Пока Ярун выглядывал на небе благоприятное расположение звёзд, ведуны времени зря не теряли и в положенный срок дали пленнику дурманящее питьё, так что теперь он уже никуда не порывался бежать.
Волхвы взялись за волосяные канаты, и толстое дубовое веретено пришло в движение.
Всё неистовее звенели бубны и грохотали барабаны, навзрыд кричали свирели и рожки, певуче стонали трубы, надрывались гудки и гусли.
Затаив дыхание, наблюдали славяне, как волхвы заставляют вращаться дубовое веретено. Скрипело и повизгивало сухое дерево огнища, и уже готово было оно подарить племени Живой Огонь, но - лишь после совершения главного...
Когда от острия дубового веретена, воткнутого в липовую колоду, потянуло тонким запахом жжёного дерева, Ярун приблизился к обеспамятевшему холопу и застыл, отведя назад руку.
Молодой вещун вложил в эту руку увесистый белый нож.
Холоп улыбался растерянно и жалко, уставив на Яруна немигающие глаза.
Много раз на своём веку Ярун заглядывал в отрешённые, опустошённые глаза обречённых смерти. Умом понимал Ярун, что перед ним не человек, но лишь малая часть отработанного веками действа, а сердце порой говорило иное, и рука, сжимавшая литую серебряную рукоятку, наливалась предательской слабостью.
У Яруна не было выбора.
И когда над зубчатой кромкой далёкого леса показался крошечный краешек светила, Ярун неуловимо быстрым движением рассёк грудь холопа, с усилием вырвал сердце и дымящейся кровью обильно оросил вращающееся веретено огнища.
Радостно взревела обнадеженная толпа.
Волхв вполголоса стал напевать священный гимн, но скоро сорвался в привычный крик, стараясь докричаться до всех богов, таких могучих, таких далёких, таких кровожадных, таких равнодушных.
И боги услышали неистовый гимн волхва.
От огнища потянулась вверх сильная струйка дыма, сверкнула искорка...
Ярун опустился на колени, стал подкладывать под остриё сухой мох и травинки. И когда показался первый, ещё робкий и ненадёжный язычок священного пламени, волхв Ярун протянул ему тонкую узкую полоску бересты, прошептал последнее заклинание:
- Батюшко ты, Князь Огонь, всем ты князьям князь, всем ты огням огонь!.. Будь ты кроток, будь ты милостив! Как ты жарок и пылок, как ты жжёшь и палишь в чистом поле травы и муравы, чащи и трущобы, у сырого дуба подземельные коренья, тако, батюшко Князь Огонь, жги и спали с нас всякие скорби и печали, страхи и переполохи!..
И заплясал новорождённый жаркий Огонь на нежно-розовой бересте, мигом скрутил её в трубку, запузырил, обуглил, перекинулся на сухую лучинку, а там уже запылала и поднесённая смоляная головня, от которой занялся первый костёр, посолонь загорелись и прочие семь поленниц, старательно сложенных молодыми волхвами, потянулись к небесным богам восемь светлых дымов, возвещая о празднике рождения Нового Лета...
Тут и смерды уразумели, что великое дело свершилось, и вся толпа пришла в движение, люди стали карабкаться вверх по заснеженным склонам, давя и отталкивая друг друга, спеша прикоснуться к священному пламени.
Боги милостивы к полянам, и за это поляне станут приносить им обильные жертвы, всласть напоят кровью уста Рода.
Послышался топот копыт, полетели гонцы в княжеский терем, на Гору, понесли факелы с Живым Огнём. Теперь на нём станут печь блины, жарить свиней, варить пиво... Скоро смерды забудут про то, какой ценой достался соплеменникам этот огонь, только волхвы сохранят эту память...
* * *
То ли от грубой тавроскифской пищи, то ли от резкой перемены участи прицепилась к Елене какая-то хворь, от которой не помогали ни молитвы, ни целебные травы.
Аскольд приводил в терем заросших до самых глаз волосами страховидных тавроскифских целителей. Они приходили не иначе как в сумерках, щупали своими лапищами девичье тело, оглядывали Елену равнодушно, словно дубовое полено.
Затем все эти знахари где-то варили дурно пахнущее зелье, которое ничуть не помогало.
Свет белый стал не мил Елене, она похудела, подурнела и часто плакала, опасаясь, что князь Аскольд прогонит её со своего двора.
А потом Феофания привела какую-то бабку, которая и объявила Елене, что она просто-напросто беременна.
Елена не знала, как отнесётся к этой новости князь Аскольд.
От словоохотливого пасынка Гордяты Феофания вызнала, что великий князь Дир, отец Аскольда, не одобряет скоропалительную женитьбу сына, да ещё на гречанке. Оттого-то и живёт Аскольд не в Киеве, а в своей загородной резиденции - в Вышгороде.
- Пожалуй, нам пора ехать... - наклоняясь к Елене, сказал Аскольд. - Мне нужно быть в Киеве, когда вернусь - не ведаю.
Елена испугалась, что Аскольд уедет, так и не узнав самой важной новости, и отчаянно выпалила:
- Я ношу под сердцем ребёнка...
- Добро, - спокойно откликнулся Аскольд. - Будет у меня сын.
- Я боюсь...
- Чего? - удивился Аскольд.
- Он зачат в грехе, - прошептала Елена. - Без венчания...
- Наши боги не дадут в обиду ни тебя, ни моего сына... Я волхвам накажу, чтобы принесли щедрые жертвы богам!
- Неужели он останется некрещёным, наш первенец? - ужаснулась Елена. - Неужели мы обречём его на страдания?!
- Ничего не бойся! Ты находишься на русской земле, тут правят наши боги...
* * *
Медленно поднималось багровое утреннее светило.
Мимоходом пригрело мохнатую еловую лапу, покрытую коркой серого ноздреватого снега.
С еловой лапы сорвалась на землю крохотная искристая капля.
Пока проходила через сугроб, присоединились к ней новые талые капли, так что до земли дотянулась уже тоненькая струйка прозрачной воды.
И вот уже с лёгким журчанием побежал под сугробом озорной ручеёк, устремился к лесной речушке.
Всё выше вставало солнце, пригревало озябшую землю. Почернел на речке лёд, зазмеился проталинами и трещинами.
И когда растопило солнце снег на полдневных склонах холмов и оврагов, вдруг забурлила, заволновалась река, теснимая зимним ледовым панцирем, пожелала освободиться из жёстких пут, и соединилась талая верховая вода с подводными родниками, так что уже никакие возвратные морозы не смогли бы удержать её в неволе.
И однажды под вечер не выдержала река напора талых вод, вздыбила льды.
Льды пошли как-то разом, словно только и дожидались заветного сигнала, - понеслись по стремнине обломки, беспорядочно кружась, сталкиваясь друг с другом, вздымаясь из воды, вновь погружаясь чуть ли не до самого дна. Неслись по реке льдины, хранившие на себе санные следы и копёнки прошлогоднего сена, обречённо застыл на крохотном обломке изнемогающий от страха одинокий волчонок, жалобно скулил, не надеясь на спасение...
* * *
По весне, едва вскроются реки, от всех славянских племён приходили в Киев светлые князья на совет к великому кагану Диру.
Многолюдным и шумным был Киев в пору весеннего снема, когда собирались в Детинце радимичи и древляне, поляне и северы, уличи и дреговичи.
Теснились на Почайне лодьи, готовые выступить в дальний поход.
Ворота Детинца не затворялись ни днём, ни вечером, и всякий, кто желал, мог во всякое время прийти на пир.
Прямо посреди княжеского двора жарили и парили, варили и коптили да тут же и подавали на столы всякую снедь.
Вышибались донца у бочонков с мёдом и пивом, пили и гуляли славяне, прославляя щедрость своего правителя.
Без меры веселились ратники, ожидая решения старшей дружины - кого идти воевать нынче?
А старшие дружинники Дира - князья светлые и бояре родовые, старцы градские и воеводы - тысяцкие да полутысяцкие собирались в главном тереме, в просторной Золотой Палате.
За окнами шумел и гудел пир горой, заливались гусляры и песельники, а здесь стояла чинная тишина.
Много было съедено и выпито, о многом переговорено и пересужено.
Как умел, рассудил Дир все споры и взаимные обиды соратников, щедро одарил каждого - кого челядью, кого золотом, кому шубу пожаловал со своего плеча, кому поднёс чару заморского вина.
Как обычно, в конце весеннего снема, после всех распрей и пересудов, надлежало решить, куда обратить свои взоры, в какие земли направить дружину.
- Истомились ратники, разленились, - жаловался Радомир. - Не ровен час, вовсе отвыкнут от брани, не захотят променять тёплую повалушу на поле ратное, для чего тогда будет нужна такая дружина?
- Может, на вятичей сходить? - нерешительно предложил радимичский князь Добронег. - Мои люди ходили туда и сказывали, что зачастили к ним гости Гостомысловы... Не столько торгуют, сколько высматривают... Не оказалось бы так, что придёт туда однажды Гостомысл, обложит вятичей данью...
- Да что с тех вятичей взять?! - загремел густым басом на всю Золотую Палату воевода Радомир. - Сядем в лодьи да и пустимся на полдень!.. Повоюем Корсунь али дальше - вдоль берега моря пройдём, вот и озолотимся... Обещался император платить каждое лето того ради, чтобы мы в его земли не хаживали, а слова своего не держит. Три лета дружина киевская в ту сторону и не глядела, а какая нам за то плата вышла? Шиш без масла!.. Доколе терпеть нам от греков? - оглаживая пышную бороду и горделиво поглядывая на сотрапезников, вопрошал Радомир.
- Верно, воевода!..
- В лодьи!..
- На греков!
Увидел Дир, что заблестели глаза воевод и бояр, пришлись им по нраву речи Радомира.
Лишь рассудительный не по летам Добронег усомнился:
- Достанет ли силы?
- Прежде доставало - и нынче не сробеем! - хвастливо прокричал Радомир. - Чтобы и детям своим заказали обманывать нас. Уж коли обещался платить - плати!..
- Радимичам хочется поближе добычу найти, вот и зовёт Добронег на вятичей...
- Может, оно верней будет, на вятичей-то? - подал голос дрегович Олдама.
- А может, на Волгу сходить? Булгарские города бога-а-тые, а товару всякого - хоть лопатой греби...
- Эка, хватил! Далече булгары те... Прошлый раз переяславская дружина ходила, почти вся в брынских лесах легла.
- А отчего? Оттого, что ближним путём пошли! А нужно было - там, где коням корма много, в обход, по степям, вдоль Дона... Или - верховьями Волги, от кривичей...
Напоминание о недавнем поражении меньшей дружины резануло по сердцу Дира, и он громко позвал:
- Ларника сюда!..
Стихли голоса за столом, каждому стало ясно, что Дир принял решение.
Великий каган обвёл глазами сотрапезников и принялся неспешно объяснять:
- Настало время, братья, напомнить молодому императору про то, что не выплачена обещанная нам руга за три лета... Для сего, полагаю, следует нам отправить в Царьград посольство.
Гриди внесли в Золотую Палату сундучок с принадлежностями для письма, следом приплёлся подслеповатый ларник, сел поближе к свету, разложил на коленях кусок гладко выскобленной телячьей кожи, обмакнул лебяжье перо в настойку чернильных орешков и приготовился записывать всё, что скажет Дир.
- Брату моему, императору Михаилу шлю свой поклон и пожелание всяческого благополучия...
Продиктовав эти слова, Дир задумался.
Притихла старшая дружина в ожидании, кого Дир назовёт своими послами.
- Нет, не так! Начинай сызнова.
Ларник беспрекословно убрал в сундучок испорченный лист пергамена, вытащил новый кусок лощёной телячьей кожи, выжидательно поглядел на переменчивого правителя.
- Готов? Ну, так пиши же: "Я, Дир, великий каган руссов..."
По губам Дира скользнула едкая усмешка, когда на миг представил он себе вытянутые лица царьградских вельмож при прочтении такого послания. Титулование это Дир принял недавно и был им вполне доволен. Носитель верховной власти на Руси принял наименование, заимствованное из чужого языка, - каган.
Диковато звучит, да ведь для народа всегда нужно нечто священное и малопонятное. Лучше, если взято из чужих краёв, дальнее всегда пользуется большим почтением, нежели своё, доморощенное...
Зашушукались между собой старцы градские, удовлетворённо крякнул лихой воевода Радомир - круто, ох круто забирал Дир!..
Прежде никто и никогда не позволял себе в обращении к императору ставить на первое место своё имя, да ещё титуловаться званием, равным императорскому.
- Как бы не осерчал на нас Михаил... - отводя глаза в сторону, едва слышно промолвил вяловатый Добронег.
- Что нам с того? - оборвал его Радомир. - Разве достанет у него силы пойти на нас?
- Сам не пойдёт, но может наслать степняков... Золота у него много, подкупит, кого ни пожелает.
"Не много теперь отыщется охотников ехать в Царьград при таком послании", - подумал Дир. Однако продолжил диктовать:
- Брату моему любезному, императору Михаилу шлю привет... Не медли с присылкой обещанной твоим отцом Феофилом руги за все лета, дабы царил между нашими народами крепкий мир, дабы было благополучие у всех подданных...
Ларник, старательно высунув кончик языка, выводил угловатые буквицы, затем свиток передали Диру.
Он взял в руки лебяжье перо, щепотью сложил пальцы и вывел коряво четыре буквы - ДИРЪ.
Послание было по всем правилам свёрнуто, скреплено золотой печатью, упаковано в деревянный ларец.
Многоопытный ларник, не дожидаясь особого повеления, достал из своего сундучка ещё один кусок телячьей кожи, принялся наскоро строчить верительную грамоту. Написал несколько строк и остановил перо, дожидаясь, кого назовёт Дир, чьи имена вписывать...
Но этого пока не знал и сам Дир.
Озабоченно оглядывал Дир своих соратников. Буянить да бражничать, кичиться награбленным добром да угонять из соседних земель скот и челядь - этими доблестями и исчерпывались достоинства многих нынешних сотрапезников. А кто из них не сробеет в Большом Дворце?
Задача любого правителя заключается в том, чтобы различать, кто из подданных полезен, а кто вреден. Приближать первых и отдалять последних... Но чаще всего именно тут и случаются трагические ошибки: приближают вредных, но льстивых и отдаляют полезных, но прямодушных...
Ошибиться в выборе нельзя. Когда князь более не может отличать хороших людей от дурных, его государство обречено на гибель.
Хитроумные греки, понаторевшие в переговорах, сразу распознают, что за люди приехали, и примут должные меры: слабого - запугают, жадного - подкупят, кичливого - улестят, сладострастного - ублажат, властолюбцу коварно посулят содействие в его устремлениях сесть на великий киевский стол...
- Послами пойдут: Радомир...
Оглядывая собравшихся, Дир задержал взгляд на Добронеге и уже хотел было назвать его имя, но в самый последний миг посетила его простая догадка: нельзя посылать против хитрых такого же!..
Перемудрят его греки! Справиться с хитростями сможет лишь человек прямодушный. Вот такого и следует поставить во главе посольства.
- А возглавит посольство светлый князь Аскольд! Довольно ему отсиживаться в Вышгороде, на женской половине терема, пускай послужит за морем...
Зашумели, задвигались князья и бояре, кое-кто вздохнул с облегчением - пронесло...
* * *
Разбуженный среди ночи постельничим великого кагана Дира, немногословным боярином Туром, князь Аскольд не сразу понял, чего от него добиваются.
- Просыпайся, князь, кличет тебя Дир!..
- Угу, - отозвался Аскольд. - Сейчас, уже поднимаюсь...
Ополоснул лицо студёной водой, хлебнул квасу и кликнул холопов, чтобы помогли ему одеться да обуться.
Боярин Тур провёл Аскольда укромным коридором прямо в опочивальню Дира.
- Позвал я тебя потолковать, - устало вздохнул Дир, указывая Аскольду на лавку. - Садись, в ногах правды нет.
- Постою, ноги молодые.
- Садись, разговор у нас долгий будет, - прокряхтел Дир. - Ты и сам понимаешь, что дело тебе доверяется важное и что именно от тебя будет весьма многое зависеть там, в Царьграде.
- Радомир старше меня почти вдвое... Он тебе двоюродным братом приходится. Почему бы ему не возглавить посольство?
- Радомир хорош в драке или на охоте... В Царьграде воли ему не давай, не то он таких дров наломает... Вовек нам всем не расхлебать...
Аскольд утёр рукавом бархатного кафтана вспотевший лоб и опустился на лавку, приготовляясь слушать.
- Там, в Царьграде, ты будешь представлять не меня, но все племена и народы наши... Соображай, какова твоя ноша... Делай, что сам посчитаешь необходимым, к словам Радомира не больно прислушивайся. И ещё ты это...
Забудь, чего давеча воеводы болтали! Нету у нас такой дружины, чтобы империи угрожать. А у них такое войско есть... Они во многом сильнее нас. И богаче. Но достоинство земли нашей не роняй. Перед императором по земле не пластайся, однако и кланяться в пояс не чинись. У них так заведено, чтобы кланяться при каждом случае... Главное - не за милостыней, не за подачкой ты пришёл к императору, но за обещанным!.. Сами греки так говорят: "Договоры должны соблюдаться!" Вот и пускай соблюдают.
- Ясно, - коротко кивнул Аскольд.
- Это хорошо, что ясно, - улыбнулся Дир. - Как говорится, умному послу невелик сказ, а за дураком сам следом иди... Греки не ожидают, что кто-то может потребовать от них долг. Верность данным обещаниям могут требовать сильные от слабых. Они и должны принять тебя за представителя сильного народа. Уразумел?
- Сделаю всё, как велишь.
- Главное там - не спешить без нужды, трижды подумать, прежде чем всякое слово молвить... Ну, не мне тебя учить уму-разуму. А теперь ступай. На рассвете простимся.
- Отец... Елене скоро придёт пора родить...
- Про то не печалься. Завтра же прикажу, чтобы её из Вышгорода в Киев привезли.