- Считать надо уметь, Павел Павлович! - огрызнулся Буденный. - По нашим данным, были вы генерал-майором царской армии, неужто вас там, в академиях, считать не научили? А у нас, необученных, расчет простой. Будем делать примерно тридцать пять верст в сутки. Десять - двенадцать дневок после каждого трехсуточного перехода. Недельку минусуем - на случай стычек с бандами, да и погодку придется учитывать. Помозгуйте, Павел Павлович, и увидите, что в район сосредоточения моя армия как штык прибудет самое большее через два месяца. А то и раньше.
- Кроме того, - добавил Ворошилов, - продовольствием и фуражом мы будем обеспечены за счет местных ресурсов. А если в эшелонах кататься - клади зубы на полку!
- К тому же по ходу движения мы дадим прикурить всяким там прохвостам атаманам и бандюгам.
Тухачевский вынужден был остановить не в меру разговорившихся собеседников: вопрос был ясен.
- Готовьтесь к маршу-походу, товарищи. Первый этап - Майкоп - Ростов.
Штаб фронта Ворошилов и Буденный покидали как победители.
- Вообще-то этот бывший поручик мозгами ворочает, - заметил Буденный, спускаясь со ступенек здания штаба.
- Погоди, перехвалишь, - остудил его Ворошилов. - Помяни мое слово, хлебнем мы еще с ним горя. И учти, скажу тебе доверительно: товарищ Сталин его на дух не переносит.
25
В феврале 1920 года Ленин направил письмо в Реввоенсовет республики, в котором предвосхитил агрессию со стороны Польши: "Все признаки говорят, что Польша предъявит нам абсолютно невыполнимые, даже наглые условия. Надо все внимание направить на подготовку усиления Запфронта". Естественно, в повестку дня встал и вопрос об укреплении руководства этого фронта. С. С. Каменев предложил заменить комфронтом Гиттиса. В его письме Ленину говорилось:
"…Ввиду важности польского фронта и ввиду серьезных предстоящих здесь операций главнокомандование предлагает к моменту решительных операций переместить на Западный фронт командующего ныне Кавказским фронтом Тухачевского, умело и решительно проведшего последние операции по разгрому армий Деникина".
Назначение Тухачевского на Западный фронт состоялось через четыре дня после нападения Польши. Политбюро ЦК РКП(б) при участии Ленина приняло специальное постановление, в котором отмечалось, что "Тухачевский заслуживает полного доверия, ему необходимо сообщить все сведения, нужные для руководства фронтом".
Польская армия Пилсудского представляла собой немалую силу. В ней было почти полтораста тысяч солдат и офицеров, хорошо вооруженных и оснащенных. Вместе с поляками выступила армия Петлюры. За Пилсудского горой стояла Франция, которая всемерно помогала Польше. Польские штабы оккупировали советники - французские офицеры. Военную миссию Франции возглавлял генерал Вейган.
В конце апреля Тухачевский прибыл в Смоленск, где размещался штаб Западного фронта. Обстановка была угрожающей: поляки прорвали фронт красных на Украине и повели наступление на Киев. Вскоре они заняли столицу Украины. По сведениям разведки, Пилсудский готовился предпринять решительное наступление и в Белоруссии. Надо было предпринять гигантские усилия, чтобы упредить противника и нанести по нему удар первым. На Западный фронт должны были поступить двадцать свежих дивизий. Но их прибытие все время откладывалось.
Болота Полесья дымились густым водянистым апрельским туманом, когда Юзеф Пилсудский, неожиданно возникший на подмостках мировой сцены из кровавого пожара мировой войны, этот подданный России, человек авантюрного склада характера, решился воплотить в жизнь свою давнюю, еще юношескую мечту - мечту фанатичного польского националиста - сделать Польшу великой державой, простирающейся от моря до моря. Польский маршал с детства ненавидел проклятых москалей, свято верил в мессианскую роль поляков, был по своей натуре отъявленным милитаристом, не представлявшим себе жизни без войн. "Военное искусство - это божественное искусство, тысячелетиями отмечающее вехи в истории человечества", - высокопарно и торжественно повторял и повторял он свое любимое изречение.
На первый взгляд может показаться странным, что Пилсудский не ринулся помогать Деникину, который еще немного и достиг бы Москвы. Он лишь со злорадной радостью наблюдал за кровавым поединком красных и белых из своего Бельведерского дворца и выжидал того момента, когда настанет наиболее благоприятный момент для броска на Россию.
Яростным противником этого похода был австрийский генерал Галлер, который привел в Польшу отлично обученные и вышколенные войска из Австрии. Галлер не раз говорил Пилсудскому: "Лучше не ходить в берлогу к этому медведю", но Пилсудский ядовито высмеивал генерала, обвиняя его едва ли не в трусости. Галлеру приходилось только искренне удивляться: как может этот обуянный нечеловеческой гордостью и амбициями поляк, прекрасно знающий Россию, сидевший в ее тюрьмах и даже отбывавший ссылку в Сибири, недооценивать той роковой опасности, которая ждет всех, кто осмеливается вторгнуться в пределы этой мифической, непредсказуемой страны?
- Мы должны опередить москалей, - твердил Пилсудский один из своих излюбленных аргументов. - Они все равно нападут на нас, они же бредят идеей мировой революции!
И вот именно весной, когда польская и белорусская земли уже жаждали ощутить на себе заботливые руки пахаря, свободно и радостно задышать под крестьянской сохой и бороной, а потом и принять в себя долгожданные семена, Пилсудский оторвал тружеников от их извечного труда, одел их в военную форму, вручил винтовки и повел в бой. Незадолго до вторжения Пилсудский в Бельведере подписал с головным атаманом украинских войск Симоном Петлюрой договор об освобождении Украины от большевиков. Последовал приказ, который сопровождался захлебывающимися в патетическом раже речами ораторов, и польские войска в пятьдесят тысяч штыков и сабель рванулись к Киеву.
Все складывалось как нельзя лучше. Полесская кавалерийская группа полковника Рыбака ставила рекорды, делая в сутки по сто восемьдесят километров, польские легионеры мчались на грузовиках. Под таким адским напором великолепно вооруженных Францией польских войск обратилась в бегство 12-я армия красных.
В результате красные, не приняв боя, ушли из Киева на левый берег Днепра, и польский генерал Рыдз-Смиглы с помпой вошел в Киев. Вслед за ним, окруженный огромной свитой, в местечко Калинковичи явился и маршал Пилсудский.
И вот в те самые дни, когда Пилсудский, торжествуя победу, наслаждался отдыхом в Калинковичах, Тухачевский решил наступать. Другого было не дано: в Москве, в Кремле, царило нечто сродни панике. Одни, главным образом поляки - Дзержинский, Мархлевский, Кон, - высказывают осторожное мнение о том, что не следует переносить революцию в Польшу из-за того, что она якобы еще не готова к ней, еще не созрели семена социального взрыва; Троцкий встал на их сторону, но Ленин оставался непреклонен: Польша - своего рода крепость Европы на востоке - ее надо сокрушить, а потом перенести искры революционного пожара дальше на Запад.
И Тухачевский снова почувствовал себя в родной стихии - он изучал противника, возможности соседей, свои силы, тылы, театр предстоящих боевых действий и разрабатывал план мощнейшего, таранного удара по польскому фронту. Он казался необычайно возбужденным, жизнерадостным, энергия в нем била через край: открывался совершенно новый, прямо-таки исторический этап в его полководческой жизни! Это уже не гражданская война, это уже война за защиту отечества, сражение с другим государством, которое возомнило, что можно покорить Россию, всегда остававшуюся в разряде непокоренных! Конечно, в чем-то пана Пилсудского можно понять: Россия множество лет угнетала Польшу, рьяно боролась с ее стремлением обрести национальный суверенитет, жестоко подавляла восстания польского народа. Но почему за деяния царского правительства должна отвечать новая, большевистская власть, славящая Интернационал? Нет, этот польский маньяк явно зарвался!
Вот момент, когда он, Тухачевский, сможет прославиться, выделиться из множества военачальников гражданской войны! Он совершит такое, чего никто - ни Буденный, ни Егоров, ни Ворошилов, ни им подобные - не сможет совершить, - он возьмет Варшаву! И тогда его имя будет прославлено не только в самой России, оно прогремит во всех странах Европы, а может, и во всем мире - где взрывом ненависти к нему, а где и восхищением, доходящим до экстаза!
Тухачевский с порога отмел план наступления, разработанный его предшественником Гиттисом, как слишком вялый и осторожный. Наступление должно являть собой всесокрушающий вал массированного огня и адской устремленности пехотных частей. Лозунг "Даешь Варшаву!" будет зажигать сердца, будет вдохновлять смельчаков и поднимать из окопов трусливых. Это будет невиданный еще в двадцатом веке героический финал войны, который возвысит Россию в глазах не только соотечественников, но и всемирного пролетариата!
Вячеслав Вересов восторгался своим командующим: Тухачевский был полон сил, адски трудоспособен, обходился почти без сна, до рассвета просиживая над топографическими картами. Время от времени он просил Вячеслава заводить граммофон и ставить на диск одну и ту же пластинку с записью Девятой симфонии Бетховена.
- Представляешь, Слава, - эмоции переполняли Тухачевского, - какой сейчас выигрышный момент! Колчак и Деникин разбиты. Врангель при последнем издыхании, практически едва ли не всю армию можно бросить на наш фронт! Сюда уже идут эшелоны с коммунистами, с вооружением. Я потребовал, чтобы 27-ю дивизию Путны срочно перебросили с бывшего Восточного фронта ко мне. Право слово, она одна стоит трех дивизий!
- А ты в курсе, что уже вовсю работают военные трибуналы? - Вячеслав частенько спорил с Тухачевским по поводу репрессивных мер. - Есть директивное письмо Троцкого - он сел на своего любимого конька. Послушай: "Смертельная угроза, нависшая над Рабоче-Крестьянской республикой, влечет за собой неминуемую угрозу смерти всем, кто не выполняет своего воинского долга! Эгоистические, шкурнические элементы армии должны на опыте убедиться, что смерть ждет в тылу того, кто изменнически пытается уйти от нее на фронте! Настал час жестокой расправы с дезертирами! Неряшливость, медлительность, непредусмотрительность, тем более трусость и шкурничество будут выжжены каленым железом! Западный фронт должен встряхнуться сверху донизу!" Ну, пламенный Робеспьер! Как бы он был, наверное, счастлив, если бы перестрелял всю Россию!
- На войне без жестоких мер нельзя, - не поддержал Тухачевский критику Троцкого. - В сущности, наводя железный порядок, Лев Давидович помогает нам.
- Жди в гости своего любимого наркома, - саркастически усмехнулся Вячеслав. - Он, всюду, где предстоят расстрелы. А проводить митинги - хлебом его не корми. Вчера мне показывали сводку - уже прошло четыре сотни митингов на нашем фронте, полторы сотни лекций успели прочитать присланные из Москвы комиссары, распространено более миллиона листовок, а сколько концертов и спектаклей! Настоящее пропагандистское наступление! Наверное, в сводках наши политработнички, как всегда, прибрехали, но все равно - размах невиданный!
- Лишь бы работало на нашу главную цель, - не желая вступать в дискуссию с Вересовым, сказал Тухачевский. - Держись теперь, Юзеф Пилсудский!
За вечерним чаем Тухачевский снова заговорил с Вересовым о Маше Игнатьевой.
- Если бы она была со мной! - мечтательно произнес он. - Я бы повел войска до самого Парижа!
- Нет ничего проще, - сказал Вересов, - подпиши мне командировку в Пензу, я мигом доставлю ее сюда, в Смоленск!
- А что? Идея! - загорелся Тухачевский. - Считай, что командировка подписана. Но сколько же времени уйдет на эту поездку, тысяча верст разделяет нас!
- До Москвы - аэропланом, найдется у тебя аэроплан? Доставлю в Реввоенсовет и главкому срочные депеши. А там до Пензы - поездом. Туда и обратно - в две недели уложусь. Как раз поспеем, когда ты будешь в Варшаве. И свадьбу сыграем в Бельведере, пан Пилсудский задохнется от злости и зависти!
- Две недели много. Постарайся уложиться за десять дней.
- Все будет зависеть не от меня, а от твоего аэроплана. И главное, от самой Маши.
- Я напишу ее родителям, а ты передашь им мое письмо, - сказал Тухачевский. - Завтра же и отправляйся в путь, век не забуду твоей помощи.
На следующий день, едва рассвело, Вересов помчался на полевой аэродром, где базировалась авиаэскадрилья.
"С точки зрения командующего фронтом, кажется, я поступаю неверно. - Совесть подспудно грызла Тухачевского, когда он смотрел вслед автомобилю, увозившему Вересова. - Отрываю от боевых действий аэроплан, правда транспортный, но всё же… - Он размашисто прошелся по дорожке вдоль цветочной клумбы и решительно направился в свой кабинет. - Впрочем, не казни себя. Кроме войны, есть еще и нормальная человеческая жизнь. Есть еще и любовь. - Он снова задумался. - А эти твои бойцы, что разбросаны сейчас вдоль линии фронта, - они что, не испытывают чувства любви? Им не хотелось бы встретиться с любимыми женщинами? Но у них же нет аэропланов и нет права посылать их за своими невестами. А у тебя есть аэропланы и есть право. Так о каком равенстве в человеческом обществе может идти речь?"
26
Десятки эшелонов, растянувшись на пять тысяч верст от Красноярска до Орши, устремились на запад: освободившиеся на Восточном фронте дивизии спешили на фронт, к Тухачевскому. Почти на каждом вагоне - плакат, пусть и выведенный поспешными корявыми буквами: "Даешь Варшаву!"
Еще не все эшелоны прибыли к месту назначения, а наступление началось: командзап был, как всегда, нетерпелив. Оно, это наступление, походило на ураган!
Тухачевский пребывал в прекрасном расположении духа: легендарная 27-я дивизии Витовта Путны прибыла как раз вовремя! Комфронтом с ходу нацелил ее на Минск. Отдохнувшие отбоев, окрепшие сибиряки, обладавшие медвежьей хваткой, внезапно набросились на польских легионеров.
И вот уже в Москву по проводам летит радостная, обнадеживающая кремлевских руководителей телеграмма:
"Шестого выгрузились, седьмого форсировали Березину, одиннадцатого взяли Минск".
Наступление началось! От Западной Двины до притока Днепра - знаменитой еще со времен наполеоновского вторжения в Россию Березины взметнулось в яростном порыве красное войско. В верхнем течении Березины, по пояс погружаясь в болота, двигалась Пятнадцатая армия Августа Корка. Западную Двину лихо форсировала ударная группа Евгения Сергеева, бывшего царского подполковника, нацеливаясь на Брацлав. Немного, на двое суток, задержался с форсированием Березины лишь командарм Шестнадцатой Соллогуб.
Березина всегда сопротивлялась насилию над собой, создавая всем жаждущим переправиться через нее всяческие преграды: заболоченные берега, густые непроглядные туманы, топи. Вроде бы не столь уж быстрая, скорее, плавная река вдруг переворачивала лодки с бойцами и пулеметами, норовила затопить наведенные понтоны, и, словно обладая некоей волшебной силой, призвала себе на помощь польские войска: переправляться через Березину пришлось под непрерывным огнем.
Почти неделю с переменным успехом бились у Березины бойцы Шестнадцатой с поляками; Березина не отпускала от себя ни тех, ни других, потери были многочисленные, но ничто не останавливало наступавших. Успех поляков в этом боевом столкновении был временным, что прекрасно понимал Пилсудский, пришедший в ужас от мощнейшего удара Тухачевского. Он вынужден был признать: "Под влиянием этого удара заколебались характеры, размякли сердца солдат и начал за внешним фронтом образовываться фронт внутренний".
Очень любил пан Пилсудский изъясняться изысканно и туманно: ведь не сказал прямо и просто, что поляки обратились в паническое бегство, а упражнялся в словотворчестве: "заколебались характеры", "размякли сердца"…
Тухачевский свято и наивно верил в утверждения большевиков о том, что стоит лишь нанести сокрушительный удар по противнику, как в его тылу немедленно поднимется пролетариат и бедное крестьянство и повернут штыки против своих собственных угнетателей - польских капиталистов и помещиков.
Впрочем, пока что наступление развивалось превосходно и без помощи польского пролетариата и бедного крестьянства. Войска Тухачевского взломали польский фронт, и польская армия покатилась под их ударами к Варшаве. Еще бы! Войска Тухачевского выполняли грандиозный по масштабу и величественный по своему замыслу план командующего фронтом, предусматривавший глубоко охватывающий маневр правого фланга фронта в обход Варшавы с севера и запада. Потом уже, когда план этот потерпит крах, выяснится, что замысел комфронтом был не во всем безупречен, ибо глубокий замах правым крылом фронта вокруг Варшавы при слабом обеспечении левого фланга таил в себе коварную опасность. Именно в этом, как образно выразился крупный военный теоретик, участник гражданской войны, а впоследствии начальник кафедры Академии Генерального штаба РККА Георгий Иссерсон, была ахиллесова пята плана Тухачевского. Иссерсон имел право давать такие оценки, ибо он и сам был участником знаменитой польской кампании.
До рубежа рек Нарев и Западный Буг наступление шло как по писаному. Войска рвались к Варшаве, проходя в сутки по тридцать километров, противник слабо огрызался и "бежал быстрее лани". Вовсю разыгрался наступательный азарт легендарного Гая, ставшего на Западном фронте командиром 3-го Конного корпуса. Действуя на правом фланге, его корпус обгонял отходящие колонны поляков и добивал их под Гродно, Ломжей и Остроленкой. И если бы в те дни нашелся неосторожный скептик, вздумавший предрекать хотя бы возможность неудачи в наступлении, его бы не просто высмеяли, но и, можно не сомневаться, тут же поставили к стенке.
Споров вокруг плана Тухачевского было множество. Кто-то доказывал, что общее наступление недостаточно подготовлено, что надо было наносить всего лишь частные удары на Минск и Мозырь. Кто-то утверждал, что, достигнув рубежа Царева и Западной Двины, следовало остановиться, подождать, пока подтянутся подкрепления и тылы, пока наладятся коммуникации, а войска хотя бы немного передохнут. Таких тоже могло ожидать не просто гневное осуждение, но даже обвинение в шпионаже в пользу панской Польши.
До Тухачевского конечно же доходили отголоски этих острых дискуссий. В ответ он запальчиво отвечал, порой накаляясь до взрыва:
- История не простит мне, если я остановлюсь на Буге! Полякам и во сне видится эта остановка! Им нужно хотя бы несколько дней передышки! Тогда они смогут привести себя в порядок, перегруппироваться и перейти в наступление. При том потрясении, которому подверглась польская армия, мы должны продолжать наше наступление. Задача архитрудная, - тут он повторил любимое выражение Владимира Ильича, - смелая, сложная, но простыми задачами не решаются мировые вопросы! Да, войска наши утомлены, да, тылы отстали, но посмотрите, какой в бойцах прямо-таки сатанинский дух наступления! Даже вдвое-втрое сильнейший противник не сможет остановить нашего наступления!