Мужая, Владимир менялся нравом. В детстве и в раннем отрочестве он боготворил бабушку Ольгу. Он мало знал о языческой поре её жизни, не мог представить её безжалостной, коварной, когда она, не дрогнув сердцем, расправлялась с тысячами невинных древлян, мстя за убийство князя Игоря. Но кому-то очень хотелось, чтобы Владимир вырос не мягкотелым княжичем, а суровым и закаленным воином, с твердым и даже жестоким характером. И потому Владимиру рассказывали, как его бабушка Ольга, не поведя бровью, повелела закопать в землю живьем вместе с ладьей двадцать древлянских мужей-послов, которые приплыли в Киев сватать княгиню за своего князя. В другой раз она также спокойно заживо сожгла в бане ещё двенадцать или тринадцать послов-древлян. Когда эти жуткие истории рассказывал воевода Путята, он каждый раз раскрывал в бабушке Ольге её пороки. Все это вначале походило на полуночные сказки, страшные, пугающие, но теперь уже далекие. Как кошмарный сон воспринял Владимир рассказ Путяты об уничтожении древлян на их земле, куда Ольга пришла с дружиной. Привела она рать под Искоростень, обложила град и потребовала дань - по три голубя и по три воробья с каждого "дыма". И прислали древляне в стан Ольги небывалую и загадочную для себя дань. А Ольга с помощью этих птиц, привязав к их ногам тлеющий трут, сожгла город.
Но сказки и сны детства не сохраняются в памяти. Наяву Владимир видел бабушку Ольгу другой. Познав истинного Бога, она начисто забыла языческие нравы, законы, обычаи, забыла о жестокости, коварстве, хитрости. Она запретила россиянам приносить языческим богам человеческие жертвы. Теперь жену не сжигали на костре вместе с умершим мужем. В Киеве по примеру Ольги многие добросердные люди приняли христианство. Сама Ольга никому не навязывала христианскую веру, только звала, как добродетельная мать зовет своих детей к познанию нового и прекрасного мира духовности.
Помнил Владимир, как бабушка пыталась вразумить его отца, дабы он прикоснулся к заповедям Иисуса Христа, сделал хотя бы один шаг к познанию истинного Бога, и каждый раз, сталкиваясь с упрямством своего сына, оставляла его в покое. Святослав не внимал христианским проповедям. Его матушка была терпимой и не угнетала волю сына.
Для Владимира отец - князь Святослав - был загадочным, и когда он повзрослел, у него появилась жажда узнать все о своём отце. Тут незаменимым рассказчиком и очевидцем большей части жизни Святослава оказался дядюшка Владимира Добрыня. Как и воевода правой руки Свенельд, Добрыня бывал с князем почти во всех его походах. Добрыня многажды был свидетелем княжеской храбрости, отваги, мудрого движения, всегда превосходящего действия противников. Не помнил Добрыня-витязь, чтобы князь не шел на врага впереди дружины.
Владимир испытывал священный трепет особенно тогда, когда Добрыня, сам переживая прошлое, рассказывал о том, с каким достоинством и гордостью держал себя Святослав перед византийскими Багрянородными василевсами. Владимира потешила история встречи его отца с императором Цимисхием.
- Как-то твой батюшка потребовал от византийского императора заплатить ему великую дань золотом за то, что он освободил Болгарию от греков и сделал её счастливой, - вспоминал Добрыня. - И предупредил, что ежели не выплатит, то он, Святослав, выгонит всех греков из Европы, им не принадлежащей. Гордый Цимисхий ответил, что христиане любят мир, но принуждены будут силой выгнать россов из Болгарии, ими завоеванной. Нашла коса на камень. Твой батюшка на это сказал: "Нет нужды императору идти сюда; мы сами явимся пред Царьградом и докажем, что мы не подлые ремесленники, но благородные воины".
Владимир мечтал о войне с Византией. Он хотел покорить её так, как это сделал его предок, великий князь Олег. Владимир думал освободить от греков северные берега Русского моря и потому дотошно расспрашивал Добрыню обо всем, что тот знал про великую греческую империю. Сам же, не ведая будущего, стремился познать Византию через торговлю, которой занимались новгородские купцы, ежегодно бывая в той полуденной державе, через книги, привозимые ими из неё. У Добрыни в это время на уме было другое.
- Слушай же, княже, как твой батюшка встречался с императором Иоанном Цимисхием и унизил его, - продолжал рассказ Добрыня. - Мы сидели в крепости Дорестол, и покой на земле царил, потому как все устали от схваток и битв. Да не жилось ромеям мирно. Искали они драки и собрали против нас войско великое. Сам император Цимисхий выступил впереди него. Привел он своё войско под стены Дорестола, окружил крепость и велел нам сдаваться. Святослав же собрал воевод, тысяцких и сотских и спросил у них совета: будем ли драться? - Хотя и знал, что встанем стеною и не сдадимся, но умрем без сраму. И тогда Святослав поднялся на стену и крикнул ромеям: "Иду на вы! Иду на вы!" Тут в стане врага началось волнение: виданное ли дело, чтобы маленькая рать победила великую. Но страх отнял у ромеев разум, и к вечеру войско Цимисхия пришло в панику и поспешило убраться от Дорестола подальше, за реку. И вовсе бы убралось, да князь не велел нам гнать ромеев!
Цимисхий пытался спасти честь и послал к крепости герольдов, дабы предложить Святославу решить, кто сильнее в поединке. "Да будут сказаны условия мира тем, кто победит в единоборстве", - оповестили герольды. Оба, как Цимисхий, так и твой батюшка, были искусными, смелыми и уверенными в себе витязями. Оба владели мечом, копьем и другим оружием.
Да батюшка твой был не только смел, но и насмешлив. Надумал унизить Цимисхия, сказал герольдам: "Моё слово императору таково: я сам лучше знаю, что мне полезно, чем мой враг. Ежели не хочет иметь живота, есть пути к потере его, пусть выбирает, какой из них по душе. Мне же другой удел". Летописец Цимисхия Лев Диакон Калойский запишет ответ князя русичей. Это же стыд и позор для византийского василевса, счел Лев Диакон. И тогда позвал Цимисхий Святослава на переговоры, и место встречи назначил на своём берегу Дуная, думая унизить Святослава: пусть, дескать, варвар-скиф ко мне придет. Ан и тут император попал впросак.
Цимисхий появился на берегу Дуная с огромной свитой. Он был в сверкающих золотых доспехах, в багряном императорском плаще, в красных сафьяновых сапогах, на великолепном арабском скакуне. За ним следовали вельможи, военачальники. И всюду блестело золото, сверкали перстни драгоценными камнями, звенело дорогое оружие. Радовался Цимисхий великолепию свиты, перед которой россам дано смутиться.
Но сами ромеи застыли от конфуза, когда мы показались на реке в простой походной ладье. На ней была Дюжина воинов-гребцов, твой батюшка и я со Свенельдом. Князь без доспехов стоял за кормовым веслом в белой рубахе, перепоясанный мечом.
Василеве не поверил, что перед ним великий князь всея Руси, послал к самой воде Льва Диакона. Тот рассмотрел Святослава, признал его по серьге и оселедцу, а ещё по загадочной улыбке. Вернулся к императору и поганым словом помянул Святослава: "Сие князь, да хуже, чем раб".
Ладья остановилась в двух саженях от берега. Император стоял в тридцати саженях на взгорье да ещё был в седле. С такой высоты можно только повелевать, но не разговаривать на равных. Снова Лев Диакон побежал к воде, чтобы позвать Святослава на берег. Но тот лишь покачал головой да показал рукой на край берега: дескать, иди сюда, император.
Понял это Цимисхий, да сам же позвал Святослава на переговоры. Значит, надобно спуститься к воде. И сошел он с коня, к берегу пришел. Ладья кормой развернулась к Цимисхию. Святослав на скамью сел, так с веслом в руке и остался.
Никогда ещё не было подобного на памяти Цимисхия, чтобы кто-то перед ним сидел, а он стоял. Самому Цимисхию сесть было не на что. Он потерял дар речи от гнева и рванулся вверх, но услышал голос Святослава и вернулся. "Я ведаю, что у тебя больше войска, - сказал князь. - Но мы прогоним твоих воев и встанем под вратами Царьграда, и ты откроешь их нам, потому как над твоим войском стоят не воеводы, а трусливые жёны. Мы придем в твой дворец и спросим, почему не выполнил мою волю, не заплатил дань".
"Почему ты бежишь от поединка?" - спросил император.
"Не вижу нужды убивать тебя! Не ведаю, с кого тогда получать дань!"
"Что ты возьмешь?" - спросил Цимисхий, внимательно рассматривая князя россов, и уже не хотел с ним единоборствовать, потому как видел, что тот легко лишит его головы. Император давно знал, что его военачальники горазды выступать на парадах, но не воевать. Редко кто из них идет на врага впереди легионов, как это делал князь Святослав и его воеводы. И нет надобности штурмовать Дорестол. "С великой Русью лучше заключить мир, лучше дружить, чем быть в ссоре", - решил Цимисхий и теперь с нетерпением ждал, что скажет великий скиф. Но Святослав молчал.
"Почему не отвечаешь? - спросил Цимисхий. - Мы, греки, любим побеждать своих врагов не столько оружием, сколько благодеяниями".
Святослав думал о своём, - продолжал Добрыня. - Он тоже понимал, что с греками дальше воевать не следует, можно потерять все завоеванное в Болгарии и не уберечь двадцать две тысячи воинов, с которыми и впредь думал добывать славу. Мы к тому же отощали от скудной пищи. И тут твой батюшка встал, чтобы свободно сказать громкое слово: "Я, Святослав, князь русский, по данной мне клятве хочу иметь до конца века мир и любовь совершенную с тобою, великий царь греческий, с Василием и Константином, царями боговдохновенными, и со всеми людьми вашими. Обещаюсь именем всех сущих подо мною россиян, бояр и прочих никогда не помышлять, не собирать моего войска и не приводить чужеземного в Грецию, область Херсонскую и Болгарию. Когда же иные враги помыслят на Грецию, да буду их врагом и борюсь с ними. Если же я или сущие подо мною не сохранят сих правых условий, да имеем клятву от бога Перуна, в коего веруем, и Белеса, бога скотов. Да будем желты, как золото, и собственным оружием иссечены", - закончил твой батюшка гордое слово, опередив Цимисхия в благородстве.
И василевс Цимисхий это признал, сделал поклон Святославу. И все вельможи, военачальники следом поклонились великому русскому князю. В те же дни Русь и Византия заключили договор, в удостоверение чего записали его на хартии и своими печатями запечатали. После же благородный Цимисхий повелел выдать русскому войску по две меры пшеницы на воина, и было выдано сорок четыре тысячи мер.
Добрыня рассказывал мерно, тихо, голос был убаюкивающим, и юный князь засыпал. В разное время дядюшка поведал племяннику все, что знал об его отце, славном воине и князе. Однако о двух событиях Добрыня умолчал: о том, как погиб Святослав, и о том, как он хотел засватать сыну Владимиру византийскую царевну.
Но Владимир все узнал помимо Добрыни и услышал эти печальные истории от тысяцкого Ивана Путяты, когда ходили в вольный поход по северным землям Новгородчины.
Была уже глубокая осень. По ночам, которые наступали рано, давали себя знать морозы. Во время одного из ночлегов в густом лесу, сидя у костра, Иван Путята и поведал Владимиру о том, что если бы Святослав потребовал в залог мира между державами засватать за своего сына Владимира сестру царей Василия и Константина, то мир с Византией был бы истинно вечным.
- Мы пластунами пробрались тогда в стан императора Цимисхия и умыкнули его ученого мужа Льва Диакона. Привезли его на дунайский остров и продержали всего полночи. Но тому, что хронист василевса поведал нам, можно лишь диву даться. Цимисхий жаждал мира и, чтобы заполучить его, готов был не только заплатить богатую дань, но и исполнить давнюю просьбу великой княгини Ольги, которая ещё у Константина Багрянородного просила отдать в жёны Святославу византийскую царевну. Тогда Багрянородный отказал и совершил ошибку. Теперь же Цимисхий уговорил своих соправителей, царей Василия и Константина, выдать замуж сестру - царевну Анну.
- За кого же? За батюшку?
- Ан нет, за тебя, князь-батюшка. Она пока ещё отроковица, да к твоей поре и подросла бы. И надо же было быть такой порухе: забыл твой батюшка повторить византийцам то, что требовал от них три года назад. А ведь невеста-то в эти дни, сказывал Лев Диакон, была в стане императора. Братья привезли её на Дунай, чтобы увидела она тех, среди кого ей пришлось бы жить. Что и говорить, обмишулился твой батюшка.
- А мне кажется, что мой родимый неспроста не повторил минувшую просьбу. Знаю я, чего он этим добивался. Мне ведь тогда надо было принять новую веру.
Но ты же сам знаешь, батюшка Путята, что мой родимый был против этого.
- То верно, - согласился Путята. - Но, ежели бы он перешагнул через свой запрет, ты ныне здравствовал бы в Киеве. Вот в чем беда-то. И сам он голову не потерял бы. Сложил он её зазря…
Уже повзрослев и мечтая о военных походах, Владимир пришел к мысли, что там, на днепровских порогах, его отец проявил гордыню, непозволительную для умного державного мужа, не послушал совета бывалых воевод и не бросил ладьи, пешим не обошел пороги по суше, а решился зимовать в Белобережье. А дальше случилось нечто загадочно-зловещее, размышлял юный Владимир. Князь Святослав наказал воеводе Свенельду прийти по весне с дружиной на помощь, и тогда бы они одолели печенегов, которые держали дружину Святослава всю зиму в "хомуте". Почему же Свенельд не пришел на помощь к своему князю? Всегда послушный Святославу, на сей раз он нарушил его повеление. Какая тайна крылась за поступком Свенельда, Владимир хотел бы это знать. Свенельд ещё жив и состоит воеводой при великом князе Ярополке, брате Владимира. "Не в угоду ли Ярополку выдал Свенельд князя Святослава печенегам? Могло ли быть такое?" - спрашивал себя Владимир и отвечал, что подобное могло быть, потому как Ярополк испугался, что, вернувшись в Киев, батюшка отберет у него престол. Ведал же, что Святослав заключил с императором Цимисхием договор от имени князя всея Руси, а где престол великого князя, как не в Киеве? И что ему, Ярополку, остаётся в княжение? Слышал Владимир, будто бы и Цимисхий причастен к гибели его отца. Будто бы василевс, заключив мирный договор, вскоре вероломно нарушил его. Позже Владимир узнал, что все так и было: и у Свенельда имелся расчет, и Цимисхий остался верен коварным нравам императорских особ. Покинув берега Дуная после заключения договора и проведав, что Святослав Ушел из Болгарии, он отправил послов к печенегам.
Была в послании просьба к князю Куре не опустошать Болгарию набегами, а ещё говорилось, что скоро через днепровские пороги пойдет князь Святослав с малой дружиной.
Печенежский князь Куря порадовался такому известию. Послы ещё не покинули его стан, как он повелел всем родовым князьям собирать свои колена в поход. Куря выступил с немалой ордой - больше пятидесяти тысяч воинов вел он за собой. Уже наступила глубокая осень, лили дожди, дороги раскисли, но Куря перекрыл все пути на подступах к порогам, всюду устроил засады и встретил дружину Святослава, поднимающуюся вверх по течению Днепра, внезапно. Впервые русичи вынуждены были отступить и зазимовать в Белобережье. Печенеги до весны держали дружину Святослава скованной в движении, а весной после голодной зимовки воины Святослава, отчаявшись дождаться помощи от Свенельда из Киева, ринулись на печенегов. Схватка оказалась неравной. Изнуренные голодом воины сражались храбро, но печенегов была тьма. На каждого русича пришлось по десять сытых, жаждущих битвы воинов-степняков.
Князь Святослав, его гридни и отроки, не ведая страха, рубились весь день, но ряды печенегов не редели. Сам Святослав одолел не меньше сотни врагов. Однако силы его иссякли. А князь Куря только этого и ждал. Он навалился со своими отборными батырами на изнемогающих от ран и усталости русичей и сам схватился с князем Святославом. С боевого коня достал пешего Святослава саблей и отрубил ему голову. Говорили, что позже Куря сделал из черепа Святослава чашу и написал на оковавшем череп золоте победный клич. Владимир, проведав о том, поклялся сделать то же с черепом князя Кури. Позже, спустя двадцать с лишним лет, он возьмет престарелого князя Курю в плен, но его рука не поднимется на кощунственный шаг мести.
Узнав все, что можно, о гибели отца, Владимир не снял вину ни с воеводы Свенельда, ни со своего брата Ярополка и дал себе зарок, как придет время, потребовать от них ответ за измену великому князю. Мысль об этом Владимир пока держал под замком, ни с кем не делился, и потому никто - ни Добрыня, ни новгородцы - не понуждали его к действию в защиту чести князя Святослава.
Жизнь в Новгороде в эти годы протекала тихо и мирно. Но Владимир чутко прислушивался к тому, что происходило на юге Руси. Ему что-то подсказывало, что там истекает время покоя, грядут какие-то грозные события. И Владимир, не по годам прозорливый, не обманулся в своих предчувствиях. Летом 977 года он получил от новгородских купцов, ходивших в Корсунь, весть о том, что его брат Олег, княживший в древлянской земле, убил на охоте сына воеводы Свенельда юного Люта. Тут было много загадочного. Зачем Лют отправился из Киева за сотни верст в древлянскую землю, как и почему оказался в лесу, где охотился с дружиной князь Олег? Наконец, было неизвестно самое важное: в чем таилась причина убийства воеводского сына Люта?
Дядюшка Добрыня тогда сказал Владимиру, что князь Олег ищет ссоры с Ярополком, торит дорогу к киевскому трону. Оттого и убил сына Свенельда, уверенный, что воевода потребует от Ярополка отмщения.
- Но скажи, дядюшка, зачем же явился в древлянскую землю Лют? Не для того же, чтобы его там убили. Это безрассудно.
- Верно, - ответил Добрыня. - Да, поди, мета у него была: узнать, выведать, не готовится ли Олег к походу против Ярополка.
- Однако Лют нашел Олега в лесу, на охоте.
- Сие загадка. Да, может, не Лют, а Олег нашел его. Потому как у Олега на своей земле глаз много. Выследили и подстрелили, как зайца - и делу конец.
- Нет. Не того нрава меньшой брат, чтобы учинить злодейство, - упрямо произнес Владимир.
Добрыня не возразил князю, знал, что тот говорит правду: Олег всегда был мягок и ласков.
Вскоре новые известия из Киева заставили князя Владимира серьезно задуматься. Сказывали, что, когда Свенельд узнал о том, что его сын Лют убит князем Олегом, он прибежал в опочивальню Ярополка, упал перед ним на колени и взмолился:
- Великий князь, мой единственный сын, которого ты послал в древлянскую землю, убит твоим врагом! Отомсти! Утешь горе отца кровью убийцы! Утешь!
В оконце опочивальни заглядывало раннее утреннее солнце, князь лишь проснулся и не сразу сообразил, что случилось, но, увидев плачущего воеводу, поднялся с ложа.
- Кто сей убийца? Я накажу его!