Он не против того, чтобы у него была отдельная комната, скорее ему это даже нравится. Нигде не валяются сброшенные платья и дамские чулки. Насколько Гарри понял из намеков знакомых мужчин, многие супруги имеют отдельные комнаты. С точки зрения мужей, постоянное близкое общение вызывает скуку и утрату ощущения новизны, интереса друг к другу; с точки зрения жен, как правило, страсть сопутствует лишь первым годам супружества, а затем уступает место привычке. Гарри прочитал много научных книг и журналов и несколько лет назад наткнулся на убедительную теорию о том, что после того, как женщина перестает рожать, ее стремление к плотским утехам угасает.
Кроме того, одному ему спится гораздо удобнее и спокойнее. (В редких случаях, когда потребности заявляют о себе, он по-своему удовлетворяет их, что, по его мнению, несмотря на все предрассудки на этот счет, нисколько не угрожает его здоровью.) Все, что Гарри желал бы получать от жены, - это постоянное приветливое общение. Его мечтой был дом-гавань, теплый очаг. Но это все равно что желать луну с неба.
"Серьезно заболела Нелл, немедленно возвращайся"… Ему вдруг пришло в голову, что Хелен просто пренебрегла его телеграммой. И бог с ней, если бы заболел он сам, но Нелл, ее младшая, ее последыш… Неужели девочки стали для Хелен только пешками в борьбе против него? Тогда это означает новую, еще более мрачную стадию их отношений.
Гарри дотянулся до масляной лампы, но не погасил ее. Он слишком возбужден и не сможет заснуть. (Вот так порой родители теряют своих детей, думает он; засыпают, а утром служанка будит их страшным известием.)
Он перевернулся на спину и попробовал применить старый прием перечисления кораблей, на которых служил. Самый первый, "Наяда", легкий фрегат для преследования пиратов во время алжирской войны. Затем "Азия", под командованием его отца сэра Эдварда, в Средиземном море. Потом "Бритон". "Орест", обычный шлюп, но на нем Гарри впервые служил капитаном, поэтому он ему особенно дорог. После него был "Тэлбот", один из самых плохих кораблей, известных под названием фрегат: с низким расстоянием между палубами и допотопными пушками. "Я бы с удовольствием поджег эту вашу дряхлую посудину, Кодрингтон", - как-то сказал ему сэр Роберт Стопфорд. Затем "Святой Винсент", флагманский корабль его отца. Он снова ходил в Средиземное море на фрегате "Фетида", славном военном корабле. Ливорно, Флоренция… Хелен. Нет, о ней он не станет думать.
Интересно, она уже вернулась к себе? Она не из тех матерей, которые будут сидеть у постели больной дочки всю ночь напролет, раз рядом есть сиделка, которой за это платят. Неужели она уже беззаботно спит? Нет, нужно выбросить ее из головы, иначе он не уснет. Потом "Ройял Джордж", старый трехпалубный корабль с гребным винтом, приспособленный и к паровому двигателю. В 1856-м Гарри перевелся на "Алжир" в качестве командующего эскадрой канонерских лодок, но наступивший мир вынудил его вернуться домой. В 1857-м служба на Мальте: важный пост, хотя и на суше. Затем возвращение в Англию.
Каким будет его следующее судно? Если, конечно, будет.
Нет, ничего не помогает.
Вытянувшись на постели и наблюдая за игрой отраженного света лампы на потолке, он прислушивался к звукам в доме. Затем нажал репетир в часах, и они отбили без четверти двенадцать.
Его беспокоила какая-то смутная мысль. Он встал и перенес лампу на комод, чтобы еще раз прочитать телеграмму, полученную от Хелен: "Мисс Ф. просила меня остаться на обед с ее родителями". Посыльный принес ее сразу после семи, когда на Экклестон-сквер был уже подан обед. Нелл с красными щеками лениво тыкала вилкой в баранину; Гарри, который не видел у нее ничего серьезного, кроме насморка, сделал ей замечание, и она заплакала. Он потрогал ей лоб и испугался - так он пылал. Через полчаса он отправил посыльного на почту со своей запиской: "Серьезно заболела Нелл, немедленно возвращайся". Получается, что к восьми Хелен должна была наверняка получить телеграмму. Если Фидо попросила ее остаться на обед с некоторым опозданием, примерно около семи - что весьма необычно для хозяйки дома, - могли гости к восьми уже приступить к десерту? Но даже если и так, даже если у Хелен возникло необъяснимое желание отведать сладостей, когда она уже знала, что ее ребенок лежит в жару, от которого ночью может умереть, что заставило ее просидеть еще целых три часа за кофе и разговорами с преподобным из Хэдли и его женой?
Гарри одним движением погасил лампу, вернулся к кровати, но не лег. Его душила ярость. Он сел на край кровати, уставившись в темноту.
"Разве ты не получила мою телеграмму?" - задал он ей естественный вопрос. "Конечно", - сказала она своим мелодичным голосом. И внезапно его осенило, что она солгала. Существует лишь одно объяснение, которое соответствует фактам. Он должен признать: Хелен любит дочерей. Если бы умирал Гарри, она могла бы спокойно сидеть в гостях и отпускать свои сомнительные шуточки, но телеграмму о болезни дочери она никогда не проигнорировала бы. Следовательно, она ее просто не получила, но сочла нужным сделать вид, что получила. Потому что вечером ее не было в доме мисс Фейтфул на Тэвитон-стрит. (Гарри нашел ее адрес в справочнике, пока посыльный ждал, почесывая в затылке.)
В голове у Гарри гудело. Теперь все сходилось. Значит, Хелен была где-то в другом месте. С кем-то другим.
Его охватило гневное презрение. Он неподвижно смотрел в темноту, чувствуя, что ему жжет глаза, будто они лишились влажной пленки.
За завтраком супруги едва прикасались к еде и говорили только о Нелл. О том, как она выглядела вчера, когда болезнь только началась; о признаках болезни, которые они должны были заметить; о распространившейся вокруг инфекции; о влиянии загрязненного воздуха Лондона. Снова пришел доктор, прописал разные лекарства и уверил их, что сегодня жар спадет.
Ломая свой тост на крошечные кусочки, Гарри поражался тому, насколько легко ему дается нормальный тон. Ему даже пришло в голову, что они с Хелен и разговаривают и выглядят обычными, нормальными супругами. Все-таки супружество, скорее всего, привычка, думал он и вспоминал о том доме на Бейсуотер, о котором он недавно рассказывал дочерям: идеально совершенный фасад, а за ним с лязгом и грохотом проносятся поезда.
Нельзя сказать, чтобы он никогда не думал о том, что Хелен может кем-то увлечься. На Мальте она быстро усвоила континентальный стиль поведения жен и всегда появлялась в сопровождении целого эскорта офицеров или штатских ухажеров. Но это делалось настолько открыто, что ее ухажеры не вызывали у Гарри ревности. Ей было скучно, и она предпочитала его обществу окружение более молодых и галантных мужчин: что в этом такого? Порой, когда он был свободен от службы, в глаза ему бросались незначительные отступления молодых людей от правил приличия; обычно он не придавал им значения, но иногда, если они могли стать причиной для осуждения, мягко указывал на них Хелен. И хотя она изображала удивление, однако меняла поведение. Единственное, в чем он ее подозревал, - это в кокетстве. Игры и позы: он понимал, что если реагировать на них серьезно, то он попадет в ее ловушку.
Обсудив состояние Нелл, они умолкли, и Хелен потянулась за свежим номером "Телеграф".
Гарри с укором покачал головой:
- Ты ведь читаешь только рекламные объявления.
- Но это самое интересное! - Хелен выхватила у него и развернула газету.
Это вызвало смех у Нэн, рот которой был набит едой.
А у Гарри - приступ гнева. Где была Хелен вчера? И с кем? Она возвратилась в Лондон всего несколько недель назад; неужели успела завести отношения, которые во времена его юности называли "преступной связью"?
- Очевидно, я не одинока в своих вкусах, - сказала Хелен, - если четыре первые страницы заняты рекламой. Послушай, например, вот эту: "Леди, прибывшая в Лондон из Бедфорда мидлендовским поездом вечером 4-го числа текущего месяца, выражает желание увидеться с джентльменом, который любезно поделился с ней содержимым своей корзинки с ланчем".
- Не уверен, что это объявление стоило читать в присутствии… Нэн, - заметил Гарри. Он хотел сказать, в присутствии девочек, но Нелл еще в постели. Спускаясь по лестнице, он слышал ее хриплый кашель.
- А почему, папа? - с любопытством спросила Нэн. - Что было в этой корзинке?
- По моему скромному мнению, ничего страшного, - ответила Хелен и перешла к следующему объявлению: - "Мэри Энн все равно едет домой. Вы находитесь под влиянием иллюзии". Или вот еще, Нэн, более драматичное объявление, но, должно быть, здесь кроется какой-то шифр: "Голубка со сломанным крылом умрет, если Журавль не защитит ее от врагов".
- Какой шифр, мама?
- Возможно, убийцы что-то замышляют.
- Довольно! - взорвался Гарри. - Ты хочешь, чтобы ее опять мучили кошмары? - Он потянулся к газете и заметил, что его рука дрожит. За многие годы он не раз ловил жену на маленьких женских хитростях, уловках и недомолвках, но открыто она никогда ему не лгала - до вчерашнего вечера: "Мисс Ф. попросила меня остаться на обед с ее родителями".
- Может быть. Говорят, кошмары прочищают мозг вроде слабительного, - сказала Хелен, метнув в него стремительный взгляд, подобный выпаду рапиры.
- А что значит слабительное? - спросила Нэн.
- Ну прекрати. Ты знаешь, что не стоит обращать на маму внимание, когда она начинает нести вздор, - сказал Гарри, так туго складывая газету, что страницы ее сморщились.
Он поднялся наверх проведать Нелл. Ему сказали, что полчаса назад она попросила пить, но опять заснула, не дождавшись, когда сиделка вернется со стаканом воды. У нее бледное лицо с пятнами яркого румянца на щеках.
Вернувшись в свой кабинет, он сел писать письмо брату.
"Дорогой Уильям…
Дорогой Уилл!
Я был бы очень рад, если бы ты смог приехать в Лондон. Я очень обеспокоен и хотел бы поговорить с тобой…
Мне нужен твой братский, но бесстрастный совет… Кажется, случилось нечто такое…
Произошло нечто такое, что меня волнует и тревожит…
Любовь (он зачеркнул это слово)… Произошло нечто такое, что вызывает во мне…
Произошло нечто, заставляющее меня подозревать мою жену в том, что ее поведение…
Я подозреваю мою жену…"
Нет, это невозможно. Слова "десерт не может продолжаться целых три часа", вплетенные в текст письма и отправленные на Гибралтар, будут восприняты как бред сумасшедшего.
Генерал Уильям Кодрингтон ответит из Гибралтара со смущенной теплотой: "Думаю, старина, тебя слегка заносит. Видно, у тебя слишком много свободного времени? Да, служба на половинном жалованье хоть кого сведет с ума…"
Гарри порвал черновик на мелкие кусочки и выбросил в мусорную корзину в форме слоновьей ноги.
Поделиться с сестрами? Тоже нельзя. Джейн живет в Лондоне, так что он может поговорить с ней с глазу на глаз, но что он ей скажет? Она никогда не одобряла Хелен и, услышав его смутные и голословные предположения, только расстроится.
Нет, обсуждать этот предмет с членами семьи, не имея никаких доказательств, - только смущать их. К тому же Гарри требуется не сочувствие, а нить, которая выведет его из этого лабиринта. Ему нужен человек, который уже понимает его положение; человек, который поможет ему решить, является ли то, о чем он догадался в темноте прошлой ночи, результатом паранойи или подлой правдой.
- Дорогой адмирал! Как приятно снова увидеться с вами после стольких лет! - восторженно воскликнула миссис Уотсон. - Только на днях я говорила преподобному, как нам не хватает вашего общества… и общества вашей жены, - добавляет она после едва заметной паузы.
Его давний друг выглядит почти стариком; волосы на висках совсем поредели. Стоя рядом с женой, священник Уотсон кивнул, как китайский болванчик.
- Вы очень любезны, - напряженно сказал Гарри.
Уотсоны, покинувшие Мальту на пару лет раньше его, были его ближайшими друзьями. С тех пор они обменялись всего несколькими вежливыми и довольно сухими письмами. Вернувшись в Лондон, он ни разу их не навестил; казалось, старая дружба увяла. И вот он сидит на диване, набитом конским волосом, в их мрачноватой гостиной, в одном из не очень роскошных, но приличных районов Лондона.
- Как поживают ваши очаровательные дочки?
- Нэн здорова, - с трудом проговорил он, - а Нелл тяжело больна гриппом.
Он выслушал слова сочувствия, советы применить растирания и пластыри. И заставил себя встряхнуться.
- А ваши подопечные, они все еще живут с вами?
- Увы, нет! - сообщила миссис Уотсон. - Они переехали к родственникам в Нортумберленд. И теперь мы с преподобным абсолютно одиноки.
У них нет никаких забот, заключил Гарри, любой визит им в радость. Набравшись решимости, он приступил к делу:
- Вы всегда были так добры к моей жене, миссис Уотсон, даже когда она испытывала ваше терпение.
- О! - смущенно отмахнулась она. - Я всегда была рада играть свою роль. Как поживает дорогая Хелен, если я могу так ее назвать?
Как ответить?
- Хорошо - что касается ее здоровья. Ну а в отношении ее характера…
Пауза…
- Он у нее всегда отличался крайним своеобразием, - поджав сухие губы, заметила миссис Уотсон, опустив взгляд на выцветший синий ковер.
Гарри заставил себя продолжать:
- За годы пребывания в Валлетте, во время этих незабываемых воскресных встреч… мы с вами частенько касались ее манер… Ее легкомыслия, нежелания считаться с приличиями…
- Увы, это так, - вздохнула миссис Уотсон. - Она все время боролась с собой, и я всегда ей сочувствовала.
Преподобный Уотсон что-то меланхолично пробормотал.
- Надеюсь, ее поведение изменилось к лучшему с тех пор, как вы возвратились к строгим правилам нравственного климата родной страны? - предположила миссис Уотсон, по-воробьиному склонив голову набок.
Гарри сокрушенно покачал головой.
С тонких поблекших губ миссис Уотсон слетел тихий вздох.
- Я уверена… простите мне эту вольность, адмирал… я всегда была уверена, что Хелен изменится, если только вы прямо объясните ей, чего ожидаете от матери своих детей… не смягчая своих требований, без иносказаний Боюсь, в подобных натурах снисходительность и терпимость выпускают на волю худшие черты. - Она сделала паузу. - Если бы вы доверились мне, я сочла бы своим христианским долгом попытаться повлиять на нее…
- Для проповедей уже поздно, - прервал ее Гарри. - Недавно… - Ему показалось, что это будет более пристойно, чем "вчера вечером". - Недавно, должен доверительно вам признаться, я начал подозревать…
Она устремила на него жадный взгляд. "Какие у тебя большие глаза, бабушка", - почему-то вспомнилось Гарри, хотя миссис Уотсон всего на десять лет старше его жены.
- Дело не только в ее манерах, - угрюмо продолжил он. - Дело в том, что здесь, в Лондоне, само ее поведение… Возможно, она действительно перешла границы… - И он заставил себя коротко рассказать о том, что произошло вчера вечером.
Лицо миссис Уотсон удивленно вытянулось, она обернулась и взглянула в водянистые глаза супруга.
Гарри понял, что шокировал их.
- Но у меня нет доказательств, а я понимаю, что мужья, которые на много лет старше жены, часто грешат излишней ревностью и подозрительностью.
- Нет! - пронзительно вскрикнула она, так что он даже вздрогнул. - Вы, адмирал, добрейший человек, подозрительность вам совершенно несвойственна… - Миссис Уотсон на мгновение прижала бледные пальцы ко рту. - Остается только удивляться, что вы так долго терпели нетерпимое.
Гарри пораженно всмотрелся в ее лицо.
- Вы знали? - У него сорвался голос.
- Не наверняка. Мы просто опасались, верно, дорогой?
Реакция его преподобия снова выразилась в кивке и нечленораздельном бормотании.
Гарри удивило то, что скрывается за его потрясением. Помимо ярости и унижения он испытал чувство, которое вынужден был определить как облегчение.
Миссис Уотсон встала и скромно присела на краешек дивана рядом с Гарри.
- Мы не решались об этом говорить. Мы намекали, зондировали почву, но как могли мы выразить свои пугающие выводы, когда вы, с вашим благородством, не желали и слова против нее слышать? По совести говоря, мы не могли взять на себя смелость первыми обвинить мать ваших детей без твердых доказательств… Но сейчас могу вам признаться, что нам казалось… там, на Мальте… что отношения Хелен с различными ее кавалерами можно было интерпретировать самым неподобающим образом!
"С различными"? Гарри показалось, что голова его вдруг стала невыносимо тяжелой, он опустил ее на руки. Твердые концы крахмального воротничка кинжалами впились в подбородок. Он хотел что-то ответить, но вместо слов у него вырвались рыдания. Слезы не давали ему говорить, они текли по ладоням, стекали на бороду, капали на воротничок и галстук. Соленые, как морская вода, только горячие. Он плакал, как дитя, плакал за все эти годы, когда вместо этого лишь пожимал плечами; плакал обо всем, на что надеялся, когда стоял в той флорентийской церкви рядом со своей ослепительно прекрасной и юной невестой и звучным голосом произносил свою клятву.
Миссис Уотсон ждала, когда он выплачется.
Наконец он хрипло откашлялся.
- Каким же идиотом я был! - простонал он сквозь мокрые пальцы.
- Ни в коем случае! Вы были лучшим из мужей. - У нее мягкий и ласковый, материнский голос. - Мы считали вас мучеником, верно, преподобный?
- Верно, - подтвердил тот.
Гарри вытер лицо носовым платком.
- Что ж, - сказал он, складывая его. - Теперь я уже не мученик.
- Да, - согласилась миссис Уотсон. - Всякому терпению приходит конец. Ради малышек…
При мысли о Нэн и Нелл он едва удержался от слез.
- Не говоря уже о вас самом. Ради веры и… и приличия ради, - продолжила она, - вы должны доказать ее вину.
- Или невиновность, - возразил он. - Все-таки, возможно…
- Да-да, разумеется. Необходимо все выяснить, вот что я хотела сказать, - уверила она. - Собрать сведения.
- Но как… - Гарри осекся. - Все это так пошло, так гадко!
- Вот поэтому будет лучше, если расследование с самого начала доверить профессионалу, верно, преподобный?
- О да, дорогая, конечно.
- Чтобы человек вашего благородного склада не касался постыдных подробностей.
- Вы говорите, профессионалу? - тупо переспросил он.
- Почему бы вам не позволить нам выступить в роли добрых самаритян… не предоставить это нам? - предложила миссис Уотсон, бережно похлопывая его по руке.