Размышляя о гражданской войне, в огненное пекло которой его бросила судьба, Тухачевский приходил к выводу, что, как бы старательно ни готовились боевые операции наших войск, они неизбежно, особенно в начальный период, будут носить характер постоянных импровизаций. Больше того, и саму армию, участвующую в гражданской войне, он воспринимал как продукт импровизации. При этом Тухачевский был убежден в том, что суть этой импровизации - в решительном, пусть даже и связанном с большим риском, наступлении. Уже с самого первого дня, едва его нога ступила на поле боя, молодой военачальник в двух словах сформулировал свой стратегический девиз: "Побеждает наступающий". Он свято верил в то, что обороняющаяся сторона при внезапном прорыве ее обороны противником бывает деморализована, чему не подвержена сторона, ведущая решительное наступление. Прорвавшиеся в ходе наступления войска испытывают воодушевление и небывалый подъем, заряжаются оптимизмом и верой в победу и, напротив, войска, чью оборону смял противник, обречены на пессимизм, их охватывает уныние, они считают себя неспособными разгромить врага и терпят одно поражение за другим.
Тухачевский вновь и вновь убеждался в том, что гражданская война по своей природе и характеру совсем не похожа на те войны, которые в мельчайших подробностях были расписаны в учебниках по военному искусству, и на ту, германскую войну, в которой ему довелось участвовать. И выходило, что надо было не просто ломать природу и характер этой необычной войны, а значит, ломать природу и характер участвующих в ней людей, но и самому приспосабливаться к этой войне, разгадывать ее тайны и дотошно изучать психологию бойцов, от которых в конечном счете и зависела судьба тех оперативных планов и тех приказов, которые он, командарм, разрабатывал и подписывал.
4
Когда Тухачевский, выполняя приказ главкома, в конце июня прибыл на станцию Инза, чтобы вступить в командование Первой армией, он был ошеломлен и обескуражен. Армия фактически не имела штаба. Впрочем, формально некий штаб существовал, но в нем числилось всего пять человек, причем с весьма странными, редкими фамилиями: начальник штаба Шимупич, начальник оперативного отдела Шабич, комиссар штаба Мазо, начальник снабжения Штейнгауз и казначей Разумов. С первой же встречи со штабистами Тухачевский понял, что этот так называемый штаб не имеет никакого понятия даже о боевом составе армии и управляет не столько войсками, сколько собой. В отрядах, не сведенных ни в полки, ни в дивизии, царил хаос. В них не было штабов, приказы отдавались в основном устно или же писались на клочках бумаги, командиры зачастую не имели карт местности, на которой им предстояло действовать, связь между отрядами практически отсутствовала. В некоторых отрядах существовало что-то наподобие штаба, в который входили командир, постоянно сопровождавший его ординарец да писарь. О вооружении отрядов и говорить нечего, это были слезы, а не вооружение: винтовка на троих с десятком патронов, ручной пулемет, добытый у беляков, гранаты, которые берегли на самый худой конец. Личный состав армии не вымирал от голода лишь потому, что лихой и находчивый Штейнгауз перехватывал все грузы, проходившие по их территории, ловко сортировал их и направлял в части, где продукты незамедлительно перемалывались, будто жерновами, стальными челюстями вечно голодных бойцов.
Тухачевский понял, что с такой армией не то что наступать - но и оборону-то держать трудно, а то и вовсе ничего иного не остается, как сдаться на милость победителя.
Выслушав доклад начальника штаба, Тухачевский не стал никого распекать, напротив, принудил себя весело улыбнуться:
- Ну что же, положение у нас - лучшего не придумаешь. Главное - в армии есть казначей. Остальное приложится.
Штабисты недоуменно переглянулись между собой: этот мальчишка, объявивший себя командармом, которому даже их бывший начальник Харченко не соизволил сдать дела, еще пытается шутить! Впрочем, что с него взять, с этого выскочки? Окунется в жизнь, хлебнет лиха - волком взвоет, по-другому запоет!
- Главное - не унывать! - Тухачевский моментально среагировал на настроение штабистов. - Что касается казначея, то я вовсе не шучу - без финансов нам не прожить. - Он помолчал и вновь заговорил - уже серьезно и властно: - Приказываю: в кратчайший срок все имеющиеся отряды свести в три стрелковые дивизии. - Он внимательно рассмотрел штабную карту. - Назовем их в соответствии с местами дислокации: Пензенская, Инзенская и Симбирская. Кого можно поставить во главе этих дивизий?
- Наиболее опытные у нас Богоявленский, Иванов и Лацис, - не очень уверенно отозвался коренастый мрачный Шимупич.
- Что ж, пока доверюсь вашему мнению, - согласился Тухачевский. - Проверим их на деле - ближайшие бои покажут, насколько мы были правы в своем выборе.
И командарм тут же подписал приказ: начальником Пензенской дивизии был назначен Богоявленский, Инзенской - Лацис и Симбирской - Иванов.
- Вот вы приказали сводить отряды, а как их сводить, если они того не пожелают? - задал вопрос начальник оперативного отдела. - Они никого над собой признавать не хотят!
- Как это не пожелают? Что значит - не хотят признавать? За невыполнение приказа - под трибунал! - резко отреагировал Тухачевский.
- Да у нас еще и трибуналов нет, - ответил Шабич. - А иного командира отряда отсюда и не достать.
- Что-то я вас не понимаю, - удивился Тухачевский.
- А что тут понимать, товарищ командарм? Вот вам конкретный пример. Отряд тут есть у нас из ковровских рабочих. Так их командир командует аж из Москвы.
- Из Москвы?
- Так точно. Он там для отряда пробивает и оружие, и боеприпасы, и продовольствие. Как чрезвычайный и полномочный посол. А тут, на месте, его заместитель и комиссар делами ворочают. Им приказываешь одно, а они в ответ: доложим своему командиру, без его указаний не имеем права. И ждут из Москвы телеграммы: выполнять или не выполнять. Не отряд, а норовистый конь! И таких фокусников немало.
- А как вы отдавали приказы? Письменно или устно? - все более удивляясь, спросил Тухачевский.
- В основном устно. Письменные приказы посылать не было никакого смысла. Не дай Бог, если приказ подпишет бывший офицер - это для них не приказ, а бумага, извините, для подтирки задницы. Вызовешь заместителя командира отряда - он в штаб если и явится, то с такой охраной, будто не к своим едет, а к белякам. Понравится приказ - его "братва" идет в бой как на праздник, воюет так, что хоть каждому на грудь орден вешай. Расколошматят белых, а потом две недели сидят в каком-нибудь селе, победу отмечают, благо, что самогона - пей не хочу. А мы и не знаем, что там с отрядом, - молчит, как немой. А призовешь к порядку - ответ один: отряд, мол, устанавливал Советскую власть. А уж если приказ не по нутру - хоть весь отряд к стенке ставь - ни за какие пироги не станут выполнять.
- Всей этой вакханалии мы положим конец! - запальчиво воскликнул Тухачевский, вспомнив наказ Троцкого о необходимости децимации. - И на таких анархистов найдем управу. Никаких уговоров! Никакого слюнтяйства! За невыполнение приказа - расстрел!
- Так мы пол-армии перестреляем, товарищ командарм, - осторожно промолвил Шабич.
- Зато оставшиеся пол-армии будут выполнять наши приказы беспрекословно, точно и в срок. - Тухачевский твердо стоял на своем. - Иначе нам с этой вольницей не совладать. Думаю, что одного-двух показательных расстрелов будет вполне достаточно, чтобы убедить всех остальных командиров: с приказами шутки плохи!
Штабисты слушали молча, насупленно: кажется, вольнице и в самом деле придет конец, наступает пора, когда за все придется отвечать головой.
- Тотчас же выезжаем в войска, - продолжал Тухачевский. - В каждой дивизии немедленно сформировать штабы, иначе ни о каком управлении войсками не может быть и речи.
- А из кого прикажете их формировать, товарищ командарм? - тут же последовал язвительный вопрос. - Из рядовых бойцов? У нас даже писарей не хватает, не то что опытных командиров.
- А бывшие офицеры? - осведомился Тухачевский.
- Их у нас всего четверо, - ответил худосочный, словно только что прибыл из голодного края, комиссар Мазо. - Да и они, того и гляди, к белякам переметнутся.
Тухачевский густо покраснел. Выходит, и ему, бывшему офицеру, а теперь командарму, эти люди тоже не доверяют? А можно ли успешно командовать, не пользуясь полным доверием подчиненных?
- Военных специалистов надо использовать на полную мощность, - преодолевая смущение, уверенно сказал Тухачевский. - Таково требование Ленина. - Он счел необходимым подкрепить свои слова именем вождя. - Среди офицеров старой русской армии немало патриотов, которые сознательно встанут под наши знамена. Не все же убегут? Я вот перед вами - тоже бывший офицер. Выходит, приняв командование армией, непременно сдам ее белякам?
И, пристально оглядев сидевших перед ним штабистов, по их недоверчивым глазам понял: "А кто тебя знает? Может, и переметнешься, такое уже не раз бывало…"
- В ближайшие дни мы объявим о мобилизации бывших офицеров, - все с той же уверенностью продолжал Тухачевский. - Без них нам не обойтись, армию не создать, побед на поле боя не одержать. Завтра я выезжаю в Симбирск, там проведу мобилизацию, затем отправлюсь в Пензу с той же задачей. А вы незамедлительно сводите отряды в дивизии, приводите их в надлежащий порядок, проверьте их техническую вооруженность. Постарайтесь внушить людям, что "теплушечная война" - позор для красноармейца, и не просто позор, а гибель для революции. Мобилизуйте все силы коммунистов.
Уже в первой же беседе со штабистами Тухачевский счел необходимым изложить им свою концепцию предстоящих боевых действий: было бы опрометчиво допустить, чтобы штаб действовал вслепую.
- Гражданская война - совсем не та национальная война, которую государства готовят заранее, годами, а иногда и десятками лет. Это дает возможность отмобилизовать армии и предусмотреть все: от тщательно разработанного плана военных действий до последней пуговицы на мундире последнего солдата. - Командарм поймал себя на мысли, что в самый неподходящий момент, когда еще не решены элементарные и крайне неотложные организационные вопросы, он вздумал читать этим людям, слабо смыслящим в военном искусстве, нечто вроде лекции. Но, заметив, что его очень внимательно, хотя и настороженно слушают, продолжил: - Ничего подобного не может иметь места в случае войны гражданской. Ее подготовка фактически начинается с возникновения самой войны. Восставший класс начинает формировать армию. Сперва - вербовка добровольцев, затем - воинская повинность для рабочих и крестьян. И даже враждебные нам элементы мы обязаны заставить служить нашим интересам. Все это необычайно сложно. Мало того, что нам предстоит воевать с сильным противником, придется еще и подавлять внутренних врагов. Трудно еще и потому, что план гражданской войны заранее не составишь. Разве мы могли, например, предвидеть восстание чехословацкого корпуса, да еще в нашем тылу? Или возникновение белогвардейского засилья практически от Волги до Тихого океана? Единственное, что мы хорошо и твердо знаем, - это то, что для защиты революции нужна сильная армия. И наша Первая революционная призвана стать частицей такой армии.
Тухачевский уже чувствовал, что слишком углубился в теорию, в то время как штабисты конечно же ждали от него конкретных приказов, и потому перешел к более приземленным проблемам.
- Пора решительно покончить с так называемой эшелонной, а также и с окопной войной.
- Товарищ командарм, вникните, - снова заговорил начальник штаба. - Как формировать дивизии? У нас в организационном плане полная неразбериха. Есть правый и левый боевые участки, есть группы. Черт ногу сломает! Бывает, что правый участок перемахивает на левый или наоборот. У одних отрядов оружия больше, чем положено, у других - кот наплакал. К примеру, у Панюшкина на 360 стрелков - сорок пулеметов и шесть орудий, а у Буткина - два пулемета, и те требуют ремонта. У Кульмана - полверсты кабеля да всего один телефонный аппарат. И получается - на одном конце провода - телефон, на другом - кукиш с маслом.
- Да, это что-то вроде театра абсурда, - посуровел Тухачевский, забывая, что такие слова вряд ли будут понятны его подчиненным.
Да, пока что он командарм без настоящей армии. Столько проблем, да еще таких сложнейших, почти неразрешимых, свалилось на его голову! И весь драматизм ситуации состоит в том, что одним махом, одними приказами эти проблемы не разрешить, армию не сколотить.
- Будем решительно исправлять положение, - тем не менее уверенно продолжал Тухачевский, понимая, что его растерянность тут же скажется на психологии подчиненных. - Давайте исходить из главного принципа - действовать только лишь вдоль железных дорог - это детская игра в войну. Загонять свои войска в окопы, когда на отвоеванных в решительном наступлении территориях нас будут ждать рабочие и крестьяне как своих освободителей и которые вольются в наши ряды, - это дикий абсурд! Надо во всю мощь использовать революционный энтузиазм масс, иначе он скоро погаснет в обжитых теплушках и окопах, развратит даже самых революционных бойцов. И здесь мы все должны быть комиссарами, способными перестроить психологию войск.
- Эшелонная война - не наша прихоть, - воспользовавшись тем, что Тухачевский сделал продолжительную паузу, заметил Шимупич. - У наших отрядов практически нет полевой связи, и потому они лишены возможности маневрировать, пользоваться данными разведки и взаимодействовать с соседями. Да и без транспорта много не навоюешь.
- Средствами связи нам обещают помочь, я заручился поддержкой штаба фронта, - сказал Тухачевский. - Да и в боях с белыми надо стремиться захватывать полевые телефоны, их у противника в избытке. Надо подумать и об использовании обывательского транспорта, срочно мобилизовать все подводы в ближайших деревнях. Прикиньте сами. Одна подвода поднимает десять пудов груза. Выходит, для подвозки всех необходимых припасов на дивизию, а это примерно восемь тысяч штыков, шестнадцать тысяч ртов, в сутки потребуется сорок пять - пятьдесят подвод. В условиях, когда армия не имеет собственного транспорта, каждая обывательская подвода должна быть на вес золота!
Тухачевский встал, Давая понять, что надо ценить время.
- Итак, товарищи, несмотря на все трудности, я призываю вас и требую настроиться на решительное наступление, на коренную перестройку всей работы. Одно из самых эффективных средств в достижении победы - обход противника. Наступать не в лоб, когда неизбежны огромные жертвы, а обходить противника с флангов. Обход должен быть стремительным! Медлительные, осторожные обходы могут быть обнаружены противником и сорваны. И конечно же венец успеха - прорыв и молниеносное преследование противника. - Он немного передохнул. - Нам с вами предстоит выполнить сложнейшую, на первый взгляд, даже невыполнимую задачу: наряду с ускоренным формированием армии готовиться к наступлению. В основу наступления должен быть положен марш-маневр. Переход дивизии из расчета сорок пять - шестьдесят верст в сутки, двести верст в неделю. При таком темпе движения войска не будут сильно переутомляться и останутся вполне боеспособными. Передвижение пешим порядком надо будет сочетать с перевозкой пехоты на подводах.
Тухачевский большими пальцами обеих рук разогнал складки на гимнастерке у пояса и улыбнулся:
- На первый раз достаточно. Мне хотелось, чтобы вы не только поняли, но и разделили мои принципы. Конечно, пока что это - просто голая теория. Но грош нам цена, если мы сообща не постараемся доказать, что способны осуществить ее на поле боя. Будут ошибки, будут и поражения. Но тем энергичнее мы должны стремиться к своей цели! - Он вдруг задумался, припомнив что-то и колеблясь - говорить ли об этом вслух, и все же сказал: - У великого французского композитора Гектора Берлиоза на пути к славе вставали тысячи преград. Но всегда, когда он терпел поражения, когда ему было невыносимо тяжело, он с отчаянным упорством произносил свою самую любимую фразу: "Тысяча чертей! Я добьюсь своего вопреки всему!" - Тухачевский тут же спохватился: надо ли было заканчивать свою беседу со штабистами и вновь назначенными командирами дивизий на такой патетической ноте? И все же заставил себя добавить: - Мы тоже добьемся победы вопреки всему, надо верить в это, товарищи!
И чтобы скрыть свое смущение, торопливо распрощался и отправился на вокзал.
Штабисты пошли в дом бывшего священнослужителя обедать.
- А командарм, видать, мужик с головой, - заметил Шимупич, уплетая деревянной ложкой жиденький суп с перловкой, которую бойцы прозвали "шрапнелью". - Соображает!
- Все мы умеем говорить, да не всегда по говореному выходит, - скупо усмехнулся комиссар Мазо. Крестьянский сын, он редко обходился без шуток и прибауток. - Мелева много, да будет ли помол?
- По крайней мере, голова на плечах есть, - поддержал Шимупича начальник оперативного отдела. - Впервые слышу, как надо будет действовать. А прежние начальники знали лишь одно: "Вперед, так вашу растак!" - да научились наганом перед мордой лица размахивать.
- Перед мордой лица? - захохотал упитанный Штейнгауз. - Это ты здорово сказанул! А что касается командарма, то поверьте мне, меня, старого воробья, на мякине не проведешь - это птица высокого полета! Кто из вас про Берлиоза слыхал? Бьюсь об заклад - никто! А наш командарм и Берлиоза взял на вооружение - светлая голова!
- Вот-вот, - скептически проворчал Мазо. - Когда в бою патронов не хватит, он прикажет Берлиозом стрелять.
Штейнгауз хотел смерить его презрительным взглядом, но, поскольку его круглое, маслянистое, излучающее сплошную доброту лицо не было способно изобразить презрение, вложил это чувство в веселые слова:
- Никудышный из тебя комиссар, Мазо! Другой на твоем месте уцепился бы за такого Берлиоза, чтобы бойцов вдохновлять, а ты на что ни посмотришь - все вянет.
- Могу тебе свою должность уступить, - угрюмо процедил Мазо. - А то ты разъелся как боров, скоро ни одни весы не выдержат. И чего ты мне этого контру Берлиоза в нос суешь? - Мазо не на шутку взъерепенился. - Да ежели я к бойцам с ним сунусь, они меня знаешь куда пошлют?
- И куда же? - подзадорил его Штейнгауз, хотя ему, умудренному жизненным опытом, в данном случае ответа вовсе и не требовалось.
- А на то слово, которое из трех букв, - не чувствуя подвоха, серьезно ответил Мазо: несмотря на свое простое происхождение, он не переносил матерщины.
- Выходит, на "мир"? - Штейнгауза не так было легко поймать, как представлял себе комиссар.
- Ага, на "мир"! - осклабился Мазо под дружный хохот штабистов.
- Эх, да за такое слово я бы все свое богатство отдал, - мечтательно произнес вихлястый казначей Разумов. Странно, но, в отличие от обычно сухих и молчаливых финансистов, признающих лишь голую цифирь, он был из породы мечтателей.
- Богач нашелся! - фыркнул Шабич. - Ты сперва нам жалованье отдай, скупой рыцарь!
- Обойдетесь! - весело откликнулся Разумов. - Все равно на мои бумажки с серпом и молотом вы ни черта не купите. А золотых приисков у меня нет. Вот если бы у меня золотишко было - все отдал бы за одно слово из этих самых трех букв - за "мир". Который народу Ленин обещал.
- Обещал! - язвительно поддразнил его Шабич. - Обещал из трех букв, а дал из пяти. И получилось - "война"! Щедрый он, Владимир Ильич, не то что наш казначей!
Вероятно, они еще долго продолжали бы пикироваться между собой, но Шимупич развел их в стороны, как судья на боксерском ринге: