- Отлично, - ответил Мержи и хотел удалиться.
- Постойте! - закричал Водрейль. - Вы позабыли условиться о времени и месте.
- Все придворные дерутся обычно на Пре-о-Клер, - сказал Коменж, - и если у г-на де Мержи нет в виду какого-нибудь другого излюбленного места…
- Хорошо, на Пре-о-Клер.
- Что касается времени… я не встану, по известным мне причинам, раньше восьми часов… Понимаете… Я сегодня не ночую дома и не смогу быть на Пре-о-Клер раньше девяти часов.
- Значит, в девять часов.
Оглянувшись, Мержи заметил довольно близко от себя графиню де Тюржи, которая уже покинула капитана, оставив его разговаривать с другой дамой.
Понятно, что при виде графини, прекрасной виновницы этого опасного дела, наш герой постарался придать своему лицу выражение торжественности и напускной беспечности.
- С некоторых пор, - сказал Водрейль, - в моду вошло драться в красных штанах. Если у вас их нет наготове, я пришлю вам пару сегодня вечером. Кровь на них незаметна, и это более опрятно.
- Я считаю это ребячеством, - заметил Коменж.
Мержи неловко улыбнулся.
- Итак, друзья мои, - сказал барон де Водрейль, попавший, по-видимому, в свою стихию, - теперь дело только за тем, чтобы уговориться относительно секундантов и их помощниках для вашей дуэли.
- Господин де Мержи - новичок при дворе, - сказал Коменж, - и ему, может быть, трудно будет найти двух секундантов; так что, снисходя к нему, я удовольствуюсь одним секундантом.
Мержи с некоторым усилием выдавил на лице подобие улыбки.
- Невозможно быть более любезным, - сказал барон. - Поистине одно удовольствие иметь дело с таким покладистым человеком, как г-н де Коменж.
- Так как вам понадобится рапира такой же длины, как моя, - продолжал Коменж, - я рекомендую вам Лорана под вывеской "Золотое солнце" на улице Феронри, он - лучший оружейник в городе; скажите ему, что я послал вас к нему, и он вам все отлично устроит.
Сказав это, он повернулся на каблуках и с большим спокойствием снова вернулся к компании молодых людей, которых только что покинул.
- Поздравляю вас, господин Бернар, - сказал Водрейль, - вы отлично справились с вызовом. Уверяю вас - превосходно. Коменж не привык, чтобы с ним так разговаривали. Его боятся, как огня, особенно с тех пор, как он убил великана Канийяка; убив два месяца тому назад Сен-Мишеля, он не стяжал себе особенной славы: Сен-Мишель не был искусным противником, меж тем как Канийяк убил перед этим пять-шесть противников, не получив ни одной царапины. Он изучал искусство в Неаполе, у Борелли, и говорят, что Ланзак, умирая, открыл ему секрет удара, которым он наделал столько бед. По правде сказать, - продолжал он, будто говоря сам с собою, - Канийяк обворовал церковь в Оксере и бросил наземь освященные дары; нет ничего удивительного, что его постигло наказание.
Хотя подробности эти нимало не занимали Мержи, он считал своим долгом поддерживать разговор, боясь, как бы в голову де Водрейля не закралось какого-нибудь подозрения, оскорбительного для его храбрости.
- К счастью, - сказал он, - я не обкрадывал никакой церкви и в жизни своей не прикасался к святым дарам, так что подвергаюсь меньшей опасности.
- Должен вам дать еще один совет. Когда вы скрестите оружие с Коменжем, берегитесь одной хитрости с его стороны, стоившей жизни капитану Томазо. Он воскликнул, что острие его шпаги сломалось. Томазо поднял свою шпагу над головою, готовясь встретить рубящий удар; но шпага у Коменжа была целехонька, ибо вошла по самую рукоятку в грудь Томазо, которую тот оставил незащищенной, не ожидая колющего удара… Но вы будете драться на рапирах, так что опасности меньше.
- Постараюсь сделать, что могу.
- Ах да, еще! Выбирайте кинжал с крепкой чашкой, что очень полезно для парирования. Видите этот шрам у меня на левой руке? Я получил его, так как однажды вышел без кинжала. У меня случилась ссора с молодым Таларом, и из-за отсутствия кинжала я едва не лишился левой руки.
- А он был ранен? - спросил рассеянно Мержи.
- Я убил его с помощью обета, данного святому Маврикию, моему покровителю. Возьмите также с собой перевязок и корпии, - они не помешают. Не всегда бываешь убит наповал. Хорошо бы также положить вам шпагу на алтарь во время обедни… Впрочем, вы - протестант… Еще одно слово… Не считайте, что достоинство требует, чтобы во время дуэли вы все время оставались на одном месте; наоборот, заставьте его побегать; у него короткое дыхание; утомите его и, улучив подходящий момент, делайте выпад на славу, и он - конченный человек.
Он долго еще продолжал бы давать такие же прекрасные советы, если бы громкий звук рогов не возвестил, что король сел на лошадь. Двери в апартаменты королевы открылись, и их величества в охотничьих костюмах направились к крыльцу. Капитан Жорж, только что оставивший свою даму, вернулся к брату и, хлопнув его по плечу, сказал с веселым видом:
- Вот счастливый бездельник! Посмотрите на этого маменькина сынка с кошачьими усиками! Стоило ему появиться, и все женщины уже сходят но нему с ума. Ты знаешь, что прекрасная графиня говорила со мною о тебе четверть часа? Ну, бодрись! Во время охоты скачи рядом с нею и будь как можно любезнее. Но что с тобою? Можно подумать, что ты болен! У тебя такое вытянутое лицо, будто у гугенотского священника, осужденного на костер. Полно, черт возьми, будь повеселее.
- Мне не хочется ехать на охоту, и я предпочел бы…
- Если вы не примете участии в охоте, - тихо произнес барон де Водрейль, - Коменж подумает, что вы боитесь с ним встретиться.
- Идем! - сказал Мержи, проводя рукою по пылающему лбу.
Он рассудил, что лучше после окончания охоты рассказать брату о своем приключении. "Какой стыд, - подумал он, - если бы г-жа де Тюржи подумала, что я боюсь… если бы она решила, что мысль о предстоящей дуэли препятствует мне насладиться охотой!"
X. Охота
Большое количество всадников и амазонок, богато одетых, суетились во дворе замка. Звук труб, лай собак, громкие шутки всадников - все это создавало шум, прелестный для охотничьего слуха и отвратительный для всякого другого человека.
Мержи машинально последовал за своим братом на двор и, сам не зная как, оказался около прекрасной графини, бывшей уже в маске, верхом на горячей андалузской лошади, которая била ногой о землю и нетерпеливо кусала удила; но даже на этой лошади, которая требовала особого внимания со стороны всадника, графиня сидела спокойно, словно в кресле в своей комнате.
Капитан подошел к ней под предлогом подтянуть цепочку мундштука у ее лошади.
- Вот мой брат, - сказал он амазонке вполголоса, но достаточно громко для того, чтобы Мержи мог слышать. - Обойдитесь с бедным мальчиком поласковей; он сам не свой с того дня, как видел вас в Лувре.
- Я уже забыла его имя, - ответила она довольно резко. - Как его зовут?
- Бернар. Обратите внимание, сударыня, что перевязь его такого же цвета, как ваши ленты.
- Умеет он ездить верхом?
- Вы сами убедитесь в этом.
Он поклонился и поспешил к некоей придворной даме из свиты королевы, которой с некоторого времени оказывал знаки внимания. Слегка наклонившись к луке и положив руку на поводья лошади своей дамы, он вскоре забыл и о брате и об его прекрасной и гордой спутнице.
- Оказывается, вы знакомы с Коменжем, господин Мержи? - спросила госпожа де Тюржи.
- Я, сударыня?.. Очень мало, - пробормотал тот с запинкой.
- Но вы только что с ним разговаривали.
- Я разговаривал с ним в первый раз.
- Я, кажется, догадываюсь, о чем вы говорили. - И глаза ее из-под маски словно хотели прочесть в душе Мержи его тайну.
Какая-то дама, обратясь к графине, прервала их разговор к большому удовольствию де Мержи, которого очень смущала начавшаяся беседа. Тем не менее, сам хорошенько не зная почему, он продолжал ехать рядом с графиней; быть может, он этим хотел доставить некоторое неудовольствие Коменжу, за ним наблюдавшему.
Выехали из замка. Олень был поднят и убегал в чащу, все охотники отправились вдогонку, и Мержи не без удовольствия обратил внимание на то, с каким искусством г-жа де Тюржи управляла лошадью и с какой неустрашимостью заставляла ее преодолевать все встречающиеся на пути препятствия. Благодаря отличному берберийскому скакуну, на котором ехал Мержи, он не отставал от своей дамы, но, к большой его досаде, граф де Коменж, у которого лошадь была ничуть не хуже, тоже ехал рядом с графиней и, невзирая ни на быстроту бешеного галопа, ни на исключительную его внимательность к охоте, часто обращался с речью к амазонке, меж тем как Мержи молча завидовал его легкости, беззаботности и особенно способности говорить приятные пустяки, которые, судя по досаде, которую испытывал Мержи, должны были нравиться графине.
Впрочем, для обоих соперников, одушевленных благородным соревнованием, не существовало ни достаточно высоких загородок, ни достаточно широких рвов, перед которыми они остановились бы, и уже раз двадцать они рисковали сломать себе шею.
Вдруг графиня, отделившись от общей массы охотников, свернула на лесистую дорогу, идущую под углом к той, по которой направился король и его свита.
- Что вы делаете? - воскликнул Коменж. - Вы собьетесь со следа! Разве вы не слышите, что рожки и лай - с той стороны?
- Так и поезжайте другой дорогой. Кто вас держит?
Коменж ничего не ответил и поскакал за нею. Мержи поступил так же, и когда они проскакали вглубь по этой дороге шагов сто, графиня задержала свою лошадь.
Коменж справа и Мержи слева последовали ее примеру.
- У вас хороший боевой конь, господин де Мержи, - заметил Коменж, - не видно ни малейшей испарины.
- Это бербериец, брат купил его у одного испанца. Вот знак от сабельного удара, полученного им при Монконтуре.
- Вы были на войне? - спросила графиня у Мержи.
- Нет, сударыня.
- Так что у вас нет ни одной ружейной раны?
- Нет, сударыня.
- Ни одного сабельного удара?
- Тоже нет.
Мержи показалось, что она улыбается. Коменж хвастливо вздернул ус.
- Ничто так не красит молодого дворянина, - сказал он, - как хорошая рана. Не правда ли, сударыня?
- Да, если она честно заслужена.
- Что понимаете вы под этими словами: "честно заслужена"?
- Рана доставляет славу, если она получена на поле битвы. Дуэльные раны - совсем другого рода; я не знаю ничего более достойного презрения.
- Полагаю, что господин де Мержи имел с вами разговор перед тем как садиться на лошадь?
- Нет, - сухо ответила графиня.
Мержи направил лошадь к Коменжу и сказал ему тихо:
- Сударь, как только мы с вами присоединимся к остальной охоте, то сможем заехать в высокий кустарник, и там я надеюсь доказать вам, что я не предпринимал никаких шагов для того, чтобы избежать встречи с вами.
Коменж взглянул на него с выражением состраданья и удовольствия.
- Тем лучше, я вполне вам верю, - ответил он. - Что же касается сделанного вами предложения, я не могу его принять. Мы не какие-нибудь мужланы, чтобы драться без свидетелей, и наши друзья, которые должны принять участие в этом, никогда бы нам не простили, что мы их не подождали.
- Как вам будет угодно, сударь, - сказал Мержи и снова поехал рядом с г-жей де Тюржи, - которая отъехала на несколько шагов вперед. Графиня ехала, опустив голову на грудь, и, казалось, была всецело занята своими мыслями. Все трое в молчании доехали до перекрестка, которым кончалась их дорога.
- Слышите звук? Не рог ли это? - спросил Коменж.
- По-моему, звук долетает вон из того кустарника, налево от нас, - сказал Мержи.
- Да, это - рог, теперь я в этом уверен. И даже могу сказать, что это - болонская валторна. Черт меня побери, если это не валторна друга моего Помпиньяна. Вы не можете себе представить, господин де Мержи, какая огромная разница между болонской валторной и теми, что выделывают у нас жалкие парижские ремесленники.
- Эту слышно издалека.
- И какой звук! Как он насыщен! Собаки, заслышав его, забыли бы, что пробежали десяток лье. По правде сказать, хорошие вещи выделывают только в Италии и во Фландрии. Что вы думаете об этом воротнике в валонском вкусе? Для охотничьего костюма это очень подходит; у меня есть воротники и брыжи "смущение" для балов; но и этот колет, совсем простой, - вы думаете, его вышивали в Париже? Ничуть не бывало! Он привезен мне из Бреды. Если хотите, я попрошу прислать вам такой же через своего друга, который находится во Фландрии… Но… (он оборвал, расхохотавшись)… Вот рассеянность! Боже мой! Я совсем забыл!
Графиня остановила лошадь.
- Коменж, охота впереди вас, и, судя по рожкам, оленя уже начали травить.
- Я думаю, что вы правы, прекрасная дама.
- А вы не хотите присутствовать при травле?
- Обязательно; иначе наша слава охотников и наездников погибла.
- Ну, так надо торопиться.
- Да, лошади наши передохнули. Покажите нам пример.
- Я устала. Я остаюсь здесь. Г-н де Мержи побудет со мною. Ну, трогайтесь!
- Но…
- Что же, вам два раза повторять? Шпорьте!..
Коменж не двигался с места, краска залила ему лицо, и он с бешенством переводил глаза с Мержи на графиню.
- Госпоже де Тюржи необходимо остаться вдвоем? - сказал он с горькой улыбкой.
Графиня протянула руку по направлению к кустарнику, откуда доносились звуки рожка, и сделала концами пальцев многозначительное движение. Но Коменж, по-видимому, не был расположен предоставить поле действия своему сопернику.
- Кажется, с вами приходится объясняться напрямик. Оставьте нас, господин де Коменж, ваше присутствие докучает мне. Теперь вам понятно?
- Вполне, сударыня, - ответил он с яростью, и прибавил, понижая голос: - Но что касается этого прихвостня, - не долго он будет вас забавлять. Прощайте, господин де Мержи, до свидания. - Последние слова он произнес с особенным ударением; потом, дав обе шпоры, пустился в галоп.
Графиня удержала свою лошадь, которая хотела последовать примеру своего товарища, пустила ее шагом и сначала ехала молча, время от времени подымая голову и взглядывая на Мержи, будто собираясь заговорить с ним, потом отводила глаза, стыдясь, что не может найти фразы для начала разговора.
Мержи счел своим долгом заговорить первым.
- Я очень горд, сударыня, предпочтением, которое вы мне оказали…
- Господин Бернар… вы умеете драться?
- Да, сударыня, - ответил он в удивлении.
- Но я хочу сказать - хорошо драться… очень хорошо.
- Достаточно хорошо для дворянина и, конечно, нехорошо для учителя фехтования.
- Но в стране, где мы живем, дворяне лучше владеют оружием, чем профессиональные фехтовальщики.
- Правда, мне говорили, что многие из них тратят в фехтовальных залах время, которое они могли бы употребить гораздо лучше.
- Лучше?
- Конечно. Не лучше ли беседовать с дамами, - прибавил он, улыбаясь, - чем обливаться потом в фехтовальном зале.
- Скажите, вы часто дрались на дуэли?
- Слава богу, ни разу, сударыня. Но почему вы меня спрашиваете об этом?
- Заметьте себе на будущее, что никогда нельзя спрашивать у женщины, почему она делает то или другое. По крайней мере, так принято у благовоспитанных господ.
- Я буду соблюдать это правило, - ответил Мержи, слегка улыбаясь и наклоняясь к шее лошади.
- В таком случае… как же вы обойдетесь завтра?
- Завтра?
- Да. Не притворяйтесь удивленным.
- Сударыня…
- Отвечайте на вопрос. Мне все известно. Отвечайте! - воскликнула она, протягивая к нему руку царственным движением. Кончик ее пальца коснулся обшлага де Мержи, что заставило его вздрогнуть.
- Я постараюсь обойтись как можно лучше, - наконец, ответил он.
- Мне нравится ваш ответ! Это ответ не труса и не забияки. Но вам известно, что при первом дебюте вам придется иметь дело с очень опасным человеком?
- Что ж делать! Конечно, я буду в большом затруднении, в таком же, как и сейчас, - прибавил он с улыбкой. - Я видел всегда только крестьянок, и вот в начале своей придворной жизни я нахожусь наедине с прекраснейшей дамой французского двора.
- Будем говорить серьезно. Коменж - лучший фехтовальщик при этом дворе, столь обильном головорезами. Он - король "заправских" дуэлянтов.
- Говорят.
- И вы нисколько этим не обеспокоены?
- Повторяю, что я постараюсь вести себя как можно лучше. Никогда не нужно отчаиваться, пока располагаешь доброй шпагой, и, главное, помощью божьей.
- Божья помощь!.. - прервала она презрительно. - Разве вы не гугенот, господин де Мержи?
- Да, сударыня, - ответил он серьезно, как всегда привык отвечать на подобный вопрос.
- Значит, вы подвергаетесь еще большему риску.
- Почему?
- Подвергать опасности свою жизнь - это еще ничего, но вы подвергаете опасности нечто большее - вашу душу.
- Вы рассуждаете, сударыня, по канонам вашей религии; моя религия в этом отношении более утешительна.
- Вы играете в опасную игру. Вечные мучения поставлены на ставку, и почти все шансы - против вас.
- В обоих случаях получилось бы одно и то же; умри я завтра католиком, я умер бы в состоянии смертного греха.
- Это еще большой вопрос и разница очень большая! - воскликнула она задетая тем, что возражения Мержи были взяты им из ее же верований. - Наши богословы объяснили бы вам…
- О, не сомневаюсь в этом, они ведь все готовы объяснить, сударыня; они берут на себя смелость изменять даже евангелие ради собственной фантазии. Например…
- Оставим это! Нельзя минуты поговорить с гугенотом без того, чтобы он не начал цитировать священное писание.
- Потому что мы его читаем, а у вас даже священники его не знают. Но поговорим о другом. Как вы думаете, олень уже затравлен?
- Значит, вы очень привязаны к вашей религии?
- Вы первая начинаете, сударыня.
- Вы считаете ее правильной?
- Больше того: я считаю ее наилучшей, единственно правильной, иначе я переменил бы ее.
- Брат ваш переменил же религию.
- У него были свои причины, чтобы стать католиком; у меня есть свои, чтобы оставаться протестантом.
- Все гугеноты упрямы и глухи к убеждениям рассудка! - воскликнула она в гневе.
- Завтра будет дождь, - произнес Мержи, глядя на небо.
- Господин Мержи, дружба к вашему брату и опасность, которой вы подвергаетесь, внушают мне к вам сочувствие.
Он почтительно поклонился.
- Ведь вы, еретики, не верите в мощи?
Он улыбнулся.
- И прикосновение к ним у вас считается осквернением … Вы бы отказались носить ладанку с мощами, как это в обычае у нас, католиков?
- Обычай этот кажется нам, протестантам, по меньшей мере бесполезным.
- Послушайте. Как-то раз один из моих кузенов повязал на шею охотничьей собаки ладанку, потом на расстоянии двенадцати шагов выстрелил в нее из аркебузы крупной дробью…
- И убил собаку?