- С ними не было тебя, - упрекнул Гуннар. - Если бы ты со своей сотней был с нами, не погиб бы лютой смертью конунг Сигурд...
- Разве конунг Сигурд погиб при защите нашей земли?.. Насколько мне известно, его убили под Альдейгьюборгом... Закон обязывает всякого бонда защищать свою землю, но я не знаю такого закона, который бы обязывал ходить в викинг!
- Сигурд ходил не в викинг, а в ледунг! - возразил Рюрику конунг Гуннар. - И если тебе столь хорошо известны законы, на весеннем тинге ты сможешь дать ответ старейшинам всех родов...
- Я не отказываюсь. Однако никто не сможет убедить меня в том, что участие в викинге обязательно для каждого воина, - сказал конунг Рюрик и оглядел своих воинов.
Как он и ожидал, никто не отвёл глаза в сторону, все считали, что Рюрик поступил справедливо и достойно.
Разъярённый конунг Гуннар приказал седлать лошадей и закладывать санки для женщин. И как ни уговаривали его остаться, Гуннар уехал.
А конунг Рюрик продолжил весёлый пир.
* * *
Однажды в середине зимы в замок конунга Рюрика спустился с гор одноглазый свинопас Харальд.
Слуги не сразу впустили его в зал, где пировал Рюрик, и лишь когда седобородый Харальд надавал тумаков нерасторопному прислужнику, перед старым викингом отворились настежь все двери.
Это был тот самый Харальд, который ходил в походы ещё с отцом конунга Рюрика и всегда становился на нос драккара, первым принимая удары врагов.
А теперь он был сгорблен и сед, его одежды пропахли свиным дерьмом, пальцы были грязными и корявыми.
- Конунг Рюрик! Я приветствую тебя и твою удачу! - сказал одноглазый Харальд и осушил единым духом огромный рог пива. - Я хочу обратиться к тебе с вопросом: не разучился ли ты охотиться на волков?
- Конечно же нет! - живо откликнулся Рюрик, припоминая излюбленную забаву своего детства. - И готов хоть сейчас отправиться на охоту.
- Иного ответа я от тебя и не ожидал, - удовлетворённо сказал Харальд. - Завтра утром вели оседлать две дюжины добрых коней. Мы отправимся в ущелье Рыжего Быка, где я выследил волчью стаю... Эти лютые звери повадились таскать не только твоих свиней и овец, но даже и сторожевым псам перегрызают глотки... Пора проучить серых разбойников, не так ли, мой конунг?
- Давно пора! - с жалостью глядя на старого викинга, сказал конунг Рюрик.
Как ни пытался бодриться одноглазый Харальд, выглядел он довольно жалко, и на его месте Рюрик предпочёл бы принять почётную смерть с мечом в руке, нежели влачить столь убогое существование.
После второго рога с пивом старого викинга стало клонить в сон, и он свалился на пол неподалёку от очага. Рюрик приказал слугам бережно перенести старого викинга на полати и накрыть одеялом из волчьих шкур.
Пир был окончен прежде обычного времени, охотникам следовало хорошенько отдохнуть.
* * *
Задолго до рассвета громко протрубили турьи рога, сзывая доблестных воинов Рюрика на молодецкую забаву. Ещё затемно, наскоро подкрепившись, две дюжины охотников выехали из ворот замка и поскакали в горы.
Холёный жеребец Рюрика фыркал на крепком морозе, пускал из обеих ноздрей упругие струи пара, так что со стороны, верно, казалось, будто под конунгом гарцует волшебный дракон, извергающий дым и пламя. А сам Рюрик казался себе непобедимым героем, повергающим страшных чудовищ.
Охотники скакали в молчании. Лишь Эйрик время от времени недовольно покрикивал на своего коня, прихрамывающего на правую переднюю ногу.
А Рюрик находился в прекрасном расположении духа и нахлёстывал своего жеребца, полной грудью вдыхая морозный воздух, в который время от времени вплетались запахи овечьих отар и можжевелового дыма, прокисшей соломы и палёной шерсти.
Дорога пролегала вблизи усадеб свободных бондов, через хутора отпущенных на волю рабов, мимо загонов для многочисленных стад, принадлежавших конунгу Рюрику.
Порой дорога углублялась в дремучий лес, порой стелилась по окраинам заснеженных полей.
Встречные бонды, приветствовали своего конунга, низко кланялись, выражая почтение, желали удачи в охоте.
Когда всадники углубились в лес, острый слух Рюрика уловил детские крики и всхлипывания. Может, в иной день эти звуки прошли бы мимо внимания конунга, но в то утро у него было такое доброе настроение, что он остановил жеребца и поднял руку, призывая всех прислушаться.
Детский плач послышался совсем рядом, за сугробами, вплотную примыкавшими к придорожным кустам.
Рюрик решительно направил своего жеребца через сугробы и скоро увидел глубокую яму, на дне которой в сухом снегу копошились три полуголых младенца. Они карабкались вверх по крутому склону и беспомощно соскальзывали вниз.
Рядом с Рюриком остановил своего коня Эйрик, заглянул в яму, меланхолично кивнул.
Некоторое время Рюрик и Эйрик молча наблюдали за тем, как детёныши пытаются выкарабкаться из снежной ямы.
- Бьюсь об заклад, что вон тот, рыжий, вылезет наверх, - сказал Эйрик, указывая кончиком плети на самого шустрого малыша.
- Если это произойдёт, я подарю ему имя, - сказал Рюрик и, повернувшись к своим людям, приказал одноглазому Харальду: - Узнай, кто посадил их сюда.
Старый викинг, недовольный задержкой охоты, огрел плетью коня и ускакал на хутор.
Охотники, собравшиеся вокруг снежной ямы, стали криками подбадривать неразумных детёнышей, цепляющихся окоченевшими пальцами за снег.
Вскоре силы двоих мальчуганов иссякли, они смирились с гибелью, но рыжий с невиданным упорством продолжал лезть из ямы, срываясь вниз почти от самой кромки.
Когда же он вновь вскарабкался к самому краю ямы, Рюрик встретился взглядом с затравленными и отчаянно злыми глазами обречённого малыша, подумал секунду-другую и сказал:
- Эйрик, ты прав... Ты выиграл. Он выберется и сам, но это займёт время, так что помоги ему.
Эйрик спешился, наклонился к краю ямы и протянул малышу руку.
Мальчуган вцепился в меховую перчатку ослабевшими руками, затем из последних сил подтянулся и ухватился за варежку зубами.
От неожиданности Эйрик громко выругался и под громкий гогот столпившихся вокруг ямы друзей поднял свою руку с намертво вцепившимся в пальцы рыжим оборванцем.
Конунг Рюрик объявил во всеуслышание:
- Это будет настоящий воин! Он мне нравится.
Рыжий мальчуган испуганно озирался, сквозь рваные лохмотья просвечивало посиневшее тельце.
- Согрейте его, - приказал Рюрик, и в ту же минуту малыш был укутан в тёплый полушубок.
Одноглазый Харальд вернулся и объявил:
- Здесь живёт раб-вольноотпущенник... У него нет еды, поэтому он обрёк детей могиле.
- Я даю этому малышу имя - Хельги! - сказал конунг Рюрик. - Слышите?! С этой минуты его имя - Хельги... Харальд, поручаю тебе юного Хельги и надеюсь, что ты воспитаешь его настоящим викингом! Научи его всему, чем сам владел когда-то, - умению водить боевой корабль, умению драться на мечах и на ножах, обучи всяким штукам, как если бы это был твой сын.
Одноглазый согласно кивнул.
И ватага охотников понеслась дальше.
* * *
- Однажды зимой, когда много народу съехалось в Уппсалу, был там и Ингвар-конунг с сыновьями, - протяжно пел слепой скальд, едва перебирая пальцами струны кантеле. - Сыновьям конунга Ингвара захотелось поиграть с сыновьями других конунгов, и вот Альв, сын Ингвара-конунга, и Ингьяльд, сын Энунда-конунга, затеяли свою игру, и каждый из них должен был стать вожаком своей ватаги... Во время этой игры Ингьяльд оказался слабее Альва, и так разозлился, что громко заплакал... Тут подошёл к нему Гаутвид, сын его воспитателя, и отвёл его к Свипдагу Слепому, его воспитателю, и рассказал тому, что стряслось... И Свипдаг сказал, что это большой позор для Ингьяльда, и велел поймать волка и вырезать у него сердце, приказал изжарить это волчье сердце на вертеле и дал съесть Ингьяльду... Съел Ингьяльд волчье сердце и на всю жизнь стал коварным и злобным, каким был убитый волк...
Конунг Рюрик невнимательно слушал знакомую с детства сагу, ибо голова его была занята совсем другим.
Пир подходил к концу, и, хотя за стенами замка ещё бушевали январские метели, уже пора было думать о том, куда пойдут боевые драккары Рюрика весной - то ли на запад, к берегам Британии, то ли на юг (надо же когда-то добраться до города Рима, о богатствах которого сложено столько легенд!), то ли на восток, в земли биармов и финнов...
Скоро должен был начинаться весенний тинг, а конунг Рюрик ещё не принял решение, стоит ли ему вообще являться на сборище завистливых конунгов и болтливых бондов.
- Конунг Ингьяльд построил себе новые палаты из липы и сосны и пригласил к себе на пир шестерых конунгов, - продолжал петь седой скальд, словно проникая в тайные думы конунга Рюрика. - И когда принесли Кубок Браги, Ингьяльд-конунг встал, взял в руки большой турий рог и дал обет увеличить свои владения вполовину во все четыре стороны или умереть. Затем Ингьяльд-конунг осушил свой рог, и, пока приглашённые на пир конунги пили пиво, конунг Ингьяльд поджёг свои новые палаты. Они сразу запылали. В пламени сгорели все шесть конунгов и все их люди. Тех, кто пытались спастись, люди конунга Ингьяльда немедля убивали. Так Ингьяльд-конунг подчинил себе все их владения, и собирал с них дань...
Конунг Рюрик горестно вздохнул, обводя глазами своих боевых товарищей, ибо понимал, что подобная участь может подстерегать и его самого. Конунг Гуннар давно стремился подчинить себе всех окрестных ярлов и конунгов и мог воспользоваться для этой цели собранием неразумных бондов на тинге, мог оговорить неугодных ему людей, мог добиться вынесения несправедливого решения. Тем более теперь, когда и сам конунг Гуннар уязвлён до глубины души богатством конунга Рюрика и его люди завидуют людям Рюрика...
На весеннем тинге многое может решиться...
Рюрик всегда считал себя сильным человеком. Он знал цену себе и своей дружине. Он презирал слабых и не боялся богов.
- Давай нападём на конунга Гуннара и покажем ему, у кого дружина сильнее, - заглядывая в глаза Рюрику, сказал Эйрик.
- Счастлив тот, кто в нужную минуту повстречал подходящего друга. Но не менее счастлив и тот, кому в нужную минуту повстречался подходящий враг. Врагов не следует уничтожать. Без врагов мир будет неполным... Мы поступим иначе!
Через неделю Рюрик снарядил обоз с богатыми дарами и поехал на Побережье Серых Валунов, чтобы взять в жёны Енвинду.
И конунг Гуннар не смог ему отказать в руке дочери.
* * *
На исходе санного пути возвращался в Киев с огромным меховым обозом князь Аскольд.
По обыкновению своему, тихий, немногословный, задумчивый ехал Аскольд впереди вереницы лошадей и саней, растянувшейся едва не на две версты. Князь чуть покачивался из стороны в сторону, сидя в собольей шубе на притомившемся кауром жеребце.
День клонился к вечеру, и по серому шероховатому снегу уже пролегли длинные причудливые тени от кустов и деревьев.
Дорога то стелилась по замерзшим руслам рек и ручьёв, то взбиралась на пригорки, то принималась петлять по дубравам и болотам.
Аскольд готовился взвалить на свои плечи тяжкое бремя ответственности за землю русскую. Дир решил по весне объявить всем князьям светлым, всем старцам градским, что на киевском великом столе отныне станет княжить Аскольд.
Ох, нелёгкая предстояла работа!..
Князь должен был княжить и владеть, думать об устроении земском и строе ратном. Вождь на войне, он был судьёй в мирное время, купцом и дипломатом. Всякий закон исходил от князя. Княж двор - место суда и расправы. Княжьи отроки - следователи и палачи, судебные исполнители и стражи.
Князь собирал дань и распоряжался ею во благо народа.
Накормить голодных и обогреть бездомных, защитить сирот и умерить аппетиты бояр - тоже заботы князя.
Дипломатия и разведка, внешняя торговля и обеспечение населения солью, а в голодный год и зерном...
Было от чего призадуматься князю Аскольду...
Главной торговой дорогой была Волга. С моря Хвалисского по полноводной реке, едва сойдёт лёд, поднимались заморские гости. Они везли арабское серебро и булатные клинки, пряности и шелка, чтобы в верховьях Волги обменять свои сокровища на славянские меха.
Вся торговля шла в обход Руси, и пошлинами богател хазарский каган.
Дир поведал Аскольду, что одна из главнейших задач - переманить торговые караваны с Волги на Днепр.
Для этого следовало завладеть Западной Двиной и Смоленском, ибо именно там расходились пути на Днепр и на Волгу.
Подведение под свою руку дреговичей, контролировавших Западную Двину, было весьма кстати.
А там и захват Смоленска становился предопределённым. А как его захватывать?
Города киевляне брать, в общем, не умели.
Если случалось захватывать город, то чаще всего добивались цели хитростью или измором.
А у ромеев такое войско, что перед ним никакой город не устоит, - они и стены преодолевать умеют, и ворота разбивать... Без этого нынче и киевлянам не обойтись.
Значит, нужно было усиливать младшую дружину, нанимать новых ратников.
Увеличение количества людей, находившихся на содержании великого князя, требовало увеличения количества зерна и прочего корма.
Для того чтобы получать больше жита, нужно иметь больше пашни, а где её взять? В степи?
Но там во всякое время пашня может подвергнуться нападению кочевников.
Расширять запашку следовало там, куда степнякам было трудно добраться - в лесостепи, в лесу...
Славяне бежали из плодородной степи под защиту леса, и великий князь обязан был указать своим людям, куда им идти, где селиться...
И посоветоваться не с кем - у пасынков и бояр свои заботы, а смерд - он и есть смерд. Заботы княжеские его мало волнуют. Да смерды, пожалуй, и не догадывались, что у великого князя могут быть какие-то затруднения или огорчения...
Со смердами Аскольд не любил беседовать. Смерд всегда желает быть униженным. Смерд тянется душою к деспоту. А добрых правителей смерд не любит. Смерд желает получать подарки от князя и вволю бражничать, а до княжеских забот ему дела нет.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
Вероятно, автору давно уже пора принести свои извинения читателю за обилие подробностей минувшей эпохи, тех мелочей, которые на первый взгляд не оказывают прямого воздействия на развитие сюжета, а посему могут быть опущены.
Однако именно из несущественных мелочей складывается вся наша жизнь.
Прежде, обращаясь к прошлому, читатель, по существу, оставался в настоящем: отличия прошлых эпох от окружающей реальности мало кого интересовали, да на эти отличия никто и внимания не обращал.
А теперь каждый всё больше стремится воспринять былое именно в тех чертах, которые отличают его от современности, и тем самым совершить побег из опостылевшей реальности в далёкое прошлое...
То, что современный человек считает основополагающими ценностями, могло ведь и вовсе не являться таковыми для людей иной эпохи и иной культуры.
И наоборот, кажущееся нам сейчас ложным или малозначимым было самым истинным и крайне существенным для человека иной эпохи.
Государство Русское формировалось на земле, со всех сторон окружённой народами, желавшими жить на ней: печенегами, уграми и хазарами - на юге, чёрными булгарами - на востоке, скандинавами - на севере, поляками и немцами - на западе...
Для того чтобы выстоять в непрерывных войнах с врагами, наше государство должно было требовать от соотечественников столько жертв, сколько их было необходимо.
Для того чтобы сохранить политическую независимость, чтобы сберечь исконную культуру, свои вековые святыни и верования, народ должен был не только терпеливо сносить нечеловеческие тяготы и лишения, но и делать это вполне осознанно, добровольно, чтобы не отнимать у растущего государства силы ещё и на преодоление внутренних распрей.
Именно так закладывались основы того, что потом назовут загадочной славянской душой.
Во все времена на Руси нравственной опорой становились люди, которые ради общего блага готовы были жертвовать и своим достоянием, и самой жизнью.