Вначале он хотел пожаловаться на свою судьбу, но сейчас забыл обо всем. Невольно он поглядывал на Хуню, и ему становилось все тревожнее. Наконец он понял, чего она добивается, и его охватило горячее желание. Теперь он видел в Хуню только женщину.
Он предостерегал себя, сдерживался, да куда там! Сянцзы выпил три рюмки подряд и забыл об осторожности.
Он смотрел на нее затуманенным взором и не знал, отчего ему так весело, с чего он так расхрабрился. Ему хотелось сейчас же испытать что-то неизведанное, радостное. Раньше он побаивался Хуню, но теперь она уже не казалась ему страшной тигрицей, а себя он чувствовал таким сильным, что казалось, сможет подхватить ее на руки, как котенка… Свет в комнате погас.
На другой день Сянцзы проснулся очень рано и тотчас выкатил коляску. В голове шумело, мучила изжога - вероятно, оттого, что впервые выпил, но Сянцзы старался не замечать этого. Наслаждаясь утренним ветерком, он сел на землю и стал размышлять. Он знал, что головная боль пройдет, а вот душевный покой не скоро вернется.
Все случившееся этой ночью повергло его в смятение. Сянцзы мучил стыд, сердце сжималось, словно в предчувствии какой-то беды.
Почему Хуню так поступила? Всего несколько часов назад он узнал, что она не девица, а раньше Сянцзы относился к ней с уважением и никогда не слышал о ней ничего дурного. Ее никто не осуждал. Говорили только, что очень уж она сердита и на язык невоздержанна.
Что же случилось ночью? Все это казалось таким нелепым, что Сянцзы даже усомнился, не приснился ли ему дурной сон. Он давно не бывал в "Жэньхэчане", как же она могла его ждать? А что, если ей все равно - с кем?..
Сянцзы опустил голову. Он вырос в деревне, и хотя еще не задумывался о женитьбе, у него имелись свои планы на этот счет. Если он обзаведется собственной коляской, наладит жизнь и захочет жениться, то поедет в деревню и возьмет в жены молодую, сильную и трудолюбивую девушку, которая умеет и постирать и приготовить. Обычно мужчины его возраста, даже обремененные семьей, тайком бегают по белым домам. Однако Сянцзы никогда этого не делал: он решил во что бы то ни стало выбиться в люди и не хотел тратить деньги на женщин, а кроме того, он знал, как страдали от дурных болезней завсегдатаи публичных домов. А ведь некоторым из них не было и двадцати! Наконец, он просто хотел остаться порядочным человеком, быть достойным своей будущей жены. Когда-нибудь он женится на невинной девушке и должен сам быть чист. А теперь, теперь…
Он вспомнил о Хуню. Может быть, она неплохой друг, по как она отвратительна, стара и бесстыдна! Вспоминать о ней было противнее, чем о солдатах, которые отняли у него коляску и чуть не лишили жизни! И она стала его первой женщиной! Из-за нее Сянцзы чувствовал себя развратником…
А что, если об этом заговорят? Что, если слух дойдет до Лю Сые? Знает ли старик, что его дочь - подпорченный товар? Если не знает, тогда он, Сянцзы, окажется во всем виноватым. А если старику давно все известно и он просто не желает сдерживать свою дочь - что же они тогда за люди? И он водится с такими подонками! Выходит, и сам он такой же негодяй? А вдруг они захотят его женить? Нет, ему не нужна такая жена. Все равно, сколько у ее отца колясок - шестьдесят, шестьсот или шесть тысяч. Надо немедленно оставить "Жэньхэчан", разом порвать с ними всеми. Когда-нибудь он снова купит коляску, а потом найдет себе достойную пару.
Он почувствовал себя молодцом: нечего бояться, не о чем печалиться, нужно лишь не жалеть сил, и все желания его исполнятся.
Подвернулись два пассажира, но Сянцзы с ними не сговорился, и настроение у него снова испортилось. Он не хотел больше думать о Хуню, однако мысли о ней преследовали его, волновали кровь. Он никогда не переживал ничего подобного. Даже если он порвет с ней, забыть ее все равно не сможет. Ему казалось, что он осквернил не только свое тело, но и душу, и это грязное пятно останется на всю жизнь. Однако, несмотря на ненависть и отвращение, которые он испытывал к Хуню, она не выходила у него из головы. Как только он пытался забыть о ней, она неожиданно вставала перед глазами, бесстыдная, голая, предлагая ему свое безобразное и вместе с тем влекущее тело. Он походил на человека, которого засасывает зловонная трясина. Хотя все произошло так грубо и было так отвратительно, он не мог забыть эту ночь. Он старался не думать, но воспоминания всплывали сами собой, словно пустили корни в его сердце. Близость с женщиной была для него не только чем-то новым, она внесла в его жизнь тревогу. Сянцзы не знал, как вести себя с Хуню дальше. Он походил на мошку, попавшую в сети паука.
Сянцзы машинально отвез нескольких пассажиров, но даже в те минуты, когда он бежал с коляской, его не покидала мысль о случившемся. Он не помнил всего, в памяти всплывали какие-то отрывочные образы, неясные, горячечные, бередящие сердце. Ему захотелось напиться до потери сознания - может, станет легче, и он избавится от этих мучений! Но он не посмел. Он не должен губить себя из-за женщины! Снова пытался думать о коляске, но не мог теперь сосредоточиться, что-то мешало ему: едва он вспоминал о коляске, как мысли его заволакивало туманом, будто тучи в небе заслоняли солнце.
Вечером, закончив работу, он почувствовал еще большую тяжесть на душе. Он боялся возвращаться в "Жэньхэчан", но деваться было некуда. А что, если он встретит ее? Что тогда делать? Сянцзы кружил по улицам с пустой коляской, раза три приближался к "Жэньхэчану", но вновь поворачивал и катил куда глаза глядят. Он походил на школьника, который впервые сбежал с урока и не решается вернуться домой.
Но удивительно, чем больше он хотел избавиться от Хуню, тем сильнее его влекло к ней. С наступлением темноты мысли о ней становились все настойчивее. Он знал, что не должен думать об этой женщине, но разбуженное желание говорило другое. Он испытывал такое же чувство, как в детстве, когда разорял осиные гнезда: и страшно, и руки дрожат от нетерпения, будто дьявол тебя подстрекает! Он чувствовал, что эта страсть сильнее его, что она способна его погубить, но не в силах был ей противиться.
Сянцзы снова возвратился к Сианьмыню. Он больше не колебался и решил идти прямо к Хуню. Она для него была теперь только женщиной. Все тело его горело.
У самых ворот конторы Сянцзы столкнулся под фонарем с мужчиной лет сорока. Лицо и походка этого человека показались ему знакомыми, но он не посмел его окликнуть, только машинально спросил:
- Вам коляску?
Человек удивился:
- Сянцзы?
- Да, - улыбнулся Сянцзы. - Господин Цао?
Господин Цао, тоже улыбаясь, кивнул головой.
- Как дела, Сянцзы? Если у тебя нет работы, приходи ко мне. Мой рикша очень ленив, даже коляску никогда не вытрет, хотя бегает быстро. Ну как, согласен?
- Как же не согласиться, господин? - Сянцзы мялся, не находя слов, и непрестанно вытирал мокрую от пота голову. - Когда можно приступить к работе?
Господин Цао подумал и сказал:
- Послезавтра.
- Хорошо, господин Цао: я отвезу вас домой.
- Не стоит. Я вечерами обычно прогуливаюсь. Я живу сейчас на улице Бэйчанцзе; с прежней квартиры я съехал, когда вернулся из Шанхая. Так что до послезавтра!
Господин Цао сообщил Сянцзы номер дома и на прощанье сказал:
- Возить меня будешь на моей коляске, как и раньше.
Сянцзы чуть не запрыгал от радости: сразу, словно ливнем, смыло все огорчения этих дней.
Господин Цао был его старым хозяином. Сянцзы работал у него недолго, но воспоминания сохранил самые теплые. Господин Цао был очень симпатичным человеком и семью имел небольшую: жену да сынишку.
Сянцзы устремился с коляской прямо в "Жэньхэчан". В комнате Хуню еще горел свет. Сянцзы замер.
Долго стоял он так и наконец все же решил повидать Хуню, сказать ей, что снова нашел постоянную работу. Надо расплатиться за коляску, взять свои сбережения и разом покончить с этим. Разумеется, он не сможет сказать ей все прямо, но она и так поймет.
Он въехал во двор, поставил коляску, храбро подошел к двери и окликнул Хуню.
- Войди!
Он толкнул дверь. Хуню полулежала на кровати, босая, в своей обычной одежде. Не поднимаясь, она лениво спросила:
- Что, понравилось?
Он покраснел как рак, долго стоял молча, потом медленно проговорил:
- Я нашел место. Послезавтра уйду. У хозяина своя коляска…
- Ах ты негодяй! Вот какой неблагодарный!
Хуню села и принялась его уговаривать:
- Здесь у тебя будет все: и еда и одежда. Неужели ты не можешь жить, не проливая вонючего пота? Я не хочу всю жизнь ходить в старых девах. Старик мне не указ. Если даже и заупрямится, у меня самой кое-что есть про запас. У нас будет несколько колясок - значит, каждый день принесет юань, а это куда лучше, чем месить грязь на улицах. Чем я плоха? Разве что немного старше тебя. Так ведь на самую малость! Я буду заботиться о тебе, жалеть тебя!
- Я хочу быть рикшей, - только и мог проговорить Сянцзы.
- Соломенная твоя башка! Сядь, я тебя не съем, - осклабилась Хуню, обнажив клыки.
Сянцзы в смятении присел.
- А где мои деньги?
- У отца. Не бойся, никуда не денутся. Ты пока денег не спрашивай. Знаешь ведь его характер! Вот когда наберется на коляску, тогда и возьмешь. А если сейчас потребуешь, только облает, слово даю. Он к тебе хорошо относится. Деньги твои не пропадут: не хватит юаня - добавлю. Понял, деревенщина? А теперь не выводи меня из терпения!
Сянцзы ничего не ответил. Опустив голову, долго рылся в кармане, наконец достал деньги и положил на стол.
- Вот плата за день. - Помолчав, добавил: - Сегодня я сдаю коляску, завтра денек отдохну.
У него и мысли не было об отдыхе, но так лучше: расплатится и не будет больше жить в "Жэньхэчане".
Хуню схватила деньги и сунула ему обратно в карман.
- На этот раз и коляска и я - все бесплатно. Тебе повезло! Скажи спасибо…
Она заперла дверь.
Глава седьмая
Сянцзы переехал к Цао.
Ему было стыдно перед Хуню. Но ведь она сама втянула его в эту историю, он не зарился ни на нее, ни на ее деньги! Он считал, что может покинуть "Жэньхэчан" и порвать с ней, не чувствуя вины. Сянцзы беспокоило лишь то, что его деньги оставались у Лю Сые. Сразу потребовать - старик, чего доброго, заподозрит неладное. Да и Хуню, пожалуй, обозлится, наговорит чего-нибудь старику, и тогда плакали его денежки. Если же и дальше отдавать деньги Лю Сые на хранение, придется бывать в "Жэньхэчане", встречаться с Хуню, а перед ней он чувствовал себя неловко. Он не видел выхода. Ему хотелось посоветоваться с господином Цао, но как это сделать? Рассказать о своих отношениях с Хуню он не мог. Вспоминая о ней, он искренне раскаивался, да что толку! Сянцзы начинал понимать, что сразу с этим не разделаешься. Такого не забыть, как не смыть родимого пятна. И за что на него столько напастей. Сначала он лишился коляски, теперь ни с того ни с сего на его голову свалилась новая беда. Ему казалось, что так будет всю жизнь: ему никогда не выбиться в люди! Еще, чего доброго, придется забыть о чести и жениться на Хуню. И вовсе не из-за нее и не из-за колясок, а потому, что так случилось, и никуда не денешься!
Сянцзы снова потерял уверенность в себе. Его рост, сила, воля ничего не значили. Он-то думал, что жизнь принадлежит ему, а на самом деле ею управляли другие, люди без стыда и чести.
Если бы не эта история, Сянцзы мог быть доволен: господин Цао - самый лучший из всех хозяев, у каких ему доводилось работать. Платил он столько же, сколько и другие, чаевые давал только по праздникам, три раза в год, зато был обходителен и добр. Конечно, Сянцзы мечтал заработать побольше, но в то же время ему хотелось иметь и сносное жилье, и сытный обед. У господина Цао везде было чисто, даже в комнатах для прислуги, кормили неплохо, и, уж во всяком случае, не тухлятиной. К тому же Сянцзы поселили в отдельной просторной комнате, где он мог спокойно поесть и отдохнуть. А главное - хозяева были людьми деликатными. Поэтому даже Сянцзы, такой жадный до денег, согласился пойти к ним на небольшое жалованье. Когда Сянцзы приходилось платить за еду из собственного кармана, он во многом себе отказывал. А теперь он жил на всем готовом - почему же не поесть вволю? Есть - не воду возить! Да, нелегко найти второе такое место, где бы так сытно кормили и где можно как следует выспаться и всегда быть опрятно одетым.
У господина Цао в карты не играли, гости приходили редко, и больших чаевых не перепадало, зато за каждое, даже незначительное, поручение Сянцзы всегда получал мао-другой. Пошлет, например, госпожа за пилюлями для ребенка - всегда даст лишний мао на проезд, хотя отлично знает, что он быстрее доберется пешком. Деньги небольшие, но он чувствовал доброе отношение к себе и понимал, что хозяева стараются сделать ему приятное.
На своем веку Сянцзы видел немало хозяев, и почти все они хоть на день задерживали жалованье, словно показывая, что могли бы вовсе не платить, и относились к слуге, как к собаке, а иногда и того хуже.
Господа Цао составляли исключение, поэтому Сянцзы и нравилось у них. Он убирал двор и поливал цветы, не дожидаясь, когда ему об этом скажут. Хозяева всякий раз хвалили его и дарили какую-нибудь старую вещь, чтобы он мог обменять ее на спички, но вещи эти были вполне пригодные, и Сянцзы оставлял их себе.
Сянцзы считал, что Лю Сые очень похож на Хуан Тяньба. Но кроме Хуан Тяньба, для Сянцзы существовал еще один важный человек - Конфуций. Кто он такой, Сянцзы толком не знал, но слышал, будто это был очень образованный и вежливый господин.
Сянцзы приходилось работать у разных хозяев - и у военных, и у штатских. Среди штатских встречались преподаватели университетов и крупные чиновники, и хотя люди они были грамотные, но вежливостью не отличались. Если господин попадался сносный, нелегко было угодить госпоже или ее дочерям. Один только господин Цао был и образован и добр. Вот таким, как господин Цао, Сянцзы и представлял себе Конфуция.
На самом-то деле господин Цао не отличался особой ученостью: он был обыкновенным грамотным человеком, который где-то преподавал и вел еще кое-какие дела. Он считал себя социалистом и большим ценителем прекрасного, увлекался передовыми идеями и Вильямом Моррисом. Но ни в области политики, ни в области искусства настоящих, глубоких познаний не имел. Впрочем, господин Цао, видимо, сам понимал, что большие дела ему не по плечу, и все свои идеалы старался воплотить в повседневной работе и домашней жизни. Разумеется, обществу это не приносило особой пользы, по, по крайней мере, в личной жизни слова у господина Цао не расходились с делом.
Маленьким делам господин Цао придавал особое значение, видимо, считал, что главное - хорошо устроить свою семейную жизнь, а общество пусть существует, как ему угодно. Правда, иногда его мучили угрызения совести, но они исчезали, как только он возвращался в свою семью, этот оазис, где путник обретает пищу и свежую воду.
Сянцзы тоже посчастливилось набрести на этот оазис. Он так долго блуждал в пустыне, что ему это показалось чудом. Он еще никогда не встречал хозяев, подобных господину Цао, и тот представлялся ему почти святым. Может, потому, что Сянцзы мало знал людей, а может быть, потому, что такие люди, как господин Цао, попадаются редко.
Выезжая в город, господин Цао одевался просто, но изысканно. Сянцзы, одетый также опрятно, выглядел здоровым и сильным. Он возил господина Цао с искренним удовольствием, словно его удостоили великой чести.
Дома у господина Цао было так чисто и тихо, что Сянцзы не мог нарадоваться. У себя в деревне в зимние или осенние вечера ему часто доводилось видеть, как старики сидят у огня и попыхивают трубками. "В этом определенно что-то есть", - думал он, глядя на молчаливых стариков. Но тогда по молодости он не мог последовать их примеру. Тишина в доме господина Цао живо напомнила Сянцзы родную деревню, и теперь ему хотелось так же молча посидеть, выкурить трубочку, вкусить радости неизведанного.
К несчастью, мысль о Хуню и деньгах, которые оставались у ее отца, не давала ему покоя. Он запутался, словно зеленый лист в клейких нитях гусеницы-шелкопряда. Частенько он смотрел на окружающих и даже на самого господина Цао отсутствующим взглядом, отвечал невпопад. Он совершенно измучился.
В доме Цао рано ложились спать, и к девяти часам вечера Сянцзы уже освобождался. Он сидел в своей комнате или во дворике и вновь и вновь обдумывал свое положение. Он додумался даже до того, что ему следует немедленно жениться: брак избавит его от мыслей о Хуню. Но может ли рикша прокормить семью? Он знал, как живут такие бедняки: мужчины возят коляски, женщины латают дыры, дети собирают недогоревший уголь, летом гложут арбузные корки, найденные в мусорных ямах, а зимой бегают за даровой похлебкой на раздаточные пункты.
Сянцзы не мог обречь свою семью на такую жизнь. И потом, если он женится, деньги, хранящиеся у старика Лю, пропадут. Разве Хуню пощадит его? А Сянцзы не мог расстаться с этими деньгами: он добыл их, рискуя жизнью.
Прошлой осенью у него была своя коляска, а сейчас нет ничего, кроме душевных мук да тридцати юаней, которые он не знает как вернуть. От этих дум Сянцзы становился все мрачнее и мрачнее.
Вскоре после осеннего праздника наступили холода. Надо было купить теплую одежду. Значит, опять потребуются деньги. Купишь одежду - ничего не сумеешь отложить. А коляска? Нет, лучше ни о чем не думать. Ведь если даже работаешь у одного хозяина, все равно без коляски - не жизнь.
Как-то господин Цао позднее обычного возвращался из восточной части города. Сянцзы вез коляску осторожно. Перед ним лежала ровная и в этот вечер почти безлюдная дорога. Уличные фонари излучали спокойный свет. Сянцзы ускорил шаг, и тоска, которая все эти дни терзала его, словно поутихла. Прислушиваясь к своим шагам, к поскрипыванию рессор, он на минуту забыл обо всем. Холодный ветер посвистывал, дул прямо в лицо, но Сянцзы расстегнул куртку. Он почувствовал странное облегчение. Ему казалось, что он мчится как на крыльях и может бежать так без конца. Он летел все быстрее. В один миг площадь Тяньаньмынь осталась позади. Его ноги, словно пружины, отталкивались от земли. Колеса вертелись так быстро, что не видно было спиц, шины едва касались мостовой. Коляску словно подхватил вихрь.
Господин Цао, видимо, задремал, иначе он наверняка запретил бы Сянцзы нестись с такой скоростью. А Сянцзы бежал, и в голове у него мелькало: "Устану, пропотею и хорошенько высплюсь. Ни о чем не буду думать".
Неподалеку от Бэйчанцзе деревья у Красной стены отбрасывали тень на дорогу. Сянцзы хотел было остановиться, но вместе с коляской налетел на груду камней. Он упал, что-то треснуло - сломались ручки.
- Что? Что случилось? - закричал господин Цао, выброшенный из коляски. Сянцзы молча вскочил. Господин Цао тоже поднялся с земли. - Что произошло?
Перед ними громоздились камни, приготовленные для ремонта дороги, а красный фонарь почему-то не был выставлен.
- Ушиблись? - спросил Сянцзы.
- Нет… Я пойду пешком, а ты вези коляску.
Господин Цао еще не пришел в себя. Он шарил среди камней, проверяя, не обронил ли чего-нибудь.
Сянцзы поднял отломившийся кусок ручки.