* * *
Ехал князь Аскольд из земли дреговичей через землю древлянскую, и к очередной ночёвке обоз подошёл к воротам богатой усадьбы боярина Надёжи.
Оповещённый гонцами, сам древлянский боярин вышел к новым тесовым воротам, чтобы низким поклоном приветствовать Аскольда, подержать повод коня и помочь спуститься на резное крыльцо.
После взаимных приветствий Надёжа под руки проводил дорогого гостя в светлицу, усадил к пиршественному столу. Следом за Аскольдом вошли несколько сотников, а все прочие обозники отправились в повалушу, где им был приготовлен и сытный ужин, и мягкое сено для ночёвки.
Долго подтягивался к боярской усадьбе обоз с дреговичской данью, шумели на конюшне гриди, суетилась дворня на поварне. В светлице ужинали чинно и разговоры велись вполголоса - знали сотники честь и место.
Выждав приличествующее случаю время, дав насытиться Аскольду и его сотоварищам, боярин Надёжа доверительно поведал свежие вести:
- Днями вернулся из Киева мой кормщик - за железными скрепами и гвоздями для новой лодьи ездил, - так сказывал, будто от хазарского кагана в Киев гонцы прибыли... Не знаю, правду ли говорили на торгу, но кормщик мой слышал, будто каган хазарский нынче летом задумал на империю походом идти...
Аскольд задумчиво кивнул, и по лицу его нельзя было угадать, обрадован князь этой вестью или озабочен.
Усталые сотники молча тянули хмельной мёд, заедали горячими, с пылу с жару, пирогами.
- И говорили на торгу, будто у кагана хазарского силёнок своих маловато, просит подсобить, чтобы вместе идти на греков. Я так думаю, дело стоящее. Вместе с хазарами можно пойти воевать...
- Про то не нам судить, - деликатно заметил Аскольд. - По весне соберутся на весенний снем все князья, что приговорят, так и будет. У тебя, Надёжа, сколько в дружине ратников?
- До четырёх сотен.
- А сколько лодий?
- Шесть.
- Пока ещё есть время, посылай корабельщиков в лес, чтобы наладили ещё столько же. Чует моё сердце, что нынче нам большой поход предстоит.
- Да, сейчас самая пора лодьи ладить, - согласился Надёжа. - В лесу дерева стоят сухие, звонкие... Завтра же сам с корабельщиками и пойду.
- Добро. А теперь проводи меня в опочивальню. Старые раны ноют, спасу нет... Видать, к ненастью.
* * *
Пригибаясь против порывов сухого морозного ветра, путаясь ногами в полах тяжёлой волчьей шубы, Надёжа устало брёл впереди своего обоза, обкусывая льдинки с усов и озабоченно поглядывая то на хмурое небо, то на неприютные берега. Зимние вьюги намели на Припяти новые мысы и острова, занесли снегом приметные камни и сровняли с полем устья речушек и рек, так что ни одного верного знака не мог отыскать Надёжа, глазу не за что было зацепиться, а душа наполнялась тревогой, и не раз начинало казаться боярину, что проглядел он нужный сворот зимней санной тропы и вот уже которую версту ведёт свой обоз впустую, не приближаясь, а отдаляясь от цели.
Летом Надёжа в любую непогоду сумел бы определить, где находится и много ли воды под долблёным днищем крутобокой лодьи, но теперь, очутившись среди снежных просторов, растерялся бывалый боярин. Брёл он впереди своего обоза, не оглядываясь на своих корабельщиков и не дожидаясь никого, если возникала заминка, когда какая-нибудь из лошадей, грузно ступая по льду, оскальзывалась и падала, весь десяток розвальней останавливался и мужики собирались возле упавшей лошади, поднимали её руками, кнутами и крепкой бранью, проклиная на чём свет стоит не столько замученную невинную скотину, сколько непривычный лодейникам зимний речной путь.
- Эгей, Надёжа! - прокричал, приближаясь к боярину, долговязый нескладный кормщик Арпил. - Много ли нам ещё идти осталось?
Надёжа остановился, озабоченно почесал в затылке, сказал неуверенно:
- Вёрст пять... От силы - шесть.
- Хоть бы дойти до какого ни то жилья, - вздохнул Арпил. - Не по нраву лодейникам ночевать в снегу, мы, чай, не птицы. Тетёрка пускай в сугробе ночует, тьфу!..
- Должны дойти, - сказал Надёжа, но в голосе его было больше упрямства, нежели уверенности.
- Лошади выдохлись, стать бы нам под кручей, передохнуть самую малость, - предложил Арпил.
- Поднатужимся и одним разом дойдём до места, там уж и отогреемся, - стараясь говорить бодрым голосом, откликнулся Надёжа. - Сдаётся мне, осталось совсем ничего... Скоро будет излучина, за ней устье ручья...
Вздохнул кормщик Арпил, вернулся к оставленным розвальням, вновь потащил за собой выбившуюся из последних сил кобылёнку и розвальни, доверху нагруженные рогожными кулями с припасами.
Боярин Надёжа отошёл от санной тропы на два шага в сторону, оглядел растянувшийся по льду обоз, старался подбодрить проходивших мимо лодейников - кого приветливым кивком, кого ласковым взглядом.
Видел боярин, что изрядно измучены люди ледовой дорогой, однако и то понимал, что нельзя им сейчас становиться на днёвку - ветер с каждым часом крепчает, того и гляди, задует в полную силу, и уж тогда-то им точно не поспеть дойти до места, придётся ещё одну ночь в снегу коротать...
Последним в обозе шёл молодой лодейник Ждан, бодрился из последней мочи.
- Что, Жданко, есть ли ещё сила? - спросил Надёжа, улыбаясь юноша.
- Не в том сила, что кобыла сива, а в том, что не везёт!
- Вовсе изнемог?
- Потерпим, боярин!
- Ну-ка, полезай в сани... Передохни чуток.
У Ждана ещё достало сил выкрикнуть петушиным голосом:
- Сила по силе - осилишь, а сила не под силу - осядешь...
- Где только прибауток набрался?.. - усмехнулся боярин, подхватывая лошадёнку Ждана под уздцы.
Ждан ничком повалился на розвальни, кое-как забрался под дерюгу, прикрывавшую рогожные кули, свернулся калачиком.
Надёжа потащил лошадёнку вдогонку за обозом, ушедшим вперёд по реке, оставившим после себя лишь парующие конские яблоки да жёлтые пятна мочи.
Выйдя из-за речной излучины, увидел Надёжа, что обоз вновь стоит. Поднимают обозники упавшую клячу Арпила, хлещут её по бокам кнутами, тянут за хвост, а она лишь ногами бессильно сучит по льду, встать не может.
Оставив кобылку прикорнувшего Ждана, Надёжа подошёл к головным саням, помог поставить изнемогшую клячу на ноги, затем поглядел по сторонам, выискивая взглядом хоть какое-нибудь укрытие от пронизывающего ветра, где бы можно было на время укрыться обозу, передохнуть самую малость, а там и дальше двигаться.
Углядев неширокий распадок на гористом берегу, Надёжа крикнул Арпилу, чтобы кормщик уводил обоз туда, а сам боярин решил забраться на кручу, поглядеть, где находится и не виднеется ли поблизости человеческое жильё, не курится ли дым над чьим-нибудь домом...
Арпил потянул свою кобылку напрямик, через заструги и сугробы, поспешая вывести розвальни на чистое место, где снегу было наметено всего в ладонь, а местами и того меньше. Хотя изнурённая кобылка и оскальзывалась местами на ровном льду, всё же сани покатились резвее, а следом за Арпилом и весь повеселевший обоз устремился к высокому берегу, к желанной передышке на многотрудном пути.
Проваливаясь по пояс в рыхлом снегу, цепляясь руками за торчащие кое-где кусты и корни, Надёжа карабкался на кручу, как вдруг над рекой послышался треск, испуганное лошадиное ржание и всполошённые крики лодейников:
- Держи, держи!..
- Сбоку заходи, сбоку!
- Тяни-и-и...
Оглянувшись с откоса, увидел Надёжа, что у самого берега зияет чернотой разверзшаяся полынья, бьётся передними копытами о хрупкий лёд испуганная до смерти кобылка, тяжеленные розвальни тянут её под воду, и как ни старается Арпил, не может удержать её, а едва вырвались у него из рук вожжи, кобылку утянуло в пучину.
Кинулся Надёжа вниз по отвесному склону, кубарем скатился, едва цел остался. Сразу же бросился к оставшимся розвальням, принялся сбрасывать дерюжные попоны, будто удостовериться хотел, что под воду ушло нечто не столь уж важное, а сам готов был люто выть от досады, ибо знал, что сокрылись подо льдом драгоценные железные скрепы и гвозди, помещавшиеся именно на первых санях, под присмотром надёжнейшего Арпила.
На первых розвальнях лежали кули с зерном и сухарями, на других были сундучки с пожитками лодейников, на третьих - такие же сундучки да две связки канатов, на четвёртых санях помещался плотницкий инструмент да железные оковки для весел, на пятых санях лежали уключины и два небольших якоря...
Оглядев все сани, схватился Надёжа за голову и без сил опустился на снег.
Понурились и прочие лодейники - без железных гвоздей да без медных скреп как им теперь лодьи ладить?
Над полыньёй курился бледный парок, медленно ворочались в тёмной воде обломки льдин.
Пригляделся Надёжа, понял причину несчастья - тонкими были те льдинки и гладкими снизу. Угодили розвальни в ловушку, подстроенную водяным, - омут непрестанно кружил воду, не давал ей схватиться толстым льдом даже в лютую стужу.
Чтобы умилостивить, хотя и с некоторым запозданием, местную водяную нежить, бросил Надёжа в полынью корку хлеба, завалявшуюся в кармане.
Не принял водяной жертву, кружилась корка от края и до края гиблой полыньи.
- У-у, нечисть, - прошептал Надёжа. - Кобылу заглотил, и всё тебе мало!..
Как же вернуть железные вещи?
В омут этот и летом не много сыскалось бы охотников нырять, что же до зимнего времени, и подавно никто не отважится.
- Чего стали? На берег выходите, будем ладить днёвку, - не поднимая головы, буркнул Надёжа.
Пригорюнившиеся лодейники повели обоз в обход зияющей полыньи, завели в неглубокий распадок и стали располагаться на долгую стоянку: лошадей свели в одно место, составили рядком розвальни, а плотники тем временем уже обрубили нижние ветки у кряжистых елей, стоявших кучно, на сучках приладили поперечины, накидали туда лапника, и вышел сработанный на скорую руку походный лабаз - сверху самим ночевать, внизу лошадей ставить, повесив каждой на морду по торбе с овсом.
Пока лабаз мастерили, на костре и кулеш поспел.
Греясь у костра, поели в молчании, так же молча забрались в укрытие, легли, согреваясь друг около друга.
* * *
Под завывания февральского ветра скоро заснули все лодейники и корабельщики, сморённые нелёгким путём.
Похрапывали они на разные голоса, и только кормщик Арпил сидел у костра, казнил себя за невозвратную потерю.
Проскрипели по снегу чьи-то шаги. Обернувшись, Арпил увидел нерешительно мявшегося Ждана.
- Дядя Арпил, а у нас сало есть?
- Есть, - хмуро откликнулся Арпил и указал рукой на сальный бочонок.
- Ежели салом меня с головы до пят намажешь, полезу в полынью, - тихо сказал Ждан.
- А выбираться из неё как? Поди, с железом в руках не выплывешь, хоть даже и салом намазанный, - покачивая головой, сказал Арпил.
- А поднимать меня не нужно, я куль вожжами обвяжу, вначале ты меня вытащишь, после мы вместе куль вытащим... Ну? Ты как?
- Попробовать можно, - подхватываясь на ноги, сказал Арпил. - Эк, чего удумал!.. Под лёд по своей воле...
* * *
Надёжа проснулся, открыл глаза и тут же в бессильной ярости смежил веки и крепко сжал челюсти, припомнив беду, приключившуюся накануне.
Внизу мирно хрупали овёс отдохнувшие лошади, рядом вповалку спали лодейники. Им тоже следовало набраться сил, работа предстояла нешуточная.
Для себя Надёжа наметил поездку на усадьбу к боярину Гагану - должен у него быть коваль. Если посулить Гагану два-три бочонка греческого вина, велит Гаган своему ковалю сработать и гвозди и скрепы...
А вдруг не окажется у Гагана железа? Тут ведь не Киев, кузнечной слободы нету.
Как представил себе Надёжа, что придётся ворочаться аж в Киев за гвоздями и скрепами, невольно зубами заскрипел.
Спустился Надёжа с настила, зачерпнул горстью пушистый снег, протёр заспанное лицо, принюхался - должно бы пахнуть дымком. Не иначе, проспал повар Сава.
Выйдя к костру, увидел, что угли в костре давно выстыли и никто не озаботился тем, чтобы вздуть огонь.
И тут же послышался радостный крик Арпила:
- Надёжа! Иди к нам...
Повернув голову на голос, Надёжа увидел, что кормщик и повар Сава стоят у кромки полыньи, тащат вожжами из воды голого Ждана, а у того в руках рогожный куль с железным товаром.
Не помня себя от радости, побежал Надёжа к реке, подхватил из воды тяжёлый куль, бросил на лёд, где уже лежали прочие три куля, следом за тем кулём и самого Ждана вытащил.
Сбросив с плеч волчью шубу, Надёжа укутал в неё стучавшего зубами Ждана и, словно дитя малое, понёс к лабазу.
* * *
Ясным днём при полном безветрии обоз пошёл ходко, и вскоре по берегу стали попадаться на глаза Надёже приметные места - то корявая сосна, то сросшиеся у корней ель с берёзой. А там и липовая роща показалась.
Оставив лодейников на берегу оборудовать временный стан, Надёжа отправился в рощу намечать деревья под лодейные колоды.
Росли в той роще великанские липы-вековухи, и не одну уже срубили лодейные мастера - то тут, то там торчали из снега срубленные наискосок пни, а от середины рощи до самой реки была вырублена широкая просека и уложены прямые сосновые слеги, по которым готовую лодью можно было спускать до самой воды.
Подойдя к выбранной липе, Надёжа со всех сторон оглядел дерево, огладил тёплый шершавый ствол, трижды сплюнул через левое плечо, дабы не сглазить.
От берега, проваливаясь в рыхлом снегу, прибежал Ждан, принёс длинную двуручную пилу.
- Эту валить станем? - заглядывая в глаза Надёже, спросил Ждан и сбросил на снег полушубок.
- Не мешай до поры! - сердито прикрикнул на него Надёжа. - Иди прочь.
Обиделся юныш, так что губы задрожали, как у младенца. Ничо, наука всем не просто даётся... После сам спасибо скажет.
Нету соображения у Ждана. Да разве ж можно валить липу пилой? Острые железные зубья разорвут податливую древесину, после этого в поры дерева станет проникать вода, и загниёт лодья, как ты её ни смоли. Нет, не пила тут требуется... Только жёсткое лезвие топора может при ударе забить все поры, сплющить все древесные жилочки так, что ни одна капля воды не просочится внутрь колоды, хоть ты её вовсе не смоли.
- Уж ты прости меня, матушка-липа, - прошептал Надёжа, прикасаясь губами к стволу векового дерева. - Кабы не крайняя нужда, не стал бы губить тебя... Уж ты не прогневайся, матушка-липа, послужи мне честью...
Сбросил Надёжа с плеч тяжёлую шубу, положил рядышком меч, закатал рукава красной рубахи и, поплевав на ладони, со всего маху вонзил топор в липу.
Удар глухо отозвался в сухом промороженном стволе. Самое время валить дерево - пока не пришла весна, пока не забродили в липе живые соки.
Подошли сзади лодейники, стали помогать Надёже: кормщик Ар пил умело застучал теслом, обходя липу по кругу, намечая, где рубить.
Умело врубились топорами ещё три лодейника.
В голых ветках липы посвистывал ветер, сыпал на плечи и головы лодейников комья снега, а они не замечали ни ветра, ни снега, только летела во все стороны жёлтая щепа да поднимался парок от разгорячённых работой сильных мужских тел.
* * *
По всей Руси стучали топоры и пели пилы, тяжко вздыхали кузнечные меха, ковались боевые топоры и мечи, на деревянные щиты натягивалась толстая бычья кожа.
Русь готовилась к большому походу.
Строились лодьи и сушились ржаные сухари, вялилась рыба и коптились набитые мясом и салом свиные кишки, строгались калёные стрелы и упражнялись под доглядом наставников молодые ратники - поляне и древляне, радимичи и дреговичи, уличи и тиверцы, бужане и северы. Каждый боярин должен был выставить в ополчение по сотне вооружённых лодейников, а бояре светлые - по две сотни, то есть по пять лодий, со всеми снастями и припасами.
Куда пойдёт ополчение, знали только старшие воеводы да светлые князья.
Пока корабельники ладили лодьи, пока бояре и князья готовили свои дружины к большому походу, Аскольд был занят делом незаметным, но от того не менее важным - по всей земле русской поскакали его гонцы, приглашая в совместный поход и степных венгров, и ильменских словен.
Расписывали гонцы несметные богатства Камской Булгарии, всем участникам похода сулили златые горы и вдоволь холопов.
Хазарскому же кагану через доверенных лиц было передано, будто нынче летом замыслил Дир овладеть всем низовьем Днепра, а если боги будут милостивы, то дойдёт киевская дружина и до самого Херсонеса Таврического, прозываемого Корсунью.
А императорским порубежникам, находившимся в Дунайской Болгарии, через моравских торговцев стало известно, что Дир собирается идти большим походом на море Хвалисское, воевать земли халифа багдадского, для чего и приготовляется новый большой флот.
Мало кто обратил внимание на то, что с рыночной площади княжеского Детинца неведомо куда исчезли медлительные и важные греки-менялы, а освободившиеся места тотчас же заняли не менее толстые и важные арабы в цветастых халатах и белых чалмах.
О судьбе Елпидифора, наверное, мог бы поведать князь Аскольд, но никто у него отчёта не спрашивал...
* * *
В прежние годы Киев жил размеренно и тихо, неторопливо и спокойно.
С утра горожане занимались делами, но ближе к полудню затихали молотки ремесленников, прекращались зазывные крики на торжищах, замирало всякое движение на нешироких улицах стольного града, и по обычаю весь Киев - и княжеская Гора, и простонародный Подол, - все погружались в сытый послеобеденный сон. На улицах и площадях в это время можно было увидеть бодрствующими разве что поросят да собак, и лишь изредка мог показаться то ли челядин, исполняющий давно просроченное поручение хозяина, то ли гонец из дальних краёв, то ли ходатай из прилежащих к столице земель, не поспевший к обеду в Детинец, где щедро угощали всякого голодного...
Той весной Киев изменил прежней традиции - с рассвета и до заката работали бронники и оружейники, кузнецы и щитники, кожемяки и сапожники.
По всем дорогам мчались гонцы и поспешали обозники, доставляющие из боярских родовых усадеб оружие и всякие припасы, необходимые для дальнего похода.
Отправляясь в поход, каждый воин старался предусмотреть все невзгоды: укладывал в походный сундучок запас целебных мазей, бальзамов и повязок, в глубине души надеясь, что они ему не понадобятся. Припасал ремни и верёвки, которыми собирался вязать пленников.
Не княжеская дружина готовилась в дальний поход - она была малочисленна для нападения на Царьград, - поднималось ополчение союза родов и племён.
Из кривичских лесов и дреговичских болот подходили дружины, ставили шатры вблизи Киева, принимались за постройку лодий.
Великий князь Дир что ни день сам доглядывал за тем, как его воеводы и тысяцкие обучают молодых богатырей ратному делу.