Он сказал это с таким видом, словно его жена ещё ни звука не проронила, он как бы начал возводить свои словесные построения на голом месте, до такой степени слова жены ничего для него не значили. Допив свою чашку, он попрощался за руку с Маком, пожелал ему спокойной ночи и пошёл к дверям, но у дверей снова загляделся на какую-то картину. Мадам Шёнинг тоже не проявила ни малейшей поспешности и, прежде чем уйти, довела до конца свой разговор с Маком. А муж, один и сам по себе, вышел следом, потому что именно в этот миг завершил разглядывание картины.
Бенони и Мак остались вдвоём.
Шум в соседней комнате становится всё громче, взвизгивает одна из женщин, слышен глухой звук падения.
- Ишь, как они там развлекаются, - улыбается Бенони. Таким тоном, будто сам он никогда не принимал участия в подобных развлечениях.
Но Мак ничего не отвечает и не поддаётся на доверительный тон. Он закрывает рояль, дует на крышку и протирает её батистовым носовым платком. Правда, он скорей всего просто хочет показать Бенони, какой это дорогой и редкий инструмент.
- Не хочешь ещё стаканчик? - спрашивает он у Бенони.
- Нет, большое спасибо, - отвечает Бенони.
В соседней комнате громко запевает пекарь. Товарищи шикают на него и говорят, что он пьян. Пекарь громко протестует. Лишь изредка можно различить в общем шуме отдельные голоса.
- Извини, я на минутку, - говорит Мак, - намешай себе ещё стаканчик, я только...
И с этими словами он выходит на кухню. Наверно, чтобы отдать какие-нибудь распоряжения. Он встречает там свою экономку, и Бенони слышит, как он ей говорит:
- Если пекарь устал, бочар и Уле-Мужик могли бы отвести его домой.
Ни одного сердитого слова, ни одного упрёка по адресу злополучного пекаря. Но Бенони, он же парень не промах, он только покачал головой и подумал про себя: Мак разом спроваживает трёх мужиков, а их жёны, между прочим, остаются.
Далее Мак продолжает свой разговор с экономкой:
- Надеюсь, вы будете так любезны и не забудете про воду для моей ванны.
- Да.
Тут только Бенони смекает, что на дворе поздний вечер и что Мак вот-вот уйдёт к себе. Маковы ванны славятся во всей округе, он так часто их принимает, что все о том знают. У него есть пуховая перина и подушка, на них он и лежит преудобно в своей ванне. Вообще, про его ванну рассказывали прелюбопытные вещи, про ванну и про тех, кто помогал ему купаться, и про четырёх серебряных ангелочков на столбиках его постели.
Но когда Бенони собирается попрощаться, Мак снова предстаёт перед ним радушным хозяином и силой заставляет его намешать ещё стаканчик пунша. Они неспешно болтают о всяких пустяках, и Бенони, собравшись с духом, спрашивает, сколько, к примеру, может стоить такой рояль. Но Мак лишь покачал головой и ответил, что в такой вечер он знать не знает никаких цен.
- Но думаю, что немало, - завершает он. - Мои предки никогда не спрашивали про цену, если хотели что-то купить. Например, в маленькой комнате стоит столик розового дерева для рукоделия, он инкрустирован серебром и эбеновым деревом. Ты бы поглядел на него при случае.
Снова появляется экономка и в ужасе докладывает:
- Серебро... нынче не хватает трёх вилок...
- Вот как? - только и отвечает Мак. - Это старая шутка, они любят пугать нас каждое Рождество. В прошлом году нашлись все вилки?
- Да.
- Они привыкли, что я сам нахожу у них вилки. Их это забавляет. Я обыскиваю их у себя в комнате и вершу суд. Такой у нас здесь старинный обычай.
Экономка не успокаивается.
- Якобина и жена мельника помогали мне мыть посуду. А я начала считать серебро, и тут Якобина заплакала и сказала, что это не она. А за ней заплакала жена мельника и тоже сказала, что это не она.
- Так положено, - с улыбкой говорит Мак, - они прямо как дети. А жена пекаря, она случайно не плакала?
- Нет. То есть не знаю.
- У меня наверху всё в порядке?
- Да.
- Тогда пусть ко мне сперва придёт жена пекаря.
Экономка уходит. Мак с улыбкой поворачивается к Бенони и говорит, что теперь у него есть другие заботы кроме того, чтобы сидеть здесь за стаканчиком пунша, что ему теперь надлежит вершить суд и расправу. Ничего не поделаешь, старые обычаи надо уважать.
Бенони прощается, и Мак провожает его до дверей. В коридоре они натыкаются на жену пекаря, та уже спешит к лестнице.
IX
На другой день, когда Бенони ещё лежал в постели, раздался стук в дверь. Он думал, что это его старая служанка, которая по собственному почину начала от большого уважения стучать, прежде чем войти, а потому и ответил не задумываясь:
- Да, да, входи!
Но вошёл совершенно незнакомый человек.
- Доброго утра. Вернее, я должен сказать: с праздником вас.
Пробормотав какие-то извинения, мужчина стянул с головы кожаную шапку. Он был не из здешних, с небольшой светлой окладистой бородкой, худой, длинноволосый, молодой, одним словом.
Бенони полежал, поглядел на него и сказал:
- Пожалуйста, садитесь.
- Спасибо. На дворе до того холодно, - сказал пришелец, - я замёрз. Вот я и подумал, что, может, стоит рискнуть и пойти к Хартвигсену.
Он говорил ясно и чётко, без лишнего подобострастия.
Бенони спросил:
- Ты меня разве знаешь?
- Нет, я просто слышал про вас. Люди мне посоветовали идти к вам.
- А звать тебя как?
- Свен Юхан Чельсен. Я пришёл из города, я там одно время был сторожем, поэтому люди кличут меня просто Свен-Сторож. А так-то я родом с юга.
- А ко мне вы зачем пожаловали?
Бенони не очень твёрдо себе представлял, что такое "сторож", и на всякий случай начал говорить пришельцу "вы".
- А затем, что все как один говорили мне, чтоб я шёл к Хартвигсену. Мне нужна работа и нужны деньги. Не ходи сразу к Маку, говорили люди, иди лучше к Хартвигсену, а уж он похлопочет за тебя перед Маком.
- Выходит, у Мака ты ещё не был?
- Нет.
Бенони возгордился и почувствовал себя польщённым. Вот, значит, как говорят люди: "Ступай к Хартвигсену, тогда получишь работу у Мака".
- Я не тот человек, который может замолвить хоть маленькое словечко перед Маком, но что-нибудь мы всё-таки придумаем. Ты как сюда попал?
- Пешком. Пришёл своим ходом. У меня есть алмаз, видите? Я режу стёкла. Я прихватил с собой из города целый ящик стекла, ходил по людям, резал стёкла для окон. Но потом стекло кончилось.
Человек улыбнулся, и Бенони тоже улыбнулся.
- Это ведь не настоящая работа, - сказал Бенони.
- Но у меня был мой алмаз, я нашёл его на улице как-то ночью, когда был сторожем. А потом решил использовать.
- И стекло, говоришь, кончилось?
- Я последний кусочек ночью израсходовал. Маленький домик недалеко от вашего посёлка, там ещё в дверях вырезано сердечко. Вот туда я и вставил стекло.
Бенони засмеялся.
- Ты, значит, вставил стекло в это самое?..
- Ну, для времяпрепровождения. Луна стояла полная. Хотелось что-нибудь придумать. Я, значит, вырезал стекло и хорошенько закрепил его замазкой. Сдаётся мне, что это было у школьного учителя.
- Ха-ха-ха! - во всё горло загоготал Бенони. - Теперь он, поди, думает, что это была нечистая сила.
Незнакомец смеялся вместе с ним, потом зябко поёжился и сказал:
- А уж дальше стало так холодно, что я пошёл и постучал к вам. Я всю ночь провёл на дворе. Когда я вчера вечером пришёл сюда, уже всё было заперто.
- Я был в гостях у Мака, - просветил его Бенони. - Тебе бы к полночи быть здесь, я как раз тогда вернулся из гостей.
- Вот я и пошёл к маленькому домику. Можно, я затоплю печь?
- Не стоит тебе возиться, я сам затоплю...
- Лежите! Лежите! - И начал растапливать. Эдакий сумасброд! Бенони рассказал ему, что обычно такую работу делает его служанка, но она ещё до сих пор не пришла.
- Котёл поставить на огонь? - спросил Свен.
- А сможешь? Она вообще-то должна прийти с минуты на минуту.
И Свен поставил на огонь котелок, а когда вода закипела, засыпал в неё две порции намолотого кофе из мельницы.
- Не экономь на зёрнах, - сказал Бенони.
Когда в комнате стало тепло, он поднялся с постели и принёс кой-какую еду. Потом он надумал доказать незнакомцу, что тот попал к образованному человеку, и потому начал усиленно намываться. А завершив омовение, поставил на стол водочку. Они вместе поели и выпили, и Бенони было очень даже занятно слушать рассказы этого чертяки Свена. Весёлый получился завтрак.
А тем временем пришла служанка. Бенони и ей поднёс рюмочку в честь Рождества и сказал, чтобы она поблагодарила незнакомца за помощь.
- Разогрей-ка воды для умывания.
- Для меня? Так я уже умылся, - сказал Свен-Сторож. - Я умылся в лесу и только после этого пришёл к вам. Я умылся снегом.
- А чем же господин утирался? - спросила служанка.
- А рукавом от куртки.
- Здорово!
- А волосы я расчесал сухой сосновой шишкой.
- Вы когда-нибудь слышали что-нибудь подобное? - вскричала служанка, обращаясь к Бенони.
Пришелец развеселил Бенони с первой же минуты, а то, что он без стеснения рассказал о своих тяжёлых обстоятельствах, тоже говорило в его пользу. Значит, он не из надутых толстосумов, которые позвякивают серебром в кармане и способны выставить на посмешище самого Бенони. К тому же этот Свен, простая душа, так признателен за всё и так рассыпается в благодарностях. Бенони велел ему не экономить на кофейных зёрнах, Свен ответил: "Да, да, я уж вижу, что попал к человеку с достатком".
А когда Бенони пообещал отвести его к Маку и там замолвить за него словечко, Свен, выразив сперва великую благодарность, ответил, что именно это и предсказывали ему все, с кем он ни разговаривал.
- А уж коли Мак не захочет тебя взять, я и сам тебя возьму.
Дело было ранним утром, вдобавок Бенони пропустил две рюмочки, так что доброта била из него ключом. Поэтому он продолжал:
- Уж коль на то пошло, мне, может, надо не меньше людей, чем Маку.
Тут Бенони и сам понял, что его занесло, и поспешил исправиться:
- Вон висит мой невод. Если придёт сельдь, мне понадобится по меньшей мере ещё тридцать рук.
- А на Лофотены вы не собираетесь? - спросил Свен.
Бенони вздрогнул. Пришелец, оказывается, знает даже и о том, что он должен вести галеас и загрузить товаром три судна. Поэтому ответил он коротко:
- Если я надумаю сходить на Лофотены, я возьму тебя с собой.
X
Бенони ушёл к Лофотенам, все рыбаки ушли к Лофотенам, в посёлке совсем не осталось мужчин. Бенони повёл галеас и, как и обещался, взял Свена в свою команду. И обе шхуны Мака тоже вышли в путь, одну повёл Виллатс-Грузчик, другую Уле-Мужик. Возле Сирилунна теперь покачиваются на волнах несколько четырёхвесельных шлюпок, да один катерок лежит на внешнем рейде - для связи с почтовым пароходом.
Бенони наскоро попрощался с Розой - надо было уладить так много дел и за всем приглядеть накануне отплытия, что он только и успел сказать ей "счастливо оставаться" и пообещал хранить верность до самой смерти. А ещё он успел обернуться и крикнуть, что непременно купит ей золотое колечко и золотой крестик. И галеас двинулся по волнам, а Роза стояла у одного из окошек Сирилунна и глядела ему вслед. Но спустя полчаса вполне можно было предположить, что это не человек стоит у окна, а вывешено чьё-то платье.
На суше у Мака в Сирилунне всё оставалось по-старому, зато в доме у пономаря Арентсена февральским днём случилось кое-что новое, а именно, вернулся домой сын, знаток законов. Наконец он завершил ученье. Руки у него при этом были до того белые, а на голове осталось так мало волос, что люди сразу поняли, как глубоко он проник в науку, и воспылали к нему великим уважением. Ему выделили в доме жилую комнату и контору, и он приготовился вести дела на новый, открытый лад, чтобы никто впредь не страдал годами от несправедливости и чтобы всякий мог сразу осуществить своё законное право. Словом, в этом приходе его ждал непочатый край работы, уж больно крут был старый ленсман.
И обедневшим старикам родителям теперь тоже будет хорошо: всю свою долгую жизнь они выбивались из сил, не зная роздыху. Шестеро первых детей, вместе взятые, не стоили им столько, сколько стоил седьмой, младший, надежда всей семьи, юрист. Как же они надрывались ради него, экономили на еде и на одежде, расходовали последние гроши, брали взаймы - под залог; и вот мальчик вернулся домой, чтобы воздать им за все лишения. На дверях конторы красовалось теперь его имя, а под именем были указаны часы, когда его можно застать.
А пока суд да дело, молодой Николай Арентсен слонялся по дорогам, навещал соседей и со всеми приветливо раскланивался, чтоб не сочли его высокомерным. Вообще-то он был забавник, казался добродушным и легкомысленным, говорил весёлые речи. Наведывался он и в церковь, где свёл много знакомств, но поскольку из всего взрослого населения об эту пору оставались дома только женщины, никто так и не пришёл к нему в приёмные часы. Надо было дожидаться весны, когда вернутся рыбаки. А до того времени в городке, кстати сказать, и денег-то не было.
Однажды молодой Арентсен забрёл в Сирилунн. Он надолго задержался во дворе, стоял, разглядывая голубей и насвистывая им всякие мелодии. И раз всё это происходило прямо перед окнами жилого дома, его могли видеть и Мак, и Роза Барфуд. Затем он вошёл, но шапку из-за своей лысины снимать не стал, пока не оказался в комнате.
- Добро пожаловать в родные края после учения! - любезно приветствовал его Мак. Он и дальше называл его Николаем, как родной отец.
Потолковали о том о сём. И хотя здесь же была Роза, его прежняя возлюбленная, как говорили люди, он держался не более торжественно, чем обычно, и болтал весело и непринуждённо, как всегда. Когда Мак спросил его о планах на будущее, он ответил, что никаких планов у него, собственно, нет, вернее, есть только один план: сидеть в родительском доме и ждать, когда к нему пожалуют перессорившиеся люди. "Люди должны по своему почину приходить ко мне и заводить тяжбы друг против друга", - сказал он. Роза, хорошо его знавшая, чуть улыбнулась, хотя в глубине души ей было обидно, что даже её помолвка не сделала его хоть немного серьёзнее.
- Скверно, что ты остался совсем без волос, - сказал Мак.
- Совсем? - невозмутимо переспросил Арентсен. - Да ничего подобного.
Но Розе уже доводилось видеть его изрядно облысевшим, так что для неё в этом не было ничего нового. Все эти годы, с каждой новой поездкой на юг она находила его всё более и более изменившимся внешне. И с каждым разом он всё больше опускался внутренне, был полон злобы и беспорядочности, ёрничанья и лени. Городская жизнь вконец погубила деревенского паренька.
- Хоть и немного у меня волос, - промолвил молодой Арентсен, оглаживая рукой свой блестящий череп, - однако же, и они недавно встали у меня дыбом. Все до единого. Когда я вернулся домой.
Мак улыбнулся, и Роза тоже улыбнулась.
- Первым, кого я встретил, был лопарь Гилберт. Я его сразу узнал и спросил, как он поживает и как у него дела со здоровьем. А Гилберт ответил, что, мол, да, но вот Роза - она помолвлена с почтарём Бенони. С почтарём? - спрашиваю его. - С ним самым. - А я как же? - спрашиваю. Но Гилберт только головой покачал и не стал меня разубеждать. Представьте себе мой ужас, когда он не стал меня разубеждать.
Долгая, тягостная пауза.
- И тут, - снова заговорил Арентсен, - и тут волосы у меня встали дыбом.
Роза медленно подошла к окну и поглядела во двор.
У Мака, собственно, были все основания одёрнуть развязного гостя, но Мак умел рассуждать, как всякий большой господин, и он сразу смекнул, что ему не след ссориться с Николаем Арентсеном, знатоком законов. Скорее, напротив. Однако и продолжать беседу в том же доверительном тоне он не желал, а потому сказал:
- Вам, верно, надо поговорить друг с другом.
И с этими словами Мак вышел.
- Нет, нет, вовсе не надо, - крикнула Роза ему вслед.
- Послушай, Роза, - попросил Арентсен, - повернись ко мне. - Он не встал с места, он даже на неё не посмотрел. Напротив, он внимательно оглядел комнату, где оказался впервые. - Неплохие гравюры, - сказал он с видом знатока.
Молчание.
- Ну, иди сюда, давай поболтаем немножко, если ты захочешь, - сказал молодой Арентсен и встал. Подойдя к одной из картин на стене, он начал с преувеличенным вниманием её рассматривать. Двое в комнате стояли спиной друг к другу.
- А ведь и впрямь недурно, - сказал Арентсен и кивнул в подтверждение своих мыслей. Потом вдруг подошёл к окну и глянул прямо в лицо Розе.
- Ты плачешь, что ли? Так я и знал.
Роза отпрянула от окна и опустилась на стул.
Он медленно пошёл следом и сел на соседний стул.
- Не грусти, моя большая малютка! - сказал он. - Не стоит это твоих слёз.
Его тактика не увенчалась успехом, и он зашёл с другой стороны:
- Я вот сижу и болтаю языком, а ты даже слушать меня не желаешь. Боюсь, я для тебя не много значу. Подай хоть какой-нибудь знак, что ты замечаешь моё присутствие.
Молчание.
- Послушай, - и он поднялся с места, - я возвращаюсь домой, на родину, так сказать, и первое, что я делаю, - я со всех ног бегу к тебе.
Роза взглянула на него, приоткрыв рот. Арентсен воскликнул:
- Вот я и высек из тебя искорку. Вот ты и улыбнулась. О боже, эта сверкающая медь улыбки, эти живые губы!
- Да ты с ума сошёл! - в свою очередь воскликнула Роза.
- Сошёл, - согласился он без промедления и кивнул. - Сошёл, как только вернулся домой. Ты знаешь, что мне сказали про тебя? Что ты помолвлена с почтарём Бенони. Ты когда-нибудь слышала что-нибудь подобное? Сошёл с ума, говоришь ты. Нет, не сошёл, а просто разбит параличом, просто умер на месте и тому подобное. По целым дням я ломаю голову, как бы подсобить делу, но ничего не могу придумать. Сегодня, когда я шёл сюда, я взмолился к Господу Богу. Не такая уж и особенная мольба, и ничего такого я не просил, я просил только, чтобы Бог сохранил мне рассудок. Бенони-Почтарь! А я как же? Сошёл с ума, говоришь ты. Да, я безумен и болен. Я до того напичкан всякими болезнями, что это могло бы свести в гроб и точильный камень.
- Но боже мой! - в отчаянии воскликнула Роза. - Что за околесицу ты несёшь?!
Этот искренний порыв несколько образумил Арентсена, судорога пробежала по его лицу, и он заговорил уже более спокойным тоном:
- Ну что ж, скажи тогда своё слово, и я напялю шляпу на остатки волос и уйду прочь.
Посидев какое-то время молча, Роза подняла голову и сказала:
- Теперь уже всё равно. Но вот этот тон, как мне кажется... Ты мог бы вести себя посерьёзней. Я написала бы тебе о том, что произошло, но... Да, мы помолвлены. Когда-то надо же было положить конец... И вообще теперь всё равно...
- Не надо так печально. Давай немножко потолкуем об этом. Ты ведь знаешь, что мы с тобой самые закадычные враги в мире...
- О чём ещё толковать? Мы, по-моему, начали четырнадцать лет назад.
- Да, поистине сказочная верность. Если ты предпримешь небольшую вылазку в гущу человечества и захочешь отыскать там подобную верность, тебе это не удастся. Итак, возвращаюсь это я к себе на родину...