- Онъ приказалъ именно вамъ это передать, умышленно медленно произнесла Лотхенъ, играя нетерпѣніемъ барыни.
- Онъ меня звалъ, велѣлъ сказать… зачѣмъ же ты молчишь, Лотхенъ? Я тебя побью!!.
И Маргарита, весело смѣясь, пунцовая отъ радости, бросилась къ любимицѣ. Ухвативъ малосильную нѣмку за рукавъ и за кисейную косынку, она сильно потянула ее, стараясь повалить на диванъ.
- Изорвете - другую купите. Вамъ же хуже!
Маргарита бросила любимицу и воскликнула:
- Сейчасъ поѣду… Начинается! Начинается! Понимаешь ты, неразумный ребенокъ, что это начинается для меня война, борьба на жизнь и на смерть. И кончится все побѣдой! Состояніе будетъ мое. Все будетъ мое. Давай мнѣ лиловое платье! Оно мнѣ счастье приноситъ…
Маргарита была внѣ себя отъ радости и довольства. Планъ, полный, подробный, какъ покорить брюзгу-дѣда, былъ уже давно обдуманъ и казался ей замѣчательно тонко и умно придуманнымъ. Но ѣхать къ дѣду первой, когда онъ, очевидно, не желаетъ подозрѣвать даже объ ея существованіи, было невозможно: никакой предлогъ не скрылъ бы настоящей цѣли, т. е. желанія снова сойтись ближе.
Маргарита начала быстро одѣваться, но, однако, не смотря на поспѣшность свою, все-таки зорко оглядывала себя въ зеркало и старалась принарядиться такъ, чтобы быть красивѣе чѣмъ когда либо.
- Ну, ужъ рѣдко я такъ въ жизни старалась! воскликнула она наконецъ, оглядывая себя съ головы до ногъ. - Да и врядъ ли когда нибудь для такого старика, какъ онъ, такая женщина, какъ я, столько старалась. Подумаешь, на первое свиданіе ѣду къ страстно любимому герою… Ну, говори, хороша ли я?! По совѣсти, Лотхенъ. Дѣло важное…
Лотхенъ отошла, оглядѣла барыню тоже съ головы до пятъ и молча усмѣхнулась…
- Ну, не прибавить ли чего?
- Нѣтъ, liebe Gräfin, убавить бы надо… Убавить то, что наиболѣе въ глаза бросается и, пожалуй, дурно на поганаго старика подѣйствуетъ.
- Что? съ искреннимъ безпокойствомъ спросила Маргарита, тоже снова себя оглядывая.
- Надо убавить въ васъ главное… Выраженіе счастія на лицѣ! У васъ глаза прыгаютъ отъ восторга, что онъ васъ позвалъ. A это…
- Только-то, глупая! Ну, отвернись на минуту. Не гляди на меня.
Горничная, смѣясь, повиновалась и ловко повернулась на каблучкахъ спиной къ барынѣ.
- Ну, теперь смотри! чрезъ мгновеніе выговорила графиня и подступила ближе къ обернувшейся горничной.
- Да! воскликнула Лотхенъ. Если вы такъ съумѣете долго выдержать…
Молодая женщина стояла передъ ней съ строго печальнымъ лицомъ, полуопущенными глазами и какъ-то скромно сложенными на груди руками.
- Государь мой, вамъ угодно было меня пригласить явиться по дѣлу… тихо и грустно выговорила Маргарита по-русски, наклоняясь предъ Лотхенъ.
Нѣмка захлопала въ ладоши и запрыгала на мѣстѣ…
- Диво! Диво! Божественно…
- Я не знаю, государь мой, также продолжала Маргарита, - смѣю ли я васъ называть моимъ дѣдомъ… Вы до сихъ поръ, какъ скверный и скупой старикашка, кромѣ злости ничѣмъ себя…
- Ну, этого говорить не надо!.. наивно воскликнула Лотхенъ.
- Я думаю! воскликнула Маргарита уже своимъ голосомъ. - Это я ему послѣ скажу, когда его состояніе будетъ у меня въ рукахъ. Ну, благословите меня, ваше святѣйшество, папа Лотхенъ! Papa Lotchen Primue, Pontifex maximus! продекламировала Маргарита и прибавила другимъ голосомъ, стараясь хрипѣть: Indulgeutia plenaria!
- Охъ, охъ, грѣшите!.. Богъ накажетъ! испугалась ревностная католичка. - Подумаешь, вы схизматичка, въ ихней, здѣшней ереси. A услышитъ васъ вдругъ врагъ человѣческій… Что тогда!
- Ничего, трусиха… Есть двѣ силы на свѣтѣ, отъ которыхъ все зависитъ… Господь Богъ и господинъ дьяволъ!..
- Охъ, Gräfin, Gräfin! закричала Лотхенъ, затыкая и глаза, и уши, и даже нагибаясь предъ графиней, какъ бы отъ удара по головѣ.
- Ну, вели подавать карету, глупая курляндка, смѣясь, вымолвила Маргарита.
XXXIV
Чрезъ полчаса ѣзды, полуиностранка, графиня Скабронская, была на набережной Васильевскаго острова и выходила изъ кареты, при помощи двухъ лакеевъ, на большой подъѣздъ дома россійскаго вельможи, графа Скабронскаго, - вельможи, котораго даже покойная царица называла Іоанномъ Іоанновичемъ, такъ какъ всякаго назвавшаго графа Иваномъ Ивановичемъ заставляли потомъ поневолѣ объяснять о комъ ведетъ онъ рѣчь. Когда графиня Маргарита поднялась но большой парадной лѣстницѣ и графу побѣжали доложить, то брюзга перемѣнился чуть-чуть въ лицѣ. Пріѣздъ внучки, имъ самимъ вызванной, было не заурядное дѣло, а первостепенной важности.
"Выгоню опять или ползать передъ ней буду на животѣ? вопросительно подумалъ старикъ. - Ну, родимая, поглядимъ - увидимъ". И графъ, умышленно заставивъ внучку прождать полчаса въ гостинной, вышелъ тихо и не спѣша.
- Ну, здравствуй, ужь внучка, коли жена внука. Здравствуй, внучка! Садись, милости прошу!
И слова эти Іоаннъ Іоанновичъ выговорилъ какъ-то особенно и любезно, и ехидно.
Маргарита, не поднимая глазъ на старика, вымолвила тихо и смущенно:
- Государь мой, вы сдѣлали мнѣ честь, приказали явиться… Я не знаю, позволите ли вы мнѣ называть васъ дѣдомъ, а потому и говорю: государь мой. Что прикажете?
- Ну, ну, это все финты ваши. Коли внучка, такъ и дѣдъ. Не финти!
Маргарита сѣла около старика, лицо ея было серьезно и отчасти какъ бы грустно. Старикъ зорко и пристально присмотрѣлся.
"Печальна, а не блѣдна! Румянецъ во всю щеку, что твоя зоренька ясная", подумалъ онъ и выговорилъ:
- Ну, что мужъ? Все томитъ, не помираетъ… Ждешь, поди, не дождешься…
- Да. Все томитъ и себя и меня. Лучше бы ужь померъ, умышленно рѣзко выговорила Маргарита. - Меня бы развязалъ. Похороню и уѣду…
- Куда? воскликнулъ старикъ.
- Къ себѣ… Домой. Что жъ мнѣ? Не оставаться же на чужой сторонѣ, между чужихъ людей?
- Чужихъ людей? Не все же чужіе. У тебя и я тутъ.
- Вы? Да я отъ васъ, кромѣ самыхъ оскорбительныхъ помысловъ и рѣчей, ничего за цѣлый годъ не видала, - грустно старалась произнести Маргарита. - Да я васъ и не виню. По вашему, на свѣтѣ только и есть, что деньги. Вотъ вы всѣхъ и подозрѣваете.
- Вѣстимо, все деньги!
- И все на нихъ купишь?
- Все, цыганочка, все… подсмѣивался старикъ ядовито.
- Купите молодость…
- Мало что, - нельзя… вдругъ разсмѣялся онъ.
- Купите красоту!
- О - охъ, тоже нельзя.
- Купите меня, мою любовь. Да не внучкину, а мою, женскую любовь.
- Можно!
- Что?
- Можно! Не финти… Говорю, можно.
- Стало-быть вы меня вызвали, чтобы заставить пустяки слушать. Не стоило того… серьезно выговорила Маргарита.
- Ну, слушай дѣло. Я съ тобой не знался, почитай, годъ, потому что ты ко мнѣ была не ласкова. Я все-таки тебѣ дѣдъ. Нужно коли было денегъ, сказала бы. Ну и далъ бы.
- Первое же слово, и о деньгахъ. У васъ, во всѣхъ вашихъ сундукахъ, нѣтъ столько денегъ, сколько я въ мѣсяцъ нашвыряю по городу въ лавкахъ.
- Откуда же это у тебя деньги? У мужа ничего нѣтъ…. Отъ полюбовниковъ?
- Да, только не отъ сотни, а отъ одного! вдругъ вымолвила Маргарита.
- Славно. И сама признается еще. Ай да цыганка! Ну, отъ какого же молодца?
- Онъ можетъ и не молодецъ! Ему можетъ семьдесятъ лѣтъ, да для меня кажетъ онъ краше двадцатилѣтняго.
Выдумка Маргариты былъ вѣрный ударъ противнику. Наступило молчаніе. Графъ вытаращилъ на красавицу глаза. Этого онъ не ожидалъ! И Богъ вѣсть, что шевельнулось у него на душѣ. Онъ самъ еще сразу не могъ себѣ отдать отчета… A она отлично знала впередъ, что именно отъ этой выдумки шевельнется у стараго холостяка на душѣ.
- Скажи на милость! выговорилъ вслухъ, но самъ себѣ, озадаченный старикъ и снова смолкъ.
"Ничему не вѣритъ, а этому повѣрилъ!" внутренно смѣялась Маргарита.
- Какъ же это ты… забормоталъ Іоаннъ Іоанновичъ и страннымъ, будто завистливымъ окомъ окинулъ красивую молодую женщину. - Какъ же? Зачѣмъ же стараго? Мало развѣ въ Питерѣ молодыхъ?
- A развѣ на это законъ у васъ?… разсмѣялась Маргарита.
- Вѣстимо, законъ естества! Природный законъ.
- Истинный природный законъ тотъ, что у всякаго свой вкусъ, да своя воля.
- О, Господи! Вотъ удивила… Да зачѣмъ же ты… Почему? Изъ-за денегъ его…
- Опять… Только у васъ и на умѣ что деньги… Но, бросьте это. Какая вамъ до этого забота? A скажите лучше, по какому дѣлу вы меня вызвали?
- Дѣло?… Дѣло?… Да… Какое бишь дѣло!.. Такъ озадачила меня, что память отшибла! Да. Вотъ дѣло какое. Ты слушай прилежнѣе.
- Слушаю.
- Ты, видишь, въ силѣ нынѣ при новомъ дворѣ. Какъ ужь ты умудрилась, когда сама императрица въ опалѣ… Доносить на меня не пойдешь?! A то я попридержу языкъ!.. Ну вотъ, стало-быть… я къ тебѣ съ поклономъ. Заступись и спаси двухъ молодцовъ.
- Орловыхъ? И вы за нихъ?…
- Вишь, ужь знаетъ. Просили?
- Да, просили… Просили многіе, но я… не знаю, можетъ быть… Надо подумать… Оно можно, но однако…
Маргарита тянула слова, потому что сама въ эту минуту раздумывала и соображала, какъ отнестись къ словамъ дѣда.
Сознаться въ своей силѣ и ее даже преувеличить? Или скрыть все?… Покуда она думала, старикъ высказался весь и она знала, что дѣлать.
- Я, видишь, внучка-цыганочка, - искренно высказывался Скабронскій, былъ, слава Богу, вельможа не послѣдній въ государствѣ со дней Великаго Петра Алексѣевича и даже при Биронѣ не запропалъ… Ну, а вотъ теперь, подъ конецъ дней своихъ, попалъ въ зажору. Не знаю, какъ и примѣриться, какъ и привкинуть себя къ новымъ-то порядкамъ и людямъ. Ничто не беретъ. Того и гляжу, что меня нищимъ сдѣлаютъ и въ ссылку угонятъ, а дома и вотчины отпишутъ, да какому-нибудь хохлу и прощалыгѣ подарятъ… Ну вотъ, узнавъ, что ты въ силѣ нынѣ, я къ тебѣ съ поклономъ… Наперво, ты мнѣ покажи свою востроту на ребятахъ Орловыхъ. Ихъ дѣло пропащее! Если ты ихъ изъ бѣды выручишь, когда и Разумовскіе не могутъ, и Воронцовъ даже не можетъ черезъ дочку свою… то тогда я увѣрую вотъ какъ… Какую ни на есть, хоть бы и Можайскую вотчину мою тебѣ поднесу, по дарственной записи.
"Самую маленькую!" подумала и усмѣхнулась Маргарита.
- Почему смѣешься? Ей-Богу поднесу…
- Все сказали, дѣдушка?
- Все. A что?
- Завтра узнаете отвѣтъ, коли заѣдете ввечеру.
- И дарственную, стало-быть, захватить?
- Захватите! вымолвила Маргарита, подумавъ.
- Стало-быть, вѣрно? Выручишь ребятъ?
- Не знаю. Постараюсь.
- Дѣло, внучка, не въ ребятахъ. A важно мнѣ тебя испытать. Не враки ли, толки да слухи. Коли выручишь, то, ей-ей, бери палку да и бей меня; или на цѣпи съ музыкой води, какъ медвѣдя. да заставляй и горохъ воровать, и солдата съ ружьемъ показывать, и всякое колѣно продѣлывать. Поняла?
- Поняла, дѣдушка. Поняла! усмѣхалась красавица, дерзко и насмѣшливо заглядывая теперь въ глаза старика.
- Стоитъ постараться? А?
- Вѣстимо, стоитъ…
- Озолочу, цыганочка… Мой разсчетъ простъ. Все одно, не ровенъ часъ, опишутъ да отымутъ все беззаконно. Такъ, пущай, лучше тебѣ перепадетъ малая толика… Такъ вѣдь?.. Ты видишь, я на чистоту сказываю, не хитрю… Ну и ты не финти… Уговоръ… Идетъ?.. А?
- Идетъ, дѣдушка! рѣшительно, какъ вызовъ, произнесла Маргарита и протянула руку старику.
- Ну? поцѣлуемся.
Маргарита, смѣясь, встала, пододвинулась къ старику, и наклонившись, подставила свою свѣженькую щеку съ черной мушкой…
Іоаннъ Іоанновичъ, не спѣша, три раза поцѣловалъ красавицу и выговорилъ:
- Варенье!.. И чего бы тебѣ раньше такъ-то. A то букой глядѣла. Годъ цѣлый, почитай, не знались…
- Кто-жъ букой-то глядѣлъ? Вы же. Да и теперь вы стали ласковѣе изъ-за своихъ выгодъ, - не ради меня, а ради моихъ пріятелей придворныхъ. Я вѣдь не дура, дѣдушка.
- Какая ты дура? Ты бѣсъ, внучка… но, вишь ты… Это само собой. Ну, а рѣчь ты со мною теперь тоже другую повела. Это тоже само собой. - И, помолчавъ мгновеніе, Скабронскій подмигнулъ и ухмыльнулся со словами:- Я вѣдь не могъ знать, что ты, вишь, старыхъ любишь…
Маргарита разсмѣялась звонко и, простившись съ дѣдомъ, веселая и довольная поѣхала домой.
"Ну, надо Орловыхъ спасать, ради вотчинъ дѣдушкиныхъ. Дорого, пожалуй, обойдутся онѣ мнѣ, страшно дорого".
И красавица вдругъ глубоко и тяжело задумалась. Лицо ея стало не только серьезно, но уныло и темная тѣнь набѣжала на черные великолѣпные глаза, всегда полные веселаго блеска.
"Нѣтъ, не сдаваться!.. думала она. Оттянуть… Наконецъ, обмануть! Не сошлетъ же онъ меня. Да и дѣйствовать! Ахъ, кабы состояніе дѣда. Деньги! Средства! Самъ не знаетъ, старый волкъ, чѣмъ бы я теперь могла сдѣлаться, имѣя деньги для начала. И только для начала. Даже на его судьбу повліять бы могла тогда. И ему бы лучше было тогда. Лучше, чѣмъ при Елизаветѣ".
И Маргарита такъ глубоко задумалась, что не замѣтила, какъ и гдѣ ѣхала по городу. Ея затаенная отъ всѣхъ, но взлелѣянная мечта, почти нелѣпая и невоплотимая фантазія, всегда овладѣвала ею на столько сильно, что она порою не сознавала окружающаго и, на нѣкоторое время, какъ бы теряла разсудокъ. Лотхенъ, которая воображала, что у барыни нѣтъ отъ нея ни одной тайны, не понимала этихъ минутъ и приписывала ихъ болѣзни или же употребленію того пахучаго питья, что готовила графинѣ всякій вечеръ. Сама она только разъ отвѣдала его, давно тому назадъ, и, пролежавъ безъ чувствъ сряду нѣсколько часовъ, простонала въ самыхъ ужасныхъ сновидѣніяхъ.
Что за мечта владѣла Маргаритой и въ особенности подчинила себѣ ея разумъ за послѣднее время - никто, кромѣ ея собственной совѣсти, не зналъ и не догадывался. Для этого ей нужна была смерть больного мужа и состояніе дѣда. Впрочемъ, мужъ въ кровати, безъ движенія, безъ воли, ей не перечащій, почти не существующій по отношенію къ ней, былъ только небольшой помѣхой. Въ случаѣ мира съ дѣдомъ, въ случаѣ дружбы съ нимъ, смерть Кирилла Петровича нужна была, чтобы молодой вдовѣ переѣхать ради приличія въ домъ старика на жительство. Будучи у него въ домѣ, Маргарита надѣялась, конечно, овладѣть старикомъ быстрѣе и вполнѣ… Но деньги старика, состояніе его, были не цѣлью, а средствомъ для болѣе дальней и высшей цѣли, явившейся недавно у честолюбивой, самонадѣянно-смѣлой и замѣчательно красивой иноземки.
Маргарита еще не совсѣмъ пришла въ себя, когда у подъѣзда ея дома лакеи отворили дверцу кареты. Она разсѣянно оглядѣла ихъ и вдругъ выговорила, какъ бы очнувшись:.
- Во дворецъ его высочества!.. Вѣдь я приказывала!
И Маргарита была почти увѣрена, что, еще садясь у дома дѣда, она приказала ѣхать прямо къ принцу Георгу Голштинскому.
XXXV
На другой день утромъ, та же карета графини Скабронской остановилась передъ воротами ротнаго двора преображенскихъ гренадерскихъ ротъ, гдѣ были арестованные братья Орловы. Офицеры, собравшіеся съ сосѣднихъ квартиръ на ученіе. невольно съ изумленіемъ оглядывали щегольскую берлину и недоумѣвали на счетъ ея появленія въ такую пору у ихъ ротной казармы.
Когда-же, заглянувъ въ окно кареты, они встрѣчались лицомъ къ лицу съ замѣчательной красавицей, очевидно, изъ высшаго свѣта, то невольно кланялись ей и, смущаясь, толпились, перешептывались между собой, потомъ отходили отъ кареты ради приличія, но ждали, не входя во дворъ, чѣмъ загадка разрѣшится.
Наконецъ, вышелъ маіоръ Воейковъ, за нимъ Текутьевъ и Квасовъ, - всѣ удивленные….
Красавица, ласково, но отчасти самодовольно улыбаясь, передала изъ окна кареты бумагу, прося тотчасъ же распорядиться.
- Я графиня Маргарита Скабронская. Вотъ приказъ, не откажите учинить по сему не медля!
Бумага была подписана принцемъ Георгомъ и была приказаніемъ старшему на ротномъ дворѣ офицеру немедленно освободить изъ-подъ ареста обоихъ Орловыхъ…
- Я имѣлъ уже честь васъ встрѣчать не разъ, графиня. Тотчасъ же распоряжусь… Сейчасъ… Угодно будетъ дождаться? засуетился Воейковъ. - Они сейчасъ выйдутъ…
- Нѣтъ. Мнѣ ихъ видѣть незачѣмъ. Я только взялась передать приказъ… Я съ ними не знакома. Надѣюсь только, господинъ офицеръ, что все будетъ исполнено немедленно?..
- Помилуйте! Какъ же я смѣю ослушаться или но въ точности исполнить приказъ его высочества.
Маргарита поклонилась нѣсколько гордо, но кокетливо и приказала ѣхать домой…
Но въ эту минуту, когда ея два лакея лѣзли на запятки, а лошади не успѣли еще двинуться, въ воротахъ тихо показалась грустная фигура юноши рядового. Глянувъ въ окно кареты, онъ ахнулъ на всю улицу и даже чуть руками не всплеснулъ… Карета быстро отъѣхала и всѣ обернулись на этотъ отчаянный крикъ…
- Чего ты орешь, порося! выговорилъ Квасовъ, подступая къ племяннику, который стоялъ, какъ пораженный громомъ. - Тутъ графиня Скабронская, а онъ оретъ, какъ баба на базарѣ!
- Ахъ, дядюшка!.. задохнулся Шепелевъ въ отвѣтъ на слышанное и, ухватившись за Квасова. перемѣнился въ лицѣ.
- Ну такъ, такъ… Говорилъ я тебѣ, что ты застудился. Иди, иди! Ахъ ты Господи! Помертвѣлъ вѣдь! воскликнулъ Квасовъ.- A еще спорилъ все - не хворъ! Аль захватило подъ душкой?.. Иди, водички испей. A то снѣгомъ потрись! захлопотался струхнувшій Квасовъ, поддерживая племянника.
Всѣ офицеры давно вошли въ казарму, толкуя объ удивительномъ приказѣ принца, никѣмъ неожиданномъ прощеніи да еще вдобавокъ привезенномъ на ротный дворъ извѣстной красавицей въ столицѣ.
Квасовъ тотчасъ повелъ племянника въ квартиру и дорогой, ради разсѣянія, толковалъ ему о графинѣ Маргаритѣ, извѣстной красавицѣ Питера, и о прощеніи буяновъ Орловыхъ. Юноша немного оправился дома, сѣлъ на свою кровать, но забылъ и думать объ ученіи и экзерциціи, а думалъ только о ней и повторялъ услышанное чужеземное имя.
- О-охъ! изрѣдка вздыхалъ онъ все еще блѣдный.
- То-то!.. Подъ душкой? A говорилъ - не хворъ! приставалъ Квасовъ. - Вѣдь подъ душкой хватило, а?..
- Подъ душкой, дядюшка, подъ душкой. Вотъ ужь въ самое-то сердце хватило!.. грустно шутилъ юноша со слезами на глазахъ. - Какъ ножомъ рѣзнуло.
- А? Знаю, знаю, у меня это смолоду бывало!..
- У васъ?! Охъ, нѣтъ. У васъ эдакого не бывало; дядюшка… Это, это… хоть умирать.
И Шепелевъ вдругъ легъ на постель и умышленно отвернулся отъ дяди лицомъ къ стѣнѣ.
Квасовъ вышелъ съ мыслью:- соснетъ часокъ, отпуститъ его малость!
A Шепелевъ долго лежалъ, не двигаясь и вспоминая….