Истоки - Григорий Коновалов 10 стр.


- А? Что? Шутите, Юрий Денисович?

- Шутки тут невеселые. Ребятишкам придется ночевать под звездами…

Управляющий побледнел.

- А? Что? Я затратил последние…

- Не советую заниматься арифметикой. Цену дома знаю, вашу зарплату тоже знаю. Могу поручить завкому подсчитать.

- Круто берешь, товарищ Крупнов!

- У вас еще есть время проявить благородство, товарищ коммунист. Отдайте с легким сердцем.

Управляющий шагнул к Солнцеву, но тот оттолкнул его тяжелым, презрительным взглядом.

- Отдаю… с легким сердцем, - управляющий отвернулся. - С каким сердцем ты будешь отвечать, посмотрим.

Старик завкомовец злым взглядом обгрызал седой, форсисто подстриженный затылок управляющего.

- Клади, Илья Ильич, рабочую лапу на дачу, пока не погас благородный пламень, - сказал ему Юрий, и по тону его Юля почувствовала, что зачеркнул он в душе своей управляющего. Как ни в чем не бывало он стал рассказывать о том, что Савва всю ночь дежурил у мартенов: варили качественную сталь. - Сейчас поедем на полигон: посмотрим, прошибут ли артиллеристы броневые плиты.

Иванов сказал секретарю горкома, что ночью был у геологов, а сейчас займется проверкой партийной работы на заводе.

- С чего начнем, товарищ Крупнов? - обратился он к Юрию, непринужденно входя в роль проверяющего.

Юле понравилась эта ровность, это сознание собственного достоинства.

- Знакомьтесь с заводом: вы с сего дня мой заместитель, - сказал Юрий. - Ведь так, Тихон Тарасович?

Иванов улыбкой просил Тихона рассеять это недоразумение.

- Так, так. Есть решение обкома. Поработаешь на заводе.

Левый глаз Иванова нервически подмигнул. Тоскливо стало Иванову от сознания своего бессилия изменить что-либо. Значит, не зря намекали ему в обкоме: "Смотри, Анатолий, просватаем тебя Солнцеву".

Солнцев отвел его в сторону, убеждал с отеческой властностью:

- Теоретически ты подкован крепко. Не теряй своего лица: Крупновы - мужики тугоплавкие. Не давай подмять себя, Толя. Держись коллектива. Я ж тебе говорил, что нелегко расстаюсь с теми, кто по душе мне.

Юрий пошел к дороге, но вдруг остановился и позвал Юлю. Она спустилась к нему.

- Как же так получается, Юля? Когда же поговорим, а?

"Что же в нем так бесит меня… и притягивает? - думала Юля, глядя выше бровей его. - Не ошиблась ли я? Да и любила ли прежде-то? Не расколись, Юлька".

- Стоит ли встречаться, Юрий Денисович?

- Слушай, Осень…

- Перестань, ради бога, повторять выдумку! Ты меня никогда не любил! Не знаю, чего больше в тебе: наивности или бесстыжести.

Стиснув зубы, он молчал, вдруг потемневшие зрачки расширились. Юля глядела на него: что там за этим крупновским самообладанием - пустота или неизвестный ей мир? Он передернул плечами, пошел и, когда по шею утонул в кустах вишняка, крикнул переходящим на веселые нотки голосом:

- Ты стала выше ростом, а сердцем не поумнела.

Желтая голова его исчезла в белом разливе садов.

Проходя мимо оползневой трещины, Юля увидала: яблоню разодрало от корней до кроны. На горячем ветру увядали ее лепестки.

…На стан Юля вернулась ночью. Подруга встретила ее упреками:

- Разве можно палатку без надзора оставлять? Хорошо, что ничего не пропало.

"Все пропало!" - чуть не крикнула Юля, проходя в палатку.

Подруга услышала, как лопнула какая-то нитка, на голову ее посыпались камешки. Зажгла спичку: по брезенту рассыпались Юлины бусы.

- Что ты? Юля, что с тобой?

Юля уткнулась лицом в ватную куртку, служившую ей подушкой, приглушенно плакала.

Подошли товарищи.

- Закури, Юлька, - сказал один.

- Выпить бы.

- У меня осталась красная бурда.

Потянула из горлышка, сделала глоток, закурила. А когда успокоилась, подумала: "Может быть, Иванов прав, покладистый он парень. Мне нужен человек, который победил бы в душе моей Крупнова". Она была благодарна Иванову, если бы у него хватило силы и умения разорвать ту железную паутину, которую соткал вокруг нее Крупнов. Отблагодарить Иванова за этот подвиг она сумела бы…

XV

Испытание броневых плит проходило на полигоне.

Безоблачный восток загорался исподволь, меркли в недосягаемой вышине звезды, таяла над Волгой синеватая темень. Впадины налились туманами, темные курганы покачивались на молочно-синих волнах.

Артиллеристы и сталевары курили у опушки леса, ждали команду. Юрий Крупнов и инженер-металлург, поеживаясь от утренней прохлады, снова осмотрели укрепленные в щитах плиты. Подручный Макар Ясаков, огромный, с вислыми усами, повторял, всякий раз начиная со своей любимой поговорки:

- Матерь ты моя, вся в саже, устоит наша броня. Ты, Юрас, не сомневайся. Мы с Денис Степановичем сварили бессмертную сталь. Помяни мое слово! - Его голос колоколом гудел в утреннем воздухе. - Я для наглядности могу покуривать за плитой, не боюсь, пусть лупят артиллеристы.

Юрий и сам был твердо уверен в прочности стали, испытанной в экспресс-лаборатории. И все-таки что-то тревожило его. Он смотрел то на плиты, то на пушку.

А когда артиллеристы подкатили пушки для лобового удара на расстояние в сто метров от плит, Юрий зябко передернул плечами. Ему казалось, что томительно долго ставят прицел. Наконец лейтенант поднял руку.

Юрий почувствовал то особенное напряжение, которое овладевает бойцами в те короткие секунды, когда пушка заряжена, рука командира поднята.

Макар Ясаков нервно хохотнул. Инженер быстро чиркнул спичками, но не мог прикурить: глазами впился в мишень. Лейтенант скривил рот и, чуть приседая, крикнул, махнув рукой так, будто бросил что-то под ноги:

- Огонь!

Резкий звук выстрела будто толкнул Юрия в грудь, гулкое эхо покатилось по-над Волгой. И сразу стало как бы светлее, а дышать легче. Еще два выстрела последовала быстро один за другим.

В ушах еще звенело, и люди бросились к щитам, стоявшим под крутым спуском оврага. Зияющие пробоины Юрий увидел издалека. Артиллеристы улыбались, особенно весел был стрелявший лейтенант. Инженер хмурился, сероватая бледность сильно старила его худое лицо. Макар Ясаков дергал свой ус, таращил глаза, повторяя:

- Матерь моя… Здорово хлещут… навылет.

Плиты погрузили в машину, и Юрию показалось, что прикрыли их брезентом, как покойников.

Сидел он в кузове на броневых плитах, между лейтенантом и Макаром Ясаковым. Пахло от этого огромного человека гарью завода, от красивого лейтенанта - новыми ремнями, степной травой. Утомленные и огорченные, молчали в дремоте. В затишке за выступом Макарова плеча думал Юрий о своих неудачах. "Не знаю я Юлю… А ведь ждал. В чем-то я ошибаюсь. Не хотел обижать, а обидел ее".

Ясаков ронял голову на грудь, всхрапывал в полусне. На ухабе встрепенулся, повернул к Юрию большое лицо с жидкими усами:

- Матерь моя, приснилась степь вся в черных тюльпанах, и ходит по тюльпанам Костя… А что, сват, слышно о зятьке моем? Света в отделку извелась.

Макар приковал мысли Юрия к семье: всех томило тягостное предчувствие беды…

- Попробуем с Денисом Степановичем сварить несколько иначе, - инженер-металлург уводил мысли Юрия от горечи и тревоги к делам повседневным, были эти дела год, пять лет назад, будут завтра независимо от того, сладко или горько живется ему. Но он не мог и не хотел бежать от самого себя, от своих тревог и горечей. Захотелось поговорить с самим собой начистоту, без скидок и уверток. Этим ранним утром он не нужен этим людям, и сам пока не нуждался в них. Когда машина полезла на взволок, он выпрыгнул из кузова.

На увалах грустно пахло сгоревшей до времени сухменной богородской травкой. Тускло отсвечивали солончаковые залысины, облитые утренней синевой.

"…Что-то чуждое, изломанное, дешево-показное было в Юле. А это посвистывание!.. Кажется, ничего не осталось от прежней строгой девушки, наивно и горячо верившей в свою правду. Теперь опытная женщина бравировала своей бойкой вольностью". И все-таки он, обманывая себя, шел к ней на Волгу.

Осыпанные бисером росы стояли деревья сплошной стеной, и показались они все одинаковыми, и всюду понизу темнился голубоватый сумрак. "Я ошибся, этот лес незнаком мне", - подумал Юрий, досадуя на себя.

Встревоженная ветерком, задрожала листвой говорливая осинка.

Рассосался сумрак. Юрий увидел за мелкими деревьями могучие, корявые стволы дубов, на пригорке - бронзовые сосны. Все они разные: одни сосны в окружении своих подруг - тонки и девически стройны, другие отбились в сторону - пониже, погрубей, покоренастее. Да и кустарники на опушке разные, и запах у их корней разный. Юрий развалил густой бересклет - обдало лицо пряным теплом; свернул на сторону кудрявую, поседевшую от росы шапку тальника - дохнуло пресной родниковой влагой. Волну грибной сырости донес из овражка ветерок…

Что-то давнее напомнил Юрию этот лес.

Он вдруг понял, что и прежде бывал здесь вместе с Юлей, только приходили они со стороны Волги… "Не ошибся ли я тогда в ней и пошел с тех пор выдумывать?"

Лес этот словно повернул в душе его что-то. На все смотрел теперь глазами удивленного, на распады, буераки, из которых зеленели вершины деревьев, на петляющую по крутому спуску дорогу. Посмотрел с горы на стоянку геологов, на палатку Юлии, отвернулся и пошел к заводу.

"Ничего-то у тебя, брат, не получается. Не можешь смотреть хитровато-спокойно на управляющего, как смотрел Солнцев, не мог остаться с Юлией, как это сделал Иванов… Все вы, Крупновы, такие… Савва провалился. У отца не получается броневая сталь. Мишка носится без руля и без ветрил. Матвей одинок, и я одинок", - думал Юрий с внезапной отрешенностью от жизни. Он считал себя человеком трезвой мысли и не мог обманываться на счет того, что не Юля является главной причиной тревожного настроения, она могла лишь усилить тревогу, вызванную стечением многих фактов: нет писем от брата, провал дяди, намерения Солнцева переместить его, Юрия.

Утренний пар стелился над Волгой, легкой дымкой висел над садами и крышами. Юрий смотрел на стрелы портальных кранов, на старые и новые дома большого города, расположенные по холмам и впадинам, на красный пояс крепостной стены, на зубчатое полудужье заводов. На строящемся доме уже кипела работа. Голые по пояс каменщики укладывали кирпич, в переплетениях железных конструкций шипели, ослепляюще ярко вспыхивая, огни электросварки, а внизу пулеметную веселую трескотню выбивали пневматическими зубилами шлифовальщики гранита. Матери вели ребятишек в садики.

Все это надо заслонить надежной броней. И даже горе свое.

В пустынном парке у дремлющего фонтана Юрий увидал Марфу Холодову и директора парка, молодящегося соломенного вдовца. Чем-то неуловимо напоминал он Юрию пожилого верблюда из местного зоопарка: сутулый, длинноногий, на голове волосы цвета верблюжьей шерсти, походка враскачку, полусогнутыми коленями вперед. Длинный пиджак выцвел до песчаной рыжины.

- …А глуп я потому, что лень быть умным. Живу по удоям: выпить и на похмелье оставить… Только это между нами, хорошо? - говорил директор.

- Но ведь глупость трудно держать в секрете: она криклива, - сказала Марфа.

Вдовец сорвал красную розу, приколол Марфе на грудь рядом со стеклянным мотыльком.

К стенду с портретами знатных людей города все трое подошли одновременно.

- Митрофан Матвеевич, кто намалевал мою физиономию? - спросил Юрий. - На смех, что ли?

- Ошибаетесь, Юрий Денисович, это не малевание, а талантливая художественная работа. Это акт искусства! - с чувством собственного достоинства тертого массовика ответил директор. Обычно он быстро соглашался, когда ему указывали на его промахи, но сейчас проявил неожиданное упрямство и твердость. - Что же, нам только мертвых героев рисовать? Чай, у нас не музей.

- Убрать!

- Убрать так убрать, - махнул рукой директор парка, и этот жест выразительно говорил: сколько ни работай, никогда не угодишь.

- Марфа, проследите, чтобы эту икону ликвидировали немедля, - уходя, сказал Юрий.

- Черт притащил твоего Юрия! Не знал я, что он такой занозистый. Вон товарищ Солнцев Тихон Тарасович поопытнее его деятель, всю жизнь у руководства, а слова не сказал, обозревая свой портрет. Только попросил нарисовать глаза побольше.

Неприятно стало Марфе, когда директор наспех замазал краской портрет. Однако из-под краски выступали все те же крупновские глаза - чуть выпуклые, твердые, дерзкие. Марфа усмехнулась довольно: "Ишь ты, так и лезут на свет, так и глядят! Молодец, чего там ни говори!"

XVI

Савва неохотно переселился в директорский особняк - деревянный дом под железной крышей. На пустынном дворе буйно лопушился репейник, а серебристый тополь, ствол которого был испещрен вырезанными на коре инициалами, беспокойно шумел листвой над крышей погреба. Вокруг же, за пределами высокого забора, сады вызеленили все впадины и пригорки, грибами подосиновиками краснели черепичные крыши уютных домиков. Рабочие жили тут постоянно, из поколения в поколение, жильцы же директорского особняка сменялись довольно часто, и им было не до садов.

Бывший директор завода, покидая особняк, энергично отряхнул прах со своих ног: вокруг дома взвихривался бумажный хлам, в комнатах валялись порожние бутылки, пузырьки из-под лекарств.

Савва мог бы распорядиться привести в порядок квартиру, выкосить репейник и лебеду, но он не сделал этого. Запущенность, которая возмутила бы его прежде, сейчас была по душе: оправдывала мрачное настроение. С чемоданом в руках он осмотрел комнаты, выбрал себе самую мрачную, окном на север.

Казалось, он сознательно, демонстративно и даже с наслаждением поставил себя в неудобные условия, чтобы иметь моральное право бросать вызов всем, кто весел и беспечен.

За короткое время Савва отощал. Куда девалась бугайная мощь налитой кровью шеи. Воротники стали свободны, и он легко поворачивал бритую голову.

Подобно тому как генерал, проигравший сражение, готовится к реваншу, Савва, взвалив на себя и подчиненных ему людей новые обязательства, хотел показать всем, чего стоят он и его рабочие. Перевыполнение планов в кратчайший срок представлялось ему взлетом, которого не могут не заметить и не оценить. Он сам нуждался в таком взлете, чтобы уверовать в себя. В этом взлете должны быть заинтересованы все - от сторожа до главного инженера. И теперь всякий, кто недостаточно содействовал этому взлету, становился его личным неприятелем.

Неприятелями стали геологи и геодезисты: не определили строительной площадки для новых цехов, растерялись перед оползнями. "Зато рыбу поедают, костей накидали. Стоянка первобытных рыбоедов, а не стан геологов. Как их самих не спихнуло в Волгу вместе с палатками!"

Сталеваров Савва подозревал в косности, в боязни рисковать.

С утра и до ночи ходил он по цехам и отделам огромного комбината или вызывал работников в свой кабинет, накачивал, грозил, высмеивал, держал в напряжении весь командный состав. Иногда сам распоряжался насадкой, кричал на машинистов. Командиры производства сконфуженно топтались тут же, отвечали невпопад, как это бывает со старшинами и сержантами, когда рассерженный начальник начинает сам командовать их подразделениями…

Иногда он засыпал на диване не раздеваясь, как бы готовый в любой час ночи встать и пойти, куда прикажут. К утру гора окурков заваливала пепельницу на стуле… Очень тяжело становилось временами Савве Крупнову.

"Нас не интересуют твои психологические переживания, соблаговоли заниматься делом!" - энергично приказывал Савва себе, как приказывал он и другим, горячо веря во всемогущество таких приказов. Но сейчас этот аскетический окрик не выводил его из состояния моральной несобранности.

Все это утро он сидел на скрипучей табуретке, ел круто посыпанный солью хлеб, запивая холодной водой, когда в пустом коридоре гулко раздался голос:

- Дома есть кто?

В дверях стоял Юрий в полотняном костюме, в кепке. Глаза смотрели устало, грустновато.

- Экая пустыня в доме-то! Не боитесь! - Он прошел по пустым комнатам, нахмурился, в то время как твердые губы складывались в озорную улыбку. - Один живот, один переживает? Товарищ Солнцев не помогает? А помните, как хвалил он вас, когда ехали вы в Москву поднимать работу наркомата на принципиальную высоту?

Густая кровь хлынула к лицу Саввы, затопив рыжие веснушки на щеках.

- Сработаемся с Тихоном и с Ивановым сработаемся! - И Савва в надежде смутить Юрия перечислял, загибая пальцы на левой руке, замечательные качества Солнцева и Иванова, которых, по его мнению, не было у племянника: - Сговорчивые, камней за пазухой не носят, не мешают. А? Что скажешь? Молчишь, черт рыжий?

- Думаю, кому из мастеров заказать отлить золотые рамы, чтобы поставить в них иконы новоявленных святых Тихона и Анатолия.

- Смеяться будем потом, Юрас.

- А плакать не придется?

- Погоди ворчать. Сейчас чайку согрею, - сказал Савва.

- Чаю не надо. Давайте хлеба, соли и воды.

- Ешь. Чем богат, тем и рад.

- Пустяковое самоутешение, Савва Степанович. Да… Но не слишком ли мы долго переживаем? Не хлебнули настоящего горя.

- А ты в душу мою глядел?

- А как же! Глядел… когда артиллеристы-молодцы прямой наводкой сокрушали наши броневые плиты. Под орех разделали! Хорошо, что за плитами-то не было людей. Нас с вами, Савва Степанович. А ведь за броней будут сидеть танкисты. И стрелять-то в танки будут враги. Душа! Душа-то - дело, мастерство. А вы мне про душу, будто и впрямь потемки она у вас, за железными ставнями, как окна у бакалейщика.

Юрий отвернулся к окну. Пальцы рук, сцепленные за спиной, хрустнув, побелели. Затылок напряженно задрожал. Савва шагнул к нему, мягко опустил тяжелую руку на его плечо.

- А что, племяш, другой товарищ не скушает раньше тебя свадебный рыбник-то твой?

Юрий ответил не сразу:

- В таком случае я пожелаю ему подавиться костью. - Он повернулся к Савве лицом, сжал его руки, как тисками.

И через минуту по-прежнему заговорил с веселой интонацией:

- Гложете сухую корку, на тюфячке спите, бедствуете без жены. Мол, я, Савва, все перенесу ради человечества… А была бы у меня жена, дети… я никогда не расставался бы без крайней нужды… Да не успею завести семьи. Жестокая ждет нас война. И стыдно… за себя стыдно! - И опять с шуткой закончил, глядя на бритую голову дяди: - Ну, ясно, кудрявый, что я хотел сказать, с чем пришел?

- Парень ты… в общем, лучше чувствую себя, когда потрусь сердцем о твое сердце…

- А насчет души, дядя Савва, так и подмывает меня пооткровенничать с вами. Вы меня поймете, потому чту относитесь ко мне без поблажек. Стал я злее, грубее, нетерпимее в общем, куда хуже, чем был лет пять назад. И в семье нашей уже нет той сердечности, какая была раньше. Уж не отразились ли на нас своей обратной стороной события…

- Не будем забираться в дебри психологии, Юра! Все мы начинали утрачивать чувство доверия, заражаться подозрительностью, но… вовремя ЦК поправил.

Назад Дальше