Ачер поднялся наверх в библиотеку, зажег свет и развел огонь в камине. Шторы были опущены, и в комнате царила приятная атмосфера. Она словно была создана для того, чтобы в ней зализывать сердечные раны.
Он заметил, что его жена очень бледна и спросил, не хочет ли она выпить немного бренди.
"О, нет!" - воскликнула Мэй, покраснев, как школьница, когда он помогал ей снять плащ.
"Не лучше ли тебе лечь сегодня пораньше?" - предложила она, наблюдая за тем, как муж достает сигарету из серебряного портсигара на столе.
Ачер бросил сигарету в пепельницу и встал у камина, поближе к огню.
"Да нет, голова уже болит не так сильно, - он сделал паузу, собираясь с мыслями и потом продолжал: - Кстати, мне нужно кое-что тебе сказать. Послушай, Мэй, это очень важно, и я должен покончить с этим раз и навсегда!"
Мэй уселась в кресло и подняла голову, чтобы ей удобнее было на него смотреть.
"Я слушаю тебя, дорогой!" - произнесла она мягко, и его удивило, что она без удивления восприняла эту преамбулу.
"Мэй!" - обратился он к жене, стоя на расстоянии нескольких футов от ее кресла. Пространство, разделявшее их, казалось ему непреодолимой пропастью. Его голос прозвучал зловеще в уютной тишине библиотеки, и он упрямо повторил: "Кое-что я должен сказать тебе. Речь идет обо мне…"
Мэй сидела совершенно неподвижно; даже ресницы ее не дрожали. Она все еще была бледна, но, как ни странно, от нее не веяло покоем, словно где-то в глубине ее души находился потаенный источник чистоты. Ачер взвесил обычные слова, которые готовы были слететь с его языка. Он намеревался сказать ей обо всем прямо, без неуместных извинений или нападок.
"Мадам Оленская," - начал он; но при упоминании этого имени его жена протестующе подняла руку. Когда она сделала этот жест, ее обручальное кольцо блеснуло в свете газовой лампы.
"Зачем нам сегодня говорить об Элен?" - пожала она плечами и состроила недовольную гримаску.
"Затем, что я не сказал этого раньше".
Ее лицо осталось спокойным.
"Дорогой, ты и в самом деле считаешь необходимым говорить со мной о ней? Я знаю, что порой бывала к ней несправедлива, но ведь и все ее осуждали! Ты, конечно, в отличие от всех нас, ее понимаешь! Ты всегда был так добр с ней! Но какое это теперь имеет значение, когда все позади?"
Ачер взглянул на нее невидящими глазами. Могло ли так получиться, что ощущение нереальности происходящего, которое его не покидало ни на минуту, было каким-то образом связано с присутствием его жены?
"Что ты имеешь в виду?" - спросил он, невольно вздрогнув.
Мэй все еще смотрела на него своими прозрачными глазами.
"Она ведь очень скоро уезжает обратно, в Европу. Бабушка пошла ей навстречу и обещала помочь устроить ее там независимо от графа Оленского."
Мэй прервала свою речь, и Ачер, вцепившись в угол каминной полки, отчаянно пытался совладать со своими мыслями.
"Полагаю, - продолжала Мэй, - что сегодня в офисе тебе предложили заняться приготовлениями к ее отъезду. Вопрос, насколько мне известно, был решен сегодня утром".
Мэй полуприкрыла глаза, избегая взгляда его невидящих глаз, устремленных на нее, и лицо ее снова вспыхнуло.
Ачер подумал, что его взгляд невозможно вынести, и отвернулся, облокачиваясь о каминную полку. В ушах что-то стучало и звенело, и он никак не мог понять, то ли это пульсировала кровь в его венах, то ли рядом тикали часы.
Мэй сидела молча, не двигаясь в течение, по крайней мере, пяти минут. Уголек в камине треснул, и его частица ударилась о каминную решетку. Только тогда она поднялась, Чтобы положить ее обратно. Ачер вдруг обернулся и посмотрел ей в лицо.
"Это невозможно!" - воскликнул он.
"Невозможно?.."
"Откуда тебе известно о том, что ты мне сейчас сказала?"
"Я виделась с Элен. Помнишь, я говорила тебе: вчера, у бабушки".
"Так это вчера она тебе об этом сказала?"
"Нет. Сегодня я получила от нее записку. Хочешь взглянуть?"
Он не в силах был вымолвить ни слова, и она, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты и почти тотчас же появилась с запиской в руках.
"А я думала, что ты знаешь!" - сказала она просто.
Мэй положила это коротенькое письмо, содержавшее всего несколько строчек, перед ним, и Ачер, разгладив его, прочел:
"Дорогая моя!
В конце концов, мне удалось убедить бабушку, что мой визит к ней - всего лишь визит и долго не продлится. Но она теперь понимает, что если я вернусь в Европу, то буду жить сама по себе или с моей бедной тетей Медорой, которая не откажется поехать со мной. Я спешно уезжаю в Вашингтон - собирать вещи. Отплываем мы на следующей неделе. Будь всегда такой же доброй с бабушкой, какой ты была всегда со мной.
Элен.
P.S. Если кто-нибудь из моих друзей захочет помешать мне осуществить этот замысел, пожалуйста, скажи им, что это бесполезно".
Ачер перечитал письмо два или три раза, после чего бросил его на стол и расхохотался. Звук собственного голоса испугал его. Вот так же он когда-то безудержно хохотал над телеграммой Мэй, в которых сообщалось о более ранних сроках свадьбы. И тогда его смех среди ночи, так испугавший Дженни, скорее напоминал рыдания.
"Почему она написала это?" - спросил он сквозь смех.
Мэй восприняла этот вопрос с олимпийским спокойствием.
"Должно быть, потому, что нам удалось о многом поговорить вчера".
"О чем же, например?"
"Я призналась в том, что осуждала ее, не понимая, как тяжело ей было привыкать к новой обстановке и жить среди родственников, казавшихся ей чужими и оставлявших за собой право критиковать ее, не зная до конца всех обстоятельств ее жизни - Мэй перевела дыхание: - Я знаю, ты был для нее чуть ли не единственным другом, на которого она могла целиком и полностью положиться. И я заверила ее, что отныне полностью разделяю твои чувства по отношению к ней, и что мы - едины".
Мэй замолчала, ожидая, что Ачер что-нибудь скажет, но поскольку тот промолчал, сочла нужным добавить:
"Элен поняла, что я хотела этим сказать. По-моему, она вообще все понимает".
Мэй поднялась и, подойдя к Ачеру, взяла его холодную руку и быстро приложила к своей пылавшей щеке.
"Вот и у меня голова разболелась! Спокойной ночи, дорогой!" - сказала она и удалилась, волоча за собой разорванный и перепачканный шлейф своего подвенечного платья.
Глава тридцать третья
Тогда, в Опере, миссис Ачер с улыбкой сказала миссис Велланд, что молодая пара готовится к выдающемуся событию в своей жизни: первому приему, который они собирались устроить у себя дома.
С тех пор, как Ньюлэнды Ачеры обосновались в своем новом особняке, у них перебывало много народу. Ачер часто приглашал трех или четырех своих друзей поужинать вместе с ними, и Мэй охотно принимала их, подражая своей матери во всем, что касалось супружеских отношений. Ее муж задавался вопросом, стала бы она приглашать к себе гостей в дом, если бы жила одна, или нет. Но он давно уже отказался от борьбы за ее истинное "я", которое приверженность традициям и слепое подражание материнским манерам упрятали глубоко в раковину, под маску наивности. Но молодые, состоятельные супруги - тем более что они носили такие фамилии, как Велланд и Ачер! - обязаны были устраивать приемы для таких же супружеских пар, как и они сами. Такова была традиция!
Но настоящий званый ужин со специально приглашенным шеф-поваром, и двумя нанятыми лакеями, с итальянским пуншем, розами от Гендерсона и меню на карточках с золотым обрезом, являлся неординарным событием в жизни нью-йоркской молодой четы, а посему к нему нужно было тщательно готовиться. Как заметила миссис Ачер, вся сложность заключалась в том, что одним пуншем ограничиться было нельзя. К нему обычно подавались утка или гусь, два супа, и неизменно горячие и холодные сладости. Гостей приглашали в зависимости от их положения в обществе; мужчинам предписывалось быть во фраках, а дамам - в декольтированных платьях с короткими рукавами.
Все с интересом наблюдали, как молодая пара рассылает свои первые приглашения через третье лицо, и, как правило, ей редко отказывали, - даже если у приглашенных были совсем иные планы.
Прием решено было приурочить к отъезду в Европу мадам Оленской, и даже Ван-дер-Лайдены (и это, безусловно, был триумф!) приняли приглашение, отложив очередную поездку в Скайтерклиф.
Накануне торжественного события миссис Ачер и миссис Велланд сидели в гостиной дома молодой пары; первая вписывала меню в карточки с золотым срезом от Тифани, а вторая следила за тем, как расставляют пальмы в кадках и подсвечники.
Поздно возвратившийся из офиса Ачер застал их еще за работой. Миссис Ачер занималась ответственным делом: она писала имена гостей на табличках, чтобы потом расставить их на столе; что касается миссис Велланд, то она командовала слугами, отодвигавшими в сторону позолоченную софу с тем, чтобы освободить еще один "угол", между пианино и окном.
Мэй, как ему было доложено, находилась в это время в гостиной. Она занималась аранжировкой букетов красных роз и адиантума в хрустальных вазах, которые расставляли в центре длинного стола. До этого она успела подвесить к канделябру мейлардовские серебряные колокольчики. На пианино стояла огромная корзина с орхидеями, присланными из Скайтерклифа. В общем, подготовка к "историческому моменту" в жизни Ньюлэндов Ачеров была в полном разгаре.
Миссис Ачер внимательно изучала список приглашенных, делая отметки на полях золотой ручкой с острым пером.
"Генри и Луиза Вандерлайден,
Мистер и миссис Ловелл Мингот,
Чиверсы,
Лоренс Лефертс и Гертруда (да, думаю, Мэй правильно делает, что приглашает их!),
Сельфридж Моррис, Силлертон Джексон,
Ван Ньюлэнд с женой (надо же, как время бежит! А ведь еще вчера он был твоим шафером, Ньюлэнд!)
и
графиня Оленская (да, полагаю, это все)…"
Миссис Велланд с обожанием взглянула на своего зятя.
"Вот какое красивое прощание у нас будет с Элен Оленской! Это ваша заслуга, Ньюлэнд! Вы с Мэй чудесно все устроили!"
"Я полагаю, - заметила миссис Ачер, что Мэй хочет, чтобы ее кузина передала своим друзьям-иностранцам за границей, что мы здесь не такие уж варвары!"
"Не сомневаюсь, Элен оценит такой грандиозный прием! Она, кажется, возвращается из Вашингтона сегодня утром. По крайней мере, проведет вечер красиво и развеется! В последний день перед отплытием меня всегда охватывает паника!" - весело добавила миссис Велланд.
Ачер направился к двери и его теща окликнула его: "Ньюлэнд, зайдите в гостиную и взгляните на сервировку стола. И скажите Мэй, чтобы она не очень загружала себя работой!"
Но он сделал вид, будто не расслышал ее слов, и быстро поднялся в библиотеку. Ачер посмотрел на комнату, как на чужое лицо, на котором застыла приветливая гримаса. Все здесь было разложено по полочкам и подготовлено для гостей, включая пепельницы и портсигары из кедрового дерева - для курящих джентльменов.
"К счастью, - подумал Ачер, - это долго не продлится".
Он развернулся и отправился в туалетную комнату.
Десять дней прошло с тех пор, как мадам Оленская покинула Нью-Йорк. И за все эти десять дней Ачер не получил ни одной весточки от нее, - если не считать большого запечатанного конверта, в котором она возвращала ему завернутый в папиросную бумагу ключ. Конверт был подписан ее рукой и доставлен ему в офис. Этот безапелляционный ответ на его отчаянный призыв мог быть рассмотрен, как протест против его безрассудного поведения. Но молодой человек интерпретировал его иначе. Он все еще не мог поверить, что Элен выбрала себе иную судьбу. Слабым утешением было то, что, пожелав уехать в Европу, она вовсе не собиралась возвращаться к своему мужу. А посему он мог спокойно последовать за ней. Ачер уже говорил ей о своей готовности совершить самый смелый поступок в своей жизни, и она поверила ему; он надеялся, что с учетом сложившихся обстоятельств Элен не отошлет его обратно. Вера в то, что у них с Элен есть будущее, помогла ему воспрянуть духом. Поэтому он не стал забрасывать ее письмами и настаивать на новом свидании; ни словом, ни делом он не дал ей понять, что унижен ее отказом; ему казалось, что в той молчаливой игре, которую они затеяли, все козыри находятся в его руках. Он выжидал.
За это время произошло несколько достойных внимания событий, в том числе разговор с мистером Леттерблеяром по поводу отъезда мадам Оленской в Европу. Они встретились на следующий день после возвращения мадам Оленской в Нью-Йорк. Им надлежало детально обсудить механизм передачи части солидного состояния миссис Мэнсон Мингот ее внучке, Элен Оленской. В течение нескольких часов Ачер вместе со своим пожилым партнером изучали юридическую сторону вопроса и условия предоставления Элен денежного вспомоществования. Ачера не покидало ощущение, что его пригласили заняться этим делом из каких-то особых соображений. Он надеялся рано или поздно во всем разобраться.
"Ну что ж, надеюсь, леди осознает, какой царский подарок ей делает миссис Мингот, - заметил мистер Леттерблеяр, ознакомившись до конца со всеми пунктами дарственной. - Да и те условия были не хуже".
"Не о финансовых ли предложениях ее мужа вы случайно говорите?" - холодно спросил Ачер.
Мистер Леттерблеяр удивленно приподнял свои густые брови и сказал:
"Дорогой сэр, закон есть закон; кузина вашей супруги сочеталась законным браком во Франции. Следовательно, она должна знать, как ей получить деньги, которые ей принадлежат по праву".
"Даже если она и знает, это не меняет дела…" - возразил Ачер. Мистер Леттерблеяр поднес свою фирменную авторучку к морщинистому лицу с видом старого наставника, внушающего своему подопечному, что есть случаи, которые не следует упускать.
"Дорогой сэр, не хочу возводить напраслину на графиню Оленскую, но все же… Я бы не стал играть с огнем! Обстоятельства не в ее пользу. Одним словом, дело серьезнее, и она успела многих восстановить против себя".
Мистер Леттерблеяр выдвинул ящик стола и протянул Ачеру сложенный пополам листок.
"Я тут недавно навел справки… - пояснил он, но поскольку Ачер проигнорировал эту бумагу, Леттерблеяр снова убрал ее и продолжал несколько сухо: - Ничего крамольного в этом нет, конечно. Но все ведь складывается из мелочей, не правда ли? В общем, мы добились принятия весьма мудрого решения, - решения, которое удовлетворяет всех (кроме, разумеется, графа Оленского!)"
"Да уж, мудрее не бывает!" - усмехнулся Ачер.
Двумя днями позже, во время встречи с миссис Мэнсон Мингот, его ожидало более серьезное испытание.
Пожилая леди была взвинчена до предела.
"Ты знаешь, что она меня бросила? - начала она без предисловий и продолжала, не дожидаясь ответа: - Не спрашивай, почему! Она назвала столько причин, что я не помню ни одной из них! У меня такое подозрение, что она не вынесла скуки. Так думает и Августа, и моя сноха. И я нисколько не порицаю ее за это. Оленский - конченый негодяй, не отрицаю, но совместная жизнь с ним, возможно, принесла Элен больше радости, чем с нами на Пятой Авеню. Конечно, членам нашего семейства этого не понять! Они считают, что Пятая Авеню - это рай земной с пересекающей его рю де ля Пэ. Бедняжка Элен, конечно, и не думает о том, чтобы вернуться к своему мужу. Она внутренне восстает против самой идеи воссоединения с графом Оленским. Так что она собирается осесть в Париже вместе с этой своей чудачкой Медорой… Ну, Париж - это Париж! А какие там экипажи!.. Впрочем, она и здесь старалась быть веселой, и я знаю, что мне будет ее очень не хватать".
Две скупые слезинки покатились по ее старческим щекам и исчезли на ее необъятной груди.
"Все, что мне теперь нужно, - заключила она, - это чтобы они все оставили меня в покое!"
Она подмигнула Ачеру.
Именно в тот вечер, по возвращении домой, Мэй сообщила о своем намерении устроить ужин в честь своей кузины. Имя мадам Оленской не упоминалось с момента ее бегства в Вашингтон, и Ачер взглянул на свою жену с удивлением.
"Ужин? Зачем?" - рассеянно спросил он.
Ее лицо вспыхнуло.
"Но, тебе же нравится Элен! Я думала, эта идея придется тебе по душе!" "Очень мило с твоей стороны, что ты об этом подумала, но я не вижу причины…"
"Я и в самом деле намерена это сделать, Ньюлэнд! - заявила Мэй, поднимаясь и переходя к письменному столу. - Уже и приглашения готовы. Мама поможет мне: она согласна, что это - хорошая идея".
Она смутилась и сделала паузу; на губах ее все еще играла улыбка, и Ачеру вдруг показалось, что вся ее семья стоит у нее за спиной.
"Ну, хорошо", - сказал он, пробегая невидящими глазами список гостей, который она подала ему.
Войдя в гостиную, Ачер увидел Мэй, стоявшую у камина и ворошившую угли, помещенные в честь торжественного события на специальный тигель.
Все люстры ярко горели, а орхидеи мистера Ван-дер-Лайдена были красиво аранжированы в хрустальных, фарфоровых и серебряных вазах. Гостиная миссис Ньюлэнд Ачер считалась образцовой. Позолоченные бамбуковые кашпо с примулами и цинерариями загораживали окно, из которого открывался вид на залив (люди старого поколения предпочли бы, чтобы там стояла бронзовая копия статуи Венеры Милосской). Покрытые парчой кушетки были сгруппированы вокруг столиков, заставленных серебряными статуэтками, фарфоровыми фигурками и фотографиями в цветочных рамках. Над всеми этими безделушками возвышались лампы в розовых абажурах. Они напоминали высокие пальмы, стоящие среди ярких тропических цветов.
"Сомневаюсь, что Элен когда-либо видела эту комнату ярко освещенной", - заметила Мэй и покраснела от удовольствия, не без гордости (которая в данном случае была вполне оправдана!) обводя взглядом гостиную. Медные щипцы, стоявшие у камина, упали на пол; ответ ее мужа потонул в этом дребезжащем звуке. И прежде, чем он успел поставить их на место, дворецкий объявил о том, что прибыли Ван-дер-Лайдены.
Остальные приглашенные тоже не заставили себя долго ждать: Ван-дер-Лайдены любили вовремя садиться за стол. Вскоре вся гостиная заполнилась; Ачер как раз показывал миссис Сельфридж Моррис небольшое полотно "Молчание ягнят", которое мистер Велланд подарил Мэй на Рождество, как вдруг он почувствовал чье-то присутствие рядом. Обернувшись, он увидел мадам Оленскую, стоявшую за его спиной.
Она была чересчур бледной, и на фоне ее мелового лица темные волосы казались почти черными. Возможно, эта перемена во внешности, а может быть, ее одежда и янтарные бусы, обмотанные несколько раз вокруг шеи, напомнили ему вдруг о том, как он танцевал на школьных вечерах с юной Элен Мингот, когда Медора впервые привезла ее в Нью-Йорк. Янтарные бусы отнюдь не украшали ее: скорее всего, они не подходили к ее платью. Вид у нее был просто ужасный, но он никогда не любил ее так, как в эту минуту. Их руки встретились, и ему почудилось, что она говорит ему:
"Да, завтра мы отплываем на "России"".
Но в тот момент двери хлопнули, и через секунду послышался голос Мэй.
"Ньюлэнд! Пора рассаживать гостей! Ты не поухаживаешь за Элен?"