* * *
Перед ристаниями свободное пространство ипподрома было отдано в распоряжение мимов и актёров, фигляров и акробатов, как умевших, забавлявших публику.
Когда император Михаил через царскую галерею прошёл в кафисму, по канату, натянутому на немыслимой высоте, лихо бегал канатоходец и при этом стрелял из лука, без промаха поражая цели на земле.
Лишь на короткое время ипподромные зрители отвлеклись от искусника, чтобы приветствовать своего монарха, а затем вновь все взоры оказались устремлёнными вверх, на канат.
Смельчак спустился на землю, и к ногам лихого поднебесного стрелка полетели медяки и серебро. Публика щедро наградила искусного умельца, и он, отдав поклоны, проворно опустился на колени и стал собирать монеты, прочёсывая пальцами густую траву.
Михаил с огорчением подумал, что публика, которая, не считая, швыряет монеты фиглярам, упрятала бы свои кошели поглубже, если бы вдруг некто предложил собрать некоторую сумму на поощрение богоугодных заведений или на возведение нового храма, не говоря уже о ремонте городского водопровода. Большинство полагает, будто оплачивать это обязан император из государственной казны, а сами они не дадут ни обола.
В античные времена богатые сограждане, исполненные чувства городского патриотизма, а также горделивого стремления оставить по себе долгую память, возводили на свои средства огромные помпезные колоннады, портики, театры, бани, цирки, храмы, общественные здания...
Теперь все общественные постройки возводятся на счёт имперской казны. А людям состоятельным, желающим увековечить себя и своё имя, предоставляется более благочестивая возможность - они могут жертвовать своё имущество пресвятой матери церкви.
Впрочем, никому не возбраняется на собственные средства выстроить целый монастырь или странноприимный дом, взять на содержание богадельню или сиротопиталище. Но таких в империи мало...
Нет, разумеется, нашлись бы желающие, и даже весьма многие, и внесли бы немалые суммы, но... в том лишь случае, если бы на них был обращён благосклонный взгляд монарха.
Значит, не от чистого сердца вносили бы свои пожертвования, но лишь в корыстной надежде получить взамен нечто, пусть даже нематериальное, от царствующей особы. Отчего же мимам и прочим фиглярам они швыряют свои кровные безо всякого принуждения, без надежды на поощрение свыше? Отчего так устроено на земле, что правителям подвластны только головы подданных, но не их сердца?..
Сидя в прохладном полумраке кафисмы, окружённый небольшим числом чужеземных телохранителей и сверстников из числа золотой молодёжи, Михаил снисходительно наблюдал за ужимками и гримасами бесстыжих фигляров, смотрел и на трибуны ипподрома, до отказа заполненные зрителями, ведь собрались здесь в этот час разные люди: заурядные обыватели и подлинные святые, городские придурки и выдающиеся мудрецы, грязные оборванцы и самые титулованные, самые достойные жители Нового Рима.
Ради чего они пришли сюда? На что расходуют свои душевные силы? Почему так охотно сбегаются к арене и титулованные сановники, и бедняки? Вероятно, каждому хочется праздника.
А самому Михаилу было не до праздников...
Лишь недавно вернулся он из похода в Малую Азию против арабов, давно досаждавших империи.
Поначалу всё складывалось довольно удачно, и армия, во главе которой находились император и кесарь Варда, смогла почти беспрепятственно дойти до Самосаты.
И когда император, упоенный победами над разрозненными отрядами измаилитов, уже готов был послать вестника в столицу, чтобы начинали приготовления к триумфу, мелитинский эмир Али вошёл в союз с армией еретиков-павликиан...
Дальнейшее развитие событий было весьма неприятным - эмир Али и вождь еретиков Карвей почти наголову разбили отборные имперские легионы, захватили в позорный плен свыше сотни военачальников и знатных придворных, а самому императору и кесарю лишь попущением Господним удалось избежать сей печальной участи.
В его годы Александр Македонский уже властвовал над полумиром, а Михаила преследуют одни поражения.
Эта мысль не давала покоя, заставляла бессильно стискивать кулаки...
Ах, каким ужасным было бегство из-под Самосаты!..
В воскресенье, на третьи сутки осады, решено было совершить божественную литургию, дабы призвать благословение Господа на ромейское воинство. Во время богослужения, когда надзор за осаждённым городом - по вполне извинительной причине - был несколько ослаблен, в тот самый момент, когда монарх подходил к святому причастию, арабы и еретики сделали дерзкую вылазку из Самосаты, и вместо святого причастия, взамен таинства божественного пресуществления Михаилу пришлось испить горькую чашу страданий, довелось испытать ужас позорного бегства...
При всяком воспоминании о Самосате душа наполнялась горечью - ведь на произвол судьбы была оставлена вся армия, вместе с обозом...
Как просто живётся плебеям! Всё, что далеко от нас и не наше, нас не волнует!.. Лишь монарху до всего есть дело, он обнимает по воле Божией своими заботами весь обширный край, вверенный ему в управление. Если во главе государства стоит энергичный и целеустремлённый политик, то в дальнейшем история простит ему и немилосердную эксплуатацию народа, и личные недостатки...
Но современники чаще всего не в состоянии по достоинству оценить вклад каждого правителя в историю своего государства.
Впрочем, пора начинать ристания. Все дела и заботы - до завтра.
По мановению руки Михаила над императорской кафисмой взвился цветастый стяг, и ристания начались.
Под звуки труб на дорожки ипподрома служители, одетые в голубые и зелёные плащи, стали выводить четвёрки коней, запряжённых в лёгкие колесницы. Зрители встречали возничих приветственными криками и аплодисментами, а фигляры и акробаты поспешно собирали в траве монеты и старались незаметно убраться с арены, чтобы не отвлекать внимания публики от подлинных любимцев ипподрома.
Первые же заезды определили и фаворитов нынешних ристаний - известного столичной публике низкорослого, жилистого сирийца Али и рослого мужлана, которого Михаил на ристаниях прежде не замечал.
Взоры всех зрителей были прикованы только к этим колесницам, прочие безнадёжно отстали.
Ещё два-три года назад Михаил и сам порой поддавался соблазну занять место возничего на колеснице. Но победы не могли доставить истинной радости молодому монарху, потому что ему поддавались самые умелые возничие. Так уж случалось, что Михаил в каждом из двадцати четырёх заездов был обречён на победу, и это вначале радовало, а затем лишь наводило тоску.
Между тем на дорожках ипподрома сириец и его соперник, казалось, повели между собой поединок не на жизнь, а на смерть. Они бесстрашно вгоняли свои колесницы в такие крутые повороты, что у всего ипподрома, у всех собравшихся - а их было никак не меньше пятидесяти тысяч человек! - одномоментно замирали сердца и захватывало дух.
Победа сирийца была, в общем, предрешена, однако никому не ведомый мужлан не желал сдаваться, и ему в том немало помогала его квадрига - лошади, что и говорить, были как на подбор.
На каждом повороте дорожки колесницы угрожающе кренились на один бок, мчались на одном колесе, рискуя вот-вот сорваться и опрокинуться, и когда повозки выравнивались, из десятков тысяч глоток вырывался слитный вопль - то ли от восхищения ловкостью возничих, то ли от огорчения, что никто из них не разбился.
Взятый сам по себе, ни один человек не желает пролития крови, но едва он оказывается на трибуне, внутри каждого - от плебея до высокопоставленного царедворца - просыпается зверь.
Почему всякий человек, не рассуждая, готов следовать за большинством? Неужели же заблуждающиеся, объединившись в партию, становятся правыми?
Всякая партия стремится уверить, что её цель - достижение всеобщего блага.
Всеобщее благо - та иллюзия, которой в природе не существует, но которую старательно измыслили люди серые в надежде привлечь на свою сторону как можно больше приверженцев.
Всеобщее благо - вековая мечта всех лентяев.
Идея прижизненного всеобщего благоденствия неизменно заводила государства и народы в исторические тупики.
Никто не спорит с очевидной истиной - мир должен принадлежать труженикам, но отвеку так повелось, что трудятся одни, а пользуются плодами их трудов совсем другие...
Чем толпа многочисленнее, тем сильнее. Но правды в ней не прибавляется. Толпе нужны зрелища, ей всё едино - возносить ли удачливого возничего, низвергать ли неугодного монарха.
Лишённая способности рассуждать, толпа не раз вмешивалась в ход истории, и на этом самом ипподроме не раз случалось так, что ристания завершались воцарением нового императора.
Именно так взошёл на престол основатель Аморийской династии Михаил II, дед правящего монарха. Он был всего лишь начальником дворцовой стражи, когда был убит император Лев Армянин. Гвардия сделала своего предводителя императором, а толпа горячо поддержала военных, ибо видела в смене монарха выражение воли Бога. Но всегда ли толпа в своей деятельности руководствуется волей Всевышнего?
Почему история совершается именно так, как она совершается, а не каким-либо иным способом?
У богословов и историков есть лишь один ответ: всё совершается в соответствии с божественным Замыслом.
Но как угадать, в чём же именно он заключается?
Что ожидает Ромейскую империю, её народ и её монарха в самом ближайшем будущем?
Приведённый в немалое смятение бегством из-под Самосаты, Михаил желал бы знать, чем ему надлежит руководствоваться в своих действиях, но никто в целом мире не мог дать ответа.
Задумчиво покусывая губы, Михаил глядел не на дорожки ипподрома, а на волнующуюся толпу. Монарху предстояло всю свою жизнь разгадывать тайну толпы.
Он не мог признаться в этом никому, даже на исповеди, но это было именно так - монарх боялся своих подданных.
Боялся и презирал.
Как же управлять этим человеческим стадом, живущим заботами одного дня и торжествующим лишь при падении очередного кумира?!
- Ну же!.. Ну!
Недовольно поморщившись, Михаил оглянулся на женский голос и увидел Евдокию Ингерину, переживавшую за возничего.
Разумеется, появление любовницы монарха в ипподромной кафисме было вопиющим нарушением этикета, но разве монарх не выше закона? Подлинное величие священной особе монарха может придавать некоторое сознательное отступление от ритуала - в этом Михаил уже успел убедиться не раз.
- Быстрей! Быстрей!.. - не в силах сдержаться, выкрикнула Евдокия из-за спины императора.
- Да что с тобой? - удивился Михаил. - Ты переживаешь так, словно от усилий возничих зависит спасение твоей души или твоё состояние.
- Ты угадал, император! - весело откликнулась Евдокия, не отрывая глаз от дорожки ипподрома, где мчались во весь опор, приближаясь к последнему повороту, две колесницы. - Я надеюсь разбогатеть!
- Мы с Евдокией сделали ставки, - меланхолично пояснил толстяк Агафангел. - Я поставил на сирийца, а Евдокия - на македонянина.
- Крупные ставки?
- Литра золота.
- И из-за литры золота ты так заволновалась? - усмехнулся Михаил, недоверчиво поглядывая на свою любовницу. - Вот уж не думал...
- А на кого бы поставил ты, государь? - полюбопытствовал Агафангел.
- Вероятно, на Али, - сказал Михаил, чтобы своим ответом досадить любовнице.
И тут случилось невероятное - сирийский возничий не смог удержаться на колеснице, сорвался на дорожку и угодил прямо под колеса повозки македонянина, раздался нечеловеческий крик, и от недавнего претендента на победу осталось лишь кровавое месиво, жалкий комок окровавленной плоти.
А македонянин, даже не обернувшись, пригнал свою колесницу к конечному столбу.
Толпа, ещё минуту назад безмолвная, замершая при виде неподвижного тела сирийца, мощно взревела, приветствуя победителя ристаний.
Ипподромные служители проворно унесли то, что ещё минуту назад было сирийцем, дорожку засыпали свежим песком.
Трибуны неистовствовали от восторга.
Македонянин совершил круг триумфа, осыпаемый цветами и приветствиями, слегка очумевший от свалившегося на его голову нежданного счастья.
- Не всегда побеждает достойнейший, но этот славный малый, македонянин, на мой взгляд, честно заработал свою победу, - сказал Агафангел. - И даже если бы сириец не свалился, он бы всё равно проиграл, ведь македонянин уже обходил его...
- Утешаешь себя? - улыбнулся Михаил.
- В победе православного македонянина над измаилитом - перст Божий! - весело сказала Евдокия.
- Поэтому я не смею сожалеть о проигрыше, - прокряхтел Агафангел, вручая Евдокии кошель, набитый золотыми монетами. - Но как ты угадала в нём победителя?
- Мне нравится ставить на новичков, - зазывно улыбаясь императору, сказала Евдокия. - Поклоняться кумиру нужно уметь до того, как его узнает вся публика. Но самое приятное - быть причастным к сотворению победителя.
- Ещё приятнее - самому побеждать, - снисходительно заметил Михаил.
Тем временем по парадной лестнице ипподромные служители привели в императорскую кафисму владельца победившей четвёрки, и под восторженные крики толпы некий отставной протоспафарий по имени Феофилакт получил из рук Михаила свой приз - десять литр золота, также был удостоен чести облобызать краешек пурпурного плаща, после чего такая же милость - быть допущенным с лобзанием до императорского облачения - была предоставлена и удачливому возничему.
Затем распорядители ристаний довольно бесцеремонно проводили счастливцев к выходу из кафисмы, но вдогонку Евдокия крикнула:
- Постой, победитель!..
Остановились оба, и Феофилакт и возничий, - каждый принял оклик Евдокии на свой счёт.
- Держи!.. - изменившимся голосом произнесла Евдокия и бросила прямо в руки возничему кошель с литрой золота.
Возничий поймал увесистый мешочек, прижал к груди, ещё не вполне понимая, ему ли предназначена эта награда, а если ему, то за что?
Победитель ристаний натужно дышал, по щекам его стекали крупные капли пота, однако, несмотря на усталость, выглядел македонянин весьма эффектно: крупный торс, рельефные мышцы рук, точёная шея - ни дать ни взять античный герой, сам Геракл после совершения очередного хрестоматийного подвига!..
Михаил, сам не отличавшийся атлетическим сложением, питал искреннюю симпатию к подобным мужчинам. Он залюбовался возничим, а потом огорчённо прищёлкнул пальцами.
- Хорош!.. Такому возничему место в моей личной гвардии, а не на конюшне у частного лица, - вполголоса обронил император и милостиво сказал победителю: - Подойди ко мне.
Македонянин сделал несколько несмелых шагов, затем ноги его подкосились, и он очутился на полу, выложенном разноцветной смальтой.
- Встань, - после некоторой паузы, приличествующей данному случаю, позволил Михаил и обвёл ликующую толпу покровительственным взором.
- Ну же, вставай! - подсказал недотёпе Агафангел.
Ипподромная чернь пожирала глазами и своего монарха, и того счастливца, на которого вот-вот должны были обрушиться царские милости. Михаил понимал, что теперь уже он не имеет права обмануть ожидания черни, и обвёл взглядом кафисму, мучительно выискивая, чем одарить македонянина.
На глаза ему попалось массивное золотое блюдо, уставленное стеклянными сосудами с прохладительными напитками, и когда победитель ристаний, заискивающе улыбаясь, поднялся с пола, Михаил указал на блюдо:
- Возьми его на память о нашей встрече.
Агафангел, стоявший ближе всех к предназначенному в дар блюду, живо помог слугам составить стеклянные сосуды на столик, а блюдо протянул возничему.
Снизу, с трибун, послышался дружный рёв осчастливленной толпы.
Чернь неистовствовала, приветствуя новоявленного кумира.
Глядя на неловко озирающегося, смущённого до меловой бледности македонянина, всякий бедняк мог в глубине души уповать на то, что когда-нибудь и ему вот так же щедро улыбнётся богиня удачи.
А на арену ипподрома уже выбегали, кувыркаясь и дурача публику, фокусники и жонглёры, мимы и фигляры, дрессировщики и акробаты.
Наступало их время. И если перед ристаниями они лишь ненадолго показывались публике, не рискуя отбирать симпатии у возничих, то теперь арена безраздельно принадлежала потешникам.
Македонский возничий продолжал стоять у выхода из кафисмы, не зная, что ему делать дальше. Блюдо и кошель он по-прежнему держал в руках.
- Эгей, возничий! Ты загородил мне арену, - весело пожаловалась из-за спины Михаила Евдокия. - Кто-нибудь, принесите победителю кресло! И подайте умирающему от жажды герою прохладительное питьё...
Откуда ни возьмись, появилось кресло, победитель ристаний робко присел на краешек сиденья, словно боялся испачкать бархатную обивку.
Боже, как он изменился в присутствии своего государя, подумал Михаил, искренне сочувствуя мужиковатому македонянину.
Сразу два или три прислужника с почтительными поклонами предложили македонянину на выбор несколько стеклянных фиалов с питьём.
Но жажда оказалась сильнее, нежели страх перед монархом. Победитель ристаний, не раздумывая, схватил ближайший к нему сосуд, залпом осушил его и с тихой благодарностью посмотрел на царственную распутницу.
Евдокия улыбнулась ему в ответ ободряюще и призывно.
Вот и прекрасно, что она сама даёт мне основания для разрыва, подумал Михаил, отворачиваясь к арене, где в это время дрессированный медведь изображал деревенского увальня-выпивоху, делая это весьма уморительно, заставляя зрителей покатываться со смеху и бросать под ноги поводырю медведя пригоршни монет.
Затем учёная собака стала вытаскивать на арену тех, кого приказывал ей хозяин.
- А ну-ка, дружочек, покажи почтеннейшей публике самого известного в Городе... рогоносца! - во всю глотку орал дрессировщик, и здоровенный пёс мощными прыжками устремлялся на трибуны (разумеется, в те ряды, где располагалась публика попроще) и вцеплялся мёртвой хваткой в ветхий плащ какого-нибудь простолюдина.
Под смех и улюлюканье веселящейся толпы незадачливый мужлан вынуждаем был идти за псом на середину арены, где нахальный дрессировщик долго разглядывал и ощупывал его лоб, чтобы с шутками и прибаутками убедить всех присутствующих в наличие крепких рогов, после чего опозоренному простолюдину оставалось лишь поскорее улизнуть с ипподрома. Но и после ристаний этот бедолага принуждён будет покорно сносить насмешки от всех знакомых, ставших свидетелями его позора на столичном ипподроме.
В том, что именно этого бедолагу, а не кого-то другого вытащил на середину арены неразумный пёс, и заключался указующий перст судьбы.
Кому-то таинственные силы даруют победы в ристаниях и на поле брани, а кому-то - позор, от которого нет спасения. Знать бы, от чего это зависит!..
- А теперь, дружочек, выведи на обозрение почтеннейшей публики самого скупого жителя нашего Города!.. Покажи его всем, чтобы ему наконец стало стыдно за то, что ему жалко бросить нам с тобой на пропитание даже медный обол...
Перемахнув через каменный парапет, пёс бросился выискивать на трибунах мнимого скупердяя, а тем временем на арену к ногам владельца собаки посыпались не только медные, но и серебряные монеты.