В старших классах у Конрада почти не было друзей, он ни к кому не ходил в гости. И к себе не приглашал - ему было стыдно. Что подумают одноклассники, когда увидят хлев, в котором он живет? Что подумают, уловив сладковатый, отдающий гнильцой запашок марихуаны, которым пропитана квартира? Что подумают о его родителях, этой потасканной и безответственной стареющей "элите"? Когда Конраду исполнилось пятнадцать, отец навсегда оставил этот мир. Они с матерью переехали в Беркли, в Северную Калифорнию; мать в то время загорелась идеей борьбы за права женщин, возомнив себя ярой феминисткой. Они поселились в коммуне с пятью лесбиянками, проповедовавшими здоровый образ жизни. По крайней мере, так думал Конрад - что они лесбиянки. Он никогда не забудет, как эти здоровущие мужланки топотали по гостиной в своих грубых сапогах. Закончив школу, Конрад уехал из дома. И поступил в колледж Маунт-Дьябло Коммьюнити неподалеку от округа Контра-Коста, кое-как перебиваясь, подрабатывая то тут, то там. На втором, последнем курсе колледжа, сидя на лекции мистера Уайлдротски, Конрад впервые узнал, что такое "буржуазия" в настоящем, историческом смысле этого слова. Мистер Уайлдротски, ровесник его родителей, высказывался в адрес буржуазии с едким сарказмом, но это ничуть не умалило привлекательность буржуазных ценностей в глазах Конрада. Жить жизнью буржуа значило соблюдать порядок, нормы учтивости и морали, стремиться к образованию, финансовому успеху, комфорту, положению в обществе, гордиться своими отпрысками и, прежде всего, наслаждаться семейным уютом. О такой жизни Конрад мог только мечтать. Даже мистер Уайлдротски оказался не чужд буржуазных ценностей, когда отозвал Конрада в сторонку и настоятельно советовал ему не бросать учебу, а поступать в университет в Беркли, эту жемчужину в короне калифорнийской системы высшего образования, и получить степень бакалавра. Мистер Уайлдротски заметил Конрада на одном из занятий, когда заговорил - теперь, живя в двушке, Конрад вспоминал об этом с иронией - о находившемся поблизости Питсбурге (это название пишется без "h" на конце, в отличие от знаменитого пенсильванского Питсбурга). Оказалось, городок появился незадолго до Гражданской войны стараниями спекулянтов на земельных участках. Те высчитали, что место впадения реки Сакраменто в восточную часть залива будет идеальным для огромного города на Западе; они начертили план и назвали город Нью-Йорк-Уэст. Но прошло десять лет, а Нью-Йорк-Уэст все еще состоял из двух магазинов да десятка домов. И когда неподалеку открыли крупное месторождение угля, городок переименовали в Черный Бриллиант. Но процентное содержание угля в породе оказалось невысоким, и в 1912 году, после того как крупнейшая сталелитейная компания в стране построила у залива сталелитейный завод, городок снова стал Питсбургом, только без буквы "h". Но он так никогда и не стал знаменитым Питсбургом Запада, рассказывал мистер Уайлдротски. И возможно, теперь, в конце двадцатого столетия, пора задуматься над новым названием для городка. Преподаватель поинтересовался, есть ли у кого какие соображения на этот счет. Конрад, с бьющимся от собственного безрассудства сердцем, поднял руку: "Может, земля "С семи до одиннадцати"?" - "С семи до одиннадцати?" - "А почему бы и нет?" - решил про себя Конрад. Он изъездил весь город, от Вайн-Хилл до восточной части и дальше; вся территория представляла собой беспорядочное нагромождение частных домов и недавно выстроенных блоков дешевого жилья. Определить, где кончается один квартал и начинается другой, можно было только по очередному стандартному супермаркету "С семи до одиннадцати", по очередному "Уэндиз", "Костко" или "Хоум Депо". Новыми межевыми вехами стали не офисные высотки, памятники, здания мэрий, библиотек или музеев, а супермаркеты "С семи до одиннадцати". Местные жители, объясняя дорогу, обычно говорили: "Поедете вот по этой дороге… мимо магазина, который "С семи до одиннадцати"… дальше…" Мистеру Уайлдротски идея Конрада ужасно понравилась - один из этих супермаркетов как раз находился недалеко от его собственного дома. Земля "С семи до одиннадцати"! Преподаватель целых две недели посвятил изучению этого нового городского феномена - земли "С семи до одиннадцати". Первый и единственный раз в жизни Конрад наслаждался ощущением собственной значительности.
Стоя в ванной убогой квартирки, глядя на свое отражение, Конрад вспомнил, как мистер Уайлдротски всячески убеждал его подать документы в Беркли. Но к тому времени он уже женился, у него родился сын, на подходе был второй ребенок… и снова, глядя на свое "слепленное" тело с шестью кубиками пресса, он пережил болезненный укол Несбывшегося.
Конрад услышал, как к дому подъехала "хонда" - у машины немного стучал мотор. По каменистой земле дворика зашлепали детские ножки. Конрад прошел в гостиную.
Голос Джил:
- Карл! Ну-ка вернись! Сейчас же! Не смей убегать от меня! Сейчас же вернись и попроси прощения у сестры!
Ножки снова зашлепали; послышался детский плач - ребенок заливался слезами, одновременно хватая воздух ртом.
- Карл! Ну-ка вернись!
Дверь в гостиную с силой распахнулась, и в комнату влетел пятилетний Карл - красивый маленький мальчик, светленький, как мать. Густые прямые волосы падали на лоб, однако лицо у мальчика было красным, перекошенным от ярости, а в глазах стояли слезы.
- Мистер Ка, что такое! - с улыбкой окликнул его Конрад. - Что стряслось?
Улыбка еще больше разозлила мальчика; он начал размахивать кулачками и попал отцу в ногу. Конрад присел перед сыном на корточки, чтобы поймать его кулачки; Карл начал колотить по его рукам.
- Ну что ты, малыш… - успокаивал его Конрад. - Расскажи, что случилось?
- Мама - вот что случилось. Мама меня не любит. А любит только свою кро-о-ошку.
- Да нет же, Карл. Мама любит тебя.
- Ага, любит… Как же! - выпалил мальчик и снова забарабанил кулачками.
Конрад поразился: "Ага… Как же!" Впервые он услышал в словах сынишки сарказм. Это вообще нормально или нет? Неужели пятилетние дети могут быть саркастичными? Может, сын нахватался этого здесь, среди питсбургских двушек? Чего же от него ждать в следующий раз? Похоже, это еще цветочки.
- Карл! Ты меня слышишь?! - Джил стояла в дверях, гневно уставившись на отца и сына.
На двадцать три Джил не выглядела - скорее, на шестнадцать. Ее светлые волосы, разделенные пробором посередине, свободно спускались по спине - такую прическу здесь называли "а ля серфингист". Однако сейчас две длинные пряди, потускневшие от пота, свисали на лицо, закрывая правый глаз. Приятное лицо, похожее на личико ребенка, на лбу прорезали две вертикальные морщинки, спускавшиеся почти до переносицы. Джил покраснела от жары, злости и слишком густо наложенного макияжа.
На ней была мужская рубаха в синюю с белым полоску, расстегнутая снизу на три пуговицы, и джинсы, туго - туже некуда - обтягивавшие бедра и выпиравший животик; Конрад с грустью подумал о том, как ей, матери двоих детей, должно быть, непросто поддерживать образ стройной и беззаботной калифорнийской девушки. Конрад все еще сидел на корточках; подняв голову, он тепло улыбнулся жене.
О чем здорово пожалел. Такой злой он Джил еще не видел.
- Хорошенькое дельце! - напустилась она на мужа. - Значит, решил все в игру обернуть? Ну-ну… в ладушки еще поиграйте! Послушай, Конрад! Не берись не за свое дело! Не бе-рись! Оставь это мне! Здесь за дисциплиной буду следить я! Я буду строгим родителем!
- Джил, послушай…
- Это же не смешно! Карл только что ударил Кристи прямо в живот! Со всей силы!
- Но я же не знал…
- А ты что, оглох? Не слышал, что ли, как я на него кричала?! Неужели не ясно - он не слушается! А ты? Что ты делаешь? Сидишь тут на четвереньках, развлекаешь его!
Конрад не нашелся что ответить, только чувствовал, как лицо заливает краска. Он еще толком даже не разобрался, что к чему, а его уже оскорбили. И за что? Конрад поднялся; Карл тем временем убежал по тесному коридору в спальню.
- Послушай, Джил, - сказал Конрад, - давай для начала успокоимся.
- Успокоимся? Ну, спасибо! То есть мне надо успокоиться? И все? Больше ничего? Так, да? Твой сын… он же на год старше Кристи… в два раза больше и сильнее ее… Он ударил твою дочь в живот… ударил что есть силы… да еще и не слушается… А тебе до этого и дела нет! "Давай успокоимся"! Ничего себе!
Кристи, жертва нападения, вошла и остановилась за спиной матери, глядя во все глаза и внимательно слушая. Она вовсе не казалась зверски избитой; маленькая девочка смотрела серьезно и уверенно: только что она вышла победительницей в соперничестве с братом.
В дверном проеме, позади Кристи, замаячила еще одна фигура. Подошла мать Джил - полная, круглолицая женщина под пятьдесят в цветастой юбке-брюках и белой рубашке поло.
- Здравствуй, Конрад. - Мать Джил изобразила на лице усталую, смиренную улыбку: само Терпение, возвышаясь на постаменте, снисходительно взирает на Горе Горемычное.
- А, здравствуйте… - откликнулся Конрад.
Он никак не мог заставить себя произнести имя тещи. Ее звали Арда Элла Оти, но сама она настаивала на Дэлле, своем детском имени. Конраду легче было бы обращаться к ней "миссис Оти", но это слишком формально. Впрочем, называть ее Дэллой он тоже не мог. Миссис Оти так и не простила его за то, что он - сын каких-то забулдыг, что обрюхатил ее дочь, а потом еще и женился на ней. Она считала Конрада сыном "хиппующей лахудры, зачатым бог весть от кого" - так, слово в слово, передала ему Джил еще в те времена, когда оба были восторженными юнцами, готовыми противостоять хоть всему миру, защищая свою любовь. Джил была дочерью доктора Арнольда Оти, видного гастроэнтеролога. Этот видный гастроэнтеролог бросил миссис Оти, предпочтя ей девицу двадцати четырех лет, работавшую в приемной клиники. В то время семья жила в Роузмонте, престижном городке штата Пенсильвания, неподалеку от Филадельфии; Джил было пятнадцать. Миссис Оти старалась справиться с ситуацией как могла. Начитавшись книжек и женских журналов, насмотревшись ток-шоу, она на какое-то время заразилась идеей о том, что развод - это не поражение, а победа, избавление от рутины, шанс начать новую, прекрасную жизнь. В какой-то момент, потащив за собой Джил, она переехала в Калифорнию и поселилась в восточной части залива, на бурых холмах Уолнат-Крик, в пятнадцати милях к востоку от Окленда. Вот оно, возрождение! Вот она, свобода от ужасного Арнольда Оти! Но в один прекрасный день миссис Оти проснулась и увидела себя со стороны - угасающая женщина сорока с лишним лет, в незнакомом месте, предоставленная самой себе, склонилась над клавиатурой и набивает тексты объявлений для "Харвестера", местной газетенки. С этого момента миссис Оти всем говорила о том, что она - бывшая жена видного гастроэнтеролога доктора Арнольда Оти, практиковавшего в клинике "Филадельфия Мейн Лайн". И когда подошло время, Джил поступила в колледж Маунт-Дьябло Коммьюнити. Где встретила парня, одинокого, застенчивого и симпатичного, как и она сама, который также оставил дом. Звали его Конрад Хенсли. Когда обоим исполнилось по восемнадцать, они поженились. Что повергло бывшую жену доктора Оти в настоящий шок.
У миссис Оти вошло в привычку настраивать дочь против Конрада - та, погостив у матери, возвращалась домой, наслушавшись о всевозможных недостатках мужа. Что невольно отражалось в ее разговорах с ним. Долго еще он собирается вкалывать в морозилке, как простой рабочий? Претензий было много. А теперь, когда Конрад потерял и место простого разнорабочего, жалобам, само собой, не было конца.
Конрад посмотрел на миссис Оти, терпеливо и снисходительно улыбавшуюся ему, и решил улыбнуться в ответ, желая установить мир.
- Ну что, перепихнемся?
"Перепихнемся"?! Выкрик какого-то горластого подростка. Все четверо - Конрад, Джил, мать и Кристи - на долю секунды застыли, но тут же грянул механический, как у робота, смех, и стало ясно, что это из телевизора. Карл, маленький злодей, во время разбирательств с Конрадом, большим злодеем, улизнул в родительскую спальню и включил телевизор.
Джил, всплеснув руками, гневно уставилась на Конрада, как будто упрекала: "Ты даже за этим не в состоянии уследить".
Конрад, не осознав еще, что его только что ткнули носом, поспешил в спальню. Карл валялся на кровати. Лежа на животе и подперев голову руками, он барабанил ногами в кроссовках по покрывалу. И смотрел телевизор. На экране три девицы, одетые пак группа поддержки на спортивных соревнованиях в старших классах, стояли напротив толстого парня, напялившего на себя трико, широкие темные очки и ярко-рыжий, в завитках женский парик. На сосках его голой, жирной груди красовались наклейки из фольги, какими пользуются стриптизерши. Чрезмерно пыхтя и отдуваясь, правой рукой он пытался выжать огромную серебристую гирю.
Одна из девиц спросила:
"Как думаешь, Кимберли, что это за чучело?"
"Понятия не имею, - ответила другая. - Может, пришелец-трансвестит? Если, конечно, такие существуют".
Очередной взрыв механического хохота невидимой аудитории. Конрад подошел к телевизору и выключил его.
- Не-е-ет! - завопил Карл. Он снова разревелся и со всей силы забарабанил ногами по кровати.
- Ну-ка, послушай меня, Карл, - Конрад заговорил строгим голосом, чтобы его услышали обвинители в гостиной. - Ты же прекрасно знаешь - нельзя смотреть глупые сериалы, которые показывают по утрам!
- Кто сказал? - еще сильнее завопил Карл.
- Я сказал.
- Наплевать! - Дерзость прозвучала едва слышно - Карл уткнулся лицом в покрывало. Конрад подумал о том, услышали ли это Джил с матерью. Наверняка услышали. Конрад решил и дальше играть роль строгого отца.
- Карл, что ты сказал?
Тот сквозь слезы, едва слышно:
- Что слышал.
Он огрызался явно не по-настоящему, но что подумают там, в гостиной?
Поэтому Конрад ответил:
- Да уж, слышал… И то, что я слышал, мне не понравилось. Нечего дерзить. - "Дерзить" показалось ему слишком мягким, поэтому Конрад прибавил: - Я этого не потерплю. Ты меня понял?
Карл еще тише, прямо в покрывало ответил:
- Заткнись.
"Заткнись"? Отец просто потерял дар речи.
В комнате появилась Джил, лицо ее пылало праведным гневом. Не обращая никакого внимания на Конрада, она схватила Карла за руку выше локтя, рывком перевернула с живота на спину и, потрясая перед его носом указательным пальцем, закричала:
- Ну все! Хватит! Сначала сестру ударил, потом меня не послушался, теперь - отца… Сейчас ты у меня получишь!
Джил с крика перешла на визг. Конрад про себя взмолился, чтобы ее не услышали соседи. Хотя надеяться на это было бессмысленно.
- Вставай! - завопила Джил. И дернула мальчика за руку.
Он безвольно повис, не желая подчиняться матери. Взбешенная Джил рывками потащила его с кровати, держа за руку. Карл заплакал, закричал и схватился другой рукой за покрывало. Покрывало поползло вместе с ним. Джил дотащила сына почти до самой двери крошечной спальни, но Карл волочил покрывало за собой, вцепившись в него мертвой хваткой терьера. Покрывало защемилось между металлической рамой и пружинным корпусом кровати. Тельце мальчика теперь растягивалось - ни дать ни взять слабое звено в натянутой цепи, которое вот-вот разлетится на кусочки. Конрад вскрикнул:
- Джил!
Он даже не знал, что ужаснее - что Карлу могут причинить боль или что сама сцена отвратительна до безобразия. И все это слышат соседи за стеной! Да разве их "Мала шалю!" сравнится с визгом Джил!
Конрад двинулся к Карлу, желая взять его на руки, но тут мальчик выпустил покрывало и поехал по полу за тянувшей его матерью. Та схватила Карла за обе руки и повернулась к мужу, уставившись на него таким ненавидящим взглядом, что Конраду стало не по себе.
- Джил, Джил… Я уже двадцать три года как Джил! - выпалила она. - Должен же кто-то научить ребенка послушанию!
Карл некоторое время тяжело дышал, отдуваясь, а потом, издав вопль, снова обмяк, пытаясь повалиться на пол. Но этот номер у него не прошел, и он снова принялся извиваться и пинаться ногами.
Джил заверещала:
- Прекрати! Не пойдешь сам - отволоку! А ну, марш в свою комнату!
Держа Карла за руки, Джил затолкала его в соседнюю комнату. И с силой захлопнула дверь прямо у себя за спиной. Что, однако, ничуть не заглушило тираду, которой она тут же разразилась.
Конрад стоял, бессмысленно уставившись на сдернутое с кровати покрывало. Лицо у него пылало.
Из-за двери в соседнюю комнату доносилось:
- Ты меня понял? Ты… меня… понял?
Не зная, что делать, Конрад вернулся в гостиную. Миссис Оти сидела на складном стуле. На коленях у нее была Кристи; миссис Оти обнимала ее, будто бы защищая. По выражению лица Кристи было ясно, что торжество ее окончательно. Из детской все доносились вопли Джил, поучающей сына.
Миссис Оти посмотрела на Конрада с улыбкой, в которой ему всегда виделось снисхождение. Особенно сейчас.
- Джил говорит, ты подал заявление о приеме на работу? Где-то в Окленде?
Вопрос был задан только ради того, чтобы демонстративно перевести разговор на другую тему после его неудачной попытки справиться с ролью строгого родителя - по крайней мере, так показалось Конраду.
- Да, подал, - ответил Конрад.
- Кажется, она говорила что-то про работу в офисе…
- Вроде того. В "Контемпо Тайм". - Конрад принялся рассказывать про бюро, нанимавшее сотрудников.
Внезапно миссис Оти отвела взгляд от его лица и уставилась на руки:
- Надо же! А я раньше и не замечала! Кольцо-то хоть снимается?
Конрад поднес ладонь поближе, якобы рассматривая обручальное кольцо. Хотя и без этого знал, что ответит.
- Никогда не пробовал, - сказал он.
- Конрад, у тебя же огромные руки… а плечи какие… Просто не верится!
Мужское тщеславие таково, что Конрад принял ее слова за комплимент. Он растопырил пальцы на обеих ладонях - руки показались еще больше. Конрад подумал, что, может быть, четырехлетняя дочка тоже восхитится силой своего папы. И стал рассказывать, какой тяжелой была работа в морозильной камере "Крокер Глобал Фудз".
- Понятно, - сказала миссис Оти. - Надеюсь, у тебя есть рубашка с длинным рукавом? Или приличный пиджак?
- С длинным рукавом?
- Ну да. Если пригласят на собеседование, надень рубашку с длинным рукавом. И постарайся не класть руки на стол.
Конрада как кипятком ошпарило. Миссис Оти отнюдь не восхищалась его гордостью - сильными руками. Для нее они были клеймом, обрекавшим на вечный физический труд. По крайней мере, на тот период, когда у него случается хоть какая-то работа и он выбывает на время из армии хронических неудачников.