат взглянул на нее.
- Коли вы другие люди, так и уходите себе.
Билинская пожала плечами.
- Вот мы и уходим, - сказала она, - только ведь вы нас не всегда отпускаете.
- Кончилось ваше панство, - неожиданно грозно сказал добродушный до сих пор старик.
- Tais-toi! - вдруг обратилась Билинская к брату, забывая, что это она разговаривала с солдатом. - Cesse de lui parler.
Януш пожал плечами, разговор оборвался. Спустя час вернулась повозка с двумя лопатами, на повозке сидел еще какой-то человек. Человек этот привез пропуск для Януша и его семьи, подписанный комиссаром.
- Володя забыл, - сказал новоприбывший, - у него столько дел, но комиссар дал ему вот это…
- А Молинцы еще не подожгли? - спросила Бесядовская.
- Панна Текла! - укоризненно простонала Билинская.
- Нет еще, нет. А может, и не сожгут… Нам такие дворцы для школ нужны.
Текла хотела еще что-то добавить, но Билинская не дала ей открыть рот.
Карл и Ганс принялись копать яму. Старый солдат помогал им.
Только сейчас Януш вспомнил, что у него в кармане лежит письмо Ариадны.
Он удалился за часовню. Низко стояло зимнее солнце. Сильный ветер, подувший с запада, трепал в руке листок бумаги в клеточку, на котором карандашом было нацарапано:
Я думаю, что Володя встретит вас где-нибудь в своих странствиях. Вот я и пишу эти несколько слов, чтобы он передал их вам. Дорогой пан Януш, все мы ждем вас в Одессе, приезжайте. Вы можете поселиться у Эдгара, на Дерибасовской, 10. Сделайте все возможное, чтобы добраться до Одессы. Итак, до свиданья, это будет самое благоразумное.
Ариадна.