- И злобы, - добавил Вячеслав, радуясь, что доставил Тухачевскому такое удовольствие. - Впрочем, возможно, что-то он преувеличивает, что-то утрирует - от зависти, оттого, что не мог утолить свои честолюбивые амбиции, из-за того, что кто-то его обошел на крутом повороте. А вообще-то надо отдать должное этому барону - человек он, по всему видно, не из робкого десятка, коль не боялся вести эти записи по свежим следам. Интересно, как ему удавалось утаивать свой дневник от посторонних глаз? Да и мог же он предположить, что сии записи попадут в чужие руки, как это, собственно, и произошло. Наткнись кто-нибудь из контрразведчиков на этот компромат - несдобровать бы бедному барону!
- Барон - пешка, - задумчиво отозвался Тухачевский. - Я вот больше думаю о Колчаке. И поверь мне, Вячеслав, порой его просто по-человечески жалко. Какой человек погибает для науки лишь потому, что взялся сейчас не за свое дело! Сколько бы новых земель мог открыть, как бы обогатил человечество новыми знаниями!
16
18 ноября 1918 года адмирал Колчак подписал воззвание, которое тут же перепечатали омские газеты. Кроме того, оно было расклеено на афишных тумбах.
"Всероссийское Временное правительство распалось. Совет министров принял всю полноту власти и передал ее мне, адмиралу Александру Колчаку.
Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной власти, объявляю, что я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности.
Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевиками и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать свой образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему миру.
Призываю вас, граждане, к единению, к борьбе с большевизмом, к труду и жертвам.
Верховный правитель адмирал Колчак".
Подписывая это воззвание, Колчак, естественно, не мог и предположить, что вскоре его любимец, чешский генерал Гайда, заканчивая свою непутевую и блестящую карьеру, бросит ему прямо в лицо:
- Да, ваше высокопревосходительство, уметь управлять кораблем - это еще не значит уметь управлять всей Россией.
Казалось, цель достигнута: Колчак оказался на вершине власти. Но радости в душе не было, тоска глодала его, хватала за горло. Он стал еще угрюмее, раздражительнее, то и дело впадал в состояние крайнего нервного напряжения. Речь его порой становилась прерывистой, он проглатывал окончания слов, обрывал, не закончив, фразы, надолго умолкал, наглухо закрыв глаза тяжелыми веками.
Было отчего отчаиваться: Нокс с возмущением рассказывал ему, как русские войска новых формирований, обученные английскими инструкторами, одетые в прекрасные английские мундиры, которые им доставляли прямиком из Манчестера и на которых еще не успели сменить пуговицы, как только высаживались из эшелона и попадали под пулеметный огонь противника, тут же показывали спину и сдавались в плен красным.
Особо досаждал французский генерал Жанен, главнокомандующий союзных войск. Нагловатый и амбициозный, он все время норовил вмешаться в планы русского командования, чтобы подвергнуть их ядовитой критике, и любое поражение на фронте стремился объяснить лишь тем, что не прислушались к его советам. Когда Колчаку докладывали о том, что Жанен сует свой нос куда надо и не надо, адмирал свирепел:
- Армия испытывает ко мне доверие, но она потеряет его, если только будет отдана в руки союзников. Мы создавали армию и бросали ее в бой, обходясь без помощи англичан и французов. Чем же объяснить теперь их требования, их вмешательство? Я нуждаюсь только в сапогах, теплой одежде, военных припасах и амуниции. Если союзники в этом нам откажут или же не выполнят своих широковещательных обещаний, то пусть совершенно оставят нас в покое. Мы сами сумеем достать то, в чем нуждаемся, отобьем у неприятеля. Союзники никак не поймут, что война, которую мы ведем, - не обычная, это война гражданская. Иностранцы не в состоянии руководить ею. Для того чтобы после победы обеспечить прочность правительству, командование должно оставаться русским в течение всей борьбы.
Выслушивая подобные тирады, управляющий делами Совета министров Гинс, юркий, всезнающий и вездесущий человек, тут же подливал масла в огонь:
- Жанен спит и видит во сне, как он въедет в Москву впереди русской армии. И заявляет без всякого зазрения совести, что, если бы не французы, белая армия уже давно была бы разгромлена.
- Убереги нас Бог от таких друзей, а с врагами мы и сами справимся. - Раздражение прямо-таки вырывалось из уст Колчака.
- Александр Васильевич, - не унимался Гинс, - Жанен позволяет себе издеваться над совещаниями, которые вы проводите. Не далее как вчера он изволил заявить, что совещание в его глазах - лучший способ провалить дело и что Колчак обожает всяческие совещания.
- Этот Жанен слишком возомнил о себе. - Колчак мгновенно среагировал на наушничество Гинса. - А ведь еще не так давно был всего лишь командиром полка. А ныне мнит себя полководцем.
- Что поделать, Александр Васильевич? - притворно вздыхал Гинс. - Под этого Жанена Франция обещает нам большой кредит на дальнейшее укрепление армии.
- Меня ни за франки, ни за фунты стерлингов, ни за доллары не купить! - почти взвизгнул Колчак и тут же остыл, понимая, что как ни храбрись, а без денег союзников не обойтись. - Передайте этому Жанену, что я хотел бы его видеть, - поразмыслив, добавил он. - Больше всего я прошу Всевышнего, чтобы он избавил меня от двуличных союзников и чересчур осторожных друзей.
Однако прибывшему по его приглашению Жанену он говорил совсем другое.
- Мне хотелось, господин Жанен, повидать вас, чтобы лично засвидетельствовать свое почтение и еще раз поблагодарить за помощь и поддержку, оказанную мне лично в мрачные ноябрьские и декабрьские дни. Как вы находите положение наших войск?
- Я согласен с мнением моего коллеги Уорда, - воспринимая благодарность Колчака как нечто само собой разумеющееся, сказал Жанен. - Он очень точно отозвался о русском характере. С русскими многое можно сделать, используя ласку и убеждение, но если это не удается, тогда большая дубинка Петра Великого, применяемая в меру, - единственное верное средство обеспечить повиновение приказаниям.
- Да, Уорд - мудрый человек, - назло Жанену воздал похвалу англичанину Колчак. - Что же касается дубинки, то за таковой дело не станет. И не только за дубинкой, но если того потребуют обстоятельства, то и за виселицей. Однако вы же не станете отрицать, генерал, что патриотизм офицеров и солдат на фронте, как и средневековое рыцарство казаков, - это единственное, что позволяет надеяться на возрождение России и не требует нагайки. Полагаю, что командовать такими людьми - высокая честь. И вы можете гордиться такой честью.
"Кажется, этот мрачный адмирал готов свалить на меня все свои поражения", - промелькнуло в мыслях Жанена, и он, понимая, что собирается ударить адмирала ниже пояса, тем не менее выпалил:
- Адмирал, я считаю опасным для французского престижа брать непосредственное командование над таким червивым организмом!
- Червивым?! - взвился Колчак, судорожно вцепившись в подлокотники старого кресла. - Может быть, вы и не подозреваете, что подобные слова звучат как неслыханное оскорбление русской армии?
- Ничуть, - нагловато осклабился Жанен. - Я отношу себя к реалистам и не склонен питаться иллюзиями. Только что я получил сообщение, что солдаты одного из омских батальонов отказались идти на фронт. А вот свежий номер "Правительственного вестника", вероятно, вы, адмирал, уже ознакомились с ним. Газета свидетельствует о том, что дела на фронте оставляют желать много лучшего. Правда, тут есть и традиционно страусиные фразы, вроде того что "наши войска оставили населенный пункт такой-то с целью выравнивания линии фронта и подтягивания тылов и резервов", но разве это спасает? Если так дело пойдет и дальше - нечего будет выравнивать! - Жанен, ворвавшийся вихрем в кабинет, был словно наэлектризован. На нем был легко облегающий фигуру френч защитного цвета с большими накладными карманами. Большая голова плохо гармонировала с тонким туловищем и длинной шеей, на которой беспокойно двигался выступавший вперед кадык. В черных, затейливо уложенных волосах пробивалась седина. Большие уши были нагло оттопырены. Глаза, горевшие лихорадочным блеском, смотрели на Колчака настороженно и в то же время слегка иронично.
- В вашем лице я всегда вижу надежного боевого друга и мудрого советчика, - стараясь сгладить драматизм ситуации и заставляя себя улыбнуться, проговорил Колчак.
- Благодарю за столь высокую оценку. - Лесть и впрямь благотворно подействовала на француза. - Изучив историю русского народа, я знаю, как он относится к чужеземцам, которые ему служат. Когда я был в Николаевской военной академии, то имел возможность познакомиться с тем, как в свое время русские относились к шотландцу Барклаю-де-Толли, несмотря на то что он спас Россию от Наполеона. Тем более мне приятно слушать похвалу в мой адрес.
"Ну и паскуда, - про себя подумал Колчак, выслушав эту тираду. - Не стесняясь проводит параллель между собой и Барклаем, да еще норовит приписать победу в Отечественной войне не Кутузову, а Барклаю!"
- Вы говорили о делах на фронте, - перешел к главной теме Колчак. - Скажу откровенно, если бы помощь союзников соответствовала той, которая была в свое время обещана, наши войска не знали бы поражений.
- Мой адмирал, я бы посоветовал вам придерживаться более объективного анализа наших неудач на фронте и конечно же сохранять хладнокровие.
- Хладнокровие?! - немедля взорвался Колчак. - Вы еще желаете учить меня хладнокровию! Вместо помощи, вы и Нокс доходите до того, что отменяете мои распоряжения!
Колчак едва перевел дух: не следовало так атаковать собеседника, которого только что хвалил. Но что поделаешь: вырвалось, сам довел!
Жанен смотрел на него с милой усмешкой, с какой смотрят на капризного ребенка. И это еще больше распалило адмирала. Крупный нос его и вовсе отвис, тонкие губы искривились еще капризнее, в презрительном взгляде таилась щемящая тоска.
- Как дисциплинированный солдат, я буду и впредь настаивать на выполнении отданного мне моим правительством распоряжения, - холодным тоном отчеканил Жанен. - Мои функции вам, адмирал, хорошо известны. Они не доставляют мне ни малейшего удовольствия, я бы от них охотно избавился, но я не могу ослушаться своей верховной власти. Я был бы чрезвычайно признателен вам, адмирал, если бы вы, беседуя со мной, лучше владели собой. Согласитесь, образумить человека, который выходит из себя, пытаться помочь ему прийти в равновесие - занятие очень утомительное для нервной системы.
Колчак с изумлением выслушал эту сентенцию Жанена и неожиданно как для самого себя, так и для своего собеседника успокоился.
"Да, сын военного врача, Жанен, кажется, тоже обладает способностью врачевать", - с облегчением вздохнул Колчак.
- Я должен честно сказать вам, адмирал, что как французское, так и английское военные министерства и круги, на которые они опираются, весьма озабочены положением на фронте. Они желают знать истинную причину этих неудач, дабы положить конец кривотолкам, вредящим общему делу помощи, - спокойно, даже умиротворенно произнес Жанен, боясь, что вновь вызовет у адмирала взрыв негодования.
Адмирал угрюмо молчал, и Жанен решил преодолеть неловкую паузу:
- Я все время побуждаю себя доискаться до глубинных причин наших поражений. Конечно, помощь могла бы быть более значительной и эффективной. Конечно, союзники плохо понимают загадочную душу русских. Поистине, если прибегнуть к шутке, гарем представил бы неудобство в Лондоне и даже в Париже, но этот же гарем является благословением Аллаха в Константинополе или Стамбуле.
С разочарованием заметив, что Колчак не отреагировал на шутку даже мимолетной улыбкой, Жанен с чувством продолжал:
- Недавно я посетил лагерь, где содержатся пленные красноармейцы. Я изучал их лица, поведение, пытался говорить с ними и пришел к заключению, что если мировой прогресс зависит от таких людей, как эти пленные, то становится страшно за человечество, это будет означать, что оно идет по скверному пути. А какую омерзительную песенку пропел мне один из этих русских варваров! - Не то восхищенно, не то с раздражением Жанен воспроизвел известную, пожалуй, на всем Восточном фронте частушку:
Фасон английский,
Товар японский,
Погон российский,
Правитель омский!
Дальше я, к сожалению, забыл, а вот вам последние строчки:
Мундир сносился,-
Правитель смылся!
Но даже частушка не заставила Колчака не то что улыбнуться, но даже и разжать губы.
- Мне хотелось хотя бы слегка развлечь вас этой дурацкой песенкой, адмирал. Возьмем себя в руки - еще не все потеряно. И потом, поменьше зверств, поменьше виселиц, расстрелов - это вызывает озлобление. Всякое действие равно противодействию, кому, как не вам, ученому, не знать этого. Вы посмотрите, что творит атаман Дутов! Недавно саботажник кочегар намеренно заморозил паровоз. Дутов приказал привязать этого кочегара к паровозу, облить водой, и тот мгновенно превратился в ледяную скульптуру. Кроме того, он приказал повесить машиниста на трубе паровоза. Поверьте мне, весть об этом мгновенно облетит всю Сибирь!
- А вы предлагаете наградить этого кочегара орденом Почетного легиона? - съязвил Колчак. - В данном случае Дутов поступил по закону справедливости.
- Бог с ним, с кочегаром, - решил переменить тему Жанен. - Народу в России более чем достаточно. Вот вы утверждаете, адмирал, что мы вам слабо помогаем. Но не далее как на прошлой неделе до меня дошли сведения о том, что в армии продано спекулянтам двести тысяч комплектов обмундирования, доставленных из Манчестера, причем продано за бесценок. Более того, часть этого обмундирования неведомо каким путем попала к красным! Кстати, я хотел бы обратить ваше внимание, адмирал, на необходимость скорейшей отправки золота во Владивосток для погрузки на пароход "Симбирск". Я принужден выходить за рамки такта, но извините, адмирал, деньги требуют, чтобы их считали, - так, по крайней мере, утверждают русские. По нашим совместным подсчетам вы должны союзным государствам двенадцать тысяч пудов золота. Согласитесь, не такая уж высокая цена за наше участие…
- Не в наших традициях нарушать данные нами обещания, - мрачно и сдержанно ответил Колчак, хотя у него все кипело в груди. - Я же знаю, что вы не оставите нас в покое, пока мы полностью не рассчитаемся. Но полностью мы сможем рассчитаться лишь тогда, когда в России восторжествует истинная государственность. А это уже, извините, зависит не только от нас. В конечном итоге именно в Россию потянется истощенная рука всей Европы - за сырьем, без которого она погибнет.
- Мы в долгу не останемся! - бодро заверил Жанен. - Но я никак не могу отделаться от терзаний, вызванных нашим отступлением. Да, чуть не забыл! - Он хлопнул себя тонкой ладонью по лбу. - Еще одна из причин! То, что я вам сейчас расскажу, адмирал, несомненно, будет воспринято вами с понятной мне обидой, но я никогда ничего не скрываю от вас! Верховный правитель должен знать все!
Он умолк, заставляя Колчака изнывать от нетерпения в ожидании дальнейших слов собеседника.
- Речь пойдет о генерале Гайде, который именно вам, адмирал, обязан своим возвышением. Я же знаю, как безмерно вы доверяли этому наглому чеху! Не так давно до Гайды дошло, что в разговоре с вашими генералами вы отозвались о нем как о человеке, не имеющем военных знаний. И знаете, что он сказал в ответ?
Колчак уставился на Жанена, ожидая услышать новую пакость.
- Он сказал: "А сам Колчак? Он и вовсе не может претендовать на военные знания, так как ему довелось командовать всего лишь тремя кораблями на Черном море". Представляете, какая наглость! - Жанену так страстно хотелось досадить этому самовлюбленному адмиралу, что он, не давая собеседнику опомниться, решил его окончательно доконать: - Но этот чешский выскочка пошел еще дальше, сказав…
- Прошу вас не озвучивать нелепые высказывания, - остановил его взбешенный адмирал, - тем более что я их выслушиваю уже не первый раз! А что касается Гайды, то как я его породил, так я его и убью! Придет час - и я дам ему пинком под зад!
- Я бы тоже с удовольствием дал ему пинком под зад, - стараясь быть искренним и как бы выражая сочувствие Колчаку, произнес Жанен. - Но нужно считаться с реалиями. За Гайдой большая сила, армия его любит. В нашем положении было бы опрометчиво терять любого союзника. Вы же знаете: опасно менять упряжь посреди брода. И потом, это же именно Гайда привез вас, адмирал, в своем вагоне в Омск!
- Я сделал его генералом! - вскричал Колчак. - Я возвысил его, я создал ему авторитет! И я знаю, что он ответит мне черной неблагодарностью! Мне уже передавали, что чехи, после того как я стал верховным правителем, ненавидят меня и режим, который я установил в Сибири.
- Меня все время мучает мысль, - Жанен сознательно уводил адмирала от неприятной темы, - почему мы проигрываем в этой жестокой игре? У нас - опытнейший генералитет, у нас - кадровое, опытнейшее офицерство, мы хорошо вооружены, солдаты одеты, обуты, сыты, ну, может быть, за редким исключением. Почему же каждый раз красные бьют наши ходы козырной картой? У них лишь единицы из высшего генералитета, перешедшие на их сторону, в одном случае добровольно, в другом - принудительно. У них командиры из неграмотных рабочих и крестьян, а офицеры, перешедшие к ним на службу, я уверен, все еще хранят в своих сердцах идеи монархизма. Почему же они заставляют нас отступать? Мы же, ваши союзники, поставляем оружие и снаряжение не им, а вам, адмирал.
Колчак не любил отвечать на такие вопросы. Молчал он и сейчас, понимая, что, если ответит, - вновь разгорится пламя конфликта.
- Ради точности своего анализа, - продолжал между тем Жанен, - я даже прибег к изучению биографий высших красных командиров, действующих на нашем фронте. Вы не пробовали заняться такой в высшей степени интересной работой, адмирал?
- Неужели вы думаете, что у меня есть свободное время для подобных пустых исследований?
"Однако для встреч и любовных свиданий с госпожой Тимиревой у вас, адмирал, время находится", - подумал Жанен, а вслух сказал, стараясь быть как можно убедительнее:
- И все же выкроите хоть часок времени, не пожалеете. Кстати, у меня с собой есть досье на одного высшего красного командира. На нашем фронте он не потерпел еще ни одного поражения.
- Кого вы имеете в виду? - устало осведомился Колчак.
- Тухачевского, ныне командира Пятой армии красных. Его даже у нас в Париже многие военные эксперты считают таким же удачливым, каким был Наполеон Бонапарт.
- У вас во Франции слишком много фантазеров, которым, видимо, не дорог престиж Франции, - огрызнулся Колчак. - Какого-то поручика приравнять к великому полководцу!
- Бонапарт, как вы знаете, тоже не сразу стал великим полководцем и императором Франции, - наставительно произнес Жанен. - А материалы, которые я вам могу предоставить, несомненно, заслуживают вашего внимания.