Шиндин. Лежи! Тоже небось птичка из такой же стаи! На совещание ответственное он едет! Не на совещаниях дела решаются, милый мой! Вот его спроси (показал на Девятова), он знает, где дела решаются! Большой дока! Видишь – едет: культурный, книги читает... а он сейчас не просто едет, он сейчас петлю на шее честного человека затягивает! Под аккомпанемент болтовни о принципиальности и борьбе за качество выпускаемой продукции!
Девятов (негромко, но властно). Ну-ка выйдем!
Шиндин. Ты не прикасайся ко мне! (Выходит первым.)
За ним выходит Девятов. Выходит и Нуйкина, бледная и перепуганная.
Девятов. Вы способны внятно объяснить, что случилось? Но только внятно!
Шиндин. А ничего не случилось. Просто я узнал про тебя правду. Ты получил указание: хлебозавод не принимать, даже если он готов.
Девятов. Кто вам это сказал?
Шиндин улыбается.
Девятов. Кто вам это сказал?!
Шиндин. Да твой друг... и соратник! (Кивнул на свое купе.)
Девятов (подошел к соседнему купе, открыл дверь). Семёнов, выйди. На минутку.
Вышел Семёнов – веселенький, улыбающийся.
Девятов. Семёнов, ну-ка расскажи, что за указание, я получил от Ивана Ивановича?
Семёнов (расхохотался). Да я пошутил! Я специально ему сказал, чтоб отстал от вас! Мол, не приставай, все равно не подпишут! (Шиндину.) Ты что, совсем уже... того? Ну какое могло быть указание? Да если бы все было нормально, не было бы недоделок – приняли бы с большой радостью! И я подписал бы, и Юрий Николаевич, и Виолетта Матвеевна!
Девятов поморщился и, не сказав ни слова, ушел в купе.
Нуйкина. Ну у вас и шуточки, Геннадий Михайлович!
Семёнов. Да я, наоборот, чтоб он от вас отстал! Прилип же как банный лист!
Нуйкина уходит в купе.
Семёнов (Шиндину, негромко.) Ну, дурак! (Уходит.)
Шиндин. Подожди.
Семёнов остановился.
Шиндин. Так было указание или не было указания?
Семёнов (громко). Не было! (Покрутил пальцем у виска. Шепотом.) Ты что к нему пошел – думал, он испугается тебя или признается? (Махнул на Шиндина рукой, ушел в купе.)
Шиндин ещё постоял, несколько раз зачем-то провел руками по волосам и пошел в тамбур. Сел на откидной стульчик, руками подпер подбородок и так сидел – тупо глядя перед собой. В тамбур тихо входит Алла. Грустная, ласковая. Подошла к Шиндину, погладила по волосам. Шиндин тряхнул головой – сбросил её руку.
Шиндин. Пожалуйста, уйди отсюда, (Вдруг заорал.) Ну, выйди, я прошу тебя.
Она метнулась из тамбура.
Шиндин поднялся и стал быстро ходить взад-вперед по тамбуру. Потом резко остановился, вытащил из внутреннего кармана акты и начал их рвать на куски. Откинул задвижку, открыл вагонную дверь и выкинул в темноту кусочки бумаги: они разлетелись в разные стороны. Не закрывая дверь, сел на площадку, спустив ноги наружу. В тамбур входит Малисов. Закуривает.
Малисов. Лёня, я могу с тобой поговорить?
Шиндин не отозвался.
Малисов. Егоров завтра слетит, Лёнечка. Ты считаешь – несправедливо, я считаю – справедливо. Ты знаешь, в чем сила Грижилюка? Он очень хорошо усвоил один закон: без преданных людей из руководящего кресла быстро выпихнут. Но начальник не девушка, начальника за красивые глазки не любят. Есть один способ приобретать преданных людей – надо делать для них что-то существенное, жизненно важное. Пять лет назад – мы тогда работали в другом месте – моя супруга села за руль и сбила старика. Он, правда, был пьяный, через месяц он поправился, но жену должны были судить. Помог нам Грижилюк! Два года назад. Заболевает мой сын. Грижилюк его устраивает в самую лучшую больницу. Возможно, его бы вылечили и в любой больнице. Но это мой сын, и болезнь была опасная. Я позвонил Грижилюку ночью. Он сел на телефон, я не знаю, кому он звонил, но через два часа все было устроено. В жизни бывают тяжелые минуты. Грижилюк в такие минуты помогает охотно, решительно, используя все свои связи. Не бескорыстно, нет! А что Егоров? Признаю: умный человек. Он иногда твои мысли вдруг повернет в такую сторону, где они сроду не гуляли! Прекрасно! Но вас было семь человек, приехавших с Егоровым в Куманёво. Где они, эти ребята? Один ты остался. Потому что Егоров ничего для них не сделал! Они поддались обаянию его личности. Но одного обаяния, как видишь, мало! Сила обаяния действует недолго. А многим людям вообще плевать на обаяние. Обоняние им важно, а не обаяние! То, что Грижилюк не придумает за год, Егоров придумает за пять минут. Но если Егоров не усвоит тот закон, который усвоил Грижилюк, все его прекрасные мысли и планы сгниют у него в голове!
Малисов ждет отклика на свои слова, но Шиндин молчит. И Малисов выходит из тамбура. Шиндин продолжает сидеть в той же позе, покачиваясь вместе с вагоном, плечи его вздрагивают, может быть, он плачет. На другом конце вагона, в противоположном тамбуре, точно в такой же позе, но только лицом к нам, сидит Девятов. Он курит, думает. Вдруг он решительно поднимается, закрывает дверь и быстро идет по коридору. Открывает дверь своего купе, зовет Нуйкину. Нуйкина выходит в коридор.
Девятов. Виолетта Матвеевна, в Куманёво должен был поехать председателем комиссии Морозов. Вы не в курсе, почему в последнюю минуту Иван Иванович послал меня вместо Морозова?
Нуйкина пожала плечами.
Девятов. Странно! Дело в том, что со вчерашнего дня я должен был пойти в отпуск. И вдруг Иван Иванович решил меня задержать – из-за этой комиссии. Он сказал, что Морозов получил какое-то срочное задание.
Нуйкина. Понятия не имею. А что вас тревожит?
Девятов не отвечает. Нуйкина вернулась в купе. Девятов стоит у окна, что-то его действительно тревожит. Постучал в купе строителей, открыл дверь. Семёнов спит на нижней полке. Малисов сидит, опустив голову на столик. Алла забралась с ногами на полку, она очень грустна.
Девятов. Где ваш муж?
Алла покачала головой.
Малисов (поднял голову). В тамбуре.
Девятов закрыл дверь. Прошел в тамбур. Шиндин сидит по-прежнему на площадке, курит.
Девятов. Ну-ка встаньте.
Шиндин тяжело повернул голову, но ничего не ответил.
Девятов. Поднимитесь, поднимитесь! (Подошел ближе, рукой поддержал поднимающегося Шиндина. Прикрыл дверь). Давайте акты.
Шиндин смотрит на него.
Девятов. Давайте акты!
Шиндин. Я их порвал... и выбросил... в лес...
Девятов (чуть подумав). Идемте со мной. Пошли, пошли.
Шиндин поплелся за ним. Они дошли до купе. Девятов снова зовет Нуйкину.
(Вышедшей Нуйкиной). У вас есть чистые листы бумаги?
Нуйкина. Какие листы? Бланки?
Девятов. Не бланки. Просто чистые листы бумаги.
Нуйкина. Есть.
Девятов (Шиндину). Сколько должно быть экземпляров, я забыл?
Шиндин. Вроде пять.
Девятов (Нуйкиной). Несите пять листов.
Нуйкина пошла в купе.
Шиндин. Что это вы вдруг?
Девятов. Не ваше дело.
Нуйкина вышла из купе – с бумагой.
Девятов (Шиндину). Значит, мы сейчас подпишем чистые листы, а вы потом впечатаете нужный текст. А подписи наши у вас уже будут. Ясно? (Расписывается пять раз. Передает листы Нуйкиной – вместе с ручкой.)
Нуйкина. Юрий Николаевич, я ничего не понимаю.
Девятов. Все нормально. Подписывайте.
Нуйкина (посмотрев на Шиндина. Девятову). Я – я хотела бы с вами поговорить.
Девятов (Шиндину). Я вас позову.
Шиндин направился обратно в тамбур.
(Нуйкиной.) Вас, наверно, удивляет, почему вдруг я решил подписать?
Нуйкина. Конечно!
Девятов. Виолетта Матвеевна, вы помните, два года назад мы принимали у Грижилюка молочную ферму?
Нуйкина. Еще бы! Мы тогда не приняли.
Девятов. Но вы помните, как обстояло дело? Грижилюк позвонил в облисполком. И Иван Иванович приказал мне по телефону акт подписать. Он по-своему тоже болел за дело. Без этой фермы область тогда не выполняла план по сельхозстроительству. Но я не стал подписывать. Вы тогда подписали, а я не подписал.
Нуйкина. Я подписала, потому что...
Девятов (перебивает). Не в этом дело. Когда я тогда вернулся в Елино, Иван Иванович меня вызвал и снова настаивал, чтобы я подписал акт. Я сказал – нет. Объект не готов, я подписывать не буду. И предупредил, что если другой подпишет вместо меня, как это частенько делается, я подниму большой шум. Что вы так волнуетесь?
Нуйкина (скрывая волнение). Нет-нет, ничего!
Девятов. Иван Иванович был очень разгневан. Сказал, что, очевидно, мы не сработаемся. Тогда я пошел в обком и рассказал всю эту историю. После этого Иван Иванович не стал со мной конфликтовать, выживать меня – как умный человек он понял, что со мной нельзя действовать грубо. Он почувствовал, что я могу за себя постоять. Что с вами происходит, вы не здоровы?
Нуйкина. Все в порядке, я вас слушаю.
Девятов. Он нашел другой выход – невероятно простой! Он просто перестал меня назначать в комиссии по приемке объектов! Он назначал таких людей, которые всегда сделают так, как ему надо. Я ж не могу требовать: назначьте меня. Он регулирует. И вдруг позавчера, прекрасно зная, что я собираюсь в отпуск, он посылает меня в Куманёво принимать хлебозавод. Дескать, Морозов получил срочное задание, придется тебе поехать. Я грешным делом подумал, что он просто решил мне подпортить отпуск. Но теперь я понял, что все обстоит гораздо хуже: Иван Иванович вместе с Грижилюком – они старые друзья – решили моими руками убрать неугодного Егорова! Во-первых, зная мою дотошность, они не сомневаются, что я хлебозавод не приму! Что им в данном случае и требуется. А если Егоров пойдет в обком жаловаться и доказывать, что все специально подстроено, то опять же, благодаря мне, они запросто отведут от себя обвинение! В обкоме знают, что со мной они не могли войти в сговор! Вы понимаете, что происходит? Они манипулируют моей принципиальностью! Когда она им не нужна была, они её выключили. Теперь она им потребовалась – они её включили! Так что я вас прошу подписать акт. Тем более что печь хлеб завод может!
С Нуйкиной что-то происходит – она сделалась неестественной, то бледнеет, то краснеет, неуместно покашливает.
Девятов. Почему вы не подписываете?
Нуйкина (ей очень неловко). Но там все-таки много недоделок, Юрий Николаевич...
Девятов. Вы что, ничего не поняли? Не надо подписывать, дайте сюда! (Хочет забрать листы).
Нуйкина (не отдает листы). Я подпишу, подпишу... Я просто... может быть, мы неправильно поступаем, может быть, этот Егоров... мы же судим только со слов этого весьма подозрительного молодого человека... С этим днем рождения, от которого я ещё опомниться не могу...
Девятов. Виолетта Матвеевна, я так же, как и вы, видел сегодня Егорова первый раз. Но даже коротенькая встреча кое о чем говорит. Вспомните, как Грижилюк себя вел, когда мы у него принимали ферму! Был накрыт стол – до того как мы попали на объект, мы попали на шикарный завтрак! Потом он не отходил от нас ни на шаг! Лично сопровождал от начала до конца! А эти звонки в облисполком! А Егоров пришел, поздоровался, четко сказал: завод печь хлеб может, но есть ещё целый ряд недоделок. Смотрите сами. И ушел. И этого молодого человека не он же послал! Хотя Егоров прекрасно понимает, что в сложившихся обстоятельствах этот акт решает его судьбу! Я вас не заставляю подписывать, Виолетта Матвеевна. Я вам только объяснил, почему я считаю, что надо подписать. Больше ничего!
Нуйкина. Нет, я подпишу... ваш авторитет для меня... (Дрожащей рукой подписывает листы. Передает их вместе с ручкой Девятову. Начинает плакать.)
Девятов. Ну что с вами? Почему вы плачете? В конце концов, я же председатель комиссии. Вы всегда можете на меня сослаться. Я вам разрешаю это делать...
Нуйкина. Извините. (Вытирает слезы, успокаивается немного.)
Девятов идет в тамбур. Там ждет его Шиндин.
Девятов (передает листы). Подпишите ещё у Семёнова, и все. (Предупреждает благодарное движение Шиндина.) Не надо никаких слов. Идите подпишите у Семёнова.
Купе строителей.
Семёнов по-прежнему спит, похрапывает. Малисов сидит у столика, читает. Алла забралась на полку Шиндина – наверх, настроение у неё не изменилось.
Шиндин (входит). Все в порядке! (Трясет бумагами.) Они подписали акт!
Шиндина (обрадовалась). Как? Подписали?
Шиндин. Подписали оба! Сейчас этот подпишет (на спящего Семенова), и все!
Малисов не реагирует – продолжает читать.
Шиндина. А как же – указание? Ему же влетит!
Шиндин. Разобрался что к чему – и плюнул на указание! (Посмотрел победительно на Малисова.) Понял? Есть ещё люди на свете! А не только... ты мне, я тебе!
Малисов. Покажи.
Шиндин. Обойдешься!
Малисов. Ну покажи!
Шиндин (показывает издалека). Вот. Я те акты порвал – разозлился. Они подписали чистые листы, а потом впечатаем.
Малисов. Ну, дай посмотреть! В руки дай! (Смеется.) Ты что, боишься, что порву, что ли? Очень хорошо, что подписали! Премию дадут! Разбудить? (Кивнул на Семёнова).
Шиндин. Я сам. Не надо помогать. Надо было раньше помогать, понял? Сколько осталось до Елино?
Шиндина (посмотрела на часы). Ой! Полчаса!
Шиндин (тормошит Семенова). Философ, подъем! Хватит дрыхать! Опохмеляться пора. Сейчас я его пощекочу, как он проводника щекотал. Ну-ка, боишься щекотки? (Пытается щекотать.)
Семёнов просыпается тяжело, резко отбрасывает руку Шиндина, поворачивается на другой бок.
Шиндин. Вставай, вставай, вставай! (Поднимает, усаживает.)
Семёнов длинно зевает, содрогаясь. Потом долго трет глаза, опять зевает, ему холодно, он дрожит.
Шиндин. (наливает в стакан коньяку.) На, дёрни!
Семёнов (с отвращением). Не!.. (Открыл глаза.) Фу, черт. Жуткий сон приснился. Какой-то дворец... огромный! И я туда вхожу. А там тысяча голых баб... Жутко много их! И все на одно лицо... все близнецы, как из инкубатора... Жуть! А потом я присмотрелся – мамочки родные, это же моя жена... ну, они все моя жена!.. Жуть! А тут ты меня, гад, разбудил... Правильно сделал. А то я бы во сне повесился, честное слово... от этой жены, жён, черт их знает... Что, уже Елино? (Выглянул в окно, чтобы сориентироваться.) Ни черта не понять.
Шиндин. Подъезжаем, подъезжаем! Ну, ты как, окончательно проснулся?
Семёнов. Вроде маленько проснулся. (Зевает.)
Шиндин. Тогда, милый мой, поставь свою драгоценную подпись вот сюда! (Кладет перед ним на столик листы, сует в руку ручку.) Юрий Николаевич подписал, Виолетта Матвеевна подписала...
Семёнов (все больше просыпаясь и трезвея). Что это такое?
Шиндин. Да я акты те порвал, понимаешь. Разозлился на всех, ну и порвал! А потом мы договорились, и вот они подписали чистые листы. Теперь ты подпиши, а я потом текст впечатаю. Это сам Юрий Николаевич посоветовал.
Семёнов. Ты что, так нельзя.
Шиндин. Почему нельзя?
Семёнов. Ты что, с ума сошел? Нельзя подписи ставить на чистый лист. Не положено!
Шиндин. Но они-то подписали! Раз им можно, и тебе можно.
Семёнов. А кто подписал?
Шиндин. Не валяй дурака. Давай. (Всунул ему ручку между пальцами.) Подписывай, и дернем на посошок. Давай!
Семёнов (кладет ручку на столик). Я с утра не пью.
Шиндин. Какое утро? Сейчас половина двенадцатого! Ты ещё дома поспишь. Мы тебя на такси отвезем!
Семёнов. А я близко живу от вокзала. Пять шагов.
Шиндин. Ну, ты будешь подписывать или нет?
Семёнов. Нет.
Шиндин. Почему?!
Семёнов. Как почему? Ну, не буду я ничего подписывать. Какие-то чистые листы.
На лице Малисова появляется ехидная улыбка – сначала малюсенькая, несмелая, неуверенная, но постепенно набирающая силу.
Шиндина (спрыгнула вниз). Коньяк жрал – давай подписывай! Тоже мне нашёлся!
Шиндин (Алле). Подожди. Он подпишет, ещё не проснулся.
Шиндина. Проснулся, проснулся! Ты что, решил, что тебе ещё бутылку поставят? Хватит! Все почти вылакал один! Ну-ка бери ручку и подписывай!
Семёнов (нахмурился). В общем, так. Я ничего подписывать не буду и прошу на эту тему больше со мной не разговаривать! Нашли дурачка!
Шиндин (взрывается). Но ты же обещал! Ты же сказал: они подпишут – я, пожалуйста! Я ещё тебя переспросил: твёрдо? Ты сказал: твёрдо! Так в чем же дело? Они же подписали!
Семёнов. Они – это они. А я – это я. (Поднимается.)
Шиндин. Куда собрался?
Семёнов. Рожу вымыть.
Шиндин (загораживает дорогу). Никуда не пойдешь! (Алле.) Ну-ка, позови Юрия Николаевича, быстро! А то он сейчас улизнет! Осталось пятнадцать минут!
Алла убегает.
Коридор вагона.
Нуйкина и Девятов уже собрались, надели плащи. Стоят у окна.
Шиндина (подбегает к ним). Извините, пожалуйста! Юрий Николаевич, там ваш товарищ, Семёнов, он не подписывает акт. Вы подписали, а он не хочет! Пожалуйста, подойдите!
Девятов (насторожился). Почему не хочет?
Шиндина. Не знаю. Не хочет, и всё. Поговорите с ним, пожалуйста!
С Нуйкиной опять что-то происходит, она побледнела, заволновалась. Девятов направился к купе.
Нуйкина. Юрий Николаевич! Подождите!
Девятов (остановился, повернулся к Нуйкиной). Что такое?
Нуйкина (Алле). Юрий Николаевич сейчас придет.
Алла уходит в купе.
Нуйкина. Юрий Николаевич, Семёнов не подпишет акт.
Девятов. Почему не подпишет?
Нуйкина (мнется, трет руки). Потому что... В общем, я вам не стала говорить... Ну, он не подпишет, Юрий Николаевич! И нам не надо было подписывать!
Девятов. Что происходит? Что здесь происходит, я спрашиваю?
Нуйкина. Не кричите. Я и Семёнов... мы перед поездкой... В общем, нас вызвал Иван Иванович...
Девятов. И велел не подписывать акт?
Нуйкина. Да, примерно так...
Пауза.
Шиндин (выскочил из купе, возбужденно). Юрий Николаевич, я прошу вас, подойдите!
Девятов смотрит на Нуйкину, она стоит, опустив голову.
Шиндин. Юрий Николаевич!
Купе строителей.