* * *
Солнце уже скрылось за черепичными крышами, а это означало, что в левом от входа портике на форуме Тавра протоспафария должен был поджидать секретный агент из ведомства городского эпарха.
В назначенный час на условленном месте никого не было, если не считать полуголого юродивого, сидевшего в пыли и распевавшего псалмы гнусавым баритоном.
Протоспафарий Феофилакт остановил коня и в раздражении свёл брови у переносицы. Он не любил, когда чиновники, пусть даже из иного ведомства, проявляли медлительность или опаздывали на условленные встречи, тем более в таком случае, когда речь шла не просто о весьма важной акции внешнеполитического департамента, но об исполнении распоряжения самого кесаря Варды.
На мясном рынке на форуме Тавра в этот час, перед самым закрытием рыночных ворот, было немноголюдно - несколько бездомных бродяг, пьяный нищий, двое ленивых муниципальных рабов, сгребавших мусор в огромные кучи, да скучающие городские стражники у чугунных ворот.
Шумным и многолюдным, приветливым и щедрым форум Тавра бывает по утрам, когда сюда собираются повара, кухарки, экономки и домохозяйки со всего Города, чтобы купить свинину и телятину, нежного молочного поросёнка или суровую пищу воинов - тёмно-красную буйволятину.
Почти сто лет назад император Константин Пятый повелел, чтобы свежим мясом торговали на форуме Тавра, и, чтобы привлечь посетителей к новому торжищу, приказал установить здесь огромную бронзовую фигуру быка.
Вовсе не простой была та фигура - в облике быка была сокрыта особая печь, в которой прилюдно заживо сжигали государственных преступников. Да, многие и даже высокопоставленные сановники и вельможи, уличённые в измене, окончили своё земное существование в огнедышащем чреве бронзового быка. Что же касается людей низкородных и малозначительных, то число их, сгоревших на форуме Тавра, не поддавалось никакому счёту.
Но это было давно.
А сейчас в Ромейской империи, благодарение Богу, всё спокойно.
И на форуме Тавра не сжигают людей, а торгуют парным мясом и требухой.
Кроме торговли, славился форум Тавра и самыми нахальными юродивыми - они порой выпрашивали у торговцев куски сырого мяса, а порой запросто воровали с лотков варёную требуху. Иной божевольный, ничуть не смущаясь присутствием ни женщин, ни торговцев, ни стражников, преспокойно мог справлять малую нужду да ещё и визжать при этом, приглашая стыдливых кухарок поглазеть на срам.
Недовольно покусывая губы, протоспафарий Феофилакт легко тронул поводья, намереваясь отправиться домой, как вдруг гнусавый юродивый на полуслове прервал пение псалма и произнёс негромко:
- Куда же вы, ваше превосходительство?..
Лишь тщательно вглядевшись в лицо юродивого, Феофилакт узнал агента.
- Однако... Великолепный маскарад, - вынужден был признать протоспафарий и нехотя спустился с коня.
Подойдя вплотную к смердящему лжеюродивому, преодолевая брезгливость, Феофилакт вполголоса разъяснил агенту столичного эпарха, какое задание ему предстоит выполнить и какая плата будет положена за эту услугу.
- Всё будет исполнено в наилучшем виде. Позвольте получить задаточек, - вкрадчиво напомнил юродивый.
Забравшись на коня, протоспафарий Феофилакт извлёк из седельной сумки кожаный мешочек с серебром и небрежно бросил секретному агенту, как бы невзначай промахнувшись мимо грязных протянутых рук.
С кошачьей цепкостью божевольный метнулся за кошельком, на лету подхватил его и в мгновение ока упрятал в своих лохмотьях.
Мстительно усмехнувшись, протоспафарий Феофилакт пришпорил жеребца, направляя его к теряющимся в сумерках рыночным воротам.
Признавая за секретным агентом эпарха и недюжинный ум, и известную изобретательность, протоспафарий Феофилакт в то же самое время не мог не презирать его за непомерную жадность, проистекающую из низкого происхождения агента.
Всякий раз, когда в интересах империи приходилось преступать закон, душа протоспафария Феофилакта наполнялась горечью. Разумеется, в политике порой случается идти не слишком прямыми стезями, и всякий государственный муж по необходимости должен был иногда допускать и известные "отклонения", ибо во всяком деле, а в политике особенно, важны скорее результаты, чем способы их достижения.
Обычно оправдание "отклонениям" протоспафарий Феофилакт находил в неких высших интересах империи. На этот раз он не мог успокоить свою душу ссылкой на выгоды для империи, ибо он сам считал, что во всех отношениях выгоднее было бы всё же выплатить тавроскифам причитающееся денежное содержание.
Смутно чувствовал протоспафарий Феофилакт, что решение кесаря Варды может нанести непоправимый ущерб именно коренным интересам империи, но понимал, что уже никто ничего не мог бы изменить.
В дело включилась когорта мелких и крупных чиновников, уже составлены и отправлены на места горы предписаний и распоряжений, уже полетели гонцы, уже изготовились стражники, уже освобождаются камеры в городской тюрьме, уже палачи готовят крючья...
В тот закатный час Феофилакт вдруг впервые за всю свою многолетнюю службу столь явственно осознал, что включён в необъятную государственную структуру, самодовлеющую и самоуправляемую, занятую повседневным удовлетворением чьих-то вельможных амбиций, даже если амбиции эти противоречат и закону, и подлинным политическим интересам христианской империи, её сокровенной Великой Идее.
На краткий миг протоспафария Феофилакта охватил ужас от лицезрения обнажившейся истины, но - лишь на краткий миг.
* * *
Муниципальные стражники, взимавшие плату за проезд по мосту Калиника, соединявшему южный и северный берега бухты Золотой Рог, уже не дивились тому, что по утрам десятки повозок устремлялись из Города в маленький, ничем особенным не примечательный монастырь Мамантис Августа.
Прослышав о прибытии в столицу посольского каравана тавроскифов, торговцы и перекупщики спешили со всех регеонов Города попасть на северный берег уютной бухты, и каждый втайне надеялся опередить возможных соперников и сорвать крупный куш на варварских товарах - будь то лен или воск, меха или молодые рабыни.
С рассвета и до полудня в обширной монастырской трапезной толпились важные старейшины цехов и корпораций, а также менялы и ростовщики, среди которых преобладали проживавшие в Пере иудеи.
Законы Христа и Магомета запрещали пускать деньги в рост. Считалось, что дающий деньги под проценты торгует временем. Время же являлось неотъемлемой принадлежностью одного только Бога. Торговать тем, что принадлежит не тебе, а Богу, - кощунство.
А сыны Моисея не чувствовали себя связанными этими нормами и бессовестно заламывали грабительские проценты под выдаваемые ссуды, соглашаясь терпеть адские мучения после погребения в обмен на прижизненное богатство.
Иудеев в империи не любили, презирали и оскорбляли, но за кредитами обращаться было более не к кому, а без крупного кредита никакой оптовый торговец не мог обойтись.
Диакон Константин скромно сидел в углу, поглядывая то на шумные торги, завершавшиеся бурным рукобитьем, то на тихие переговоры, ведущиеся за дальним столом. О чём могли беседовать тавроскифские послы с болгарскими торговцами льняными тканями?
По поручению протоспафария Феофилакта диакон Константин вот уже целую неделю наблюдал за посольством, прислушивался к каждому слову тавроскифов, дабы знать их замыслы.
К полудню торговля заканчивалась, константинопольские перекупщики усаживались на тяжело загруженные повозки и покидали подворье, а в трапезной начинался разгульный пир.
Игумен отец Никодим за трапезой то и дело порывался заводить душеспасительные разговоры, однако славяне выпивали и закусывали, а преподобного отца слушали невнимательно, опровергать не стремились, но и соглашаться не желали.
Игумен не препятствовал киевлянам разжигать живой огонь в очаге, приносить варварские жертвы дикарским богам перед всякой трапезой.
Отщипнув по крошке от каждого хлеба, предводитель послов Аскольд оросил хлеб каплями вина из каждого кувшина и, произнеся положенные слова, бросил жертву на горящие угли.
Брызнули искры, зашипело вино на поленьях, по трапезной поплыл запах палёного хлеба.
- Стоит ли совершать сожжение хлеба и вина? - неожиданно обратился диакон Константин к Аскольду.
- Я же не спрашиваю тебя, стоит ли вам возжигать свечи и курить благовония вашим богам, - недовольно откликнулся Аскольд. - У вас - свои боги, у нас - свои... О чём говорить?
- Не того вы опасаетесь, братья, - мягко сказал Константин. - Ужас, который испытываете перед ложными кумирами, заставляет вас ограждать себя от гнева богов сложными ритуальными обрядами, вместо того чтобы познать Истину и взять на себя смелость сознательно отвечать за свои поступки, стремиться к спасению бессмертной души и прославлять единого Господа, Творца всего сущего...
- Ваши обряды мы тоже видели, - усмехнулся в усы воевода Радомир. - Вашим богам нравятся благовония, свечи и всякое такое... А нашим богам нравится кровь наших врагов.
- Ваш бог был убит людьми, а наш бог сам убивает людей! - отчаянно выкрикнул юный тавроскиф, чем заслужил бурные одобрительные возгласы своих соплеменников.
- Наши боги даруют нам щедрые урожаи уже сейчас, а ваши только обещают какие-то радости после смерти! - заметно осмелев, продолжал выкрикивать юный воин.
- Что, съел? - громогласно расхохотался седоусый вояка.
- Молодец, Жданко, не дал в обиду своих богов...
- Путь к Истине лежит через тьму неведения, через бездну сомнений, заблуждений и лжеучений, - спокойно ответил Константин. - Надеюсь, что и ты скоро вступишь на этот путь...
- Для чего мне ещё куда-то идти? - возразил Ждан. - Мне мой дед волхв Радогаст поведал, как всё в этом мире устроено, научил, как этим миром управлять. Летами я не вышел, а то мог бы... А твой мёртвый бог тебя этому может научить?
- Для вас, язычников, крестная смерть Иисуса не согласуется с разумом, - сказал Константин. - Если Бог не избавил себя от гибели, когда распинали и мучили его на кресте, как избавит других от смерти?.. Верно, вам это трудно понять, ибо Истина выше разума. В кресте явилась неизреченная сила! Подвергнуться мучениям и быть выше мучений, быть связанным и победить - для этого необходима беспредельная сила...
- Что же это за сила, когда его убили?! - торжествующе выкрикнул Ждан. - Ха-ха-ха!.. Не в том сила, что кобыла сива, а в том, что не везёт!
Все славяне загоготали.
- Нет ничего неожиданного в том, что смеётесь вы над великими тайнами, - с горечью заметил Константин. - Вас почти невозможно убедить человеческой мудростью. Дабы уразуметь нечто, находящееся выше разума, требуется одна только вера. О, я глупец!.. Ибо сказано было ещё святым Иоанном Златоустом, что не следует вразумлять язычников мудростью...
- Удел глупца - потешаться над Истиной, - поддержал огорчённого диакона игумен Никодим.
- У нас - свои боги, у вас - свои, - примирительно сказал князь Аскольд. - Наши боги хороши для нас, ваши боги хороши для вас, о чём тут спорить?.. Не огорчайся, брат, мудрость твоя нам пока недоступна. По правде сказать, не много отыщется в Киеве мудрецов, которые отважились бы рассуждать о богах... Наши предки завещали нам правила, как почитать наших богов, ваши предки оставили вам свои правила.
- Всякому народу по неизреченной милости Божией указан свой путь к спасению, - размеренно завёл было новую речь диакон Константин, но князь Аскольд прервал его:
- Вот и я о том же толкую! Если у каждого свой путь, то и боги должны быть у каждого народа свои!
- Но ведь нет иных богов, кроме пресвятой Троицы, - убеждённо возразил ему Константин.
- Это ты, пожалуй, завернул... - снисходительно улыбнулся Аскольд. - Вам, грекам, привычно вести учёные разговоры... Вам от ваших предков достались мудреные книги. Вот и сдаётся мне, что не тем греки превосходят нас, что мы не шибко умные, а тем, что у вас книг больше всяких.
- Бог сотворил всех людей одинаковыми - и греков и вас, - сказал игумен Никодим. - По смерти своей праведники, находясь в раю, смогут насладиться зрелищем уязвляемого порока, они будут ежечасно видеть, как мучаются в геенне огненной их притеснители, и сердца праведников будут наполняться блаженством. Может ли посулить хоть малую часть такой справедливости ваше божество? Способны ли ваши кумиры и идолы воздать каждому по заслугам?
- Воздают! Ещё как воздают! И даже при жизнерадостно закричал Ждан. - А как же ваш бог, ежели он такой мудрый и сильный, позволяет, чтобы ваших праведников угнетали и били?
- Э-э... - снисходительно улыбнулся Константин. - Не так всё просто... Коль скоро Бог есть всеобщий распорядитель всего сущего, должно отнести к его провидению и то, что он дозволяет отдельным недостаткам присутствовать в каких-то частных вещах, дабы не потерпело ущерба совершенство всеобщего блага... Вдумайтесь, братья, если устранить все случаи зла, окажется, что в мироздании недостало бы и многих благ! Так, без убийства травоядных животных была бы невозможна жизнь зверей. А без жестокости тиранов как было бы возможно оценивать стойкость мучеников?!
- Где же тут ваша божественная справедливость? Зачем заставлять людей страдать?
- Видишь ли, брат, возможно, ты даже не подозреваешь о существовании надмирных ценностей... А ведь именно добровольным страданием в бренном мире достигается вечное блаженство в мире ином. Что же до справедливости, то это, как известно, всего лишь способность ума оценивать каждую вещь по её достоинству. Ведомо ли тебе достоинство добровольного страдания?
- Нет, - признался Аскольд. - По мне, так я рад бы и вовсе не знать страдания.
- Как же ты можешь оценивать его?
- Когда люди сами подвергают себя мучениям, этого я, признаюсь, не могу ни понять, ни оценить, - развёл руками Аскольд. - Что же до справедливости, то тут, мне кажется, ты берёшь только одну сторону... Когда люди явились на свет, у каждого было своё понимание справедливости. У одного - одно, у другого - другое, у десятого - десятое. И чем больше рождалось людей, тем больше являлось и представлений о справедливости. И тогда люди сильные заставили слабых уважать свои представления о том, что справедливо, а что - несправедливо... И получается, что справедливое вовсе не такое уж абсолютно справедливое, но лишь то, что полезно и выгодно более сильному.
- Это варварское толкование, - сожалеюще сказал Константин. - Есть высшая, данная нам от Бога, справедливость. Уж эту справедливость не заподозрить в пристрастии к кому бы то ни было...
- Полагаю, что и эта твоя справедливость на деле окажется справедливостью, полезной только избранным. А теперь будет справедливо, ежели все мы отправимся почивать, - с хитроватой усмешкой сказал Аскольд, поднимаясь из-за стола. - Не знаю, как установлено вашими богами, но наши боги повелевают после обеда поспать...
* * *
На следующее утро воевода Радомир проснулся поздно.
С трудом оторвал всклокоченную голову от подушки, набитой слежавшимся сеном, с ещё большим трудом стал припоминать подробности вечернего пира.
Кажется, вначале молодой грек, Константин, о чём-то спорил с Аскольдом, потом старый грек, Никодим, который у них в монастыре был головой, пожаловался на тяготы мирских повинностей, по императорскому указу возложенных на монастырь, плакал из-за отсутствия денег у братии, прозрачно намекал на то, что славянские постояльцы могли бы пожертвовать малую толику от торговых доходов, помочь монастырю провести водопровод, который строится уж который год, а конца-края строительству не видать.
Князь Аскольд, отвечая на слёзные жалобы Никодима, подарил настоятелю монастыря добрую связку собольих шкурок, и захмелевший игумен на радостях повелел прикатить целый бочонок старого вина, и тут пошёл пир горой!..
Чем закончилась гульба, Радомир не смог припомнить, как ни силился. Вроде бы миром разошлись.
Радомир долго отпивался холодным квасом, фыркал, отдувался и снова пил, прислушиваясь к гулу голосов, доносившихся с монастырского двора.
С тоской подумал воевода, что кабы дело было в Киеве, выхлебал бы сейчас горшок добрых щей и протрезвел вмиг, а то у этих монахов добрых харчей не допросишься - то потчуют солёной рыбой, то сушёными ягодами, от сладости которых губы склеиваются. До того приторны - тьфу!.. Само собою, насчёт мяса - и не заикайся. Глаза к небу закатывают, лопочут по-своему - грех, грех. В строгости держит их греческий Бог, даже рыбу велит есть не во всякий день, и даже сыр...
Кряхтя и сопя, Радомир достал из плетёной корзины добрый круг холопской еды - свиную кишку, набитую мясом и салом, поджаренную на сковороде и затем подкопчённую. После монастырских кушаний эта холопская кишка с мясом показалась вкуснее, чем запечённая стерлядь.
На дне корзины Радомир увидал два ржаных сухаря - тоже свои, киевские, не в пример вкуснее, чем греческие. Пожевал наскоро, запил квасом, подбоченился и вышел из кельи.
Тиуны и холопы боярина Надёжи укладывали на телеги бочонки с мёдом.
- Далече собрался? - поинтересовался Радомир.
- В Царьград.
- Что так?
- Из Болгарии привезли много мёда, перекупщики дают цену низкую. Вчера один грек надоумил выхлопотать разрешение да самим продавать мёд в городе.
- И я с вами поеду, - сказал Радомир. - Надоело мне околачиваться на монастырском дворе!
На облучок телеги взобрался юныш Ждан, перетянул конягу кнутом, и телега покатилась.
Дорога, вымощенная ровными кусками камня, пролегала между садами, зелёными ухоженными полями и высокими каменными заборами, скрывавшими от нескромных глаз богатые усадьбы.
Над каменистой дорогой курилась лёгкая пыль, поднятая копытами лошадей и колёсами множества повозок, спешивших в Город.
Справа и слева от дороги стеной стояли заросли диковинных растений, похожих на хмель.
- Это, брат, называется виноград, - причмокивая, пояснил Надёжа. - Из него по осени греки вино давят. Жаль, конечно, что он ещё зелёный, а то бы нарвали, да и наелись от пуза...
- Как можно? Поди, хозяин поймает и прибьёт.
- Не-е... У греков так заведено - ежели кто пожелает, может заходить в любой сад и срывать любой плод, за это никто слова не скажет. Только уносить с собой не дозволяется. Это уже будет по-ихнему - воровство. За такое дело недолго и руки лишиться.
- Неужели каждому можно? - простодушно удивился Ждан.
- А чего им жалеть? - вздохнул Надёжа. - Земля у греков богатая, родит щедро. И ежели позволено всякому заходить в сад, он и сорвёт в меру... А у нас, коли тать в чужой сад заберётся, непременно пожрёт всё, да ещё и ветки поломает... Я бы за такую татьбу не только руку, но и голову отсекал.
- Благодатные края, - вздохнул Радомир. - Два урожая в год земля родит...
Надёжа показывал своим тиунам греческие монеты и объяснял, как их считать: