- Но мой человек абсолютно надёжен, Ваше величество.
- Надеюсь. Иначе наша с тобой поездка в Париж ни для кого не будет сюрпризом.
- В Париж? - позволил себе удивиться Рылеев.
- Пуркуа па, генерал?
5 июня 1867 года. Ложа парижской комической оперы.
На сцене играли оперетту Оффенбаха. Александр рассеянно слушал, прикрыв глаза. Сзади него в ложе находились Рылеев, генерал-адъютант граф Адлерберг и начальник III отделения и шеф жандармов граф Шувалов.
Почувствовав, что он засыпает, Александр встрепенулся, посмотрел на часы и шёпотом сказал своим спутникам:
- А не поехать ли нам, господа, домой? Я, признаться, чувствую себя несколько усталым. Впрочем, вы можете оставаться. - Он поднялся.
Все тоже встали.
- Нет, Ваше величество, - сказал Адлерберг. - Я ради Государя на всё готов, но только не на это, - и он кивнул в сторону сцены.
- Спать, спать, - сказал Александр и вышел из ложи.
Часом позже. Елисейский дворец.
Адлерберг раздевался ко сну, когда в дверь раздался стук. Он открыл дверь - там стоял вполне одетый Александр.
- Саша, дорогой, я хочу пойти прогуляться немного, у меня что-то голова разболелась.
- Хорошо, Ваше величество, я сейчас буду готов.
- Нет, нет, я один, мне никто не нужен. Не беспокойся, право. Но вот только какая комиссия, - он усмехнулся. - Я вовсе без денег. Ты не дашь мне немного?
- Конечно. Сколько, Ваше величество?
- Ну... Пожалуй, что... Тысяч сто, ладно? - Видя изумление Адлерберга, добавил: - Я же не знаю тут цен, на всякий случай.
- Хорошо, Ваше величество, конечно, - и он достал из портмоне пачку денег.
- Спасибо, дорогой, мы после сочтёмся.
- Может, Ваше величество, сказать Шувалову, чтобы его люди...
- Нет, нет, мне никто не нужен. Я скоро вернусь. Ты спи, завтра тяжёлый день. - И Александр, стараясь не шуметь, вышел.
В эту же ночь. Улица у Елисейского дворца.
Александр вышел из дворца, оглянулся - не следит ли кто за ним, и пошёл по улице. Две фигуры в плащах, не замеченные им, двинулись вслед.
Александр кликнул фиакр, при свете фонаря посмотрел на письмо и сказал кучеру адрес. Фиакр тронулся. Одна из фигур побежала вслед, другая замахала рукой, подзывая второй фиакр.
В эту же ночь. Улица Басс дю Рампар.
Фиакр остановился. Александр вылез, расплатился, очевидно, более чем щедро, потому что возница долго смотрел ему вслед.
Александр подошёл к дому, посмотрел на номер и, толкнув калитку в воротах, вошёл во двор.
Остановился второй фиакр, из него выскочили двое, подбежали к кучеру первого фиакра, который стоял в ожидании пассажиров на углу, спросили что-то, тот показал на ворота, в которых скрылся Александр.
Один из филёров, отъехав в фиакре чуть вперёд, остановился. Другой стал в подворотне напротив. Он закутался было поплотнее в плащ, рассчитывая на долгое ожидание, как вдруг калитка стала дёргаться - кто-то явно пытался выйти на улицу и не мог. Первый филёр посмотрел на своего коллегу, но тот не видел его, а звать его он не решился, чтобы не обнаружить себя. Он подошёл к калитке, прислушался - кто-то с той стороны пытался открыть калитку, но она не поддавалась. Филёр подбежал к напарнику.
- Слушай, что делать? Кто-то пытается выйти и не может.
- Это, наверное, ваш император, наши все знают, что надо потянуть за кольцо, чтобы открылась калитка. Поди быстро открой.
- Я не могу, мне не велено попадаться на глаза, пойди ты, ты местный, он тебя никогда больше не увидит.
Второй филёр вылез из фиакра, подошёл к калитке, открыл её и вошёл во двор, словно ему туда и надо было. Увидев Александра, сказал ему: "Добрый вечер, месье" и пошёл дальше. Услыхав, как захлопнулась калитка, быстро побежал назад. Приоткрыв калитку, увидел, как Александр, снова справившись с письмом, зашёл в соседний дом - это была гостиница.
- Перепутал адрес, - сказал французский филёр своему русскому коллеге. - Хорошо, мы тут были, а то бы до утра там стоял. Или весь дом перебудил бы. Ну теперь, наверное, надолго, можно отдохнуть. - И он направился было снова к фиакру.
- А вдруг сразу обратно? Нет, я постою тут.
- Как же сразу? Небось к даме пожаловал.
- Не могу знать.
- Ну хочешь, я пойду узнаю у портье - к кому.
- Нет, этого никак нельзя. Это государственная тайна.
- Государственная? Ночью? Ночью все тайны частные.
- Это у частных лиц. А у Государя и ночью государственные.
- Так всё равно завтра наше ведомство будет всё знать.
- Ваше - пусть. А нам - никак нельзя.
В эту же ночь. Комната в гостинице.
Александр покрывал Катю поцелуями.
- Ты, ты... Не верю своим глазам, своим рукам... Я думал, всё это был сон - Бабигон и Зимний, и тебя никогда не было, только в сновидениях и в письмах... Катя, Катенька... Солнце моё... Последний месяц уж дни считал, а как приехал сюда - часы, а шёл к тебе - минуты. А теперь вот каждую секунду хочу растянуть в вечность... Иди ко мне, сними это...
- Нет, нет, Саша, погоди, там всё слышно. - Катя кивнула за стену.
- Пусть.
- Нет, нет, что ты, пусти, потом, после...
- Когда после, когда? Я ждал тебя полгода. Шесть месяцев, сто восемьдесят ночей, - говоря, Александр раздевал Катю. - Знаешь ли ты, что это такое - ожидание? Я не приблизился ни к одной женщине.
- Ты женат.
- Что с того? Я ж говорю - ни к одной.
- Я тоже ждала, столько же.
- Так иди же ко мне, - и он задул свечу.
В эту же ночь. Елисейский дворец.
Адлерберг постучал в апартаменты Шувалова. Тот открыл - заспанный, в халате.
- Пётр Андреевич, извини, что беспокою, но чрезвычайные обстоятельства... Его величество отправился гулять.
- Куда - в сад?
- Да нет, в город. Денег у меня попросил.
- В город? С кем?
- Один. Просил не сопровождать.
- И вы дали ему денег?
- Не мог же я отказать Государю.
- Сколько?
- Сто тысяч.
- Сто тысяч? Зачем ему столько? И куда он направился?
- Он сказал: пройтись.
- Куда? Зачем? - Шувалов наконец пришёл в себя после сна. - Ну да ладно, мои люди проследят, чтоб ничего не случилось. Да и французская полиция вся на ногах. Но всё же странно. Погулять перед сном и в саду можно было. А в город... Ночью... Да ещё с такими деньгами... Очень странно...
В эту же ночь. Улица перед гостиницей.
Уже начало светать, когда Александр вышел из гостиницы. Он поднял голову, увидел в окне Катю, послал ей воздушный поцелуй. Заметив в соседнем окне лицо Сильвии, учтиво ей поклонился. Потом оглянулся в поисках фиакра. Один стоял на углу.
Русский агент, заметив идущего к ним императора, толкнул спящего француза.
- Выходи, быстро.
- Что? - не сразу сообразил тот.
- Извините, - сказал подошедший Александр. - Я думал, свободно.
- Да, да, свободно, - сказал французский агент. - Мы уже приехали. - И он поспешно вылез из фиакра. За ним выскочил и его русский коллега, машинально сдёрнув с головы картуз.
Александр взглянул на картуз, усмехнулся, сказал ему:
- Ты бы, милейший, клеймо прятал, может, тогда за француза и сошёл бы, - и он легко вскочил в фиакр.
- Во дворец, - сказал французский агент кучеру и стал махать рукой кому-то в конце переулка. Оттуда выехали ещё два фиакра.
В эту же ночь. Елисейский дворец.
Шувалов и Адлерберг ходили из угла в угол по зале, иногда даже сталкиваясь. Шувалов поглядел на часы.
- Половина пятого. Ах, граф, ну зря же вы ему дали денег. Может, тогда он и не пошёл бы. Или давно бы вернулся. Что в Париже ночью без денег делать?
- Вы полагаете, что Государь на эти деньги... как простой турист...
- Да ничего я не полагаю, Александр Владимирович, - сердито огрызнулся Шувалов. - Что я могу полагать. Не ко мне же Его величество зашёл перед уходом.
- Ну вот, теперь на меня валить всё будете. В вашей обычной манере делать всех виноватыми кроме вашей канцелярии. Где же ваши доблестные агенты? Отчего они не сообщают о следовании Государя? Для чего вы их за счёт казны в Париж тащили? Чтоб они по борделям тут шастали?
- Ну, ну, конечно, нападение лучшая защита. Я не сомневаюсь, что мои люди сейчас рядом с Государем, и скоро я узнаю все обстоятельства этого странного вояжа. И если Государь...
На этих словах дверь вдруг открылась, и вошёл Александр в явно хорошем расположении духа. Оглядев своих приближённых, спросил насмешливо:
- Что - если Государь? Извини, любезный Пётр Андреевич, что я без стука, но я услыхал голоса... - Взглянув на Адлерберга, преувеличенно укоризненно сказал: - Ну что, Александр Владимирович, наябедничал? Ай-ай, не хорошо. Что мой учитель говорил нам? Ябедничают только девочки. Стыдись, граф. Ввёл в волнение и страх нашего храброго Шувалова. А ему завтра охранять нас с тобой. Кстати, - обратился он к Шувалову, - спасибо твоим людям - подвезли. А то ни одного фиакра. Хоть какая-то польза от твоих шпиков. - Он потянулся чуть. - Ну что, господа, не пора ли отдать должное Морфею? А то скоро вставать. Не забудьте, завтра военный парад. - В дверях Александр остановился. - Саша, - сказал он Адлербергу, - проводи меня.
Они шли по коридору к апартаментам Александра. Он на ходу говорил:
- Саша, у меня к тебе большая просьба. Сделай как-нибудь, чтобы Шувалов и его люди не вертелись вокруг меня по вечерам. Мне нужно быть нынче вечером свободным, да и завтра, наверное, тоже. Так что скажи ему, что я с тобой гуляю, а то он не отвяжется со своей заботой.
- Хорошо, Государь, я, конечно, скажу, но ежели он обнаружит, что я не с вами?
- А ты закройся у себя, будто тебя нет. Посиди, почитай. Я понимаю, это жертва, но сделай это в знак нашей старой дружбы. Мне, кроме тебя, больше некого об этом попросить.
- Хорошо, Государь. Как часто мне надо будет читать по вечерам?
- Не знаю, но надеюсь, каждый вечер.
- А вы не боитесь, Ваше величество, что я сделаюсь таким образом столь начитанным, что вам придётся назначить меня президентом Академии наук?
- Если бы я не боялся оскорбить нашу с тобой юношескую дружбу, я бы нашёл лучший способ выразить тебе свою благодарность. Но я просто говорю тебе: спасибо.
Они остановились у апартаментов Александра.
- Это больше, чем должность, Ваше величество, - и Адлерберг улыбнулся открытой улыбкой, какой он не позволял себе на людях.
6 июня 1867 года. Елисейские поля.
Коляска, в которой находились Александр II и Наполеон III, катилась по Елисейским полям в сопровождении почётного эскорта. Толпа приветствовала двух императоров.
Александр, поворачиваясь то вправо, то влево, махал рукой. В тот момент, когда карета, заворачивая, притормозила, кто-то крикнул из толпы: "Да здравствует Польша!" Александр поискал глазами кричавшего, но увидел иное: выступивший из толпы молодой человек выхватил пистолет и выстрелил в него...
Вечер этого же дня. Улица Габриель.
По улице быстро шла, почти бежала Катя. На углу с авеню Мариньи она остановилась, огляделась по сторонам и, убедившись, что никого нет, толкнула калитку в ограде Елисейского дворца. Она легко поддалась.
Выступивший из тени агент посмотрел на часы и сделал запись в блокноте.
Этим, же вечером. Беседка в саду Елисейского дворца.
- Боже, Боже, - захлёбываясь в слезах, говорила Катя, обнимая Александра, - второй раз за год... Что же это, Сашенька, как они могут, почему им дают? В Государя, среди бела дня, на глазах у всех... Где же их полиция?
- Успокойся, дитя моё, всё ведь обошлось. Господь охраняет меня. Он знает, что мне надо долго жить, чтобы дожить до венчания с моей любимой. И пока это не случится, я заговорён, я бессмертен, ты - моя кольчуга, мой талисман. Только будь со мной, и всё будет хорошо...
12 июня 1867 года. Царскосельский дворец. Спальня императрицы.
Александр стоял около постели, в которой лежала больная Мария Александровна.
- Я молилась все дни, я благодарила Его, что второй раз отвёл руку убийцы, но, Александр, Александр, зачем ты подставляешь себя? Зачем ты поехал? Я же умоляла, и все говорили: не надо, не надо, эти поляки... от них можно ждать чего угодно, но ты перестал меня слушать.
- Мари, дорогая моя, ты преувеличиваешь. Нигилисты и здесь пытались. Что ж мне прятаться от неведомо кого? От судьбы не спрячешься.
- Это не судьба, Саша. Твои участившиеся прогулки, твоя поездка в Париж... Я не знаю, что или кто побуждает тебя идти против здравого смысла и моей обеспокоенности...
- Никто меня не побуждает, Мари. С чего ты взяла?
- Я вижу, Александр, я чувствую. Ты переменился последний год.
- Что ты, Мари, разве я к тебе!..
- Нет, нет, ты внимателен, даже больше, чем раньше. Ты чаще стал приходить ко мне, но... но в этом, наверное, и дело: ты словно чувствуешь вину передо мной и хочешь её загладить.
- Но я в самом деле её чувствую. Я гуляю, езжу везде, а ты здесь, одна, в постели...
- Саша... Сколько лет мы знаем друг друга? Неужели ты думаешь, что я не изучила тебя за эти годы, чтобы не отличить чувство от долга? Ты волен, Саша, в своей свободе, ты не виноват, что я не могу больше сопровождать тебя везде, не могу уже соответствовать твоим желаниям, говорю ещё раз - ты волен в своих поступках, если... если они не опасны для тебя и твоих близких. Допустим, я уже не так дорога тебе, как раньше...
- Мари!..
- Но есть дети. А ты ведёшь себя, как будто у тебя нет ответственности ни перед кем, кроме своих желаний.
- Но это же не так, Мари.
- Не так?
- Нет.
- И у тебя ничего не случилось?
- Что ты имеешь в виду?
- Не появился какой-то новый интерес, отдаляющий тебя от семьи, трона?
- С чего ты взяла это, дорогая?
- Ты не ответил.
- Нет. Конечно, нет.
Она вздохнула и откинулась на подушках.
- Ладно. Иди, Саша, я устала. Я буду молиться за тебя.
- Мари, дорогая моя, я понимаю, что эти два покушения напугали тебя, и только этим можно объяснить твою положительно чрезмерную подозрительность...
- А ты уверен, что покушений было только два? И что-то, ещё одно, не достигло цели?..
8 июля 1867 года. Гостиная в новом доме Долгоруковых на Английской набережной.
- Тебе нравится? - спросил Александр у Кати. Она погладила спинку нового кресла, оглядела комнату, где всё было новым и нарядным.
- Да, очень. Как же не нравится. И мне под цвет волос подходит, правда?
- Правда, - засмеялся Александр. - А не подходило бы - перебили. Я обожаю твои волосы, - он зарыл в них лицо. - Когда я гляжу через них, мир кажется солнечным, даже если на улице пасмурно. - Он огляделся, посмотрел наверх. - А твои родные там? - Она кивнула. - А вход один, общий?
- Нет, два, как ты хотел. От меня есть второй, во двор, прямо к каретному сараю.
- Замечательно. Ты выходишь со своей половины, через свой вход, к своему экипажу и едешь...
- К своему любимому, - подхватила Катя.
- И я не буду больше волноваться, что кто-то тебя видит по дороге.
- Если бы ещё я не волновалась, что кто-то опять...
- Ах, ты об этом... Не беспокойся, я забыл сказать тебе, я был у гадалки.
- У гадалки?
- Сказывают, она верно угадывает будущее.
- И что она предсказала тебе?
- Забавно. Что линия моей жизни прервётся искусственно.
- Ах, вот видишь...
- Но не скоро, с седьмой попытки пресечь её.
- Но, значит, я правильно волнуюсь.
- Но она не сказала, когда это случится. Может, мне тогда сто лет будет. И я тебе так надоем...
- Саша, почему ты имеешь привычку шутить над всем серьёзным?
- Потому, что это единственный способ не впасть в меланхолию. Меня с детства воспитывали в мысли о серьёзности того, что мне предстоит в этой жизни.
- Но разве не так?
- А по-настоящему серьёзное в ней только одно, - он засмеялся и обнял её.