Члены семейства Кудышевых олицетворяют различные направления общественно-политической мысли - консервативное дворянство, народничество, экстремизм народовольческого толка, толстовство и различные сектантские уклоны, марксизм. В этом плане знаменательна чириковская ономастика: дворянство действительно уже задается вопросом не "что делать?", а "куда идти?" - и то, как прозвали их родовое имение крестьяне - Никудышевка, - красноречиво заключает в себе горестно-иронический ответ. Каждый из братьев окружен "штатом" единомышленников. И царящие между этими "штатами" постоянные скандалы и столкновения, доходящие порой до ненависти, словно в миниатюре отражают те разрушительные процессы, которые протекали в России в последние десятилетия XIX в. и привели, по убеждению Чирикова, к краху "общего национально-государственного отчего дома". При этом нельзя не заметить, что в романе писатель скорбит о судьбе родины, а не злорадно констатирует справедливость своих наблюдений и прогнозов, в чем пытались уверить его недоброжелатели. Еще раньше он признавался: "Во мне стало просыпаться временно усыпленное социальными утопиями национальное здоровое чувство, этот прирожденный каждому народу инстинкт национально-государственного самосохранения". И когда, будучи уже тяжело больным человеком, Чириков создавал свой последний роман, он прежде всего думал о сохранении величайшего национального образования - России.
Такая авторская позиция обнаруживает еще одно, весьма существенное расхождение с "традиционной" формой семейной хроники, которая подразумевает спокойное изложение событий всезнающим повествователем, что предполагает известную долю объективности. Однако в случае с "Отчим домом" мы постоянно слышим взволнованный голос автора, буквально врывающийся в эпическое повествование со своими оценками, замечаниями, соображениями, характеристиками, пристрастными суждениями. Причем "заинтересованность", если так можно выразиться, Чирикова столь высока, что он не стесняется повторений, дублирования одних и тех же выводов при обличении "придворной камарильи" и политических интриганов, постоянных указаний на безвольность царя, поддающегося влиянию едва ли не каждого приближенного. Вследствие этого некоторые куски романа производят впечатление чисто публицистических включений, что может вызвать недовольство пуристски настроенных читателей и критиков, которые усмотрят в этом недостаток "художественности". На самом деле они формируют пафос этого произведения. Постоянные восклицания-вопрошания "подключают" читателя к потоку авторских размышлений, а свободное обращение Чирикова к просторечью (словечки "снюхались", "наплевать" мелькают то тут, то там) фиксирует в повествовании "мнение народное".
Создается впечатление, что Чириков изменил избранной им позиции не судии, а свидетеля, только запечатлевающего факты (на чем он настаивал ранее), и здесь выступил как прокурор и обвинитель. И хотя он заявлял, что "в мою задачу вовсе не входил суд над современниками, желание выловить из них виноватых", тем не менее писатель счел нужным заключить процитированную фразу признанием: "Я имел намерение показать историческую поруку поколений, в которой нет невиноватых…" (курсив наш. - М.М, А.Н.).
Но если все сословия и идейные течения подвергаются в романе жесткой критике, то сама Россия предстает как кладезь культурных ценностей, которые не могут быть уничтожены никакими историческими катаклизмами. В хронике Чириков обобщил огромный культурный опыт - и интеллигенции, и народа. "Отчий дом" наполнен прямыми и завуалированными цитатами из произведений русских и зарубежных классиков - от Пушкина и Толстого до Боккаччо и Гауптмана (этими знаниями владеют дворяне), отсылками к библейским, апокрифическим и неканоническим текстам, фольклорным сюжетам и образам (а это уже достояние народа), пестрит куплетами из популярных романсов, революционных и народных песен. Чириков явно стремился не только проанализировать условия, в которых протекала общественно-политическая жизнь и складывались умонастроения российского общества второй половины XIX в., предшествовавшие глобальному историческому перелому, но и воссоздать образ России, владевшей всем этим богатством.
Действие романа разворачивается в самых разнообразных точках географического и временного пространства: родовом имении героев, волжских городах Симбирске и Алатыре, в "двух столицах" - Петербурге и Москве, и даже за границей - в Италии, Швейцарии, Финляндии. Читатель получает возможность увидеть молодого Ленина, оказаться на тайной встрече подпольщиков с Надеждой Крупской и даже посетить жилище Максима Горького на Капри! Но автор не ограничивается современностью: пространство романа распахнуто в прошлое и будущее. Взгляд писателя проникает сквозь века и переносит читателя во времена татаро-монгольского нашествия, правления Ивана Грозного и Бориса Годунова, Екатерины II и Александра III, когда, по мнению Чирикова, закладывались основы национального характера.
В поисках универсальной формы, которая смогла бы наиболее полно и точно передать замысел, Чириков включил в "Отчий дом" отрывки из своих прежних публицистических статей и очерков, фрагменты мемуаров, значительный этнографический и исторический материал. В сюжетных перипетиях, системе образов и поэтике "Отчего дома" нельзя не заметить отсылок к предшествующим произведениям Чирикова. То есть писатель действительно предъявил итог всего созданного и продуманного им ранее. Так, образ Григория - дворянина, вернувшегося из ссылки женатым на простой крестьянке, в эпопею Чирикова "проник" из его пьесы "Дом Кочергиных" (1910), в основу которой была положена борьба вокруг наследства, но в пьесе этот конфликт имел еще чисто бытовой характер - о принятии в "наследство" России речи еще не шло. Какие-то линии эпопеи восходят, как уже упоминалось, к автобиографической тетралогии "Жизнь Тарханова". В частности, семейство, где отец был толстовцем, а сын - народовольцем, мечтающим совершить террористический акт, Чириков запечатлел во второй части тетралогии, нарисовав, как в одном жизненном пространстве вынуждены были существовать народники, народовольцы, толстовцы, постепеновцы и к чему это приводило. Тогда же он попытался вглядеться в "Ноев ковчег", который представляла собой русская жизнь на рубеже веков с ее сумятицей, противоречиями во взглядах, партийных программах, дебатами по поводу перспектив устроения жизни. В "Отчем доме" этот "Ноев ковчег" обернется уже, как определит взаимоотношения своих наследников Анна Михайловна Кудышева, подлинным "зверинцем".
Но особенно бросается в глаза сходство "Отчего дома" с романом "Семья", который в некотором роде можно проинтерпретировать как вариацию библейской легенды о возвращении блудного сына. Иными словами, разочарование Тарханова в избранном поприще (писательский труд), отход от общественной деятельности, осознание вечных семейных ценностей как определяющих бытие личности и является обретением заблудшей душой "Дома Отца Моего". Поэтому и возникает в последней части тетралогии перенос акцента с линии Тарханова на жизнь его детей: именно их, а не свои книги и идеи оставляет он после себя. А "Отчий дом", соответственно, стал своеобразным "перевертышем" этой мифологемы.
Блудные дети собираются под отчим кровом, но это не только не приносит счастья и успокоения, а, напротив, приводит к полному уничтожению родительского гнезда. И первым сигналом грядущего разрушения общего дома становится "отселение" младшего из сыновей - толстовца Григория, который начинает под влиянием жены устраивать в своем жилище хлыстовские сборища, а потом и вовсе исчезает, находя успокоение в монашеской обители. Средний - Дмитрий - террорист, приводит в свой дом жандармов и, чтобы не попасть им в руки, кончает с собой. Это, в свою очередь, становится причиной безумия его матери, смерть которой символизирует конец "отчего дома". Остающийся же жить "в родных палестинах", приспособившийся к обстоятельствам старший, Павел Николаевич, уже ничего общего не имеет с корнями: это льстивый политик, готовый раболепно служить новым идеям, сулящим выгоду. Его мечта - не сохранение Общего дома (России), а кресло депутата Государственной думы. Имение же, по сути, переходит в руки человека "со стороны" - то ли жены, то ли вдовы Григория, распутной Ларисы.
Образ дома и живущего в нем большого семейства заставляет вспомнить про "мысль семейную", так важную для Толстого, у которого семья - не столько кровное, сколько духовное родство, что писатель и показал на примере семей Болконских и Ростовых, обладающих общностью, основанной на искренности чувств и величайшей преданности друг другу. Им он противопоставлял Курагиных, чье духовное омертвение проявляется в лицемерии и притворстве отца и детей, которых объединяет лишь стремление к завоеванию положения в обществе, обретению богатства и нужных связей. И для Чирикова охлаждение семейных отношений - свидетельство глубокого неблагополучия. Несмотря на то что мать и сыновья живут под одной крышей, о духовном единстве в семействе Кудышевых говорить не приходится. "Дети одной семьи, рожденные на протяжении менее одного десятилетия, братья казались людьми трех взаимно отрицающих друг друга поколений", - указывает он. Их общение сводится к бесконечным стычкам, насмешкам и взаимному презрению, которое они не стесняются выставлять напоказ. Внук Петр называет бабушку "крокодилом" и "бегемотом", сама она не признает прижитого в Сибири Дмитрием внука Ваню. Отчий дом становится проходным двором, куда летом наезжают многочисленные (зачастую и незваные) гости, что должно было бы свидетельствовать о хлебосольстве, радушии и гостеприимстве хозяев, однако ситуация оборачивается своею противоположностью: гости буквально вытесняют хозяев, начинают без спроса распоряжаться дворней и лошадьми, приглашают в чужой дом собственных гостей. Довершают этот разброд и шатание сами братья Кудышевы. Они не только не желают помогать матери в хозяйственных делах, но, ложно понимая - как свою вину - собственное дворянское происхождение, зачисляя себя в лагерь "эксплуататоров", готовы искупить свои "прегрешения" перед народом, "освободившись" от принадлежащей им земли, распродав ее за бесценок.
Важным представляется и то, что все сюжетные перипетии "Отчего дома" сосредоточены вокруг фигуры трех братьев. Для Чирикова всегда очень значима была народная сказочная традиция. В русских же сказках центральными действующими лицами чаще всего становятся именно три брата, которые своим выбором указывают на символический образ распутья - трех дорог, каждая из которых может привести героев к гибели или, наоборот, к счастью и богатству. Кроме того, образы трех братьев позволяют обнаружить в "Отчем доме" параллели с другими "аналогичными" произведениями русской литературы. Например, в "Братьях Карамазовых" Ф. М. Достоевского, в "То, чего не было" (1912) В. Ропшина (Б. Савинкова), "Сатане" (1914) Г. И. Чулкова судьбы трех братьев также символизируют идейные несогласия и психологическое смятение в русском обществе.
В романе Достоевского показана история распада одной семьи и гибель ее главы. Писатель ставит вопрос о провокации и идейном убийстве. В конце концов "реальный" убийца отца (так решил суд присяжных), Дмитрий оправдывается в глазах автора, тогда как настоящим преступником, по мысли Достоевского, оказывается Иван, изгнавший из своей души Бога. С ним перекликается сюжет чулковского романа, где двое старших братьев стремятся заполучить отцовские миллионы, устранив не только его, но и главного наследника - младшего брата. Обрисованный конфликт воспринимается как предельно злободневный, поскольку писатель, затронув нерв националистических страстей, показывает, как, прикрываясь лозунгами защитников устоев и сторонников национального единства, представители "правого крыла" не чуждаются ни шантажа, ни подкупа, ни доноса, ни даже убийства. Да и противостоящий им либеральный лагерь обнаруживает свою слабость: его деятели, вынашивающие несбыточные планы, способны лишь на пышные фразы, но абсолютно недееспособны. А роман В. Ропшина, повествующий о судьбе братьев Болотовых, связавших свои жизни с террористическими организациями, подводит читателя к мысли о преступности "права на кровь", пролитую даже во имя справедливости. И гибель всех троих воспринимается как закономерное наказание, которое они понесли за свои злодеяния.
Отзвуки подобных идейно-политических баталий мы найдем и в романе Чирикова, который, в своем роде, подвел черту под кровавыми игрищами, сопровождающими обычно все затеваемые в России общественные изменения. Писатель обнаружил несостоятельность избранных его героями путей. Начав энергичными борцами на свободу и справедливость, в итоге все они терпят крах и оставляют активную деятельность. Павел Николаевич, вкусив "социалистической премудрости" и, в конце концов, протрезвев от "утопий", за которые пострадал (год провел в тюрьме), с головой погружается в политические интриги. Эрзацем его "разумной" деятельности становятся так называемые "буржуазные пироги" - торжественные собрания и заседания либерально настроенных обывателей, сопровождаемые бесконечными застольями. Нервный и рефлектирующий Дмитрий оказывается расхожим материалом, используемым деятелем охранки и "революционером" Азефом для своих нужд: он мешал своей совестливостью "суровым" бойцам, и его просто-напросто подтолкнули к гибели. Стремление устроить справедливую жизнь по заветам христианского социализма, которое пытался воплотить в жизнь Григорий, также ни к чему не приводит. Более того, когда сгорает его хутор и родственникам Григория начинает казаться, что он сошел с ума, младший из братьев словно бы подтверждает их мнение: отказавшись от всех прав на наследство, он отправляется на Афон. И только открытость финала - судьба сына Дмитрия, рожденного в ссылке от якутки и привезенного в дом Кудышевых, - заставляет заподозрить, что история России, как кажется Чирикову, могла сложиться и иначе. И не обязательно по образцу блоковского "Возмездия", где решающую роль должен был сыграть ребенок, родившийся от простой матери и мстящий всему "демоническому" наследию русской интеллигенции. По мысли Чирикова, у России был выбор - но она презрела его, сделав это тем более легко, что на страже стоял Антихрист и Великий провокатор, наметивший грандиозный план обмана русского народа. Неслучайно семейная хроника завершается крайне нетрадиционно - не рассказом о будущем семейства, а двумя речами - либеральной (Павла Николаевича) и революционной (Ленина). И сопоставление выдвинутых обоими ораторами программ призвано доказать: Россия была зажата в клещи "реальными политиками" всех мастей. Демагогия и посулы взяли верх над осмотрительностью и недоверчивостью русского мужика, который оказался втянут в бессмысленную борьбу за землю, окончившуюся кровавым кошмаром.
В "Отчем доме" Чириков заявил о себе и как наследник идеологических романов Тургенева. Само заглавие - "Отчий дом" - сразу же отсылает нас к образу "дворянского гнезда". "Гнездо" - символ семьи, родительского дома, где не прерывается связь поколений, но уже Тургенев предчувствовал разрыв этой связи, разрушение структурообразующих "клеток" дворянского сословия. Причина этого виделась ему в оторванности дворянства от народных "корней", которая проявилась, с одной стороны, в образе "барства дикого", а с другой - в буквально раболепном преклонении перед Западной Европой. Той же культурной пропастью Чириков объясняет существующее непонимание между народом и интеллигенцией, либеральные и революционные теории которой об устроении рая на земле в силу своей умозрительности оказались глубоко чужды чаяниям русского человека, покоящимся на инстинктивном восприятии действительности. Жизнь обитателей барского дома воспринимается никудышевскими крестьянами как непрекращающийся праздник. И если "Павла Николаевича мужики <…> видят занятым по хозяйственным делам", в то время как старая барыня "кипятится да ругается", то все остальные только и делают, что "поют, пляшут, играют в игры разные, книжки читают, пьют да едят…". Поэтому все попытки Кудышевых и их гостей "опроститься" и влиться в крестьянскую жизнь воспринимаются мужиками как "барское баловство от безделья".
В еще большей степени бездна, разделяющая господ и крестьян, обнажается в сцене суда, которая заставляет вспомнить "Воскресение" Л. Н. Толстого. Мужики и бабы, разгромившие во время эпидемии холеры барак для больных и убившие студента-медика, из-за многочисленных формальных проволочек предстают перед правосудием только спустя три года после случившегося. И процесс с самого начала превращается в фарс и спектакль как для тех, кто вершит судейство, так и тех, кто за этим наблюдает. Присутствие в зале суда воспринимается господами только как возможность приятно провести время, встретившись и пообщавшись со старыми знакомыми, как бесплатное развлечение, поскольку непонимание крестьянами происходящего, их нелепое поведение и ответы невпопад возбуждают у публики лишь смех. У подсудимых же необычная обстановка вызывает испуг и любопытство, но никак не раскаяние, хотя, объясняя свои действия, они и плачут, и просят о снисхождении. Защищать крестьян вызываются представители самой передовой интеллигенции, в числе которых оказывается и Павел Николаевич. Но, как замечает писатель, им движет отнюдь не любовь к народу и к никудышевцам. Кудышева и прочих народных защитников в первую очередь привлекает возможность покрасоваться на трибуне, произнести обличительную речь в адрес ненавистного им правительства и самодержавной власти. И несмотря на резонанс, который дело получило в провинциальном обществе, приговор в конце этого судилища произносится уже при пустом зале - публика не пришла, это было уже не так интересно.