Явление пятое
Входит Комнена. Она закутана в густое покрывало, сквозь которое просвечивает металлическая чешуя шляпы, похожей на маленький шлем с крыльями. Под темной одеждой, которой обтянута ее необыкновенно гибкая и сильная фигура, всякое движение порождает как бы длинные лучистые волны, вплетенные в нее. Она не носит других украшений, кроме маленькой головы Медузы, сверкающей на груди, как на кольчуге.
Комнена(открывая лицо, несколько задыхаясь). Вы меня ждали…
Повелительный оттенок в ее голосе перешел в неуловимую мелодичную ноту, которая, обрываясь, как бы проникает в глубочайшую тайну существа, в слепой природный сумрак, где таятся первородные законы, по которым судьбы людей перед лицом жизни и смерти сплетаются в тысячи извивов ненависти и любви. Ее голос кажется как бы вопрошающим, и в то же время бесстрашная уверенность, непогрешимая убежденность делают его утверждающим, как если бы она говорила: "Вы принадлежите мне, вы - мой". Она стоит там, у двери, уже без покрывала, со своими глазами, - глазами судьбы, со своими руками, полными обещания, лицом к лицу с тем, кто жаждет вселенной. Она улыбается, и вот ее улыбка останавливает время, уничтожает мир. А он смотрит на нее, как безумный, смотрит на видение своего бреда, не произнося ни слова, с каким-то колеблющимся ужасом, не веря в действительность этого появления.
Вот, пришла.
Фламма остается безмолвным, смущен и колеблется.
Пришла к вам, Руджеро Фламма!
Слоги этого имени отчетливо и громко звучат в тишине, как если бы она высекала их из кристалла.
Фламма(растерянно, тихим голосом). Пришла ко мне? Пришла ко мне? И это - вы, живая, подлинная… Моя лихорадка не вводит меня в заблуждение… Я думал, что мне никогда не придется говорить с вами на земле… Слишком далеко, чтобы звать вас… А теперь… пришла ко мне! Вы это сказали. Я слышал свое имя… Но это могло бы и не быть правдой… Может быть, это и неправда… Я только что был подавлен, как в лихорадке, или, может быть, опьянел: видел, слышал… Боялся закрыть глаза, боялся отдохнуть… Вы были там, как теперь.
Женщина улыбается, чувствуя трепет этого глубокого сердца; она оперлась о пьедестал, стоящий между двумя дверьми, приподняв и несколько откинув назад свою голову. Ее лицо залито улыбкой, как трепещущей и нежной водой, и все черты как бы погружаются в нее и теряют свою алмазную твердость.
Комнена. Это - я, живая. Хотите коснуться моих рук?
Она улыбается и говорит тихо, в тени, как если бы он уже приблизился к ее губам, как если бы их обоих уже замыкал некий таинственный круг.
Фламма(не приближаясь). Я думал, что мне не придется говорить с вами никогда… Я видел вас сквозь дым сражения, - вы то появлялись, то исчезали. У вас было такое лицо, какое должно быть у женщины, которой я мог бы сказать слова, не срывавшиеся до сих пор с моих уст… Когда ваши глаза встречались с моими, я думал: "Она любит игры, в которые люди играют со смертью и в которых смерть могла бы победить". Среди волнения борьбы мое враждебное сердце приветствовало вас издалека…
Комнена. Ах, иногда мне казалось, что я чувствую в моих руках биение вашего неистового сердца, что в крови, нахлынувшей вдруг к вашему челу, я чувствую пламя, жар! Когда шум заглушал ваш голос и разгорались все разнузданные страсти этих людей, и гнев метал свои угрозы, и ненависть пыталась поразить вас в спину, когда исступленные рукоплескания ваших сторонников раздавались вокруг вас, как удары камней о кремни, и каждый из них казался способным на дикое насилие, когда громадная зала была наполнена электрическим вихрем бури, - я думала: "Кто же теперь удвоит его силу? Из какого тайника он извлечет слово, которое порабощает, движение, которое укрощает?" Я видела ваше торжество, и с дрожью, пробегавшей по моим жилам и по моему телу, я думала: "Он знает, что мой взгляд устремлен на него одного!"
Фламма. Далекой-далекой вы были, бесконечно отдаленной, где-то там, потерянной для меня, недоступной, в кругу ненависти и позора, за стенами вражеской твердыни… И я был там для вас как бы в замкнутом поле. Беспрерывная борьба, открытый бой или неожиданное предательство, стремительное нападение, холодное оскорбление, злорадный смех, жар, отвращение, презрение, жестокость, бешенство, все движения войны, время от времени, в мрачном перерыве, внезапное молчание, исчезновение всего ближайшего, душа, отрешенная от всякой реальной действительности, неожиданный окутывающий сон, видение далеких дней, безмолвие цирка вокруг человека, который убил и пережил нечто необычное и торжественное; а там, высоко-высоко, ваша безмолвная фигура, ваше склоненное лицо, невыразимо бледное и омраченное царственным прошлым: вы, вы, одинокая, там наверху, вся еще облеченная могуществом, и одинокая, и безутешная…
Комнена. Безутешная, безутешная! Ненависть, и позор, и ложь, и дикая старческая живучесть, ужасное бремя дряхлости, оболочка отравленных и умирающих вещей между моей душой и вашей… Ах, почему вы не появились на моем пути скорби и гибели, когда ваше слово еще не было произнесено, когда плод моей жизни был еще в моих руках? Я увидела бы в глубине ваших глаз отблеск наших судеб, вы, быть может, почувствовали бы в моей крови гордость тех, кто умеет жить и увенчать себя. Один и тот же дух радости, одна и та же жажда стяжания, - моя душа и ваша!
Фламма. Что пользы, какое имеет значение оборачиваться назад, сожалеть, оплакивать растраченные силы, несовершенное, бесполезные дни? Где теперь ваши царственные годы? Разве помогут вам мертвецы, от которых вы произошли? Чтобы насытить гордым зрелищем свою вспоминающую душу, вы склонились над человеком, который борется без перерыва, окруженный наиболее дикой стихией, желая жить, только обещав своей жизни великую победу. И теперь он знает, что вам, одной вам он обещал ее, что вы пришли ускорить ее, перешагнув через ненависть, позор, развалины… Правда? Правда? Или искушать, погубить меня вы пришли, смутить мою волю, поколебать мою энергию вы пришли по наущению врага… Вы слышали сегодня. Он посылает мне "головокружение"?
Женщина сделала порывистый шаг к нему в темноте, затем она остановилась в жестоком сомнении. Теперь она остается там, безмолвная, неподвижная и твердая, как внезапно застывшая волна. Молчание. Время от времени все еще доносятся отдаленные крики.
Ваше присутствие здесь в этот час невероятно, если только все это - не игра с жизнью или смертью.
Комнена(с горечью и крайним презрением). Да, да, знаю: в ваших ушах еще звучит гнусная песня, которую напевала толпа, увлекая вас мимо моих окон. В вашей душе еще звучит этот припев… Ваша душа уже принадлежит толпе.
Фламма(необузданно). Ах, ужасное мучение! Я перестал слышать, я перестал что-либо понимать, кроме резких толчков сердца в моей груди, которые отзывались у меня в глотке, в затылке… Я весь был сжат, насильственно сведен, как бывает сведен кулак… Стоявшие возле меня слышали скрежет моих зубов… А в моем мозгу, как молнии, пробегали безумные мысли, возникшие из наиболее смутных инстинктов, которые будит во мне и ожесточает это желание дотянуться до вас, взять вас, обладать вами, как военной добычей. Толпа была опьянена, готова на какую угодно крайность. Я мог бы бросить ее на дом врага, подстрекнуть ее на пожар, на резню, иметь вас в своих руках живой…
Комнена(с каким-то необузданным ликованием, почти с криком). Таким-то образом, таким-то именно образом мне хотелось бы стать вашей! Те же мысли мелькали и в моей голове: я чувствовала себя вашей добычей, трепетной и бесстрашной в ваших объятиях, добытой сквозь огонь. Освободителем, освободителем я называла вас, - позора моей продажности, унижения моего рабства, отвращения к вечно алчной дряхлости, от необходимости лгать, уступать, развращаться, от всех этих гнусных, горьких и двусмысленных вещей, от которых погибли мои годы и мои мечты, освободителем для радости, для глубокого вздоха, для долгого полета, для жажды, открывшей источник, для голода, выбирающего свой плод, для отваги, ищущей опасности, для прекрасной жизни!
Она произносит последние слова, как бы опьяняясь ими, откинув голову назад, полузакрыв глаза, с резким блеском обнаженных зубов, с искушающей страстью, выраженной всей ее гибкой фигурой.
Фламма (дрожа от ужаса, задыхаясь). Вы, стало быть, пришли ко мне, пришли ко мне навсегда, сквозь огонь, сквозь опасность в тысячу раз ужаснее огня! Все виды гнева восстанут против вас, чтобы растерзать вас… Но я защищу вас. Будьте спокойны! Я буду неутомим, непобедим… Но как вы пришли? Что вы оставили за собой? В том доме никто не знает о вашем поступке? Вы бежали?
Комнена(овладевая собой, решительно). Это не бегство. Я не знаю, что значит бежать. Я пришла, только чтобы принести вам свою весть. Вернусь, чтобы принести вам дар, достойный вас и вашей борьбы. У меня свой план.
Фламма. И вы вернетесь в тот дом! Уйдете отсюда, чтобы вернуться в тот дом! Неужели вы думаете, что пробрались сюда незамеченной? За моим порогом следят каждое мгновение.
Комнена. Разве вы сейчас не сказали, что мое присутствие здесь невероятно? Высшая дерзость невероятна даже для глаз, которые следят, даже для ушей, которые подслушивают. У меня свой план.
Фламма. Но таким-то образом вы вешаете чудовищную тяжесть, всю полноту будущего на нитку, на нитку! Разве я могу потерять вас теперь? Все, что расторгнуто, погибло, потому что между нами - одно лишь наше дыхание, наши руки свободны и могут сомкнуться. Самая высокая вершина не столь изъята из власти человеческих притеснений, как то мгновение, когда воля и желание встретились с волей и желанием, чтобы узнать друг друга. Разве я могу снова отдать вас во власть такой слепой и грубой судьбы?
Комнена. А где же тогда ваша вера в эти силы человека? Я не сомневаюсь, я уверена, чувствую себя неуязвимой. Не бойтесь за меня: не сожрут. Опасность мне привычна: это - дворняжка, которая питалась из моих рук. Вернусь, вернусь. У меня свой замысел.
Фламма. Нет, я вас не пущу, я не хочу потерять вас. Игра слишком отчаянная. Я вижу железное долото там, готовое сорваться. Он там, еще жив…
Смертельная ненависть ожесточает его слова.
Комнена. Да, еще жив…
Она останавливается, молния сверкает в ее черных глазах, острый холод надрывает ее чистый голос.
Вы убьете его? Старика!
Фламма смотрит на нее, смущенный, не отвечая.
Все-таки, сегодня, при последнем нападении, казалось, я чувствовала в вас какую-то убийственную волю, разрушительное бешенство, направленное на живую и цепкую помеху, на единственного врага, который все еще способен помериться с вами силами, принудить вас отступить. На старика!
Фламма(слушает молча, опустив голову). Он, конечно, способен сопротивляться еще долгое время с этими своими костями, крепкими как камень, с этой бычьей шеей, с этим черепом, отведавшим свинца, с этим хриплым дыханием. Он сказал, вы сами слышали: не хочет умирать. Он там, на ногах, угрожает всегда, преграждает дорогу.
Кажется, что перед ними вражеский образ гиганта встает в темном углу комнаты и угрожает безмолвно. Они молчат, охваченные мучением разъедающей их думы. Руджеро Фламма вдруг поднимает голову и упорно устремляет свой взгляд в глаза Комнены. Она протягивает ему руки, он берет их наконец с судорожной жадностью, сжимает их и дрожит. В таком положении они продолжают несколько мгновений смотреть друг на друга, углубленные и молчаливые. Изредка доносится с ветром океанический гул гибельного Города.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Строгая комната, обитая Дамаском темно-красного цвета, украшенная римскими бюстами, которые в виде герм стоят на консолях из фиолетового мрамора. С обеих сторон длинные и тяжелые портьеры скрывают двери, оставляя темное отверстие одной из них открытым. Одно окно в глубине открыто, но с опущенной занавеской, между ее колеблющимися на ночном ветру краями видно звездное небо. Одинокая лампада горит в одном из углов, на бронзовой подставке, тусклым и тихим светом.
Явление первое
Сановники, приближенные, воины собрались в комнате, смежной с той, где лежит больной Чезаре Бронте, одни приходят, другие уходят. Тревожное бдение последней ночи, потому что великий конец, по-видимому, неизбежен. Присутствующие почти все или старцы, или пожилые, преданные властелину, готовому уже исчезнуть, свидетели его судеб или участники его подвигов. Ужас во всех сердцах, на всех лицах. Тихие голоса, нерешительные движения, взгляды обращены на темную дверь, из которой время от времени появляется белая повязка монахини, молчаливая серая маска. В воздухе - торжественное ожидание словно какой-то чудовищной катастрофы.
Один из входящих(в беспокойстве). Ну, как? Агония началась?
Другой. Никакой надежды!
Другой. До зари доживет?
Некоторые. Мы хотим видеть его! Хотим видеть его!
Один из группы. Тише! Не возвышайте голоса!
Другой. В комнату никто не входит.
Другой. Никого не хочет видеть.
Другой. Больше не хочет видеть никого, даже врачей.
Другой. Прогнал врачей. Одна только сестра и осталась там при нем сидеть.
Другой. С ним был припадок бешенства. Всех прогнал. Кричал, чтобы его оставили одного.
Другой. "Одного! Одного! - кричал. - Оставьте меня одного! Я хочу умереть наедине!"
Другой. Бредил.
Другой. Нет, не бредил.
Другой. Да, к вечеру лежал в бреду. Я был там. Бредил. То и дело повторял: "Бронте, змея ужалила тебя, змея тебя убивает…"
Другой. Говорите тише! Говорите тише!
Другой. Хотел, чтобы четверо солдат унесли его на носилках в открытое поле и оставили там в покое, чтобы он мог испустить дух. "На землю, на землю, положите меня на землю! Хочу чувствовать под собой землю перед смертью, как тогда!"
Другой. Вспоминал о своей ране, с которой он лежал в поле при смерти долгие часы.
Другой. В течение жизни он всегда вспоминал об этих часах.
Другой. Всегда, правда.
Другой. Не бредил.
Молчание.
Другой. Сказал врачам: "Вы не знаете моей болезни. А я знаю. Я должен умереть", - и отказался от всяких лекарств. Не захотел больше, чтобы кто-нибудь оставался в комнате. Пьет одну воду, которую просит у монахини. У него ужасная жажда.
Другой. Какая странная болезнь! Врачи не поняли. Его терзает какое-то подозрение…
Другой. Какое подозрение?
Другой. Да, у него должно быть подозрение.
Другой. Что-то ужасное в его глазах, в его молчании.
Другой. Говорите тише! Говорите тише!
Другой. Монахиня в дверях.
Другой. Что с ним? Заснул?
Другой. В постели его больше нет, не захотел лежать на подушках. Приказал одеть себя.
Другой. Теперь сидит вон там. Не двигается.
Другой. Дыхание у него тяжелое, но сильное.
Другой. Приказал потушить свет у себя в комнате и открыть окна.
Другой. Все окна открыты настежь.
Другой. До зари доживет?
Другой. Вон сидит, опустив голову, точно задремал.
Другой. Должно быть, задремал, отдыхает.
Другой. Дыхание сильное.
Другой. Его, пожалуй, можно даже слышать на улице. Улица полна народу, люди ждут, онемев.
Другой. Но говора не слышно!
Другой. Все ждут молча.
Другой. Больше никто не кричит.
Другой. Последнее затишье.
Другой. Каждый чувствует, что нечто великое должно совершиться.
Другой. Родина!
Молчание.
Другой. Что-то будет завтра?
Другой. Все потеряно, все потеряно! С его смертью все рушится. Нет спасения!
Другой. Что будет с нами?
Другой. Такая великая жертва, чтобы дойти до подобного!
Другой. Этот Фламма способен на какую угодно выходку. Кто удержит его теперь? Он - господин толпы.
Другой. Пойдет до конца.
Другой. Все провинции уже поднялись. Мятеж подавляется слабо. Дух мятежа охватил войска. Дисциплина уже расшатана…
Другой. Два полка уже возмутились.
Другой. Ужасный пример. Я не стану удивляться, если завтра не окажется ни одного ружья…
Другой. Говорите тише! Говорите тише!
Другой. Монахиня в дверях.
Другой. Что он делает? Не двигается?
Другой. Исповедуется перед Господом.
Другой. Кто знает, в каких мыслях!
Другой. Ночь тиха, небо все в звездах.
Другой. Кто плачет? Кто здесь плачет?
Какой-то старик всхлипывает в углу. Молчание.
Другой. Уведите его.
Другой. Да. Чтоб не услышал!
Другой. Монахиня делает какой-то знак.
Другой. Должно быть, поздно, очень поздно.
Другой. Уже полночь пробило.
Другой. Мы останемся здесь?
Другой. Доживет до зари?
Другой. Теперь попросил пить.
Другой. Монахиня подает ему воду.
Другой. А если преодолеет болезнь? Если вдруг поднимется? У него такая воля, что может победить даже смерть.
Другой. Какая закалка! Под самой ужасной тяжестью я не видел, чтобы он поколебался. Разве он не один держал в своих руках все нити?
Другой. Сколько дней прошло с тех пор, как его голос еще наводил страх?
Другой. Казалось, он решился жить, как в другое время решался умереть.
Другой. И в несколько дней…
Другой. Развалины! Дуб, срубленный под корень.