Стыд; злость при мысли о смущении и покорности, которые я проявила в прошлом месяце; сознание вины при мысли о роли (отчасти неосознаваемой), которую я сыграла в распаде семьи; ужас при мысли о последствиях как для меня лично, так и для моего издательства, и о вреде, который я, возможно, уже нанесла своему любимому делу… Все эти чувства причиняют мне невероятные страдания. А также, нужно ли говорить, глубокое сочувствие к твоему положению; желание горячо поддерживать тебя до конца, как средневековый рыцарь; тоска по тому, на что я только начала надеяться - на нашу совместную жизнь в будущем. Я пишу это письмо, и душа моя разрывается на части.
Я не знаю, как быть и что делать. Мне бесконечно дороги мои принципы, но похоже, я давно уже изменила им. Думаю, мне нужно собраться с силами, прежде чем сделать дальнейший шаг.
При сложившихся обстоятельствах, надеюсь, ты поймешь, что сейчас ты не можешь оставаться на Тэвитон-стрит. Я живу на глазах у публики, а ты с сегодняшнего дня приобрела дурную славу. Если станет известно, что мы с тобой живем под одной крышей, то и тебе и мне это принесет один лишь вред. Пожалуйста, поверь, что во всех испытаниях я всегда остаюсь
твоим верным другом, Фидо".
Подняв глаза, Хелен встретила презрительный взгляд горничной. Неужели она читала письмо? Нет, красная печать не сломана.
- Я упаковала ваши вещи, миссис Кодрингтон. - Ей протянули небольшой саквояж.
Хелен не обратила на него внимания.
- Где ваша хозяйка? В своей комнате?
- Ее нет дома, - с запинкой произнесла горничная, но ее слова звучат неубедительно.
Хелен направилась к лестнице на второй этаж.
Мисс Джонсон засеменила за ней.
- Она ушла, говорю вам.
На лестничной площадке она схватила Хелен за плечо.
Хелен брезгливо посмотрела на ее огрубевшую от работы руку, словно это паук.
- Я бы не советовала вам касаться меня. - Несчастная горничная убрала руку. - Фидо! - Она дернула ручку спальни. - Сейчас же открой!
Изнутри ни звука.
- Она в типографии, - с запозданием придумала горничная.
- Фидо, ты не можешь вот так меня бросить! - крикнула Хелен, прижимаясь ртом к двери. - Поверить не могу, чтобы ты смогла написать мне так холодно и рассудочно! Джонсон, вам что, нечего делать?! - раздраженно набросилась она на горничную, но та не двинулась с места. Хелен снова повернулась к двери. - Фидо! Ты обвиняешь меня в том, что я вовлекла тебя в этот скандал, но я в этом не виновата. А как же я? Ведь я теряю все, что мне дорого. У меня отнято все, буквально все!
За дверью тишина, будто там прислушиваются; Хелен знает, что Фидо там, стоит перед окном или сидит, согнувшись на кровати, и хрипло дышит. (Хелен уверена, что если бы она не уделяла столько внимания своим легким, то с ними все было бы в порядке.)
- И ты называешь это дружбой?! - Она возмущена. - Захлопнуть передо мной дверь? Что ж, если ты попрекаешь меня моими словами, я могу сделать то же самое. "До тех пор, пока этот дом принадлежит мне, он и твой дом" - ты сказала мне это два дня назад! - Она ударила кулаком по дубовой двери. Ярость переполняет ее. - Ты - воплощенная честность и порядочность, да? Нет, дорогая моя, ты отъявленная лицемерка! И ты еще смеешь меня судить, хотя, несмотря на твои чопорные манеры, ты сделана из того же теста, что и я, и все наше женское племя. - Уголком глаза Хелен видела горничную и соображала, что можно при ней сказать. - Загляни в свое сердце, Фидо! - Теперь это яростный шепот. - В его скрытую пропасть, в тайны, которые ты ухитрилась похоронить в темноте своим трюком о "забывчивости" - ты можешь заглянуть в него и потом осуждать меня?
Наконец из-за двери донесся громкий непреклонный голос:
- Джонсон, немедленно выведи эту леди из дома!
Худые пальцы горничной впились в предплечье Хелен.
"2 октября 1864 г.
Дорогой Фью,
я пишу Вам из дома на Экклестон-сквер, где я поселилась в одиночестве, следуя Вашей рекомендации, поскольку на суд произвело бы плохое впечатление, если бы я переехала в отель. Я прилагаю описание подробностей нашей семейной жизни с адмиралом, о котором Вы просили, что составило примерно двенадцать страниц. Я постаралась быть как можно более точной, избегая того, что вы любезно называете "свойственной женщинам неопределенности". Вряд ли можно ожидать, что спустя много лет (что касается некоторых случаев) я вспомню буквально все до мелочей, тем более что многие из приписываемых мне инцидентов просто не имели места, а другие, хотя и зловеще преувеличенные адвокатом моего мужа, казались мне слишком невинными, чтобы запоминать их.
По Вашей просьбе я прилагаю также список свидетелей, которые могут пожелать опровергнуть показания свидетелей моего мужа или открыть его подлинное лицо. NB. Вызывать моего отца из Италии было бы ни к чему, так как он стар и немощен (и, добавлю доверительно, скорее встанет на сторону своего выдающегося зятя, чем в защиту своей несчастной дочери).
Я буду Вам очень признательна, если Вы одолжите мне пять фунтов на расходы, которые мне до сих пор не выдал адвокат моего мужа.
Искренне ваша, Хелен Кодрингтон".
"2 октябрь 1864 г.
Экклестон-сквер
Моя по-прежнему дорогая Фидо, или madre, как ты позволяла мне себя называть в более счастливые времена. Позволь мне принести мои горячие извинения за оскорбление, которое я нанесла тебе вчера в твоем доме! Во мне говорила злость на этот жестокий мир, а не я, твоя малышка.
По указанному выше адресу ты поймешь - поскольку во всем мире у меня нет ни единой души, которая приютила бы меня и на чью грудь я могла бы преклонить свою бедную голову, - что я возвратилась в опустевший мавзолей. Так как миссис Николс категорически отказывается исполнять обязанности горничной, мне приходится все делать самой, насколько это в моих силах. В любой другой год в эту пору, ввиду приближения зимы, я подбирала бы теплую одежду для моих дорогих дочерей… Но нет! Нельзя о них думать, иначе я совсем расклеюсь. Мне кажется, я уподобляюсь Робинзону Крузо, только женского рода, который перебирает осколки своей прошлой жизни.
Твое письмо подразумевает, что тебе требуется время, чтобы проверить свою совесть. Ты найдешь меня по этому адресу, если совесть склонит тебя протянуть руку той, которая всегда с гордостью называла себя
твоя carina, Хелен".
"3 октября
Лично мисс Нэн Кодрингтон и мисс Нелл Кодрингтон - от их матери.
Милые и любимые Нелликинз и Нэнлинг, мои драгоценные девочки, я пишу вам каждый день, но не получаю ответа. Не могу поверить, что вы не пишете вашей бедной обезумевшей маме, которая хотя и бывала иной раз немного резкой, всегда любила вас больше всех на свете. Мне остается сделать вывод, что женщина, в чьем доме вы в данный момент содержитесь взаперти, играет роль цензора. (А если вы, Эмили Уотсон, посмели прочесть эти строки, то знайте: Господь не оставит без кары такое посягательство на священные права матери!)
Девочки мои, я часто проезжаю в кебе мимо этого дома в надежде увидеть вас. Если вы подойдете к окну, выходящему на улицу, и выглянете в него, мы сможете увидеть, как я машу вам рукой.
Надеюсь, вы держитесь мужественно. Вы должны стоять друг за дружку, как та пара из сказки "Гоблин Маркет", которые спасли друг друга от гоблинов. Помните: "Нет более верного друга, чем сестра".
Часто ли приезжает ваш папа? Почему бы вам не попросить его, чтобы он разрешил вашей маме встретиться с вами хотя бы на полчаса, в любом месте по его выбору? Даже пятиминутное свидание с вами принесет невероятное утешение той, которая в страданиях произвела вас на свет. Попросите его, покажите, как сильно вы огорчены, только не говорите ему, что это была моя просьба.
Не бойтесь за свое будущее, мои бесценные девочки, мама очень скоро будет с вами. А сейчас закройте глазки и представьте, что мама обнимает вас, изо всех сил прижимая к своей груди!"
"Андерсон…
Я сорвала паутину со своих глаз. Отказываясь признавать со мной связь, Вы демонстрируете полное отсутствие совести. Какой же Вы низкий человек!
В эти последние ночи бывают моменты, когда я боюсь, что вот-вот сойду с ума, но, возможно, наоборот, только сейчас ум мой прояснился, и я очнулась от заблуждения. Очевидно, Вы никогда меня не любили, это было лишь плодом моего воображения. Я была только объектом Ваших плотских прихотей, возможностью приятно провести время.
Я проклинаю Вас и Ваши поступки. Говорят, ближайшие кузены не должны вступать в брак; от таких браков часто рождается больное потомство. Возможно, новоявленная миссис Андерсон подыщет кого-то другого, как только Вас направят служить вдали от нее. Будет только справедливо, если Вы сами станете рогоносцем. Я призываю на вашу голову все бедствия, какие только могу представить: позор, ужас бедности, горе потери детей. И когда несчастья сокрушат вас, возможно, тогда вы вспомните
Хелен".
"Фидо, где ты? Почему не отвечаешь на мое письмо?
Мне никто не отвечает. Такое впечатление, будто написанное мною испаряется со страниц. Я стала совершенно нереальной, стеклянной. Неприкасаемой, как те несчастные, мимо которых мы проходили на улицах Калькутты, подбирая юбки. (Сегодня я прочла, что пронесшийся там циклон погубил семьдесят тысяч человек; но я в таком состоянии, что ничего не чувствую, будто онемела и душой и телом.) Я из последних сил цепляюсь за рассудок, но он не выдерживает, как истершаяся веревка.
Это будет моей последней попыткой. Если ты когда-нибудь любила меня…"
Глава 9
КОНТРОБВИНЕНИЕ
(обвинение, сделанное ответчиком с целью свести на нет обвинение истца)
Жизнь у папы всем на зависть,
Ни забот тебе, ни брани…
Только что же за веселье,
Коли рядом нет жены!
Анонимный автор.
Римский папа
Проснувшись в Рэг-клубе, где он снимал апартаменты, Гарри поморщился от сильной головной боли и невольно вспомнил дружеские попойки юных лет. Он так страдал от тяжкого утреннего похмелья, что с тех пор стал очень осторожен в отношении количества спиртного. Впрочем, вчера он выпил всего полстакана кларета и закусил какой-то пересушенной отбивной. Брат Уильям хотел затащить его на Хей-Маркет посмотреть "Орфея в аду": "Отвлекись хотя бы на несколько часов от всей этой грязи!" - но Гарри отказался и отправился спать.
На столике у кровати кожаный ларец с его наградами. Это все, помимо одежды, что он уложил в свой видавший виды саквояж, покидая дом на Экклестон-сквер. Гарри открыл ларец и стал перебирать все дорогие для него реликвии: крест Святого Владимира, орден Почетного легиона, орден Спасителя Греции. И внезапно он с горечью осознал, что вряд ли монархи союзников удостоили бы таких почестей желторотого гардемарина за мужество в войне с турками или за рану, полученную им буквально через три дня после девятнадцатилетия во время сражения при Наварине, если бы его отцом не был знаменитый сэр Эдвард. Так что самые блестящие награды за всю военную карьеру Гарри были всего-навсего отсветом славы его отца.
"Кто знает, получу ли я новое назначение!"
Но довольно! Он захлопнул крышку ларца и встал. Рассматривая в зеркале свое заросшее бородой лицо, он размышлял. Может, сегодня стоит немного ее подстричь, чтобы не напугать девочек. "Сопротивление упомянутой мисс Фейтфул испугало его". Всего одна фраза из так называемого контробвинения Хелен, но она продолжала звучать у него в голове, доводя его до бешенства.
Последние восемь дней он переживал одно за другим сильнейшие потрясения. Появление на Экклестон-сквер миссис Уотсон, которая со злорадным торжеством представила ему Крокера. Подробный отчет сыщика о том, как он следовал за Хелен и ее соучастником до отеля "Гросвенор". Вскрытый письменный стол Хелен, его изуродованная инкрустация слоновой костью; как ни странно, Гарри до сих пор вспоминал об этом со стыдом, несмотря на улики, найденные в ящиках: черновик ее письма Андерсону, дневник с записями о свиданиях. Короткий унизительный разговор с девочками, их огромные, остановившиеся от ужаса глаза, как у зайчат в момент выстрела. ("Мама заболела" - единственное объяснение, пришедшее ему в ту минуту в голову. "Вы помните милую миссис Уотсон, - бессмысленно повторял он, - поживете у нее, пока все не определится".) Он быстро собрал свои вещи и позорно сбежал из дома, чтобы не встретиться с Хелен, когда она вернется после поездки по магазинам; он почти боялся встретиться с женщиной, отравившей ему жизнь. Потом бесконечные беседы с Бёрдом; обсуждение тактики ведения дела (будто речь идет о войне!). Визиты к девочкам раз в несколько дней, игры с ними в бирюльки или в шерстяной мяч. (Они перестали спрашивать, не лучше ли маме.) Потрясение, испытанное при чтении контробвинения Хелен: пренебрежение своими обязанностями супруга, жестокое обращение, "попытка вступить в сексуальную связь с мисс Фейтфул".
Стук в дверь.
- Благодарю, пока ничего не надо, - сказал Гарри.
Но дверь все равно открылась, и в щель заглянул брат Уильям. Черная с проседью борода его стала сплошь седой, и Гарри никак не мог к этому привыкнуть.
- Ты еще не одет?
- Дай мне десять минут.
Гарри, конечно, рад и очень благодарен Уильяму за то, что, получив телеграмму брата, тот сразу бросил все свои дела на Гибралтаре и ближайшим пакетботом прибыл в Англию, чтобы поддержать его во время "этой отвратительной истории", как он назвал ее, тем не менее Гарри находил общество брата слишком назойливым и утомительным.
- Как ты смотришь на то, чтобы повести девочек в зоосад?
Уильям так и брызжет неиссякаемой энергией туриста. Они с девочками уже посетили музей практической геологии и музей Ост-Индской компании (где позолоченные индийские божки почему-то напомнили Гарри Хелен), слушали тысячеголосый хор Воспитательного дома.
Гарри только пожал плечами. Нужно же как-то проводить время, пока тянется предварительное расследование. Все равно он уже не находит прежнего удовольствия в чтении, известиях о новшествах в кораблестроении, в посещении лекций о военной гигиене, в долгих пеших прогулках по Хэмпстедской пустоши. Последние дни суетные горожане вызывают у Гарри унылую зависть. Он отдал бы любые деньги, чтобы ощутить интерес к жизни, каким светится юная наивная девушка, развозящая по всему городу свои визитные карточки.
Через час он стоял у клетки со львом и смотрел в его желтые глаза, полные безнадежной тоски. Он жалел, что они пришли в это многолюдное место, где, кажется, все узнают его. "Бедные крошки! О чем только думает их отец, впутывая себя и всю семью в эту грязь?" Гарри угадывает эти мысли, потому что месяц назад и сам бы так думал.
- Папа! - обратилась к нему Нелл, дергая за рукав. - Как было бы хорошо, если бы ты каждую неделю водил нас в зоосад!
Что-то в ее голосе задевает его: показная радость, заверение в том, какой он замечательный отец. Неужели девочки боятся потерять и его так же внезапно, как они потеряли мать, даже без прощального поцелуя? Вдруг он осознал, что они ни разу не спросили его, жива ли их мать.
- Это неправильно, - поучала Нэн младшую сестру. - Нужно говорить "зоологический сад".
Как-то Гарри читал - где только? - что нимфомания - это врожденное свойство натуры. Его девочки нравственно чисты и невинны, и все-таки он с невольной тревогой подмечал каждую интонацию, каждый жест и выражение их лиц, напоминающих ему их красивую, но порочную мать.
В Риджентс-парке задул холодный ветер. Уильям принюхался, брезгливо поморщился и предложил отправиться в другое место, не столь зловонное. Нелл радостно рассмеялась, услышав новое для нее слово.
По зеленой лужайке к ним медленно шагал слон в сопровождении смотрителя; Уильям купил пакет с булочками, чтобы девочки его угостили. Они завизжали от восторга, когда слон стал водить по их ладошкам своим теплым хоботом. Забавная штука этот хобот, думает Гарри, напоминает волосатую змею.
Повернув голову, он поймал на себе любопытный взгляд брата.
- Как думаешь, ты будешь скучать по ней, когда все закончится? - тихо спросил Уильям.
Гарри натянуто рассмеялся:
- И ты еще спрашиваешь - после того, что я узнал в конторе Бёрда? Про гондолу, про пристань, про отели…
- Да, подробности просто поражают, - согласился Уильям.
- Подробности? - Гарри недоумевающе посмотрел на брата. - Уж не хочешь ли ты сказать, что в принципе догадывался?
- О чем? Что эта женщина… так сказать, играет не по правилам? - пробормотал Уильям, не отводя взгляда от девочек, которые гладили слона по могучему боку. - Дружище, нашей семье об этом давно уже известно.
Гарри глубоко поражен и уязвлен.
- Выходит, вы обсуждали мой позор?
- Успокойся. Никто этой темы не касался, у нас это не принято. Я говорю о своем впечатлении, но могу ошибаться, - не очень убедительно объяснил Уильям. - Однако, понимаешь, в тоне наших с тобой сестер было нечто такое… когда они произносили ее имя.
- Ты это знал. Но каким…
Легкое пожатие плечами.
- Обычно подобные вещи более заметны со стороны. Не знаю, возможно, это проскальзывало в поведении Хелен, в отношении к тебе.
Гарри еще острее почувствовал унизительность своего положения.
- Но, позволь, почему же никто из вас ни разу не намекнул мне об этом?
- За себя могу сказать только одно: помимо общего впечатления, у меня не было никаких конкретных оснований подозревать ее, - угрюмо признался Уильям. - Я даже решил, что ты не захочешь об этом и слышать. Я хочу сказать, думал, что между вами существует определенная договоренность.
Угощая слона булочкой, Нэн тревожно оглянулась на отца, которому удалось небрежно улыбнуться и успокаивающе помахать ей. Видя, что она снова отвернулась, он недоумевающе хмурится, машинально потирая лоб.
- Мог ли я что-то знать, сам того не ведая?
- Право, старина, это уж слишком сложно, - оправдывался Уильям.
- А почему ты спросил меня, буду ли я по ней скучать? - растерянно спросил Гарри.
Брат усмехнулся:
- Боюсь, на твоем месте я бы наверняка стал скучать.
Жена Уильяма, первая леди светского общества на Гибралтаре, полная добродушная матрона, никогда не давала мужу повода усомниться в своей верности.
Гарри уныло признался:
- Лучшее, что было в Хелен - ее живой и веселый нрав, - перестало для меня существовать уже много лет назад. Последние годы жизнь с нею была сущим адом. О чем же тут жалеть?
Брат небрежно пожал плечами:
- Полагаю, со временем ты это поймешь.