- Я здесь уже была однажды. С Митей Светличным.
- Хоть убейте, не помню.
- Могу я прийти к вам еще раз, Казимир? В другое время.
- Зачем?
- Мне… Я хотела бы приобрести одну из ваших работ.
- Не по адресу, - отрывисто перебил он. - Этим занимается Марьяна. Зачем вам понадобилась моя мазня?
- Причем тут Марьяна? - смелея, воскликнула Юлия. - Я хочу, чтобы вы сами… выбрали!
Рассеянный взгляд остановился на ее лице. Радужки потемнели. Казимир взял ее руку, поднес к сухим теплым губам - женщина на диване не отрывала глаз от них обоих - и проговорил:
- Что там выбирать? Все ушло. Осталась чепуха. Но вы все равно заглядывайте, Юлия Дмитриевна.
Она радостно улыбнулась, кивнула и пошла к выходу из мастерской, не замечая ничего вокруг…
Юлия неторопливо брела вдоль трамвайных путей к остановке, когда позади вспыхнули фары и дважды квакнул автомобильный гудок. Она обернулась. За рулем серого "опеля" сидел муж. Дверца распахнулась, и Вячеслав Карлович кивком указал на сидение рядом с собой.
Юлия села; улыбка, все еще блуждавшая по ее лицу, растаяла.
В машине Балий угрюмо молчал. Они были в квартале от дома, когда он резко затормозил и притер "опель" к тротуару.
- Что ты творишь, Юлия? У нас с тобой была твердая договоренность: без глупостей. Никакой самодеятельности!
- Прости, Слава, - она едва не впервые назвала мужа по имени. - Не смогла предупредить. Чуть-чуть выпила, но ведь это, кажется, не запрещается?
- Запрещается встречаться со всяким сбродом. Ты понятия не имеешь, кто эти люди!
- Чем они тебе не угодили? - не выдержала она. - Говорю тебе - чистая случайность. Я не смогла отказать.
- Не смогла!.. Вечно тебя тянет к гнилью… Я звонил твоим, и мне сообщили, что ты ушла еще днем… с этим, как его… дьявол…
- Сабруком, - Юлия отодвинулась, искоса разглядывая мужа. - Чего тебе неймется, Вячеслав? Что за злоба тебя душит? Я и так постоянно под замком, тебе этого мало? Скажи: чего ты, в конце концов, от меня хочешь? - Она отвернулась к потному стеклу, с отвращением разглядывая темную площадь.
Запахло нешуточной ссорой. Балий сцепил зубы и откинулся на сиденье, чувствуя, как кожаная обивка холодит безволосую макушку. Нужно совладать с собой, иначе потом придется жалеть, что не сдержался. Он знал: Юлия может надолго запереться в своей комнате или сбежать к родителям. Придется упрашивать, унижаться, пока не оттает. Сам он не прощал никому, ей одной. Да и повода как бы не было - информатор докладывал: вела себя сдержанно, в дискуссии не вступала, разговоров по существу политического момента не поддерживала. Пара слов о живописи с неким Сохвиндером, который по их картотекам не значится. Потом зачем-то слонялась среди этой подозрительной компании, пока он битых два часа дожидался в машине.
Придется действовать по-другому, - уже успокаиваясь, решил он. Вызвать с утра Ягодного, заново проинструктировать. Ни шагу без контроля…
- Юля, - Вячеслав Карлович бережно коснулся ее плеча. - Я волновался. Ты должна понять.
- Извини… - сухо обронила она.
- В моем положении, - он слегка напрягся, не позволяя голосу стать слишком мягким, - и я, и моя семья должны быть вне подозрений. - Юлия вздрогнула под его тяжелеющей рукой. - Ни малейшей зацепки.
- У тебя, Вячеслав, сердце никогда не болело? - спросила она. - Хотя бы слегка?
- Я тебя не понимаю, - насупился Вячеслав Карлович. - Не отворачивайся, Юлия, смотри сюда! Что ты имеешь в виду?
- Ничего, - она повернулась к мужу, одновременно выскользнув из-под его руки. - Забудь. Я, кажется, извинилась. Постараюсь впредь тебя не огорчать…
Сговорившись с Софьей, что отправится погулять с племянником, пока сестра сбегает по своим делам, Юлия явилась к родителям в полдень. В знак очередного примирения на сегодня ей досталась машина мужа - до самого вечера. Но не успела она переступить порог, как Анна Петровна прибежала с известием, что звонила Олеся Клименко и просила немедленно с ней связаться.
Юлия была взвинчена утренней стычкой с мужем и огорчена тем, что отцу становится все хуже и хуже. Однако сразу же набрала номер, обрадовалась голосу Олеси, и сказала, чтоб ждала, - она придет.
Муж сосредоточенно собирался на службу, и уже в прихожей, провожая, Юлия неосторожно обмолвилась о Сабруке. Вячеслав Карлович тут же возвысил голос. Из кухни в испуге выглянула домработница и мгновенно скрылась. "Плевать мне на эту вашу пьесу, - орал муж, багровея и напрягаясь так, что его шея становилась похожа на связку шнурков. - Пусть она трижды гениальная, но в ЦК есть компетентные товарищи, и они в этих делах разбираются не хуже нас с тобой. И если из театра поступают сигналы на твоего гения, что я могу поделать?" - "Не реагировать на эту чушь! Ты же сам знаешь, кто это пишет, - не сдержалась Юлия. - И перестать хватать людей, не доводить их до безумия, до самоубийства! Скоро здесь вообще никого не останется, кроме…" - "Договаривай! - рявкнул он. - Ты кого, собственно, имеешь в виду? Ты понимаешь, что несешь, Юлия? Раз и навсегда прекрати совать нос в дела, в которых ни бельмеса не смыслишь. У меня должен быть надежный тыл, а я тут без конца веду с тобой… дискуссии, - уже остывая, проговорил он. - Не суетись. Не тронут пока твоего дружка. Если, конечно, сам на рожон не полезет…"
Потом сменил гнев на милость, сообщив, что шофер отвезет его на Совнаркомовскую, а затем вернется и будет в ее распоряжении до шести вечера.
Накануне Юлия сказала Вячеславу Карловичу, что сестра хотела бы пройтись по магазинам, а она тем временем погуляет с племянником в парке. Муж хмыкнул: ему ли было не знать, что в магазинах, кроме казеиновых пуговиц, одеколона, английских булавок и шляп из панамской соломки, в огромном количестве завезенных в Харьков прошлой зимой, - хоть шаром покати. Однако возражать не стал.
Вот что Юлию больше всего тревожило - намерения Сони, хотя она сама все и устроила. Но тут ничего нельзя было поделать, сестра настаивала.
Когда она звонила Олесе, сестра упаковывала какие-то свертки в старый отцовский саквояж, оживленно прихорашивалась, даже надела кольца.
- Это еще зачем? - подозрительно спросила Юлия, заметив, что Соня, пересчитав крупные купюры и уложив их в конверт, прячет деньги между свертками. - Что ты собираешься покупать?
- Ничего, конечно, - со смехом ответила сестра. - А это для Роны. Женские штучки. Она всегда их любила - тонкие чулочки, белье, духи.
- Ты все-таки решилась?
- А почему бы и нет? Загляну к Мите в мастерскую - как бы невзначай. Там и встретимся. Потом чуть-чуть пройдемся, поболтаем и сразу домой. Не волнуйся, дорогая, - она обняла Юлию. - Ничего плохого со мной не случится.
- За тобой могут следить, - снова начиная нервничать, пробормотала Юлия.
- Кто? - поморщилась сестра. - Чепуха. Кому я нужна?
- На твоем месте я бы не вела себя так легкомысленно. У тебя ребенок.
- Я буду осторожна. Неужели грозное ведомство твоего мужа может интересовать моя скромная персона? Очень даже сомневаюсь.
Юлия, однако, думала иначе.
После разговора с Вячеславом Карловичем в машине, буквально на следующий день, она заметила, что ей постоянно попадается на глаза один и тот же мужчина. Не то чтобы он как-то изощренно таился. Вертелся на самом виду и вдруг пропадал, когда она неожиданно оглядывалась. Неприметный тип с таким лицом, будто по нему прошлись канцелярским ластиком. Когда накануне вечером Юлия садилась в трамвай вместе со Светличными, он прыгнул во второй вагон. Трамвай дернул, мужчина схватился за поручень, и она заметила у него на руке светлую нитяную перчатку. Это в мае-то!
Сегодня его не было видно, но все равно она сказала сестре:
- Обрати внимание на светловолосого мужчину. Не очень рослого, средних лет. Носит перчатки. Если увяжется за тобой, постарайся ускользнуть.
- Ты как мой Филипп. Ему тоже повсюду мерещатся агенты… Ну не сердись - я буду очень внимательной…
Юлия собирала вещички племянника, мать хлопотала в кухне, когда из своей комнаты, сухо покашливая, появился Дмитрий Львович.
- Читала статью Смальцуги? - спросил он. - О театре Сабрука. Как рядовой зритель он, то есть Смальцуга, отдает должное, а как большевик - категорически осуждает. И больше того - находит вредным. Националистические тенденции. Паранойя! Откуда они свалились на нашу голову?
- Прочла, - неохотно откликнулась Юлия. - Даже имела неосторожность сказать об этом Балию. За что и получила… Знаешь, я все-таки попробую поговорить с ним о тебе. Так не может продолжаться. Ты стал похож на собственную тень. Может, тебя все-таки отпустят вместе с Соней? Эта клиника в Сюрене…
- И не вздумай. Дай бог, чтобы твоя сестра благополучно вернулась к мужу. Только теперь я понимаю, какая это была глупость и слепота с нашей стороны - звать ее сюда… Вы куда с Максиком?
- В парк. И выкинь Смальцугу из головы. Береги нервы.
Она коснулась губами колючей, серебрящейся, как серая соль, щеки. От отца, всегда такого энергичного, щеголеватого, уверенного в себе, пахло старостью, болезнью и сиротством. Сердце тоскливо сжалось. Юлия подхватила племянника на руки и, пряча глаза, вышла.
С шофером она договорилась, что он высадит их у входа в парк, а через два часа будет ждать на том же месте. Было безветренно и тепло; на клумбе у постамента доцветали примулы. Вдоль аллеи чернели все еще голые, будто сваренные из гнутого металла, кроны дубов. Парень, довольный, что его отпускают, помог ей вытащить из машины сумку с детскими вещами, а Макс тут же двинулся своей уверенной кавалерийской походкой к клумбе.
Юлия дождалась, пока машина отъедет, догнала племянника, подхватила на руки и, несмотря на его картавые протесты, направилась к дому Олеси Клименко.
По дороге Макс задремал, поэтому по лестнице она поднималась медленно, держа в охапке отяжелевшего малыша и увесистую сумку. Прежде чем позвонить, оглянулась на дверь квартиры Светличных. Митя наверняка уже ушел.
Когда Олеся открыла, они осторожно перенесли мальчика в ее комнату и уложили. Макс подтянул колено, что-то пробормотал, уткнулся носом в подушку и засопел. Олеся прикрыла его простынкой и жестом позвала за собой Юлию.
Только в кухне она разглядела бескровное Олесино лицо.
- Господи, что с тобой, Леся?! Ты такая бледная! - воскликнула Юлия.
- Ничего особенного. Проходи, присаживайся. Помнишь этот стол? Тот самый, под которым мы с тобой еще девчонками прятались от Хорунжего, когда он являлся выпивши… Мне нужна твоя помощь…
Отрывистый и сжатый рассказ Олеси Юлия выслушала на одном дыхании. Лишь в самом конце попросила разрешения закурить.
- Кури, - сказала Олеся. - Я взгляну, как там маленький.
Она вернулась через минуту, кивнула:
- Спит… Ты должна сказать мне честно, если боишься. Я пойму. Это очень рискованно, твои обстоятельства…
- Причем тут обстоятельства! - отмахнулась Юлия.
- Плохо, что моя мать видела бумаги. Но я, кажется, смогла убедить ее, что все уничтожено… Твой муж, Юля, отдал бы все, чтобы никто до них не добрался. Ни сейчас, ни в будущем. И мне показалось… Я подумала - пусть архив пока полежит там, где его никто не станет искать. Может быть, потом…
- Ты права.
- Но я должна предупредить. Нет… Ты должна поклясться. Тебе нельзя это читать. Ни строчки. Обещаешь?
- Да.
- На неделю. В худшем случае - две. Пока я… не улажу свои дела.
- Тебе не о чем беспокоиться. Балий редко заходит ко мне. Постоянно занят…
- Ты знаешь, что Юлианов арестован?
- Знаю.
Юлия наклонилась к Олесе, обняла ее плечи, шепнула:
- Если что-то изменится, свяжись со мной через Дмитрия… Тебе сейчас тяжело, я знаю, но ты держись. Нужно выстоять.
- Я, моя милая, замуж иду, - Леся мягко освободилась и встала. - За Никиту Орлова. Он заканчивает курс, потом уедем к его родне за Урал. Петр Георгиевич велел: быть мне супругой агронома и почвоведа.
- Все-таки лучше, чем женой особоуполномоченного… - Рубчинская быстро взглянула на часы. - Мне пора. Давай бумаги. Сумка довольно вместительная, сверху - детские вещи. Никто и не догадается. Пора будить Максима…
Когда Юлия с племянником вернулись, сестра уже была дома.
До возвращения машины они успели посидеть на скамейке, побродить по парку и поиграть. В аллеях было немноголюдно. На глаза попался наряд конной милиции, гнавший перед собой стайку оборванных нищенок.
Шофер в два счета домчал их домой и даже помог с неподъемной сумкой, где на самом дне покоился увесистый пакет с рукописями. Теперь поверх него должны были лечь еще и подарки, привезенные сестрой.
- Ну, как провели время? - оживленно встретила их Соня. - По чумазой физиономии вижу, что отлично… Говоришь - видел лошадок? А ну-ка, кавалерист, бегом умываться, дед заждался… Юля, еда на столе, все уже отобедали.
- Я не голодна.
- Ты спешишь?
- Пожалуй.
- Подожди минутку. Я мигом!
Когда сестра села рядом, Юлия спросила:
- Ну а ты? У тебя все в порядке?
- Еще бы! - оживленно воскликнула Соня. - Побродила по улицам. Ностальгия! И никто, заметь, за мной не волочился, ни в перчатках, ни без. Заглянула к Мите. Повидалась с Роной. Знаешь, все эти воспоминания…
- Софья, - резко оборвала сестру Юлия, - что за фальшивый тон ты взяла с некоторых пор? Кого ты хочешь обмануть? С мамой это проходит, ей лишь бы надежда. Но отец! Ты же видишь, как он мучается, потому что убедил себя, что я принесла напрасную жертву. Что с нами со всеми происходит?
- Не кипятись, - сестра мгновенно погасила улыбку. - Никто лучше папы не знает, что никакого другого выхода не было. И Рона твой поступок вполне оправдывает… Тебя интересуют мои дела? Я, Юля, привезла с собой деньги, очень крупную по здешним меркам сумму. Тряслась на границе, как осиновый лист, но обошлось. Часть распихала среди вещей, часть спрятала на себе. Что ты так странно смотришь?
- Странно?
- Подозрительно. Хочешь правду? Вот тебе вся правда. Я везла не только деньги. Бланки документов, медицинских справок, пропусков. Чтобы помочь тем, кто тут погибает. Капля в море, но кому-то это спасет жизнь. Филипп понятия об этом не имеет - тупо верит пропаганде. Временные трудности и тому подобное. Те, кто ждал меня в Праге, чтобы передать все это, потеряли связь. К кому мне было обратиться? К тебе?
- Прости меня. Я просто дура.
- Прекрати. Рона все сделает быстро и толково. У нее опыт. Это необходимо для ее семьи и для тех, кто уже за решеткой.
- Господи, - глухо проговорила Юлия. - Как прожить жизнь? Соня, я иногда начинаю думать, что держусь на одной ненависти и отвращении.
- Не нужно. От этого не легче. Идем, я провожу тебя, - Она обняла Юлию и, как в детстве, потерлась носом об ее плечо. - Знаешь, что сказала Рона, когда мы прощались? Ненависть - не лучшее лекарство от боли…
Они уже стояли в полутемном общем коридоре, когда телефонный аппарат на стене прихожей взорвался раскатистым звонком. Юлия опустила сумку и сняла трубку.
Звонил Вячеслав Карлович.
- Ты еще там? - спросил он тем особым тоном, которым говорил с низшими по чину.
- Уже на пороге.
- Не торопись, - сказал он. - Буду через пять минут. Спускайся к парадному.
И отключился.
Когда она вышла на улицу, серый "опель" чадил на холостых оборотах у обочины. Шофер распахнул перед ней заднюю дверцу. Вячеслав Карлович, сидевший впереди, вопросительно покосился на сумку.
- Подарки, - как бы невзначай пояснила Юлия, устраиваясь на сидении. - Там и для тебя презент. Хорошо, что догадался заехать.
- Презент, - вздохнул он. - Дело в том, что через час я уезжаю. Ненадолго - день-два. А куда - тебе знать не полагается. И очень все это не вовремя!..
- Раз так, может быть я пока поживу у своих? Ты не против?
- Против. Причем принципиально. Я бы предпочел, чтобы ты ночевала дома.
- Ну что ж. Будет, как ты говоришь… Но видеться с сестрой мне не запрещается?
- Юлия, - Вячеслав Карлович едва сумел скрыть вспышку раздражения. - Сейчас не время выяснять отношения. Все дозволено, но в разумных пределах…
- Не сердись, - примирительно улыбнулась она. И когда муж отвернулся, добавила в затылок: - Там и без меня с ночлегом тесновато…
Особоуполномоченный ОГПУ по республике, собранный и молчаливый, выехал на вокзал минут сорок спустя, отказавшись от ужина. И Юлия, как только осталась в одиночестве в огромной казенной квартире, первым делом отпустила прислугу. Теперь только внизу, в подъезде, оставалась смена ведомственной охраны, и она без опаски вынула из сумки упакованный в старые газеты архив Хорунжего. Побродила по своей комнате в поисках места, где бы спрятать, нашла, но спешить не стала: побаюкала сверток перед собой - и вдруг поняла, что не сможет устоять перед искушением. Возможно, если бы Вячеслав Карлович не убыл так стремительно, а домработница не торопилась к семье, все бы пошло по-иному.
В доме, заполненном чужой мебелью, всегда смотревшей на нее с презрительной укоризной, царила пещерная тишина. Юлия опустила сверток на столик для рукоделия, включила бра, сняла один, затем второй слой газетной бумаги и осторожно распутала тесемки лежащей сверху канцелярской папки.
Пробежав глазами первую же страницу, она вздрогнула, закрыла лицо ладонями и откинулась в кресле.
2
"Милостивый государь! Практика указала, что сотрудники, давшие неоднократно удачные ликвидации и оставшиеся непривлеченными к следствию или дознанию, рискуют при следующей ликвидации, если вновь останутся безнаказанными, провалиться и стать совершенно бесполезными для розыска. С другой же стороны, они будут вынуждены вести постоянную скитальческую жизнь по нелегальным документам и под вечным страхом быть убитыми своими же товарищами. В подобных случаях более целесообразно при необходимости дать сотрудникам (разумеется, с их согласия) возможность нести вместе со своими товарищами судебную ответственность. Подвергшись наказанию в виде заключения в крепость или ссылки, они не только гарантируют себя от провала, но и усилят доверие к себе партийных деятелей и впоследствии смогут оказать крупные услуги делу розыска - при условии, конечно, их материального обеспечения во время отбытия наказания. Сообщая о таковых соображениях по поручению е. п. командира Отдельного корпуса жандармов, имею честь уведомить Вас, милостивый государь, что его превосходительством будет обращено особое внимание как на провалы агентуры, так и на ее сбережение.
Примите, милостивый государь, уверения в совершенном моем почтении".
Дата - 12 мая 1910 года.
Исходящий номер - 125534.
В Москву на заседание коллегии он прибыл ранним утром. Спецвагон прицепили к ночному кавказскому скорому - в этом можно было усмотреть некое предзнаменование, однако ничего существенного не случилось. За небольшим приятным исключением.