* * *
По приказу Варды у каждой двери Большого Дворца были поставлены усиленные караулы варангов, которым был отдан приказ никого не впускать и не выпускать без особого на то повеления императора.
Бьёрну и Эйрику достался пост у ворот каменной галереи, соединявшей императорский Дворец с храмом Святой Софии.
Сюда доносились лишь отдалённые отголоски бурных событий. Где-то слышались крики и стоны, хлопанье дверей, женский плач.
В сопровождении двух монахов во Дворец пытался пройти патриарх Игнатий, но Бьёрн и Эйрик твёрдо заступили им путь, так что пришлось жрецу греческого бога поворачивать обратно несолоно хлебавши.
- То ли мужик, то ли баба... - глядя вслед удаляющемуся скопцу, брезгливо сказал Бьёрн. - Он не ест мяса и не имеет сношений с женщинами, не опоясывается мечом и не ездит на лошади, как всякий нормальный мужчина, а когда всё же пожелает совершить поездку верхом, то едет на осле и кладёт обе свои ноги по одну сторону седла, подобно тому, как здесь ездят женщины...
Эйрик лишь молча сплюнул.
Около полуночи неподалёку от Бьёрна и Эйрика послышался шум, лязг оружия, воинственные крики.
Потом перепуганные дворцовые слуги пронесли несколько мёртвых тел, пробежал с окровавленным мечом в руке Варда, за ним ещё какие-то сановники. Затем появился утомлённый конунг Рюрик и сказал, что всё кончено.
* * *
Утром столицу заполонили слухи и сплетни. На площадях и торжищах толпились сотни зевак, жадно слушавших и тут же передававших другим последние известия из Дворца.
- Готовился мятеж! Но с Божией помощью удалось не попустить несправедливости...
- Я своими глазами видел четыре трупа! Один из них - логофет Феоктист!..
- Он был главарём заговорщиков! Мятежники пытались отравить василевса!..
- Всю ночь продолжалось заседание Тайного Совета!
- По случаю усмирения мятежа на ипподроме будут ристания и бесплатная выдача хлеба!..
- Свершился великий акт справедливости!
Народ воспринял переворот вполне удовлетворительно, если слухи назвали его великим...
Эпитет "великий" обычно прилагается к злодеянию, затмившему прежде бывшее и ставшему некой доблестью.
Глашатаи прочитали указы эпарха столицы, из которых стало ясно, что Господь хранит молодого василевса.
В сопровождении дворцовой стражи молодой василевс показался народу. На улицах столицы его встречали восторженные толпы, повсюду слышались здравицы в его честь.
В Доме Варвара царило буйное веселье - из Большого Дворца сюда были доставлены изысканные яства и вина, варяги получили золотые браслеты и дорогие одежды.
А Рюрик тихо сказал Бьёрну:
- Боюсь, что наш благодетель обречён... Плоды смуты никогда не достаются тому, кто её затевает. Он может только всколыхнуть и замутить воду, а ловить рыбу в этой мутной воде станут другие...
- Разумеется, - согласился Бьёрн. - Те, кто расшатывают устои государства, чаще всего первыми гибнут при его крушении. Первым всегда суждено погибать. Ибо их удел - лишь вспахать поле. Влачат жалкое существование и вторые. Их задача - засеять поле. И лишь третьи, незаметные последователи первых и вторых, когда утихнут волнения, с удовольствием воспользуются созревшим урожаем.
* * *
Диакон Константин услышал о происшедшем дворцовом перевороте от возбуждённого псаломщика Иоанна.
- Василисса Феодора удалена от престола. Логофет Феоктист низвергнут!.. Что теперь будет с империей и всеми нами?! Станем молить Господа о даровании спокойствия в государстве!
Выкрикивая новости, псаломщик вглядывался в побледневшее лицо диакона Константина, словно надеялся проникнуть в его душу. Константин не без оснований полагал, что псаломщик является чьим-то осведомителем - то ли эпарха, то ли иного высокопоставленного чиновника. Посему ничего ему не ответил, лишь озабоченно кивнул.
- Ты ничего мне не скажешь? - удивился псаломщик.
- Мне нечего сказать, - тихо ответствовал Константин. - Мы с тобой люди маленькие, мы не вправе обсуждать то, что происходит вблизи трона. Всякая власть от Бога, что же ещё говорить?
Затем Константин без промедления оставил Константинополь.
Заплатив два обола перевозчику, он перебрался на другой берег Босфора и зашагал по каменистой дороге в Вифинию.
Ночевал он на придорожном постоялом дворе.
В харчевне поселяне мирно пили вино и судачили о погоде.
То ли они ещё не знали о событиях, происшедших минувшей ночью в столице, то ли им было глубоко безразлично, кто и как станет править империей.
К исходу следующего дня Константин добрался до горы Олимп.
В низкой тёмной келье Константин разыскал своего брата Мефодия и поделился с ним безутешной новостью.
- В наше время людей терзают лишь два желания: иметь и властвовать. Ради удовольствования этих желаний большинство людей готовы продать души свои и тела князю тьмы. Иметь и властвовать, властвовать, чтобы иметь, - сказал Мефодий. - Я нынче же закажу службу за упокой души нашего благодетеля. Но что будет теперь с тобой?
- Всё в этом мире - тайна. Никакому человеку не дано постичь всей мудрости Творца, - негромко заговорил диакон Константин, по обыкновению глядя не на собеседника, а куда-то вдаль. - И одной из самых великих тайн Вседержителю было угодно окутать человеческую свободу. Никому из смертных не сообщены пределы его свободы. Никто также не смеет судить и о пределах чужой свободы. Посему никто не может быть судьёй другому человеку. Не судите, да не судимы будете!.. Всё окутано тайной...
- К тебе расположен протоасикрит Фотий, ты знаком с государем... Ты занимаешь кафедру философии в Магнавре. Может быть, падение Феоктиста не повредит твоей карьере? - участливо спросил Мефодий.
- Разве дело в моей карьере? - вздохнул Константин. - Мне сейчас просто опасно оставаться в Городе. Не дай Бог попасться на глаза кесарю Варде!.. Он сейчас не пощадит никого...
- Оставайся до поры у меня...
- Спасибо, брат... Поживу здесь, пока в столице не улягутся мятежные страсти.
Мефодий служил на невысокой государственной должности где-то на Балканах, но незадолго до смерти благодетеля и покровителя Феоктиста по совету брата Константина решил оставить мир и посвятить себя служению Богу.
Он стал настоятелем небольшого монастыря Полихрон на азиатском берегу Мраморного моря, неподалёку от горы Олимп. Константин любил это место. Сюда, в тёплую Вифинию, на тихий берег маленького моря, Константин приезжал отдохнуть и подлечиться после изматывающих путешествий и утомительных дискуссий с мудрецами-иноверцами.
Диакон Константин впервые узнал о горе Олимп и стоявшей там обители ещё в ту пору, когда служил патриаршим библиотекарем. Он был послан туда за какой-то древней рукописью, срочно понадобившейся патриарху.
Недолго пробыв библиофилаксом, Константин на полгода отправился в уединённый монастырь недалеко от Бруссы, на побережье Мраморного моря - это был один из главных центров православного монашества.
Его душа отдыхала и возвышалась лишь в монастырях.
Монастырские книгохранилища хранили неведомые сокровища.
В монастыре Константину, помимо библиотек, нравились три вещи: почитание монахов, уважение настоятелей и отсутствие женщин...
Константин боялся женщин и презирал их.
Его душа торжествовала, когда он видел их, подавленных, на коленях приползающих в монастырь на исповедь и отпущение грехов...
Выслушав очередную кающуюся Магдалину, диакон Константин размеренно, холодно и методично наставлял её на путь истинный:
- Все люди боятся страданий и ищут наслаждений. И наибольшие удовольствия людям доставляют именно порочные страсти. И красота, и богатство приносят людям, ими обладающим, гораздо более вреда, нежели бедность и телесное убожество. Диавол прельщает людей красотой мира сего. Опасайся соблазнов, постом и молитвой гони диавола вон!
- Отец диакон, помолись за меня!.. Уж я отблагодарю, - словно невзначай обнажая колено, шептала грешница.
- Изыди, Сатана! - гневно рычал Константин и убегал прочь.
Будучи обделённым в детстве, но обладая недюжинным честолюбием, Константин страстно желал ощущать своё духовное превосходство над окружающей его серой массой, над толпой...
Участие в жизни церковной общины, вхождение в духовную и богослужебную атмосферу таинств, благодати, молитвы, литургии, наказания дисциплинарного порядка, добровольно над собой признаваемого, жизнь по строгим моральным нормам - всё это завораживало честолюбивого юношу, возвышало его вначале над ровесниками, а затем и над всеми мирянами.
Константин понимал, что Господом ему даровано более, чем кому бы то ни было из людей, но его выдающиеся способности не позволили ему поступить на государственную службу из опасения претерпевать унижений более, чем могла снести его душа.
Избрав духовное поприще, Константин отказался от погони за титулами и чинами и пребывал простым диаконом до самого пострижения в монахи, хотя предложения о рукоположении в более высокий сан получал неоднократно.
Константин намеренно оставался на нижней ступеньке иерархии, следуя Писанию: "...и последние станут первыми..."
* * *
Спешно созванный синклит отменил регентство и объявил Михаила самодержцем.
В ответном слове император пообещал править империей, советуясь с многоопытными вельможами во всех важнейших делах.
- Для меня не существует иных интересов, кроме интересов государства, и мне больно видеть, что нынче дела идут вкривь и вкось и что причиною тому - небрежение чиновников, в любом деле усматривающих лишь личные виды. Скорее я желал бы быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за неправое...
Молодой василевс обвёл глазами вдруг притихших сановников и продолжил:
- Государство и закон призваны не столько обеспечивать порядок авторитетом и силой принудительной власти, сколько охранять господство добродетели и её лучшего выражения - справедливости, исключающей уравнительное обезличивание и господство богатого над бедным, сильного - над слабым. И я наведу такой порядок! Государь должен строить свою внутреннюю политику таким образом, чтобы его подданные постоянно испытывали в нём нужду, чтобы боялись осиротеть со смертью монарха... И вы мне станете первыми помощниками... Мы укрепим святую церковь, ибо вопросы о взаимных отношениях людей в обществе представляются мне совершенно незначительными в сравнении с вопросом об отношении человека к Богу! Когда прочен государственный строй, тогда непоколебима и его государственная Идея! И, соответственно, наоборот... Так что дело государя - всячески укреплять государство, а дело церкви - всемерно поддерживать усилия монарха...
Истерзанное долгим ожиданием императорской власти, а также оскорблениями и унижениями, самолюбие василевса придавало его первым действиям на престоле крайнюю торопливость.
Он как будто боялся, что не успеет навести вокруг себя столь желанный порядок, и потому стремился переменить всё разом, сделать за день то, для чего по логике вещей требовались годы и десятилетия.
Новеллы выходили из-под его пера одна за другой, в иной день Михаил подписывал до десяти указов.
Каждый день предпринималась им какая-то новая мера: что-то запрещалось, что-то учреждалось, что-то вменялось в обязанность, а что-то упразднялось за ненадобностью. Всякий самодержец и лица, входящие в его ближайшее окружение, бывают охвачены иллюзией, что они способны сделать с обществом всё, что пожелают, к его же, общества, разумеется, пользе и выгоде...
Сколь обманчиво самовластье!
Чрезвычайная торопливость, соединённая с нерастраченным пылом души, стремление всем внушить к себе почтение привело к тому, что дела приходили в совершеннейшее расстройство.
Желание следовать справедливости и закону выливалось в несправедливость и беззаконие.
Жажда порядка удовлетворялась таким образом, что в результате получался беспорядок ещё больший.
В малейшем отклонении от установленных им порядков император склонен был усматривать преступное небрежение и потому ни одного случая не оставлял без рассмотрения и наказания.
Вместе с тем любого из подданных, выразившего ему уважение, он награждал щедро и незамедлительно.
Приближённые к василевсу чиновники скоро открыли главную черту характера василевса - страстное желание любви подданных, и стали эту любовь... организовывать.
Во время церковных и иных праздников император появлялся перед народом в сопровождении огромной свиты и внушительной вооружённой охраны.
Вдоль всего пути следования процессии стояли толпы согнанного сюда простонародья.
В определённых местах воздвигались особые деревянные подмостки, на которых вместе с музыкантами и исполнителями хвалебных гимнов во время шествия процессии имели право стоять видные горожане, иноземные послы, знатные путешественники...
Вокруг василевса, где бы он ни появился, искусственно создавалась толпа раболепных подданных, и делалось это единственно для того, чтобы какой-нибудь сановник, оказавшийся вблизи императора в ту минуту, имел счастливую возможность лишний раз польстить императору и сказать ему, указывая на толпу, как сильно любим он своими подданными.
Михаил разгадывал подобные уловки своих вельмож, но тем не менее слушал их льстивые речи с большим удовольствием.
Ещё ему нравилось, когда его называли отцом отечества.
Михаил не был чужд осторожности, но от неё и следа не оставалось, когда его придворные говорили ему именно то, что он желал слышать.
Он верил тому, во что ему было приятно поверить...
Наибольшей опасности оказаться в плену страстей и заблуждений при осуществлении государственных преобразований подвержены люди, впервые получившие верховную власть.
Вместе со скипетром приходит к ним иллюзия, будто все их повеления будут исполняться беспрекословно, точно и без промедления.
Так если и бывает, то лишь в мелочах.
Если же они отваживаются на крупные перемены, то скоро обнаруживают всю иллюзорность оказавшейся в их распоряжении якобы неограниченной власти...
И во время правления Михаила III, и много лет спустя тонкие психологи и глубокие мыслители порой заходили в тупик, пытаясь найти объяснение поступкам этого императора.
А между тем в поступках его был смысл.
Собака долго сидела в конуре, да к тому ж на цепи. Однажды решили взять её на охоту, и что же?..
Вместо того чтобы вынюхивать дичь и идти по следу, она стала бросаться на всякий куст, беспричинно облаивать весь белый свет...
Да разве заблуждался только ромейский монарх, последний представитель ничем особо не примечательной Аморийской династии? Разве всякий чиновник не ведёт себя так же, едва получит важную должность?
Получить должность и вместе с ней власть означает для всякого то же самое, что вылезти из конуры и быть спущенным с цепи.
* * *
Днём кесарь Варда посетил логофиссию дрома, где объявил, что будет лично возглавлять это учреждение.
Заметив протоспафария Феофилакта, кесарь милостиво полюбопытствовал, как обстоят дела в департаменте северных варваров, и удостоил протоспафария благосклонной улыбки.
А казначею логофиссии дрома кесарем было отдано распоряжение немедленно выплатить всем чиновникам ругу, задержанную ещё с Пасхи.
Окрылённый сиятельной милостью, Феофилакт решил навестить гетеру Анастасию и в тот же вечер, прихватив с собой две литры золота, прискакал к её дому в регеоне Арториан.
Обычно шумный и многолюдный, на этот раз дом гетеры поразил Феофилакта настороженной тишиной.
Служанка провела его в зал для приёмов, но Феофилакту пришлось не менее получаса дожидаться, пока Анастасия выйдет к нему.
- Я рада видеть тебя, любезный Феофилакт, - сказала гетера, но голос её был скорее встревоженным, чем радостным. - Почему ты так давно не приходил ко мне?
- Для красивой и романтической любви требуется много свободного времени и свободных денег... У меня не было ни первого, ни второго, милая Анастасия!.. Но теперь я надеюсь, что смогу навещать тебя так часто, как ты того пожелаешь...
- Что слышно во Дворце? Тебе не грозят опасности?
- Государственный деятель обязан быть осторожным и проницательным, должен тщательно выверять каждый свой поступок и заботиться о своей политической репутации. Стремясь угодить сегодняшнему правителю, рискуешь завтра быть отправленным на казнь сменившим его властелином... Я не пресмыкался перед Феоктистом, и мне нечего бояться кесаря Варду. Напротив, я надеюсь на перемены!.. Власть сменилась, - улыбнулся Феофилакт. - Ах, если бы мою девочку не похитили тавроскифы, она завтра же была бы возвращена в столицу!..
- До сего дня никаких известий?
- Ни малейших!.. Но не будем о грустном! - воскликнул Феофилакт и положил к ногам гетеры кошель с золотыми монетами:
- Что это? - удивилась Анастасия.
- Две литры, - с достоинством ответил Феофилакт. - Не люблю чувствовать себя должником.
- Убери свои деньги, - устало сказала Анастасия. - Неужели же ты ничего не понял?
- А что я должен был понять? - горделиво расправляя плечи, сказал Феофилакт. - Разве достойно мужчины быть должником?!
- Я любила тебя, Феофилакт...
- За это я и принёс литру золота. Так полюби же меня и сегодня, за это получишь вторую литру.
- Уходи прочь! - сказала Анастасия. - И забери свои деньги! Прощайте, ваше превосходительство!..
Гетера опустила голову и медленно удалилась, оставив Феофилакта в пустых покоях.
Недоумённо хмыкнув, Феофилакт отсчитал литру золота и оставил столбик монет на краешке стола, остальные забрал с собой.