- Токмо на морских дорогах такое приключиться может. На сухом пути тоже всякие напасти произойти могут, особливо в чужой стороне. - Он кивнул на младшего брата: - Нам с Алешкой досталось, пока пол-Европы протопали. И все в одной паре сапог, жаль, лапти плести не научились.
- Вам еще повезло, - проговорил Михаил, - Семен Унковский всю Европу прошагал через Францию до Минска.
- Как так? - перебил Алексей.
- Отводил он призовую купеческую шхуну в Англию, а французы его перехватили, в плен взяли. Подробностей не знаю, я накоротке один раз встречал Сеню в Кронштадте. - Михаил загадочно усмехнулся, почесал затылок.
Войну с Англией и Швецией мичман Михаил Лазарев встретил на борту "Благодати" - флагмана эскадры адмирала Ханыкова.
В августе 1808 года эскадра Ханыкова встретилась с англо-шведской эскадрой. Концевой линейный корабль "Всеволод", неудачно маневрируя при слабом ветре, отстал на пять миль. Два английских корабля атаковали его, сильно повредили, и он в конце концов приткнулся к мели в шести милях от Балтийского порта. На выручку с эскадры послали десятки барказов и шлюпок. Командиром барказа вызвался идти Лазарев. Пока спускали барказы и подходили к "Всеволоду", поднялся ветер. Англичане опять налетели на "Всеволод", открыли по барказам и шлюпкам картечный огонь. Барказ с "Благодати" подбили, он пошел ко дну, и Михаил с матросами попал в плен.
- Англичане, - продолжал Михаил, - однако, меня продержали недолго. Благо там оказались знакомые по службе в британском флоте. Спустя две недели нас выменяли на пленных англичан. - Михаил невесело усмехнулся: - Нынче многое быстро меняется. Сегодня союзники, завтра недруги. Однако нам свою выгоду надо бы держать непременно.
Затянувшуюся беседу прервал приход гостей. Разговор продолжался за столом. Проходя через кабинет, мимо книжных шкафов, Державин вспомнил о книгах, которые они с Дмитриевым отправляли в Русскую Америку на шлюпе "Нева" с экспедицией Резанова.
- Все добротно Лисянский передал по описи Баранову, - заверил Булдаков, - Александр Андреевич весьма благодарен был, отписал нам о том. Из тех книжиц библиотеку он составлять начал.
Рассказывая о Лисянском, Булдаков невольно вспомнил о печальной участи Резанова. Все помянули его добрым словом.
- Соколом было взлетел, замыслами переполнился, да, видно, не судьба, - с горечью вздохнул Державин. - Он всегда на подвиг для пользы отечества стремился.
Дмитриев прервал молчание:
- Слыхал я, будто у Николая Петровича, царство ему небесное, роман приключился в Америке?
Булдаков грустно улыбнулся:
- Было дело, он мне перед самой кончиной письмо написал, в том признался. Токмо не все так просто. - Булдаков поднял бокал с вином, посмотрел на свет. - Чувства к той девице питал искренние, однако повинился, что в сердце его место все занято было покойной голубкой Аннушкой.
Булдаков вздохнул и выпил бокал.
Отвлекая его от печальных мыслей, Державин спросил:
- А что, Михайло Михайлович, компания ваша снаряжает суда в Америку?
Булдаков оживился:
- Давно потребно послать туда суда компанейские, однако нынче война, англичане заперли выход в море.
- Не вечно же бойне продолжаться, - включился в беседу Дмитриев, - англичане должны одуматься. Да и с Наполеоном, мыслю, схватки нам не миновать, хотя нынче мы и в союзниках.
Державин переглянулся с Булдаковым, покачал головой. Совсем недавно Дмитриева назначили министром юстиции, видимо, ему известно больше, чем простым смертным.
- Однако будем уповать на мир, - сказал Державин, поглядывая на Лазаревых, - глядишь, замирение произойдет, в страны дальние, в Америку кораблики наши поплывут. - Поэт подмигнул среднему брату: - Не позабыл, Мишутка, про вояжи Григорья Шелихова?
- Он спит и видит себя Куком, - засмеялся Андрей. - Все книжицы его привез из Англии.
- Не токмо Куком надобно восхищаться, - проговорил Булдаков, - и нашим российским мореходам многое по плечу. Вона Юрий Федорович Лисянский тропу в Америку проложил, новые земли открыл в Великом океане. Пример достойный для наших моряков.
Слушая Булдакова, Державин поглядывал на Лазаревых, потом разлил вино по бокалам.
- Позвольте мне, как бывшему в воинской службе шестнадцать годков, высказать пожелание. - Державин повернулся к рядом сидящим Лазаревым и продолжал: - Нынче вы не отроки-гардемарины, а мужчины-офицеры. Власть вам дана над людьми. Властвуйте мудро, справедливо, по-суворовски, во благо отечества. И наиглавнейшее помните, что вы россияне.
О росс! О род великодушный!
В полях ли брань - ты тмишь свод звездный;
В морях ли бой - ты пенишь бездны,-
Везде ты страх твоих врагов!
Несмотря на возраст, Державин до сих пор отличался в кругу друзей юношеским задором, не скрывал своих порывов и искренних чувств, когда разговор касался родной стороны.
Простившись, бывшие гардемарины отправились на корабли. Алексей получил назначение на фрегат "Перун", Михаил возвратился на двадцатипушечный бриг "Меркурий", Андрей ждал направления от Адмиралтейств-коллегии. Война с Англией продолжалась вяло, ни шатко ни валко…
В природе грозовые тучи весьма редко заволакивают небо в зимние месяцы. Такие явления происходят раз в несколько лет. Закономерно, что первые грозы гремят с наступлением теплого времени, весною. В летнюю жаркую пору они довольно часты.
Само приближение грозы знаменуется вполне определенными признаками. Обычно первыми приметами служат едва различимые еще белесые тучки на далеком горизонте. Через некоторое время они разрастаются, и угрюмая пелена заволакивает полнеба. Чем ближе надвигается мрачная громада, тем тоскливей и тревожней становится вокруг, а душа сжимается в предчувствии неотвратимого грохота…
Но грозы гремят не только на небе. И на земле они чреваты лихолетьем. Со времен Тильзитского мира не прошло и трех лет, а Наполеон все явственнее понимал, что "путь к Англии лежит через Россию". Скоро непрочность мира уяснил и Александр. Когда Наполеон передал ему через русского военного атташе князя Волконского: "Мир - как яблоко. Мы можем разрезать его на две части, и каждый из нас получит половину", - Александр заметил: "Сначала он удовольствуется одной половиной яблока, а затем потянется и к другой…"
На берегах и Темзы и Невы прекрасно осознавали, что война не нужна ни России, ни Англии.
Видимо, поэтому лондонское адмиралтейство сочло благоразумным в кампанию 1810 года не проводить военных операций против русского флота в Балтийском море. Однако война пока продолжалась, и Кронштадтская эскадра охраняла морские рубежи от неприятеля. В ее строю находился и бриг "Меркурий".
Глубокой ночью, в октябре, в штормовую погоду "Меркурий" шел курсом вест неподалеку от Толбухиной косы. Бушевавший шторм выбросил в районе Толбухина маяка несколько канонерских лодок. Там же люгер "Ганимед" сел на мель, терпели бедствие другие суда. "Меркурий" спешил на выручку - спасать людей, помочь товарищам в беде.
Вахтенным начальником стоял Лазарев. Он пристально всматривался вперед: чуть позади него находился командир корабля капитан-лейтенант Богданов. Шквалистый ветер вперемежку с дождем и мокрым снегом яростно бил в лицо. Внезапно Лазарев повернулся к Богданову:
- Справа проблеск фальшфейера.
Командир поднял подзорную трубу. Серая пелена плотной завесой окружила корабль.
"Может быть, почудилось?" Богданов опустил трубу.
За короткую совместную службу он убедился, что Лазарев в таких случаях не ошибается.
- Приводите к ветру. - Командир оперся о фальшборт, всматриваясь в серую, непроницаемую мглу.
Заливистая трель боцманских дудок понеслась над палубами, матросы споро исполнили команды. Корабль лег в дрейф. Полчаса спустя завеса дождя постепенно рассеялась, и ветер окончательно разогнал пелену. Прямо по корме взметнулись в небо два фальшфейера. Оторвавшись от трубы, Богданов покачал головой:
- Люгер, четыре канонерки и еще что-то… Многовато. - Повернулся к Лазареву: - Подойдем ближе на пять кабельтовых и ляжем в дрейф. Прикажите спускать оба катера и барказ. Вызвать охотников, кто из господ офицеров.
- Есть, господин капитан-лейтенант! - Лазарев просяще смотрел на командира. - Дозвольте мне идти…
Богданов, вскинув брови, спросил:
- А вахта?
- С вашего разрешения старшему офицеру передам…
Тот мгновение раздумывал: "А ведь не рисуется, всякий раз охотником вызывается, когда риску немало, и все у него быстро и ладно получается, такой выдюжит". Шквал ветра рванул грот, брызги окатили стоящих на мостике.
- Добро, Михаил Петрович. - Он кивнул на поднявшегося на мостик офицера: - Будьте за старшего.
Больше Богданов не добавил ни слова. Знал, что Лазарев сообразно обстановке примет самое верное решение. Через четверть часа барказ и катера отвалили от борта "Меркурия". Когда Лазарев с людьми прибыл к аварийным судам, барказ со шлюпа "Сибирь", выброшенный на мель ударом большой волны, разломало, в воде барахталось с десяток матросов.
- Шапирев, спасай людей! - крикнул Лазарев в рупор. - И отправляйся с ними на "Меркурий".
Спасательные работы Лазарев начал с канонерок, им приходилось весьма тяжко: ветер прижимал их к мелководью, волны, захлестывая через борт, заливали суда. Пришлось с одной канонерки снять всех людей - вода полностью залила ее и хлестала в днище, в пробоину. Остальные три канонерки катера сняли с мели - сидели они неглубоко, - и Лазарев с подоспевшим Шапиревым отбуксировали их еще засветло на "чистую" воду.
Много хлопот принес севший на мель носовой частью люгер "Ганимед". Уже совсем стемнело, когда Лазарев поднялся на борт "Ганимеда". Быстро осмотрев судно изнутри, он предложил командиру выкинуть за борт большую часть балласта.
- После того ваш верп заведем с кормы и возьмем на буксиры, сообща попытаемся стащить с мели.
Командир люгера, с серым лицом, не спавший трое суток, утвердительно кивал головой. Пока перегружали многопудовый верп, якорный канат и заводили якорь, минула полночь. Всю ночь жгли фальшфейеры. Временами мокрый снег с дождем скрывал и корабли, и спасательные суда, приходилось действовать на ощупь. С "Меркурия" спустили еще одну шлюпку. Матросы на барказе и трех шлюпках с нечеловеческими усилиями выгребали против волн и ветра, стягивали люгер с мели. Втугую натянулся якорный канат заведенного с кормы верпа. Вся команда люгера навалилась дружно на вымбовки. Дюйм за дюймом незаметно для глаз начал вращаться шпиль, выбирая канат.
Едва рассвело, на судах осипшими голосами, без команды, дружно и протяжно закричали: "Ура-а!" Люгер нехотя сполз с места, стал на ровный киль. Через час после осмотра корпуса с "Ганимеда" передали семафором, что течь небольшая, можно следовать в гавань. К вечеру "Меркурий" и "Ганимед" благополучно возвратились в Кронштадт.
2 ноября 1810 года главный командир Кронштадтского порта доносил рапортом министру морских сил: "Бриг "Меркурий", посланный для снятия с мели люгера "Ганимед", 31 числа минувшего месяца возвратился в Кронштадт вместе с люгером благополучно… Командир брига "Меркурий" капитан-лейтенант Богданов в особенности представляет мне, что находящиеся на бриге мичмана Лазарев и Шапирев во время заморозков и свежих ветров при подании помощи канонерским лодкам и при спасении людей с разбитого барказа, принадлежащего шлюпу "Сибирь", все поручения по службе исполняли с отличным усердием и ревностью, мичман же Лазарев, отправленный им, г. Богдановым, на барказе с верпом и кабельтом от Толбухина маяка… для подания помощи люгеру "Ганимед", доказал при сем случае совершенную его деятельность…" Спустя два месяца Михаила Лазарева произвели в лейтенанты.
В эту кампанию ему не пришлось проявить себя в поединках с англичанами. Британские корабли не появлялись на Балтике, и хотя война формально не окончилась, старинным торговым партнерам, России и Англии, она была невыгодна. Однако англичане иногда перехватывали суда русских купцов в море Баренца. Под занавес кампании 1810 года они таки обмишурились. В середине августа шкипер Матвей Герасимов повел небольшую купеческую шхуну из Архангельска в Норвегию с грузом пшеницы. На траверзе Нордкапа русскую шхуну перехватили линейный корабль и фрегат англичан и взяли ее в плен. На борт шхуны высадили офицера и семь матросов. Герасимова и трех его спутников заперли в трюм и выставили часового, а шхуна под командой офицера и управлением матросов легла в кильватер отряду, направлявшемуся в Англию. Однако русские моряки оказались не робкого десятка. Через два дня начался шторм. Ночью караван раскидало в разные стороны. Россияне разобрали палубу, скинули за борт часового, остальных англичан скрутили и заперли в форпик. Развернув шхуну, Матвей Герасимов привел ее в норвежский порт Варде. Там он сдал коменданту пленных под расписку, выгрузил пшеницу и благополучно возвратился домой в Колу. За подвиг Матвея Герасимова наградили Георгиевским крестом.
Как-то получилось, что англичане потеряли интерес к подобным акциям в следующую кампанию.
На Балтике в это время установилось затишье. Кронштадтская эскадра крейсировала на подступах к Финскому заливу. В ее составе исправно патрулировал "Меркурий".
Командир брига не преминул отметить своего лейтенанта Михаила Лазарева: "…поведения весьма благородного, в должности знающ и отправляет оную с особенным радением…"
Гроза двенадцатого года
На море безветрие и тишина предшествуют буре. Кипение страстей бытия человеческого тоже начинается не вдруг. Симптомы накала заметны не сразу и доступны взорам далеко не всех смертных.
…Десять с лишним лет назад, в ссылке, в Кончанском, Суворов, наблюдая за успехами молодого Бонапарта, проговорил:
- Далеко шагает мальчик! Пора унять.
Вскоре Австрия и Италия призвали Суворова в спасители. Едва он отвел от них угрозу, как был ими же предан.
Маршал Франции Массена говорил, что отдал бы все свои победы за один Швейцарский поход Суворова.
Беда навалилась на русскую армию после неожиданного приказа Павла I - покинуть Италию - и предательства австрийцев. Эрцгерцог Карл увел свои войска, открыв дорогу французам. Нечеловеческими усилиями армия Суворова, перехитрив противника, преодолела Альпы и сразилась с французами. Раздетая, голодная, изможденная переходом через Альпы, армия чудо-богатырей преодолела натиск намного превосходящих сил французов. Русские солдаты действовали штыками против французских орудий. Суворов отбил все атаки Массены и с честью отвел сохраненную армию. Старый полководец восхищался своими гренадерами:
- Орлы русские облетели орлов римских.
Европа восторгалась подвигами русских солдат. Суворов все еще строил планы, не оставлял надежды сразиться с Наполеоном. Но в это время генерал Бонапарт решал более важную для себя задачу. Он подбирался к вожделенной императорской короне. К тому же Суворов был подвластен своему самодержцу. Повелением императора его армия срочно отзывалась в Россию.
Пока снедаемый недугами полководец добирался до Петербурга, царские милости сменились опалой. Прославленному воину предписано было въехать в столицу вечером, торжественной встречи и почестей не велено было оказывать. Зимний дворец для него закрыт. Надлежит остановиться в доме его племянника, графа Хвостова…
Огорченный ничем не объяснимой немилостью, Суворов слег. Грустные вести раньше всех узнают друзья. Неделю спустя к близкому приятелю Дмитрию Хвостову приехал встревоженный Державин. Не раз общался он прежде с отважным полководцем. Чем-то походили они друг на друга - независимостью суждений, строптивостью, простотой нравов.
Теплым, солнечным майским днем Суворов встретил поэта с улыбкой, смеясь, спросил:
- Какую же, дружок, ты мне напишешь эпитафию?
Державин, почти не раздумывая, ответил:
- По-моему, слов много не нужно: "Тут лежит Суворов".
Полководец оживился:
- Помилуй Бог, как хорошо!
Потомкам Суворов оставил свои заветы и вечную славу побед русского солдата. Предрек он и будущее: "Тщетно двигнется на Россию вся Европа. Она найдет там Фермопилы, Леонида и свой гроб".
Весной 1810 года Наполеон затребовал книги по истории России, ее особенностях. К осени французский император свыкся с мыслью, что окончательно утвердиться в Европе возможно, только поставив на колени Россию. Тогда Англия сама преклонится перед ним, задушенная континентальной блокадой.
Для Петербурга замыслы Наполеона не были новостью. Еще два года назад в Эрфурте Талейран впервые предал Наполеона. Михаил Сперанский по поручению Александра через посольского чиновника в Париже Карла Нессельроде имел прямую связь с Талейраном. За большие деньги в Петербурге знали все планы Парижа.
Талейран называл время начала войны - лето 1812 года.
В начале 1812 года Наполеон заключил союз с Пруссией и Австрией против России. Они обязались выставить десятки тысяч войск. Остальная Европа уже лежала у его ног…
22 июня Наполеон подписал свой приказ по Великой армии: